Рогатый Паоль, мол, обещал явиться за Клодом-Мари, и утащить его в ад, где невинный младенец будет усажен на железное кресло, раскаленное докрасна. Прочитав это письмо, я немедленно ответил Маргарите, посоветовав выкинуть из головы все эти бабушкины сказки о чертях и запроданных младенцах, и заняться собственным здоровьем, которое, по моему мнению, слегка пошатнулось после родов. Мне известны случаи – да и тебе, я полагаю, тоже, – когда вследствие большой потери крови при родах и перенесенной родильной горячки у некоторых женщин начинаются временные помутнения рассудка. Некоторые даже начинают бредить, иные трясутся над своим младенцем, будто ему угрожают какие-то неведомые опасности.
Отправив письмо Маргарите, я написал доктору Ле Гоазью в Кемпер, и попросил его нанести визит в Керзервенн с уверениями, что все расходы будут мною возмещены. Ле Гоазью побывал там в отсутствие Ива, осмотрел Маргариту, и нашел ее состояние весьма тревожным. Я оказался прав – бедняжка настолько погрязла в своих фантазиях, что начала бредить. К тому же само место показалось доктору неблагоприятным: постоянная сырость и ветер могли усугубить состояние и без того больной женщины. Он посоветовал Маргарите временно переселиться в какой-нибудь из приморских городов, в надежде, что морской воздух и сама перемена обстановки отвлекут ее от мрачных мыслей. К тому же он осторожно дал ей понять, что Ив, который много пил и становился все более раздражительным, мог нанести ей вред своим грубым обращением. Как человек деликатный, Ле Гоазью предпочитал не лезть в семейные неурядицы, однако синяк на скуле Маргариты показался ему достаточным свидетельством того, что моей кузен не очень-то нежно обращался со своею женой.
Вот такие невеселые вести получил я из Керзервенна. Надеюсь, что Маргарита последует совету доктора и переедет на побережье. У нее, кажется, есть какая-то троюродная тетушка в Пон Л Аббэ, которая, возможно будет не против, если Маргарита погостит у нее месяц-другой вместе с сыном.
Что же до меня, то я надеюсь быть в курсе всего того, что происходит в Керзервенн и молю Господа о том, чтобы он вернул Маргарите разум, а Иву – человеческий облик. На этом, прости, вынужден окончить мое послание. Глаза мои устают от долгого чтения или письма. Кланяйся господину Ле Корру, и передавай, что я делаю все возможное для благоприятного исхода дела.
Дом Луи Ле Пеллетье
***
– Ну как, впечатляет? – спросил Сашка.
Дейрдре кивнула.
– Ребят, вам может, еще кофе? Или чаю? – спросил Сашка.
Вид у него был слегка удрученный.
– Где ж оригинал-то? Я его на самое видное место клал… а, черт!
Из коридорного лабиринта послышались тяжелые старческие шаги.
– О, мон папа проснулся, – скривился Сашка. – Может, ко мне в комнату пойдем?
– Не, ну как? – замялась Маша, – а поздороваться?
– А ну его… – Сашка махнул рукой, но было поздно.
Из темноты на порог кухни ввалился сутулый человек в замызганных джинсах и бельевой майке, в вырезе которой некрасиво топорщилась седая курчавая шерсть.
– Пап, ну ты бы оделся хоть как-то поприличнее, гости у меня… – Сашка умоляюще посмотрел на Дейрдре и шепнул скорее ей, чем Найси:
– Пошли в комнату ко мне.
– Гости, гости… – рассеяно пробормотал неопрятный мужчина.
Он, кажется, не особенно замечал их. Его почти совсем лысая голова слегка подрагивала, и Дейрдре удивилась, что у Сашки такой старый отец. Сколько ж ему лет-то, этому пугалу?
В комнате у Сашки было светлее, чем на кухне. За окнами наконец-то неспешно начал занимался рассвет. Вообще время здесь текло по-другому, видимо, медленнее, чем в Москве. У входа в Сашкину комнату стоял старинный стул с круглой спинкой и гнутыми белыми ножками, какие в Москве Дейрдре видела только в музеях. Еще пара таких стульев стояла у окна, но разглядеть их было сложно, потому что они были завалены одеждой вперемешку с книгами.
Вдоль стены стоял большой белый шкаф с резьбой в виде то ли гирлянд, то ли рогов изобилия. Маша тихонько подошла и погладила старинный узор. Краска кое-где облупилась, но все равно было очень приятно водить пальцем по старинным выпуклостям.
– Нравится, а? – Сашка стал сзади нее, так близко, что она затылком чувствовала его дыхание. – начало девятнадцатого века. Жильцов здесь сменилось – целые поколения, а эта штучка все стоит почти как новая… тут много чего еще осталось, я тебе потом покажу.
У отца в комнате… потом, когда он уйдет… – Дейрдре стало тепло от этого почти интимного шепота в затылок.
– Сашуньчик! – раздалось с кухни. – а спички ты куда дел?
– Иду! – огрызнулся Сашка и побежал на кухню.
Дейрдре отошла от шкафа и стала рассматривать полки с книгами. Ей хотелось, чтобы Сашка еще постоял с ней рядом, и поэтому, когда пользуясь тем, что в комнате не осталось больше никого, Найси подскочил к ней со своими поцелуями, она отмахнулась от него, противно прошипев "Щас Сашка ж придет!"
– Ну и что? – удивился Найси. Но доцеловать ее он так и не успел, потому что в комнату действительно вернулся Сашка.
– Вы уж это… Не сердитесь на отца, ладно? – сказал он, с размаху плюхаясь на диван, – Он пьет много в последнее время. Он в общем всегда поддавал.. ну как все… А с тех пор как мама умерла, он после обеда как начнет, так до вечера и не останавливается. Но вы не думайте, он тихий совсем. Никогда не бузит там, не ругается матом… Он интеллигентный, безобидный. Пьет и спит. Иногда по дому слоняется как привидение. Жалко его.
Дейрдре тоже стало жалко Сашкиного папу. И жалко Сашку, потому что у него мама умерла. А из-за чего, интересно? Но ведь не спросишь же такую вещь, неудобно. Она, наверное, тоже была старая, а Сашка поздний ребенок… Интересно. А как Сашка это пережил – остаться без матери? И сколько ему тогда было лет?
– А ты лечить его не пробовал? – спросил Найси.
– А как его вылечишь? – вздохнул Сашка и ссутулился. – Если он сам этого не хочет… Я что, я нашел ему нарколога – друга одного родственник – ну а что он может сделать? Он мне так и сказал – если человек хочет пить, он будет пить. Хоть ты его зашивай, хоть ты его кодируй, хоть с бубном шаманским около него пляши. Не нужна ему эта жизнь, вот он так от нее отрешается. Если бы к жизни был какой-то интерес, ну работа хотя бы, то это перевешивало бы водку а так – у него пустота. Он ее и заливает. Он и раньше был такой – весь в своем мире, мама его как-то пыталась опекать и обихаживать… Как-то она его к действительности возвращала, а теперь – все. Ладно, фиг с ним, не буду Вас этим грузить. – Сашка снова улыбнулся, хоть и печально, но вышло смешно: губы у него растянулись, а нос прикольно вздернулся вверх. Дейрдре просто не могла не ответить на его улыбку.
На кухне что-то со звоном куда-то шлепнулось и, кажется, разбилось.
– Вот козел криворукий, – беззлобно, даже с какой-то нежностью вздохнул Сашка и отправился на кухню выяснять, что же там расколошматилось.
– …Сахарницу грохнул, – сообщил Сашка, уныло забредя обратно в комнату.
Найси с трудом отлепился губами от Своей Дейрдре.
– Кажется, я вам помешал… Извините – тем же тоном заметил хозяин комнаты.
– Ой, да ничего, это ты нас извини, – смутилась Дейрдре. Она снова начинала нервничать.
– А ты первый раз в Питере? – спросил Сашка.
– Ну, ездила один раз, когда была совсем маленькая, и все. Город совсем не знаю.
– Зато я знаю. – вклинился в разговор Найси. – Сегодня давай пойдем по Невскому гулять, на Дворцовую площадь. В Эрмитах сходим как культурные. А вечером можно куда-нибудь…
– Вечером ко мне Пашка Лядов прийти обещал.
– А он кто? – поинтересовалась Дердре.
– Он… Кто? – Сашка наморщил лоб. – На самом деле личность странная и даже слегка неприятная. Тоже историк, со мной вместе учится. Пишет что-то по истории Великой Отечественной, но не знаю, не знаю… ну то есть как историк он конечно, грамотный, но вот его позиция… что типа если бы нас завоевали немцы, то общий наш культурный уровень повысился бы и экономика бы не загнулась и сельское хозяйство… Отменили бы там колхозы, вывели снова частную собственность…
– Он фашист что ли? – Ну почти. Он не то, чтобы как эти скинхеды, на вид вполне нормальный интеллигентный парень, он не пойдет никого бить, погромы устраивать. Но вот так он считает, такая у него теория.
– А что он у тебя делает? – Помогает мне архив разбирать. Хотя я так и не понял, какой для него в этом интерес, у меня там про Вторую Мировую нет ничего, разве что про первую. Вырезки газетные, письма. Так, какая-то шняга.. а еще он антиквариатом интересовался, редкими книгами, оружием. Там тоже история темная. Говорят, он вместе с черными следопытами ходил по области, что-то выкапывал. Немецкие каски, оружие, советское оружие тоже. Там ведь полно всего…
– А что он с этим всем делал? – Дейрдре подалась вперед. Найси, воспользовавшись этим, незаметно просунул руку ей под свитер.
– Продавал… – Сашка брезгливо сморщил нос. Опять получилась смешная гримаса. – Не знаю кому. Кто-то покупает. В общем такой он какой-то скользковатый, но вот что касается разложить по папкам, рассортировать по датам – это он умеет. А я не умею – у меня бардак…
С кухни опять раздался какой-то шум.
– Достал уже, – вздохнул Сашка, но на кухню больше не пошел, – По-моему, он нарочно начинает все ронять, чтобы я к нему на пришел и все подобрал. Совсем стал как маленький. То его жалей, то он напился, ему плохо, то ему… нянька ему нужна, а не сын.
Дейрдре уже вовсю воображала, как тяжко живется на свете человеку по имени Сашка Денье, и ей захотелось сделать для него что-то очень и очень хорошее. Что – она не знала. Видно было, что сам Сашка не считает себя несчастным и даже об отцовской беде говорит как-то весело. Даже и пожалеть его не за что: весь искрится, улыбается, говорит-говорит, говорит…
– У меня тут часто гости. Интересные люди заходят, иногда даже совсем незнакомые, ну бывает, если кто-то своих друзей приводит или девушек.
"Интересно, а у него есть девушка? – подумала Дейрдре – "Скорее всего, есть. Такой милый, обаятельный. Наверное, на него так и вешаются…"
– Так что вечером смотрите, можете пойти куда-нибудь, а можете тут посидеть. На ваше усмотрение. Я ложусь поздно, так что можете в любое время ночи возвращаться.
Дейрдре уже решила, что вечером они никуда не пойдут, но вслух этого пока что говорить не стала.
– 12 -
Утро началось. Причем началось как-то неожиданно, со звонком будильника. Обычно я просыпаюсь за пять минут до звонка и выключаю будильник до того, как он начнет противно пищать.
Мне нравилось, когда все шло по заранее мной же заведенному порядку и любое вторжение в этот порядок я воспринимала болезненно, как вторжение в мою квартиру посторонних. Но посторонние в мою квартиру забредали редко (да и друзья, надо сказать, нечасто), а вот порядок нарушался самым бесцеремонным образом.
Следующий звонок был уже телефонный. Я стояла перед зеркалом в ванной и чистила зубы. Быстренько сполоснув рот и выплюнув воду в раковину, я побежала к телефону, мысленно бормоча "Только бы не Танька, только бы не Танька!"
– Алё… Маргарит-Сергеевна? – произнес томный девический голос.
– Я слушаю. – Я сразу напряглась. Кто-то из моих студенток?
– А, здрастье… Это Ира Черемис Вам звонит. Владимир-Андреича дочка.
– А, Ириша! Здравствуй! Как дела? Как учеба?
– Учеба-то нормально… Это самое… Меня тут отец просил вам позвонить насчет этих… Бумажек…
– Ксерокопий?
– Ну да… Он говорит, там Вы интересное что-то нашли и ему сказали.
– Ириша, а откуда у тебя эти бумажки?
– А мне их Машутка дала, моя подружка из МГУ.
Так. А у нее это откуда?
– Да вот не знаю. Ей кто-то дал… Это самое… Ой, вы только простите, я торможу, мы просто вчера на концерте были…
– Ириш, ничего страшного. А ты не могла бы этой Маше позвонить и узнать откуда…
– Ой, да звонила я вчера. Ее нет, и неизвестно когда будет. Уехала. И не сказала куда.
– А у кого ты спрашивала?
– А у родителей ее. Они говорят, что она ездила на какой-то пикник, потом вроде домой приезжала, оставила записку, что, типа, меня три дня не будет или около того. Я не знаю…
– Ну ясно. Если что узнаешь, позвони мне или папе скажи. Там и правда очень интересное дело. Мне надо знать, кто и с какого оригинала снял эти копии.
– Да не вопрос, вот вернется она, я ей позвоню. А потом Вам.
– Спасибо тебе.
– Ну, до свидания…
– Счастливо, папе привет.
И короткие гудки. Понятно, что ничего не понятно. Или, как говорили в старом фильме "дело ясное, что дело темное". Бретонский текст я успела перечитать несколько раз еще до похода в ванную. Но ничего нового не нашла. Библейский текст. Перевод точный и добросовестный. Вполне допускаю, что сделан в конце 17 века. Надо послать его экспертам туда, за границу. Они все же лучше знают. А я? Что я? Этнограф Маргарита Надежкина, любитель и не более. И с чего Володя мне это принес?
Какое-то старое, забытое, затолканное сто лет назад в глубины души ощущение вдруг стало возвращаться. Каждый раз перед встречей с ним – тогда еще мы были молодые! – я долго вертелась перед зеркалом, долго-долго-долго представляла, что может быть, на этот-то раз мы будет не только просто говорить за жизнь, но и… Пределом моих мечтаний был поцелуй Володьки, красавца, Дон Жуана каких мало. Нет, вру, мне так хотелось, чтобы он забыл про всех, на кого растрачивалось его внимание, и понял, что я не просто "друг Ритка", как он тогда меня называл, а женщина… Женщина, которая многим нравилась, между прочим.
И, конечно, каждый раз мы просто разговаривали, приятно и душевно, и каждый раз мы расставались, я закусывала губу, потому что хотелось плакать. Вспомнила, как мы гуляли на смотровой площадке, я смотрела вниз, на панораму Москвы и дала себе слово, что в последний раз надеюсь, что он будет моим… Но каждый раз надеялась, что уж в следующий-то раз…
И вот теперь звонит мне Иришка, инопланетянка из 21 века с кольцом в носу и серебристым мобильником на шее. И от ее голоса я почему-то волнуюсь, как будто… Так, стоп! Хватит, надо переключить мысли на что-то другое! Я пошла дочищать зубы и успела-таки дочистить, пока телефон не зазвонил снова. На этот раз я не стала наговаривать "Только бы не Таня", и очень зря.
– Рита! Ну как? – опять в голосе надрыв. Надоела…
– Доброе утро. Что – как?
– Новости есть?
– Ты о чем?
– Как о чем? О Диме!
– Пока никаких, да и что там за ночь… А у тебя что-то новое?
Татьяна, видимо ждала этой реплики, для того, чтобы начать свою сцену с ламентациями. Я так и видела себя произносящей "Евсеева, на выход!" и провожающей Татьяну на сцену, где она бухалась на колени, заламывала руки, и, обращаясь к взволнованному залу, начинала:
– Рит, ты не представляешь, что у меня случилось! Я просто не знаю, то одно, то другое. Уже если оно началось, то и не остановишь… Просто вот места себе не нахожу!
– Что, Димочка позвонил?
– Хуже! Меня… – тут Татьяна снова приготовилась рыдать, голос у нее задрожал – Ты представляешь, меня обокра-а-а-али!
– Квартиру обокрали? Или тебя на улице?
– Квартиру… – в трубке послышался всхлип, – Ничего не взяли, кроме денег… ты представляешь, все так неожиданно! Хотела взять, разменять, смотрю – в шкатулке пусто! Не то, чтобы совсем уж последние, но если бы ты знала, Риточка, каким трудом мне все это дается! В кои-то веки хотела на себя потратить, и вот…
– Много было денег?
– Двести долларов… То есть, конечно, по нашим временам не много, но ты пойми, мне же, чтобы это заработать, надо с работы на работу бегать. Ты ж понимаешь, сколько нам платят сейчас! А не только себе, но и Диме…
– Так… – я едва успела вклиниться в образовавшуюся паузу, когда Татьяна, по-видимому, сморкалась или просто хлюпала носом. – Дверь взломали? Отец твой с матерью где были в это время?
– В магазине… А дверь не ломали.
– А как в квартиру вошли?
– А вот это я не знаю… Риточка, ты даже не представляешь!
– Совершенно не представляю, как воры могли проникнуть в твою квартиру на седьмом этаже, если они дверь не открывали. Балконная дверь в порядке?
– Не знаю… Ой, Риточка, я отцу даже не говорила про это… Ты знаешь, какой он у меня. До сих пор если что не так начинает мне нотации…
– Причем здесь твой отец? Если у тебя была кража, вызывай милицию, я сейчас ничего не могу сделать. А вообще вспомни, ты свои деньги никуда для надежности не перепрятывала?
Таня на том конце провода задумалась, посопела, а потом неуверенно протянула: – Нет… Вроде бы…
– Ладно, Тань, ты поищи как следует, а мне на работу пора. У меня две пары в МГЛУ, а потом еще куча дел в родном НИИ и вообще…
– Ну хорошо. – произнесла Татьяна таким голосом, будто я бросала ее в смертельно опасной ситуации, но она при этом принимала мою жестокость как фатальную неизбежность. И повесила трубку.
Кажется, у нее было не все в порядке с головой. Собственно, эта мысль посещала меня и раньше, особенно когда я злилась на Татьяну, но сейчас я начала уже опасаться за нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Отправив письмо Маргарите, я написал доктору Ле Гоазью в Кемпер, и попросил его нанести визит в Керзервенн с уверениями, что все расходы будут мною возмещены. Ле Гоазью побывал там в отсутствие Ива, осмотрел Маргариту, и нашел ее состояние весьма тревожным. Я оказался прав – бедняжка настолько погрязла в своих фантазиях, что начала бредить. К тому же само место показалось доктору неблагоприятным: постоянная сырость и ветер могли усугубить состояние и без того больной женщины. Он посоветовал Маргарите временно переселиться в какой-нибудь из приморских городов, в надежде, что морской воздух и сама перемена обстановки отвлекут ее от мрачных мыслей. К тому же он осторожно дал ей понять, что Ив, который много пил и становился все более раздражительным, мог нанести ей вред своим грубым обращением. Как человек деликатный, Ле Гоазью предпочитал не лезть в семейные неурядицы, однако синяк на скуле Маргариты показался ему достаточным свидетельством того, что моей кузен не очень-то нежно обращался со своею женой.
Вот такие невеселые вести получил я из Керзервенна. Надеюсь, что Маргарита последует совету доктора и переедет на побережье. У нее, кажется, есть какая-то троюродная тетушка в Пон Л Аббэ, которая, возможно будет не против, если Маргарита погостит у нее месяц-другой вместе с сыном.
Что же до меня, то я надеюсь быть в курсе всего того, что происходит в Керзервенн и молю Господа о том, чтобы он вернул Маргарите разум, а Иву – человеческий облик. На этом, прости, вынужден окончить мое послание. Глаза мои устают от долгого чтения или письма. Кланяйся господину Ле Корру, и передавай, что я делаю все возможное для благоприятного исхода дела.
Дом Луи Ле Пеллетье
***
– Ну как, впечатляет? – спросил Сашка.
Дейрдре кивнула.
– Ребят, вам может, еще кофе? Или чаю? – спросил Сашка.
Вид у него был слегка удрученный.
– Где ж оригинал-то? Я его на самое видное место клал… а, черт!
Из коридорного лабиринта послышались тяжелые старческие шаги.
– О, мон папа проснулся, – скривился Сашка. – Может, ко мне в комнату пойдем?
– Не, ну как? – замялась Маша, – а поздороваться?
– А ну его… – Сашка махнул рукой, но было поздно.
Из темноты на порог кухни ввалился сутулый человек в замызганных джинсах и бельевой майке, в вырезе которой некрасиво топорщилась седая курчавая шерсть.
– Пап, ну ты бы оделся хоть как-то поприличнее, гости у меня… – Сашка умоляюще посмотрел на Дейрдре и шепнул скорее ей, чем Найси:
– Пошли в комнату ко мне.
– Гости, гости… – рассеяно пробормотал неопрятный мужчина.
Он, кажется, не особенно замечал их. Его почти совсем лысая голова слегка подрагивала, и Дейрдре удивилась, что у Сашки такой старый отец. Сколько ж ему лет-то, этому пугалу?
В комнате у Сашки было светлее, чем на кухне. За окнами наконец-то неспешно начал занимался рассвет. Вообще время здесь текло по-другому, видимо, медленнее, чем в Москве. У входа в Сашкину комнату стоял старинный стул с круглой спинкой и гнутыми белыми ножками, какие в Москве Дейрдре видела только в музеях. Еще пара таких стульев стояла у окна, но разглядеть их было сложно, потому что они были завалены одеждой вперемешку с книгами.
Вдоль стены стоял большой белый шкаф с резьбой в виде то ли гирлянд, то ли рогов изобилия. Маша тихонько подошла и погладила старинный узор. Краска кое-где облупилась, но все равно было очень приятно водить пальцем по старинным выпуклостям.
– Нравится, а? – Сашка стал сзади нее, так близко, что она затылком чувствовала его дыхание. – начало девятнадцатого века. Жильцов здесь сменилось – целые поколения, а эта штучка все стоит почти как новая… тут много чего еще осталось, я тебе потом покажу.
У отца в комнате… потом, когда он уйдет… – Дейрдре стало тепло от этого почти интимного шепота в затылок.
– Сашуньчик! – раздалось с кухни. – а спички ты куда дел?
– Иду! – огрызнулся Сашка и побежал на кухню.
Дейрдре отошла от шкафа и стала рассматривать полки с книгами. Ей хотелось, чтобы Сашка еще постоял с ней рядом, и поэтому, когда пользуясь тем, что в комнате не осталось больше никого, Найси подскочил к ней со своими поцелуями, она отмахнулась от него, противно прошипев "Щас Сашка ж придет!"
– Ну и что? – удивился Найси. Но доцеловать ее он так и не успел, потому что в комнату действительно вернулся Сашка.
– Вы уж это… Не сердитесь на отца, ладно? – сказал он, с размаху плюхаясь на диван, – Он пьет много в последнее время. Он в общем всегда поддавал.. ну как все… А с тех пор как мама умерла, он после обеда как начнет, так до вечера и не останавливается. Но вы не думайте, он тихий совсем. Никогда не бузит там, не ругается матом… Он интеллигентный, безобидный. Пьет и спит. Иногда по дому слоняется как привидение. Жалко его.
Дейрдре тоже стало жалко Сашкиного папу. И жалко Сашку, потому что у него мама умерла. А из-за чего, интересно? Но ведь не спросишь же такую вещь, неудобно. Она, наверное, тоже была старая, а Сашка поздний ребенок… Интересно. А как Сашка это пережил – остаться без матери? И сколько ему тогда было лет?
– А ты лечить его не пробовал? – спросил Найси.
– А как его вылечишь? – вздохнул Сашка и ссутулился. – Если он сам этого не хочет… Я что, я нашел ему нарколога – друга одного родственник – ну а что он может сделать? Он мне так и сказал – если человек хочет пить, он будет пить. Хоть ты его зашивай, хоть ты его кодируй, хоть с бубном шаманским около него пляши. Не нужна ему эта жизнь, вот он так от нее отрешается. Если бы к жизни был какой-то интерес, ну работа хотя бы, то это перевешивало бы водку а так – у него пустота. Он ее и заливает. Он и раньше был такой – весь в своем мире, мама его как-то пыталась опекать и обихаживать… Как-то она его к действительности возвращала, а теперь – все. Ладно, фиг с ним, не буду Вас этим грузить. – Сашка снова улыбнулся, хоть и печально, но вышло смешно: губы у него растянулись, а нос прикольно вздернулся вверх. Дейрдре просто не могла не ответить на его улыбку.
На кухне что-то со звоном куда-то шлепнулось и, кажется, разбилось.
– Вот козел криворукий, – беззлобно, даже с какой-то нежностью вздохнул Сашка и отправился на кухню выяснять, что же там расколошматилось.
– …Сахарницу грохнул, – сообщил Сашка, уныло забредя обратно в комнату.
Найси с трудом отлепился губами от Своей Дейрдре.
– Кажется, я вам помешал… Извините – тем же тоном заметил хозяин комнаты.
– Ой, да ничего, это ты нас извини, – смутилась Дейрдре. Она снова начинала нервничать.
– А ты первый раз в Питере? – спросил Сашка.
– Ну, ездила один раз, когда была совсем маленькая, и все. Город совсем не знаю.
– Зато я знаю. – вклинился в разговор Найси. – Сегодня давай пойдем по Невскому гулять, на Дворцовую площадь. В Эрмитах сходим как культурные. А вечером можно куда-нибудь…
– Вечером ко мне Пашка Лядов прийти обещал.
– А он кто? – поинтересовалась Дердре.
– Он… Кто? – Сашка наморщил лоб. – На самом деле личность странная и даже слегка неприятная. Тоже историк, со мной вместе учится. Пишет что-то по истории Великой Отечественной, но не знаю, не знаю… ну то есть как историк он конечно, грамотный, но вот его позиция… что типа если бы нас завоевали немцы, то общий наш культурный уровень повысился бы и экономика бы не загнулась и сельское хозяйство… Отменили бы там колхозы, вывели снова частную собственность…
– Он фашист что ли? – Ну почти. Он не то, чтобы как эти скинхеды, на вид вполне нормальный интеллигентный парень, он не пойдет никого бить, погромы устраивать. Но вот так он считает, такая у него теория.
– А что он у тебя делает? – Помогает мне архив разбирать. Хотя я так и не понял, какой для него в этом интерес, у меня там про Вторую Мировую нет ничего, разве что про первую. Вырезки газетные, письма. Так, какая-то шняга.. а еще он антиквариатом интересовался, редкими книгами, оружием. Там тоже история темная. Говорят, он вместе с черными следопытами ходил по области, что-то выкапывал. Немецкие каски, оружие, советское оружие тоже. Там ведь полно всего…
– А что он с этим всем делал? – Дейрдре подалась вперед. Найси, воспользовавшись этим, незаметно просунул руку ей под свитер.
– Продавал… – Сашка брезгливо сморщил нос. Опять получилась смешная гримаса. – Не знаю кому. Кто-то покупает. В общем такой он какой-то скользковатый, но вот что касается разложить по папкам, рассортировать по датам – это он умеет. А я не умею – у меня бардак…
С кухни опять раздался какой-то шум.
– Достал уже, – вздохнул Сашка, но на кухню больше не пошел, – По-моему, он нарочно начинает все ронять, чтобы я к нему на пришел и все подобрал. Совсем стал как маленький. То его жалей, то он напился, ему плохо, то ему… нянька ему нужна, а не сын.
Дейрдре уже вовсю воображала, как тяжко живется на свете человеку по имени Сашка Денье, и ей захотелось сделать для него что-то очень и очень хорошее. Что – она не знала. Видно было, что сам Сашка не считает себя несчастным и даже об отцовской беде говорит как-то весело. Даже и пожалеть его не за что: весь искрится, улыбается, говорит-говорит, говорит…
– У меня тут часто гости. Интересные люди заходят, иногда даже совсем незнакомые, ну бывает, если кто-то своих друзей приводит или девушек.
"Интересно, а у него есть девушка? – подумала Дейрдре – "Скорее всего, есть. Такой милый, обаятельный. Наверное, на него так и вешаются…"
– Так что вечером смотрите, можете пойти куда-нибудь, а можете тут посидеть. На ваше усмотрение. Я ложусь поздно, так что можете в любое время ночи возвращаться.
Дейрдре уже решила, что вечером они никуда не пойдут, но вслух этого пока что говорить не стала.
– 12 -
Утро началось. Причем началось как-то неожиданно, со звонком будильника. Обычно я просыпаюсь за пять минут до звонка и выключаю будильник до того, как он начнет противно пищать.
Мне нравилось, когда все шло по заранее мной же заведенному порядку и любое вторжение в этот порядок я воспринимала болезненно, как вторжение в мою квартиру посторонних. Но посторонние в мою квартиру забредали редко (да и друзья, надо сказать, нечасто), а вот порядок нарушался самым бесцеремонным образом.
Следующий звонок был уже телефонный. Я стояла перед зеркалом в ванной и чистила зубы. Быстренько сполоснув рот и выплюнув воду в раковину, я побежала к телефону, мысленно бормоча "Только бы не Танька, только бы не Танька!"
– Алё… Маргарит-Сергеевна? – произнес томный девический голос.
– Я слушаю. – Я сразу напряглась. Кто-то из моих студенток?
– А, здрастье… Это Ира Черемис Вам звонит. Владимир-Андреича дочка.
– А, Ириша! Здравствуй! Как дела? Как учеба?
– Учеба-то нормально… Это самое… Меня тут отец просил вам позвонить насчет этих… Бумажек…
– Ксерокопий?
– Ну да… Он говорит, там Вы интересное что-то нашли и ему сказали.
– Ириша, а откуда у тебя эти бумажки?
– А мне их Машутка дала, моя подружка из МГУ.
Так. А у нее это откуда?
– Да вот не знаю. Ей кто-то дал… Это самое… Ой, вы только простите, я торможу, мы просто вчера на концерте были…
– Ириш, ничего страшного. А ты не могла бы этой Маше позвонить и узнать откуда…
– Ой, да звонила я вчера. Ее нет, и неизвестно когда будет. Уехала. И не сказала куда.
– А у кого ты спрашивала?
– А у родителей ее. Они говорят, что она ездила на какой-то пикник, потом вроде домой приезжала, оставила записку, что, типа, меня три дня не будет или около того. Я не знаю…
– Ну ясно. Если что узнаешь, позвони мне или папе скажи. Там и правда очень интересное дело. Мне надо знать, кто и с какого оригинала снял эти копии.
– Да не вопрос, вот вернется она, я ей позвоню. А потом Вам.
– Спасибо тебе.
– Ну, до свидания…
– Счастливо, папе привет.
И короткие гудки. Понятно, что ничего не понятно. Или, как говорили в старом фильме "дело ясное, что дело темное". Бретонский текст я успела перечитать несколько раз еще до похода в ванную. Но ничего нового не нашла. Библейский текст. Перевод точный и добросовестный. Вполне допускаю, что сделан в конце 17 века. Надо послать его экспертам туда, за границу. Они все же лучше знают. А я? Что я? Этнограф Маргарита Надежкина, любитель и не более. И с чего Володя мне это принес?
Какое-то старое, забытое, затолканное сто лет назад в глубины души ощущение вдруг стало возвращаться. Каждый раз перед встречей с ним – тогда еще мы были молодые! – я долго вертелась перед зеркалом, долго-долго-долго представляла, что может быть, на этот-то раз мы будет не только просто говорить за жизнь, но и… Пределом моих мечтаний был поцелуй Володьки, красавца, Дон Жуана каких мало. Нет, вру, мне так хотелось, чтобы он забыл про всех, на кого растрачивалось его внимание, и понял, что я не просто "друг Ритка", как он тогда меня называл, а женщина… Женщина, которая многим нравилась, между прочим.
И, конечно, каждый раз мы просто разговаривали, приятно и душевно, и каждый раз мы расставались, я закусывала губу, потому что хотелось плакать. Вспомнила, как мы гуляли на смотровой площадке, я смотрела вниз, на панораму Москвы и дала себе слово, что в последний раз надеюсь, что он будет моим… Но каждый раз надеялась, что уж в следующий-то раз…
И вот теперь звонит мне Иришка, инопланетянка из 21 века с кольцом в носу и серебристым мобильником на шее. И от ее голоса я почему-то волнуюсь, как будто… Так, стоп! Хватит, надо переключить мысли на что-то другое! Я пошла дочищать зубы и успела-таки дочистить, пока телефон не зазвонил снова. На этот раз я не стала наговаривать "Только бы не Таня", и очень зря.
– Рита! Ну как? – опять в голосе надрыв. Надоела…
– Доброе утро. Что – как?
– Новости есть?
– Ты о чем?
– Как о чем? О Диме!
– Пока никаких, да и что там за ночь… А у тебя что-то новое?
Татьяна, видимо ждала этой реплики, для того, чтобы начать свою сцену с ламентациями. Я так и видела себя произносящей "Евсеева, на выход!" и провожающей Татьяну на сцену, где она бухалась на колени, заламывала руки, и, обращаясь к взволнованному залу, начинала:
– Рит, ты не представляешь, что у меня случилось! Я просто не знаю, то одно, то другое. Уже если оно началось, то и не остановишь… Просто вот места себе не нахожу!
– Что, Димочка позвонил?
– Хуже! Меня… – тут Татьяна снова приготовилась рыдать, голос у нее задрожал – Ты представляешь, меня обокра-а-а-али!
– Квартиру обокрали? Или тебя на улице?
– Квартиру… – в трубке послышался всхлип, – Ничего не взяли, кроме денег… ты представляешь, все так неожиданно! Хотела взять, разменять, смотрю – в шкатулке пусто! Не то, чтобы совсем уж последние, но если бы ты знала, Риточка, каким трудом мне все это дается! В кои-то веки хотела на себя потратить, и вот…
– Много было денег?
– Двести долларов… То есть, конечно, по нашим временам не много, но ты пойми, мне же, чтобы это заработать, надо с работы на работу бегать. Ты ж понимаешь, сколько нам платят сейчас! А не только себе, но и Диме…
– Так… – я едва успела вклиниться в образовавшуюся паузу, когда Татьяна, по-видимому, сморкалась или просто хлюпала носом. – Дверь взломали? Отец твой с матерью где были в это время?
– В магазине… А дверь не ломали.
– А как в квартиру вошли?
– А вот это я не знаю… Риточка, ты даже не представляешь!
– Совершенно не представляю, как воры могли проникнуть в твою квартиру на седьмом этаже, если они дверь не открывали. Балконная дверь в порядке?
– Не знаю… Ой, Риточка, я отцу даже не говорила про это… Ты знаешь, какой он у меня. До сих пор если что не так начинает мне нотации…
– Причем здесь твой отец? Если у тебя была кража, вызывай милицию, я сейчас ничего не могу сделать. А вообще вспомни, ты свои деньги никуда для надежности не перепрятывала?
Таня на том конце провода задумалась, посопела, а потом неуверенно протянула: – Нет… Вроде бы…
– Ладно, Тань, ты поищи как следует, а мне на работу пора. У меня две пары в МГЛУ, а потом еще куча дел в родном НИИ и вообще…
– Ну хорошо. – произнесла Татьяна таким голосом, будто я бросала ее в смертельно опасной ситуации, но она при этом принимала мою жестокость как фатальную неизбежность. И повесила трубку.
Кажется, у нее было не все в порядке с головой. Собственно, эта мысль посещала меня и раньше, особенно когда я злилась на Татьяну, но сейчас я начала уже опасаться за нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33