Увидев красивое место, они остановили машину и решили устроить пикник, тем более в машине у них была пропасть всякой еды. Ливви не хотела идти в паб – риск был слишком велик. Они открыли корзину, приготовленную Мойрой, постелили в багажнике коврик и устроились рядом, глядя на холодное небо и попивая горячий кофе из термоса.
В три часа они добрались до Ластлел – окраины Дартмура. Извилистой дорогой они проехали через деревню, поднялись на холм, поросший высокими могучими деревьями, и наконец, по узкой дороге, где можно было проехать только одной машине, въехали в лес. Эта петляющая дорога привела их к длинному низкому дому. Ливви вышла из машины, чтобы закрыть за ними ворота. Взглянув на долину, лежащую перед ними, она замерла. Перед ней расстилался изумительный зеленый ковер, на котором росли прекрасные деревья и были причудливо разбросаны каменные валуны. Казалось, она смотрела на картину, нарисованную волшебной кистью художника. И все это было слишком красиво, чтобы быть настоящим.
– Это необыкновенно прекрасно, – сказала она, вернувшись в машину.
– Я знаю. – Фрейзер глядел на ее лицо и радовался ее улыбке.
– Поехали скорее, я не могу дождаться встречи с твоим домом! – Она захлопнула дверь, и они проехали под зелеными ветвями деревьев, а потом через заросли рододендронов, росших в саду вокруг дома.
Фрейзер остановил машину на мощенной камнями площадке перед старым белым каменным домом и выключил двигатель. Видкоумб Хаус был точно таким, каким он его помнил. Он снова посмотрел на лицо Ливви и понял, что она сразу же влюбилась в этот дом так же, как и он.
– Дом принадлежит моему дяде Симу – брату моей матери. Он почти все время живет во Франции и только на лето приезжает сюда, – пояснил Фрезер. Он открыл дверь, вылез из «рэндисровера», распрямляя спину. – Я приезжал сюда до моего окончания Оксфорда, когда умер мой отец. Сима здесь тогда не было, он уехал в Перу, и я оставался здесь один. – Он пошел к дому, не отрывая от него глаз. – Это хорошее место для размышлений, – бросил он через плечо.
Это было место, где он окончательно решил принять свое печальное наследство – «Эбердин Энгас пресс». Фактически он никогда не стремился стать адвокатом, и, окончив колледж, решил вернуться в Абердин, чтобы стать владельцем газеты. Он повернулся и усмехнулся, стараясь не думать о смерти отца:
– Здесь больше печем заняться!
Ливви подошла к нему и тихо сказала:
– Спасибо за то, что ты привез меня сюда. Фрейзер пожал плечами и взял ее за руку.
– Миссис Вестли должна была побывать здесь утром. Я звонил ей и предупредил, что мы приедем. – Он повел Ливви к входной двери и наклонился к старинной высокой терракотовой вазе, в которой рос уже зацветший зимний жасмин. Он достал ключ, спрятанный за вазой, и воскликнул: – Ага, что я говорил!
Ливви рассмеялась и стала ждать, пока он откроет дверь. Когда она вошла в дом, то ощутила странное чувство покоя, тепла и безопасности. Стоя в центре холла, она увидела на столе высокую вазу с зимним цветущим жасмином – цветы явно были поставлены к их приезду. От такой неожиданной заботы она заплакала и закрыла лицо руками, чтобы скрыть слезы. Это было так прекрасно, так естественно… и она вдруг стала осознавать, что может потерять.
– Эй, Ливви!
Фрейзер подошел к ней, обнял и крепко прижал к себе. Ее успокаивали его сила и мощь, и она снова подумала, как он могуч и в то же время так нежен с ней. Подумав о предстоящей ночи, она вспыхнула и, смутившись, отодвинулась от него. Бросив взгляд на кухню и вытирая рукавом свитера слезы, она спросила:
– Можно, я приготовлю чай?
Фрейзер улыбнулся тому, как она по-детски вытирает слезы.
– Да, чай – это было бы прекрасно. А я пока принесу наш багаж.
Ливви пошла на кухню, а Фрейзер стоял и смотрел па нее. Потом он вышел к машине, чтобы достать рюкзак, свою сумку и корзину, собранную Мойрой.
К вечеру, когда они устроились в доме и ночь уже стала опускаться на долину, Фрейзер и Ливви вышли из дома. Они прошли через сад и спустились в долину. День уже угасал, темнели и краски окружающей их живой картины. Небо стало глубокого лилового цвета, зелень потемнела, и только туман, поднимающийся с бегущей реки, светлыми мазками оттенял пейзаж.
Фрейзер и Ливви гуляли долго. Пока они шли, ночь окончательно вступила в свои права. Воздух был наполнен запахом леса, а огни деревни в долине казались звездами, упавшими с небесного покрывала. Они перешли на другую сторону реки и зашли в «Черную корову». Сидя у камина в почти пустом пабе и потягивая густой темный сидр, они говорили о времени, которое прошло с тех пор, как они любили друг друга, о том, как прожили это время, разделившее их.
Ливви было трудно говорить о Джеймсе. Она говорила о своей карьере, рассказывая о том, что, быть может, слишком глубоко погружалась в работу, не замечая красок льющейся мимо жизни. Фрейзер рассказывал Ливви о своей газете, как она поглотила его с тех пор, как он закончил Оксфорд. Ирония судьбы: кем он никогда не собирался стать, так это владельцем газеты. Он рассказал ей о том, как почти заново создавал дело, используя громадные деньги, доставшиеся ему по страховке после смерти отца. Она спросила его о женщинах, и он в ответ рассмеялся, пожав плечами. Как он мог рассказать ей правду? Он привлекательный мужчина, полный сил и желаний, но он не мог сказать ей, что не было никакой другой после того, как он полюбил Ливви! Все эти прошедшие десять лет! Патология, да и только! Все это прозвучало бы немыслимо и нелепо, но почти так же немыслимо и нелепо было его чувство. Он не стал ее спрашивать о Джеймсе – он не хотел ничего знать.
Когда они вышли из паба, было уже поздно. Возвращаясь в Ластлей, они не прикасались друг к другу, но сознавали дикое желание близости. Приблизившись к дому, они увидели горящий свет на крыльце и поспешили на манящий огонек.
Когда они подошли к дому, Фрейзер открыл дверь и Ливви зашла за ним в дом. Ее щеки запылали от тепла, наполнявшего дом. Она сняла пальто, бросила шарф на стул и освободила волосы от шерстяной шапочки. Ливви тряхнула головой – волосы шелковой волной упали на плечо. Повернувшись, она заметила пристальный взгляд Фрейзера. Быстро отвернувшись, она пошла к лестнице.
– Я пойду к себе, – сказала она, совсем запутавшись в своих чувствах. Они расстраивали и смущали ее. Она знала, что так стремилась к нему, что все остальное в этом мире потеряло всякое значение. – Я очень устала, – добавила она неубедительно. Ей удалось внушить себе, что прошлая ночь не должна повториться.
– Хорошо, – сказал Фрейзер, расстегивая пальто, когда она стала подниматься по лестнице. Он смотрел на нее и, сняв пальто, отправился на кухню, чтобы выпить чашку чаю. Он привез Ливви в Видкоумб Хаус, чтобы помочь ей и поддержать ее. Он не должен думать сейчас о себе.
Спустя несколько минут он допил чай и поставил чашку в раковину. Потушив везде свет, он отправился в ванную комнату. В большой комнате со старомодной громадной белой ванной он разделся и встал под душ: уж слишком он устал, чтобы принимать ванну. Выйдя из душа, он с закрытыми глазами потянулся к сушилке за полотенцем, приложил его к лицу, а потом стал сильно растирать тело. В этот момент дверь открылась.
Ливви провалилась в сон, как только положила голову на подушку. Однако несколько минут спустя свет луны разбудил ее. Она так захотела пить, что встала с постели и направилась за стаканом воды. Ощупью она добралась до двери, прошла через коридор, открыла дверь в ванную и вошла. Яркий свет на несколько секунд ослепил ее. Когда глаза снова обрели ясность, она увидела Фрейзера, который, уронив полотенце, смотрел на нее с изумлением.
– Ой, извини… я… – Она разглядывала его не в состоянии остановиться. Ее глаза скользили по его стройному, сильному телу, мощному и прекрасно сложенному. Она не могла оторвать глаз от его мускулистых плеч, широкой груди, подтянутого плоского живота, узких сильных бедер. Глядя па него, она пыталась открыть дверь, но прищемила руку и вскрикнула от боли. Он двинулся к ней:
– С тобой…
– Да, да, – пискнула она. – Ее собственное тело предало ее, она задрожала от обрушившегося па нее желания. Ее щеки загорелись от смущения. Не отводя от него глаз, она подняла за спиной руку и попыталась повернуть дверную ручку. Ей это не удалось, и она запаниковала.
– Ливви. – Фрейзер подошел, положил руки на ее плечи и прижал к двери. Она отстранилась, но понимала, что не может скрыть тяжелого дыхания и бурно вздымающейся груди. Он стал медленно наклоняться к ней. Она смотрела поверх его плеч на желтую стену над ванной. Очень медленно он сдвинул с плеча руку и расстегнул пуговицы на ее ночной рубашке. Распахнув ворот рубашки, он обнажил ее грудь, Потом положил ей руку на спину и стал притягивать к себе, пока затвердевшие вершины ее сосков не коснулись его груди. Она прикусила губу.
– Фрейзер, я не понимаю, что со мной творится… – Ее голос прервался, она опустила глаза и увидела силу его желания – Я… я… не знаю, куда это нас приведет.
– Ты хочешь узнать это?
Спрашивая, он сильнее прижал ее к себе. У нее ослабли ноги. Она ахнула, отчаянно пытаясь оттолкнуть его, но не смогла.
– Так ты хочешь узнать это? – снова спросил он.
– Я… – Она положила руку ему на грудь и пальцем провела по его мускулам. – Нет, не хочу – сказала она наконец, и он наклонил голову и поцеловал ее. Его ладони скользнули вниз, и он поднял ее на руки. Завладев ее ртом, он не отрывался от нее, пока нес из ванной в свою комнату. Опустив ее на высокую резную старомодную кровать, стащил ночную рубашку. Несколько минут он не отрывал глаз от ее тела. Потом раздвинул ей ноги. Высоко подняв ее бедра, он обвил ими свою спину и накрыл ее своим телом. Она закрыла глаза и крепко прижалась к нему. Почувствовав его в себе, она закричала и открыла глаза, чтобы видеть его лицо. Ей хотелось увидеть не только страсть, но и любовь. Она нуждалась в любви и интуитивно стала осознавать, что их притягивает друг к другу не только чувственное желание и физический голод.
Глава 19
Было семь часов утра, когда Фрейзер осторожно откинул простыню и легко встал с постели. Он бесшумно прошел к двери, вышел в коридор и оглянулся на все еще спящую Ливви. В коридоре он собрал свою одежду, брошенную ночью, и быстро оделся. Потом спустился по лестнице, перешагивая те ступени, которые скрипели, отпер входную дверь и тихо открыл ее. Он вышел в пасмурное раннее утро и направился в деревню. Он должен был позвонить Питеру.
Фрейзер шел, глядя на деревья и небо, и думал о двух днях, проведенных с Ливви. Эти дни, чтобы ни случилось потом, навсегда останутся в его памяти. Он не думал о неудаче, о том, что может потерять Ливви, о том, какая ужасная трагедия может случиться с ней. Он просто любил ее так же, как это было много лет назад: окружая ее своей любовью, не оставляя времени на тяжелые мысли. Он видел, как печать грусти исчезла с се лица, он видел, как покой возвращается к ней и знал, что был прав с самого начала – Джеймс никогда не любил Ливви и даже не старался полюбить ее.
Конечно, помог и Видкоумб. Здесь не было ни телефона, ни телевизора, так как его дядя Симнокс не одобрял эти «современные новшества». Был старый приемник, который ловил только музыкальную программу. И они слишком далеко от деревни, чтобы увидеть и купить газеты. Ей хватит того, что она увидит и услышит, когда вернется, убеждал себя Фрейзер, понимая, как ему потом будет трудно защитить ее, но сейчас у нее в этом пет никакой нужды. Но когда он видел Ливви, сидящую у окна и смотрящую на изумительный пейзаж, лежащий перед ней, и на бесконечное небо, он понимал, что может отвлечь от печальных мыслей, но не изгнать их. Она была ранена. Он смягчил ее боль и страх, но они остались, так как ее рана была очень тяжелой.
Подойдя к телефонной будке, Фрейзер достал из кармана сумку с мелочью, которую он приготовил для звонков. Он оставил дверь будки открытой, придерживая ее ногой, и стал набирать номер Старого Пастората. Набрав номер, он стал ждать ответа. Не зная почему, он очень не хотел сегодня утром говорить с Питером. Его пугал предстоящий разговор.
– Привет, Питер.
– Ах, Фрейзер! Как вы там? Как Ливви?
– Прекрасно. Все хорошо, и Ливви выглядит гораздо лучше. Я предполагаю, что если мы пробудем здесь немного дольше, то…
Питер оборвал его:
– Сегодня ночью звонил Джеймс, Фрейзер. Он летит домой. Он будет в Хитроу сегодня утром и сразу поедет к нам. Он хочет увидеть Ливви. Мойра и я думаем, что она должна сегодня вернуться. Он очень важная фигура в этом деле, Фрейзер, и…
– Да, я понимаю. – Фрейзер не нуждался в объяснениях. – Не расстраивайтесь. Я возвращаюсь, бужу Ливви, и примерно через час мы выезжаем.
Фрейзер услышал, как Питер облегченно вздохнул:
– Хорошо, спасибо тебе, Фрейзер. Джеймс будет у нас скорее всего в полдень.
– Хорошо. Дорога у нас займет часа три с половиной. Мы вернемся домой в то же время, когда прибудет Джеймс. Увидимся. – Фрейзер повесил трубку. – Дерьмо!
Выйдя из будки, он с силой хлопнул дверью и отбросил ногой большой камень, лежащий на дороге. Он ничего не мог поделать. Он ждал возвращения Джеймса и всегда понимал, что у них с Ливви всего несколько дней. Но он не думал, что это произойдет так скоро. Ему было больно думать о том, что они расстанутся. Возвращаясь в дом, он расшвыривал ногами все камни, попадавшиеся ему на пути. Он продумывал возможные варианты, но сердцем чувствовал, что они никогда не сбудутся. Ему нужно было чем-то заняться, что-то придумать, чтобы он мог пережить оставшиеся часы.
Вернувшись в дом, он приготовил чай. Достал поднос, поставил на него чайник, две чашки, апельсиновый сок и понес в спальню. Войдя в комнату, он увидел, что Ливви еще спит. Тогда поставил поднос на пол и подошел к кровати. Он сел, откинул прядь волос с ее лица и долго смотрел на него, потом ласково коснулся ее плеча.
– Ливви, просыпайся.
Он увидел, как затрепетали длинные ресницы. Она открыла глаза. Увидев Фрейзера, она улыбнулась, вынула руку из-под покрывала и обняла его за шею и притянула к себе.
– Хм. Это не очень хорошее доброе утро. Почему ты встал?
Но Фрейзер осторожно отстранился от нее, опустил ее руку на кровать и отвернулся.
– Ливви, мы должны сегодня вернуться в Сассекс. Джеймс возвращается домой, – тихо сказал он.
Молчание.
Не глядя на нее, он подождал несколько минут, потом встал и, не зная, что делать, сказал беспомощно:
– Я приготовил чай.
Ливви села. Она подняла колени, уперлась в них подбородком и тупо уставилась в окно. Конечно, они должны вернуться в Сассекс. Она понимала и ждала этого. Но почему ей так плохо от этой мысли? Она долго сидела так, оцепенев от отчаяния, и тяжелое молчание висело между ними. Через какое-то время Фрейзер заговорил, и она посмотрела на него, забыв, что он в комнате.
– Я оставлю тебя, чтобы ты оделась, – сказал он. Она кивнула, но в голове мелькнула мысль, что глупо соблюдать какие-то приличия после такой сумасшедшей ночи. Он шел к двери, и она ощущала его отчаянье, но была не в состоянии сказать ни слова. Одно только упоминание о Джеймсе разбило все. Оно вернуло их в реальную жизнь, и Ливви понимала, что случившееся между ними – это уход от реальности с помощью идиллического, сказочного Видкоумб Хауса.
Они собрали вещи, доели остатки еды из корзины Мойры, налили в термос чай. Фрейзер отнес сумки в багажник. Он стоял, глядя на изумительный пейзаж, и думал, сможет ли когда-нибудь стать здесь снова счастливым. Ливви вышла из дома, и он подошел к ней, захлопнул дверь и спрятал ключ на старое место – за терракотовым горшком. Она выпрямилась и грустно улыбнулась над этим ритуалом.
– Ты всегда можешь вернуться в Шотландию, ко мне, – сказал Фрейзер. Она посмотрела на него.
– Да, я могу, – безжизненно сказала она. Она подошла к нему, стоящему рядом с машиной, взяла его руку и поцеловала ладонь, потом в последний раз посмотрела на изумительный пейзаж. – Пойдем. Мы должны ехать. – И, отпустив его руку, она открыла дверь машины и забралась внутрь.
Мойра слушала хорошо поставленный голос Джеймса, пока варила кофе. Потом села за стол, а он продолжал говорить. Ей казалось, что он эмоционально отделяет себя от Ливви, и, если бы она уже не знала этого, то сразу бы догадалась, что они живут вместе.
Мойра не любила Джеймса. Он ей никогда не нравился. Он был обаятелен, безупречно красив, остроумен, умен, но это не подкупало ее. Она не могла понять почему, но он казался ей бесчувственным и фальшивым. Ливви уверяла мать, что в ней говорит снобизм. Нет, не снобизм это говорил, а пресловутая старомодная материнская интуиция. Джеймс не только мало любит Ливви, но, может быть, не любит совсем. Она не хотела расстраивать дочь. Мойра очень многого не говорила дочери, так как считала, что Ливви сама разберется в своей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43