Шхуна двигалась по словно вымощенной золотом дороге, паруса ловили порывы ветра и солнечные блики, голубизна неба постепенно приобретала фиолетовый оттенок. Коралловое море переливалось тысячью красок. Волны ныряли под бушприт шхуны, шептались и фыркали у бортов, пенились и искрились за кормой, отливая золотым. Энсон Гатри и Джулиана Треворроу стояли у гакаборта. Рулевой не обращал на них ни малейшего внимания; прочие пассажиры и члены экипажа находились на главной палубе, откуда доносились заглушаемые плеском волн голоса.
– Здорово, – пробормотал Гатри, глубоко вдохнув и медленно выдыхая. – На свете осталось немного мест, где можно вот так дышать.
– Верно, – кивнула Джулиана. – Такое редко где увидишь. – Она имела в виду Большой Барьерный риф, осмотр которого входил в программу круиза: желающим выдавали дыхательные трубки или акваланги.
– Я рад, что у меня нашлось время отдохнуть. Сперва я решил, что это удовольствие мне не по карману, но потом сообразил, что не стоит упускать свой, быть может, последний шанс. – Гатри разумел дальнейшее ужесточение правил поведения для туристов.
– Я тоже рада. Правда, меня смущали не столько деньги, сколько время, но в общем и целом вы правы.
Гатри нравился голос Джулианы – хрипловатое контральто; хотя девушка приехала из Сиднея – или как раз поэтому? – австралийский акцент в ее речи практически не ощущался, а те жаргонные словечки, которые иногда проскальзывали, навевали ностальгические чувства. Откровенно говоря, ему в ней нравилось все: голос, фигура, длинные ноги, светлые волосы, что обрамляли лицо с почти классическими чертами. В руках, которые лежали на поручне, угадывалась скрытая сила. Поначалу Джулиана держалась несколько настороженно, но вскоре, видно, решила познакомиться поближе.
– Время? – переспросил Гатри, ухватившись за возможность кое-что узнать. – И чем вы занимаетесь, если не секрет?
– Вы, американцы, кажется, называете это недвижимостью. – Девушка поймала взгляд Гатри и улыбнулась. – Нет, я вовсе не торгую обшарпанными домишками. Меня взял к себе отец, он покупает овечьи выгоны, которые после катастрофы на рынке шерсти приходят в запустение один за другим, и при помощи биотехнологии превращает их в плодородные земли. Потом я отделилась от него и начала работать самостоятельно.
– Надеюсь, не с овцами?
– Нет, в настоящий момент я заключила с администрацией Северного Квинсленда контракт, по которому обязуюсь обеспечивать всем необходимым строителей космического центра. И не только их, а всю провинцию. К примеру, моя фирма производит съемку местности и подготавливает строительную площадку, причем гарантирует защиту от эрозии, воды и паразитов. Вдобавок, мы высаживаем плодовые деревья, при наличии транспорта поставляем тропические фрукты, и так далее; словом, позволяем аборигенам заработать кругленькую сумму. Возможностей сколько угодно. – Джулиана вздохнула. – Однако завоевать репутацию чрезвычайно сложно. С деловой точки зрения, отправившись отдыхать, я совершила непоправимую ошибку. – Она рассмеялась. – Запоздалые угрызения совести.
– Эй! – обрадованно воскликнул Гатри. – Какое совпадение! Мы с вами занимаемся одним и тем же!
– Неужели? – похоже, его слова заинтриговали Джулиану.
– Правда, как посмотреть. Моя обязанность – исследовать новые территории. Я должен был приступить к работе, едва выйдя из самолета, но… Я обладаю некоторым опытом в строительстве и инвестировании средств в современные технологии и компьютеры, позволяющие одному человеку работать за десятерых. – Он тоже вздохнул. – Послушайте, мы с вами могли бы сотрудничать. Конечно, я ни к чему вас не принуждаю, однако попытка не пытка…
– Может быть, – отозвалась девушка. – Кажется, вы любите рисковать.
– Так веселее жить. – Гатри пожал плечами.
– По-моему, вам следовало поискать партнеров поближе к дому.
– Нет. – Гатри покачал головой, в его тоне зазвучали стальные нотки: – Меня бы ободрали как липку, раздели бы догола.
– С чего вы взяли?
– Вам наверняка известно, как сегодня обстоят дела в Штатах. Впрочем, вполне возможно, необходимо испытать это на собственной шкуре, чтобы понять, куда мы катимся. Мы и Канада. Согласен, мы… Знаете, я провел несколько лет в Южной Америке, зарабатывал деньги; так вот, когда вернулся, мне почудилось, будто я с разбега плюхнулся в болото.
– Помнится, у вас заправляют возрожденцы.
– То-то и оно. На пару с «зелеными».
– Но ведь планета гибнет, – нахмурившись, заметила девушка.
– Естественно, ее надо спасать, никто и не спорит. Я с пеленок истовый консерватор, но пускай человек крепко подумает, прежде чем обозвать меня «зеленым». Черт побери, Джу… Прошу прощения, мисс Треворроу. Судя по вашим словам, вы вместе со своим отцом стараетесь предотвратить экологическую катастрофу. Но разве можно закрывать атомные электростанции, вынуждая тем самым множество людей замерзать зимой и дышать той гадостью, которую вырабатывают угольные генераторы? Ведь речь идет не только об углекислом газе и канцерогенах, но и о радиоактивных элементах, которые не высвобождаются даже при взрыве ядерного реактора! ' Или платить бешеные деньги за солнечные батареи, способные и в ясный день обеспечить электроэнергией одну-единственную лампочку на квадратный ярд? Или запрещать применение пластмассы, хотя ее легко переработать, и требовать возврата к бумаге, для чего придется превратить уцелевшие леса в монокультурные плантации? Или вводить немыслимые налоги на предпринимательство, устанавливать правила одно нелепее другого и плодить чиновников, то есть ставить рогатки, которые способны преодолеть лишь крупные фирмы? Или… – Гатри сделал паузу, чтобы перевести дух.
– В Австралии происходит то же самое.
– Вряд ли у вас настолько плохо, – Гатри желчно усмехнулся. – Извините, если чем обидел. По-моему, экологический фашизм – только одна сторона медали. Куда опаснее фашизм как таковой, или, если хотите, пуританство. Генри Л. Менкен* [Г. Л. Менкен (1880-1956) – американский журналист, автор множества статей и книг, в которых критикуются жизненные ценности нынешнего поколения.] однажды заметил, что пуританин – это человек, который просыпается среди ночи в холодном поту при мысли, что кому-то где-то может быть хорошо. Значит, нужно защищать бедного, невежественного обывателя от него самого. Обложим налогами алкоголь и табак, лишим людей нормальной еды, станем пропагандировать умеренность во всем, чтобы со временем все запретить, будем пудрить мозги детям, разбивать школьные классы на группы по видам спорта, поднимем в тысячу раз цены на топливо, заявим, что увеселительные прогулки – зло, а поддерживание дома той температуры, какая нравится хозяевам, – антиобщественный поступок. Каждый пузырек с лекарством следует открывать не иначе как ножовкой по металлу, а на нитроглицерин вообще наложить запрет… Тем временем общество, разумеется, будет двигаться к светлому будущему, которое предусматривает рациональное распределение обязанностей между мужчинами и женщинами, коренным населением и иммигрантами, преуспевающими и «обездоленными». В колледжах – строгие квоты для талантливых и тех, кто на деле хочет получить образование, дабы охватить «людей с особым складом ума». Уберем с библиотечных полок книги, пуще того – не позволим их печатать. Тех, кто смущает народ идеологически вредными рассуждениями, будем судить, штрафовать и клеймить всеобщим презрением. Или же убивать, чтобы неповадно было… Черт! Снова я за свое. Нет чтобы любоваться закатом! Ради Бога, извините.
– Не за что, – мягко проговорила Джулиана. – Мне трудно целиком с вами согласиться, но я люблю тех, кто не боится делиться своими мыслями, иными словами – нормальных людей. Вы поэтому и забрались в такую глушь?
– Не совсем. Сначала я хотел вернуться в Южную Америку. Демократия там пустила крепкие корни, и перед тем, кто готов рисковать, открывается много возможностей. Однако… Австралия на сегодня единственная страна, которая выполняет свою космическую программу. У нас полный бардак, повсюду чинуши и тупоголовое начальство. Слишком многие предприниматели сломали себе шею, пытаясь одолеть бюрократов, чтобы стоило связываться. Европейцы же и японцы, похоже, довольны тем, что имеют, и не собираются двигаться дальше. Кроме того, они недолюбливают чужаков. А вы, австралийцы, наконец-то решили строить космопорт. Ведутся разговоры о модернизированных пусковых установках… Я не прочь поучаствовать, насколько получится, честное слово, не прочь.
– Почему? – спросила девушка, глядя на него в упор.
– Потому что за вами будущее. Я отношу себя к консерваторам, но понимаю, что нельзя до бесконечности полагаться на ресурсы Земли. Если мы вскоре не начнем добывать сырье в космосе, с промышленной цивилизацией будет покончено, следовательно, погибнут миллиарды людей. А те, кто выживет, навсегда погрязнут в новом средневековье. Я хочу иной участи для своих детей.
– У вас есть дети?
– Нет. Я пока не женат. – О грешке молодости можно не вспоминать. И потом, с какой стати рассказывать ей о Бернис? Ну да, они старались ужиться, однако развод оказался наилучшим выходом для обоих, несмотря на то, что именно сердечная рана погнала его за моря.
– Вы правы насчет космоса, – сказала Джулиана. – Я сама много об этом размышляла, – она помедлила, – но не делилась своими мыслями ни с кем, кроме отца.
– Я тоже не кричу о своих планах на каждом углу, хотя намереваюсь сколотить на них состояние, причем громадное до омерзения. Процветай преуспевая.
– Да, нам есть что обсудить, – с некоторой что ли робостью признала Джулиана.
У него участился пульс, однако он промолчал. Не сговариваясь, они повернулись лицами на запад. Солнце только-только скрылось за горизонтом, в небе догорали последние краски заката, море еще поблескивало, но вода темнела буквально на глазах. Ветер потихоньку набирал силу. Шелестели паруса, поскрипывал гик; шхуна слегка раскачивалась, плеск волн становился все громче. Тем не менее, в вечерней тишине каждый звук доносился словно издалека. На небосводе мерцала маяком вечерняя звезда.
– Господи Боже, – вдруг выпалил Гатри, – да в космосе хватит места на всех! Свобода, новизна…
– Вы читаете мои мысли, – прошептала Джулиана.
Он накрыл ее ладонь своей. Девушка и не подумала отдернуть руку.
13
БАЗА ДАННЫХ
Оказавшись в краткосрочном отпуске на Луне, Кира Дэвис села в Порт-Бауэне на монорельсовый экспресс до Тихополиса в надежде, что там она сможет более-менее приятно провести время. Астербург и Дальноград представляли собой исследовательские базы, где все занимались исключительно наукой, а в прочих поселениях хозяйничали луняне, которые не то чтобы не воспринимали чужаков, но относились к ним таким образом, что те бывали рады-радешеньки, когда наступал срок отлета. Тихополис же являлся торговым и культурным центром планеты, связующим звеном между Луной и остальной Солнечной системой.
От пейзажа за окном, как обычно, захватывало дух. Пепельно-серые моря, кратеры, Земля, которая по мере того, как поезд продвигался на юг, опускалась все ниже, к линии горизонта; длинные бело-голубые тени, на фоне которых отчетливее виднелись оспины, оставленные на поверхности метеоритами, и вышки, что указывали местонахождение силовых кабелей. Звездный свет падал на диски передатчиков; Кире казалось, она нутром чувствует, как отражаются от них лучи, слышит торжествующую песнь могучей энергии.
Поезд взлетел на гребень Тихо, устремился вниз, промчался по дну кратера и нырнул под поверхность у наблюдательной башни. На вокзале Кира оставила свой саквояж в камере хранения, решив, что заберет его потом, когда разыщет кого-нибудь из знакомых, с кем можно будет сходить в сады и в зоопарк, где полным-полно уникальных животных. Но это завтра, а сегодня ей нужно отыскать кого-либо из старых приятелей. Значит, придется пробежаться по барам.
Покинув вокзал с его затейливыми древними фресками, девушка поднялась на верхний уровень. До чего же здорово иди пешком, не ощущая собственного веса, прыгать, как кенгуру, парить в воздухе! Тем более, когда поблизости нет никаких машин. Насчет того, быстро ли организм приспособится к малой гравитации, волноваться не стоит: она тут долго не задержится. То есть вертеться несколько часов подряд на центрифуге вовсе не обязательно.
На проспекте Циолковского было полно людей, и ей пришлось сбавить шаг. Впрочем, здесь, на Луне, люди ее не раздражали. Широкий проспект – дорожки для скейтбордистов по обеим сторонам, посредине газон с биорастительностью – никуда не сворачивая, уходил вдаль. Вдоль него выстроились тремя этажами аркады, за изящными колоннами которых виднелись витрины и вывески магазинов, кафе, гостиниц и увеселительных заведений, суливших порой весьма экзотические развлечения. Верхние аркады поддерживали потолок – огромную светящуюся панель, на которой, сменяя друг друга, возникали призрачные картины: дракон, россыпь самоцветов, какая-то невразумительная абстракция…
Запахи еды, напитков, парфюмерии, странный дымок; музыка, которая звучала под сводами аркад, плакала, звала, негромкая, едва различимая… Человеческие голоса, что сливались в однообразный гул… Большинство тех, кто двигался по проспекту, составляли чужаки: туристы, бизнесмены, журналисты, космонавты, отпускники из Астербурга или с Л-5. Разноязыкая толпа напоминала Кире узор калейдоскопа.
Луняне мало чем выделялись из общей массы. Все как один стройные, высокие, два метра с хвостиком, однако вовсе не такие жерди, какими их рисовала земная молва. Многие одеты по здешней моде – в стиле Ренессанса, наряды пышные, но не чересчур; попадались и мужчины в рабочих комбинезонах, и женщины в брюках и рубашках навыпуск. Разумеется, у мужчин ни бород, ни волос на руках, а женщины – узкобедрые, с маленькой грудью, зато прически какие угодно, глаза не только большие и раскосые, кожа не только белая. Мутации не уничтожили до конца унаследованных от предков расовых признаков. Если лунян что-то и отличало, то, безусловно, манера держаться. Двигались они необычайно грациозно, избегая столкновений, словно опасаясь подцепить от чужака какую-нибудь заразу, ходили либо поодиночке, либо вдвоем, тихо переговариваясь между собой на музыкальном местном наречии. Владельцы магазинов, гиды и прочие представители сферы обслуживания вели себя более приветливо. Правда, почти все они принимали плату с таким видом, будто делают клиенту одолжение. Кира усмехнулась. Клиент волен выбирать; и потом, это ведь их мир. Быть может, правы те, кто утверждает, что луняне отличаются от других людей не только физически, но и умственно? Возможно ли, чтобы радикальная перекройка молекул ДНК, в результате которой люди смогли жить на Луне и иметь детей, не коснулась души?
Мимо прошествовала труппа бродячих музыкантов и мимов. Они веселились, жестикулировали, играли на сонорах, тамбуринах и изогнутых охотничьих рогах. Лица прятались под причудливыми масками в форме голов различных животных. Они выступали не ради заработка: то была традиция, поощряемая местными правителями. (Традиция? Луна обрела независимость каких-нибудь пятьдесят лет назад. Впрочем, перемена метаболизма ведет, должно быть, к переменам в обществе).
Проспект закончился на площади Гидры, которая представляла собой, вдобавок, крышу громадного аквариума. Внизу, ясно видимые сквозь прозрачную поверхность, сновали среди водорослей рыбы. Струя воды из фонтана посреди площади почти доставала до потолка. Особые приборы, излучавшие сверхзвуковые волны, заставляли струю змеиться и низвергаться каскадами. За фонтаном располагались полицейский участок, дежурные части спасателей и техников, «скорая помощь», а напротив – три музея, наиболее интересным из которых, как вспомнилось Кире, был исторический. Среди его экспонатов имелся макет Тихополиса, каким тот был до объявления независимости: тогда жилые кварталы были открыты для любого…
Девушка миновала площадь и свернула на улицу Оберта Толпа осталась позади. Здесь трудились за закрытыми дверями компьютеры, работали нанотанки. Стены зданий были украшены эмблемами владельцев. Странное искусство, слегка смахивает на европейскую геральдику и на китайскую каллиграфию, однако подчиняется теоремам аналитической геометрии.
От улицы Оберта отходил переулок Эллипс-лейн. Пройдя около полусотни метров, Кира увидела то, что искала. Световая вывеска гласила: «Стартовая площадка». Девушка вошла внутрь.
– Кира! – окликнули ее. В следующий миг она очутилась в чьих-то объятиях.
Девушка моргнула, присмотрелась повнимательнее. Неужели Эйко? Но когда глаза привыкли к царившему в баре полумраку, она узнала Консуэло Понсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Здорово, – пробормотал Гатри, глубоко вдохнув и медленно выдыхая. – На свете осталось немного мест, где можно вот так дышать.
– Верно, – кивнула Джулиана. – Такое редко где увидишь. – Она имела в виду Большой Барьерный риф, осмотр которого входил в программу круиза: желающим выдавали дыхательные трубки или акваланги.
– Я рад, что у меня нашлось время отдохнуть. Сперва я решил, что это удовольствие мне не по карману, но потом сообразил, что не стоит упускать свой, быть может, последний шанс. – Гатри разумел дальнейшее ужесточение правил поведения для туристов.
– Я тоже рада. Правда, меня смущали не столько деньги, сколько время, но в общем и целом вы правы.
Гатри нравился голос Джулианы – хрипловатое контральто; хотя девушка приехала из Сиднея – или как раз поэтому? – австралийский акцент в ее речи практически не ощущался, а те жаргонные словечки, которые иногда проскальзывали, навевали ностальгические чувства. Откровенно говоря, ему в ней нравилось все: голос, фигура, длинные ноги, светлые волосы, что обрамляли лицо с почти классическими чертами. В руках, которые лежали на поручне, угадывалась скрытая сила. Поначалу Джулиана держалась несколько настороженно, но вскоре, видно, решила познакомиться поближе.
– Время? – переспросил Гатри, ухватившись за возможность кое-что узнать. – И чем вы занимаетесь, если не секрет?
– Вы, американцы, кажется, называете это недвижимостью. – Девушка поймала взгляд Гатри и улыбнулась. – Нет, я вовсе не торгую обшарпанными домишками. Меня взял к себе отец, он покупает овечьи выгоны, которые после катастрофы на рынке шерсти приходят в запустение один за другим, и при помощи биотехнологии превращает их в плодородные земли. Потом я отделилась от него и начала работать самостоятельно.
– Надеюсь, не с овцами?
– Нет, в настоящий момент я заключила с администрацией Северного Квинсленда контракт, по которому обязуюсь обеспечивать всем необходимым строителей космического центра. И не только их, а всю провинцию. К примеру, моя фирма производит съемку местности и подготавливает строительную площадку, причем гарантирует защиту от эрозии, воды и паразитов. Вдобавок, мы высаживаем плодовые деревья, при наличии транспорта поставляем тропические фрукты, и так далее; словом, позволяем аборигенам заработать кругленькую сумму. Возможностей сколько угодно. – Джулиана вздохнула. – Однако завоевать репутацию чрезвычайно сложно. С деловой точки зрения, отправившись отдыхать, я совершила непоправимую ошибку. – Она рассмеялась. – Запоздалые угрызения совести.
– Эй! – обрадованно воскликнул Гатри. – Какое совпадение! Мы с вами занимаемся одним и тем же!
– Неужели? – похоже, его слова заинтриговали Джулиану.
– Правда, как посмотреть. Моя обязанность – исследовать новые территории. Я должен был приступить к работе, едва выйдя из самолета, но… Я обладаю некоторым опытом в строительстве и инвестировании средств в современные технологии и компьютеры, позволяющие одному человеку работать за десятерых. – Он тоже вздохнул. – Послушайте, мы с вами могли бы сотрудничать. Конечно, я ни к чему вас не принуждаю, однако попытка не пытка…
– Может быть, – отозвалась девушка. – Кажется, вы любите рисковать.
– Так веселее жить. – Гатри пожал плечами.
– По-моему, вам следовало поискать партнеров поближе к дому.
– Нет. – Гатри покачал головой, в его тоне зазвучали стальные нотки: – Меня бы ободрали как липку, раздели бы догола.
– С чего вы взяли?
– Вам наверняка известно, как сегодня обстоят дела в Штатах. Впрочем, вполне возможно, необходимо испытать это на собственной шкуре, чтобы понять, куда мы катимся. Мы и Канада. Согласен, мы… Знаете, я провел несколько лет в Южной Америке, зарабатывал деньги; так вот, когда вернулся, мне почудилось, будто я с разбега плюхнулся в болото.
– Помнится, у вас заправляют возрожденцы.
– То-то и оно. На пару с «зелеными».
– Но ведь планета гибнет, – нахмурившись, заметила девушка.
– Естественно, ее надо спасать, никто и не спорит. Я с пеленок истовый консерватор, но пускай человек крепко подумает, прежде чем обозвать меня «зеленым». Черт побери, Джу… Прошу прощения, мисс Треворроу. Судя по вашим словам, вы вместе со своим отцом стараетесь предотвратить экологическую катастрофу. Но разве можно закрывать атомные электростанции, вынуждая тем самым множество людей замерзать зимой и дышать той гадостью, которую вырабатывают угольные генераторы? Ведь речь идет не только об углекислом газе и канцерогенах, но и о радиоактивных элементах, которые не высвобождаются даже при взрыве ядерного реактора! ' Или платить бешеные деньги за солнечные батареи, способные и в ясный день обеспечить электроэнергией одну-единственную лампочку на квадратный ярд? Или запрещать применение пластмассы, хотя ее легко переработать, и требовать возврата к бумаге, для чего придется превратить уцелевшие леса в монокультурные плантации? Или вводить немыслимые налоги на предпринимательство, устанавливать правила одно нелепее другого и плодить чиновников, то есть ставить рогатки, которые способны преодолеть лишь крупные фирмы? Или… – Гатри сделал паузу, чтобы перевести дух.
– В Австралии происходит то же самое.
– Вряд ли у вас настолько плохо, – Гатри желчно усмехнулся. – Извините, если чем обидел. По-моему, экологический фашизм – только одна сторона медали. Куда опаснее фашизм как таковой, или, если хотите, пуританство. Генри Л. Менкен* [Г. Л. Менкен (1880-1956) – американский журналист, автор множества статей и книг, в которых критикуются жизненные ценности нынешнего поколения.] однажды заметил, что пуританин – это человек, который просыпается среди ночи в холодном поту при мысли, что кому-то где-то может быть хорошо. Значит, нужно защищать бедного, невежественного обывателя от него самого. Обложим налогами алкоголь и табак, лишим людей нормальной еды, станем пропагандировать умеренность во всем, чтобы со временем все запретить, будем пудрить мозги детям, разбивать школьные классы на группы по видам спорта, поднимем в тысячу раз цены на топливо, заявим, что увеселительные прогулки – зло, а поддерживание дома той температуры, какая нравится хозяевам, – антиобщественный поступок. Каждый пузырек с лекарством следует открывать не иначе как ножовкой по металлу, а на нитроглицерин вообще наложить запрет… Тем временем общество, разумеется, будет двигаться к светлому будущему, которое предусматривает рациональное распределение обязанностей между мужчинами и женщинами, коренным населением и иммигрантами, преуспевающими и «обездоленными». В колледжах – строгие квоты для талантливых и тех, кто на деле хочет получить образование, дабы охватить «людей с особым складом ума». Уберем с библиотечных полок книги, пуще того – не позволим их печатать. Тех, кто смущает народ идеологически вредными рассуждениями, будем судить, штрафовать и клеймить всеобщим презрением. Или же убивать, чтобы неповадно было… Черт! Снова я за свое. Нет чтобы любоваться закатом! Ради Бога, извините.
– Не за что, – мягко проговорила Джулиана. – Мне трудно целиком с вами согласиться, но я люблю тех, кто не боится делиться своими мыслями, иными словами – нормальных людей. Вы поэтому и забрались в такую глушь?
– Не совсем. Сначала я хотел вернуться в Южную Америку. Демократия там пустила крепкие корни, и перед тем, кто готов рисковать, открывается много возможностей. Однако… Австралия на сегодня единственная страна, которая выполняет свою космическую программу. У нас полный бардак, повсюду чинуши и тупоголовое начальство. Слишком многие предприниматели сломали себе шею, пытаясь одолеть бюрократов, чтобы стоило связываться. Европейцы же и японцы, похоже, довольны тем, что имеют, и не собираются двигаться дальше. Кроме того, они недолюбливают чужаков. А вы, австралийцы, наконец-то решили строить космопорт. Ведутся разговоры о модернизированных пусковых установках… Я не прочь поучаствовать, насколько получится, честное слово, не прочь.
– Почему? – спросила девушка, глядя на него в упор.
– Потому что за вами будущее. Я отношу себя к консерваторам, но понимаю, что нельзя до бесконечности полагаться на ресурсы Земли. Если мы вскоре не начнем добывать сырье в космосе, с промышленной цивилизацией будет покончено, следовательно, погибнут миллиарды людей. А те, кто выживет, навсегда погрязнут в новом средневековье. Я хочу иной участи для своих детей.
– У вас есть дети?
– Нет. Я пока не женат. – О грешке молодости можно не вспоминать. И потом, с какой стати рассказывать ей о Бернис? Ну да, они старались ужиться, однако развод оказался наилучшим выходом для обоих, несмотря на то, что именно сердечная рана погнала его за моря.
– Вы правы насчет космоса, – сказала Джулиана. – Я сама много об этом размышляла, – она помедлила, – но не делилась своими мыслями ни с кем, кроме отца.
– Я тоже не кричу о своих планах на каждом углу, хотя намереваюсь сколотить на них состояние, причем громадное до омерзения. Процветай преуспевая.
– Да, нам есть что обсудить, – с некоторой что ли робостью признала Джулиана.
У него участился пульс, однако он промолчал. Не сговариваясь, они повернулись лицами на запад. Солнце только-только скрылось за горизонтом, в небе догорали последние краски заката, море еще поблескивало, но вода темнела буквально на глазах. Ветер потихоньку набирал силу. Шелестели паруса, поскрипывал гик; шхуна слегка раскачивалась, плеск волн становился все громче. Тем не менее, в вечерней тишине каждый звук доносился словно издалека. На небосводе мерцала маяком вечерняя звезда.
– Господи Боже, – вдруг выпалил Гатри, – да в космосе хватит места на всех! Свобода, новизна…
– Вы читаете мои мысли, – прошептала Джулиана.
Он накрыл ее ладонь своей. Девушка и не подумала отдернуть руку.
13
БАЗА ДАННЫХ
Оказавшись в краткосрочном отпуске на Луне, Кира Дэвис села в Порт-Бауэне на монорельсовый экспресс до Тихополиса в надежде, что там она сможет более-менее приятно провести время. Астербург и Дальноград представляли собой исследовательские базы, где все занимались исключительно наукой, а в прочих поселениях хозяйничали луняне, которые не то чтобы не воспринимали чужаков, но относились к ним таким образом, что те бывали рады-радешеньки, когда наступал срок отлета. Тихополис же являлся торговым и культурным центром планеты, связующим звеном между Луной и остальной Солнечной системой.
От пейзажа за окном, как обычно, захватывало дух. Пепельно-серые моря, кратеры, Земля, которая по мере того, как поезд продвигался на юг, опускалась все ниже, к линии горизонта; длинные бело-голубые тени, на фоне которых отчетливее виднелись оспины, оставленные на поверхности метеоритами, и вышки, что указывали местонахождение силовых кабелей. Звездный свет падал на диски передатчиков; Кире казалось, она нутром чувствует, как отражаются от них лучи, слышит торжествующую песнь могучей энергии.
Поезд взлетел на гребень Тихо, устремился вниз, промчался по дну кратера и нырнул под поверхность у наблюдательной башни. На вокзале Кира оставила свой саквояж в камере хранения, решив, что заберет его потом, когда разыщет кого-нибудь из знакомых, с кем можно будет сходить в сады и в зоопарк, где полным-полно уникальных животных. Но это завтра, а сегодня ей нужно отыскать кого-либо из старых приятелей. Значит, придется пробежаться по барам.
Покинув вокзал с его затейливыми древними фресками, девушка поднялась на верхний уровень. До чего же здорово иди пешком, не ощущая собственного веса, прыгать, как кенгуру, парить в воздухе! Тем более, когда поблизости нет никаких машин. Насчет того, быстро ли организм приспособится к малой гравитации, волноваться не стоит: она тут долго не задержится. То есть вертеться несколько часов подряд на центрифуге вовсе не обязательно.
На проспекте Циолковского было полно людей, и ей пришлось сбавить шаг. Впрочем, здесь, на Луне, люди ее не раздражали. Широкий проспект – дорожки для скейтбордистов по обеим сторонам, посредине газон с биорастительностью – никуда не сворачивая, уходил вдаль. Вдоль него выстроились тремя этажами аркады, за изящными колоннами которых виднелись витрины и вывески магазинов, кафе, гостиниц и увеселительных заведений, суливших порой весьма экзотические развлечения. Верхние аркады поддерживали потолок – огромную светящуюся панель, на которой, сменяя друг друга, возникали призрачные картины: дракон, россыпь самоцветов, какая-то невразумительная абстракция…
Запахи еды, напитков, парфюмерии, странный дымок; музыка, которая звучала под сводами аркад, плакала, звала, негромкая, едва различимая… Человеческие голоса, что сливались в однообразный гул… Большинство тех, кто двигался по проспекту, составляли чужаки: туристы, бизнесмены, журналисты, космонавты, отпускники из Астербурга или с Л-5. Разноязыкая толпа напоминала Кире узор калейдоскопа.
Луняне мало чем выделялись из общей массы. Все как один стройные, высокие, два метра с хвостиком, однако вовсе не такие жерди, какими их рисовала земная молва. Многие одеты по здешней моде – в стиле Ренессанса, наряды пышные, но не чересчур; попадались и мужчины в рабочих комбинезонах, и женщины в брюках и рубашках навыпуск. Разумеется, у мужчин ни бород, ни волос на руках, а женщины – узкобедрые, с маленькой грудью, зато прически какие угодно, глаза не только большие и раскосые, кожа не только белая. Мутации не уничтожили до конца унаследованных от предков расовых признаков. Если лунян что-то и отличало, то, безусловно, манера держаться. Двигались они необычайно грациозно, избегая столкновений, словно опасаясь подцепить от чужака какую-нибудь заразу, ходили либо поодиночке, либо вдвоем, тихо переговариваясь между собой на музыкальном местном наречии. Владельцы магазинов, гиды и прочие представители сферы обслуживания вели себя более приветливо. Правда, почти все они принимали плату с таким видом, будто делают клиенту одолжение. Кира усмехнулась. Клиент волен выбирать; и потом, это ведь их мир. Быть может, правы те, кто утверждает, что луняне отличаются от других людей не только физически, но и умственно? Возможно ли, чтобы радикальная перекройка молекул ДНК, в результате которой люди смогли жить на Луне и иметь детей, не коснулась души?
Мимо прошествовала труппа бродячих музыкантов и мимов. Они веселились, жестикулировали, играли на сонорах, тамбуринах и изогнутых охотничьих рогах. Лица прятались под причудливыми масками в форме голов различных животных. Они выступали не ради заработка: то была традиция, поощряемая местными правителями. (Традиция? Луна обрела независимость каких-нибудь пятьдесят лет назад. Впрочем, перемена метаболизма ведет, должно быть, к переменам в обществе).
Проспект закончился на площади Гидры, которая представляла собой, вдобавок, крышу громадного аквариума. Внизу, ясно видимые сквозь прозрачную поверхность, сновали среди водорослей рыбы. Струя воды из фонтана посреди площади почти доставала до потолка. Особые приборы, излучавшие сверхзвуковые волны, заставляли струю змеиться и низвергаться каскадами. За фонтаном располагались полицейский участок, дежурные части спасателей и техников, «скорая помощь», а напротив – три музея, наиболее интересным из которых, как вспомнилось Кире, был исторический. Среди его экспонатов имелся макет Тихополиса, каким тот был до объявления независимости: тогда жилые кварталы были открыты для любого…
Девушка миновала площадь и свернула на улицу Оберта Толпа осталась позади. Здесь трудились за закрытыми дверями компьютеры, работали нанотанки. Стены зданий были украшены эмблемами владельцев. Странное искусство, слегка смахивает на европейскую геральдику и на китайскую каллиграфию, однако подчиняется теоремам аналитической геометрии.
От улицы Оберта отходил переулок Эллипс-лейн. Пройдя около полусотни метров, Кира увидела то, что искала. Световая вывеска гласила: «Стартовая площадка». Девушка вошла внутрь.
– Кира! – окликнули ее. В следующий миг она очутилась в чьих-то объятиях.
Девушка моргнула, присмотрелась повнимательнее. Неужели Эйко? Но когда глаза привыкли к царившему в баре полумраку, она узнала Консуэло Понсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63