Но я не собираюсь идти у тебя на поводу.
— Я и не помышлял ни о чем подобном, милорд, — смиренно заверил джьерн.
Герцог кивнул и приказал кучеру остановить карету. Они не проехали и половины пути до часовни.
— Мой особняк вон там, — небрежно заметил Телри, махнув рукой в сторону боковой улицы. — Ты можешь пройтись пешком до своей церкви.
Хратен сжал зубы: когда-нибудь надменному придворному придется научиться уважать представителей Дерети. Но сейчас он молча вылез из кареты. Лучше идти пешком, чем ехать в подобной компании.
— Я никогда не видел в Арелоне такого благочестия, — произнес один из жрецов.
— Согласен, — откликнулся другой. — Я прослужил в Каи больше десяти лет, и у нас ни разу не случалось более пары обращений в год.
Хратен миновал жрецов у входа в часовню. Мелкие сошки, он бы на них и не взглянул, если бы не Дилаф.
— Такого давно не случалось, — согласился арелонский жрец. — Хотя я помню времена, сразу после того, как пират Дрейк Душегуб напал на Теод, когда по Арелону прошла волна обращений.
Джьерн нахмурился. Что-то в замечании артета его насторожило. Он заставил себя не замедлить шага, но украдкой оглянулся на Дилафа. Дрейк Душегуб напал на Теод четырнадцать лет назад. Возможно, что Дилаф поделился воспоминаниями детства, но откуда ему было знать об обращениях?
Артет должен быть старше, чем поначалу решил Хратен. Намного старше. Он нарисовал перед мысленным взором лицо Дилафа, и глаза джьерна в ужасе распахнулись. При первой встрече он дал ему лет двадцать пять, но сейчас впервые разглядел намеки на куда больший возраст в лице артета. Почти незаметные черточки — жрец относился к редкой породе людей, которые казались намного моложе своих лет. «Молодой» арелонец умело изображал наивность, но разыгрываемые им интриги указывали на зрелость ума. Дилаф имел за плечами гораздо больше жизненного опыта, чем выказывал на людях. Но что это значило? Хратен покачал головой, толкнул дверь и направился к своим покоям. Пока джьерн метался, пытаясь найти подходящего и согласного принять назначение верховного артета, власть Дилафа над часовней продолжала расти. Еще трое отказались от должности. Такое поведение не могло не вызвать подозрений, и Хратен уверился, что арелонский жрец приложил руку к этим отказам.
«Он старше, чем я думал, — вернулся к недавнему откровению джьерн. — И вдобавок обладает немалым влиянием на здешних жрецов, причем довольно давно».
Дилаф утверждал, что многие из кайских последователей Дерети пришли вслед за ним из храма в южной части Арелона. Как давно попал он в Каи? При появлении Дилафа часовней руководил Фьен, но тот занимал должность очень давно.
Скорее всего, Дилаф прожил в городе много лет. И все это время он вращался среди прочих жрецов, изучал их слабые стороны и накапливал влияние. А зная истовую веру артета, следовало ожидать, что его приспешниками окажутся наиболее преданные империи и сведущие в путях Шу-Дерет.
И именно им Хратен позволил остаться в Каи после чистки. Он отослал менее рьяных, тех, кого как раз покоробило бы излишнее рвение Дилафа. Не желая того, джьерн своими руками склонил чашу весов на сторону арелонского артета.
Встревоженный, усталый джьерн уселся за стол. Неудивительно, что ему не удается найти замену главе часовни. Оставшиеся жрецы хорошо знали Дилафа и либо боялись принять звание, которое вознесет их над ним, либо их подкупили.
«Он не может запугать всех без исключения, — твердо решил Хратен. — Я продолжу поиски. В конце концов один из братьев примет назначение».
И все же его взволновал успех Дилафа. Теперь тот нависал над головой джьерна двойной угрозой. Во-первых, через клятву одива артет держал в подчинении многих из сильнейших союзников-дворян. Во-вторых, позиция Дилафа как закулисного главы церкви с каждым днем все укреплялась, отсутствие верховного артета и пользуясь тем, что Хратен все больше времени отдавал проповедям и встречам со знатью, арелонец постепенно прибирал власть к рукам.
И помимо всего прочего, помимо Кручины вдовы и махинаций Дилафа, над Хратеном нависла проблема, которую ему никак не удавалось решить. Он привык выходить победителем из сражений с внешними врагами, но внутренние колебания оказались сильнее его.
Верховный жрец покопался в столе, отыскивая небольшую книгу. Он помнил, что положил ее в один из ящиков, как всегда делал во время поездок. Она не открывалась много лет, но Хратен имел мало личных вещей, а книга никогда не обременяла его лишним грузом. После недолгих поисков он держал ее в руках. Джьерн листал пожелтевшие страницы, выискивая нужную.
«Я нашел свое место в жизни, — говорила книга. — Раньше я жил, сам не зная зачем. Теперь у меня появилась путеводная нить. Она приведет меня к славе, мои деяния запомнят надолго. Я служу империи Джаддета, и служба возвышает меня, возносит все ближе и ближе к нему. Я осознал собственную значимость».
Дереитских жрецов учили записывать духовные откровения, но Хратен не отличался особой прилежностью. Его личные записи состояли из нескольких заметок, включая только что прочитанную, которую он сделал через несколько недель после решения вступить в ряды жречества. Незадолго до того, как поступил в Дахорский монастырь.
«Что случилось с твоей верой, Хратен?»
Вопрос Омина не давал ему покоя. В его мыслях продолжал звучать шепот кораита; он требовательно вопрошал, что случилось с убеждениями верховного жреца, какая цель скрывается за его проповедями. Неужели душу Хратена разъел цинизм и он исполнял свои обязанности лишь по привычке? Неужели его проповеди превратились в состязания в логике и потеряли духовное содержание?
Он знал, что частично так и произошло. Ему нравилось оттачивать планы, нравилось противостоять противнику, и он наслаждался вызовом, который таился в обращении целого народа еретиков. Даже с помехами, творимыми Дилафом, от стоящей перед ним в Арелоне задачи у Хратена захватывало дух.
Но что случилось с мальчиком Хратеном? Куда пропала вера, та безотчетная страсть, которая когда-то переполняла его? Он едва мог ее припомнить: эта часть его жизни промелькнула быстро, и ревущее пламя веры спало до уютного тепла тлеющих углей.
Почему Хратен считал необходимым преуспеть в Арелоне? Чтобы добиться славы? Человека, которому удалось обратить Арелон, будут долго вспоминать в анналах дереитской истории. Или им двигало желание доказать свое послушание? Ведь его вел личный приказ вирна. Или же джьерн действительно считал, что обращение поможет людям? Он поставил перед собой цель обратить Арелон без бойни, подобной той, что охватила Дюладел. Но с другой стороны, вела ли его цель спасти невинные жизни или тот факт, что легкое завоевание страны являло собой более тонко проведенную операцию?
Собственная душа казалась джьерну непроглядной, как затянутая дымом комната.
Дилаф медленно прибирал кайскую церковь к рукам. Но помимо прочего Хратена беспокоило скверное предчувствие. Что, если попытки артета вытеснить его справедливы? Что, если Арелону будет лучше при Дилафе? Он не станет волноваться о лишних жизнях, унесенных кровавой революцией; он твердо уверен, что воцарение Шу-Дерет принесет здешнему народу благо, даже если обращение превратится в бойню.
Дилафа вела вера. Он истово доверял своим убеждениям. А что оставалось у Хратена?
Он не мог сказать наверняка.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
— Кажется, ей дополнительное питание необходимо не меньше, чем нам, — произнес Раоден, скептически разглядывая худенькую Торину.
Для посещения Элантриса дочь Эхана выбрала простое голубое платье (которое, учитывая пышные гардеробы арелонских модниц, она скорее всего одолжила у служанки), а золотисто-рыжие волосы замотала платком.
— Веди себя с ней поприветливее, — недовольно одернула его Сарин и передала Раодену следующий ящик. — Она единственная из придворных дам, кто набрался храбрости прийти сюда. Хотя подозреваю, что мне удалось ее заманить только потому, что я попросила лорда Шудена доставить ей приглашение. Если ты ее испугаешь, больше никто не осмелится.
— Конечно, ваше высочество. — Раоден вежливо поклонился.
Казалось, что неделя совместной работы несколько смягчила принцессу, но она все еще держалась с ним холодно. Отвечала на его замечания, даже поддерживала разговор, но не желала признавать его другом.
Последняя неделя совершенно выбила принца из колеи. В Элантрисе он тратил невероятные усилия на знакомство с новым и необычным окружением, а теперь его насильно вернули в прошлое. По-своему, новое мучение оказалось даже острее. Он смирился с тем, что Элантрис — источник боли, но видеть в роли мучителей своих друзей?
Как вот сейчас. Шуден поддерживал Торину под локоток и уговаривал приблизиться к раздаче. Не по годам серьезный джиндосец был одним из ближайших друзей принца, они провели вместе долгие часы, обмениваясь мыслями о проблемах Арелона. Теперь Шуден едва замечал его, и то же самое творилось с Ионделом, Киином, Ройэлом и даже Люкелом. Они дружили с симпатичным принцем Раоденом, но знать не желали отмеченное проклятием создание по имени Дух.
И все же, как ни старался, Раоден не мог обнаружить в своей душе горечи. Он не винил их за слепоту — со сморщенной коже. й и высохшим телом он сам едва узнавал себя. Длящийся изо дня в день обман мучил его гораздо сильнее. Он не мог открыться им; новость о его чудесном избавлении от смерти уничтожит Арелон. Раоден прекрасно знал, что его популярность далеко превосходила влияние отца, так что среди народа найдутся такие, что последуют за ним даже в обличье элантрийца. Гражданская война никому не принесет пользы, а при ее неудачном окончании принц вполне может оказаться на плахе.
Так что ему оставалось только держаться в тени. Если друзья узнают о его судьбе, правда не принесет им ничего, кроме горя и смятения. Внешность и голос Раодена изменились, но манеры остались прежними, так что он старался держаться подальше от тех, кто хорошо его знал, и казаться жизнерадостным и дружелюбным, но не слишком открытым.
Поэтому его притягивала Сарин. Они не знали друг друга до шаода, и рядом с ней принцу не требовалось играть чужую роль. В какой-то степени он рассматривал их новое знакомство как испытание: Раодена снедало любопытство — смогли бы они ужиться как супруги, если отбросить в сторону политическую необходимость брака.
Его первое впечатление оказалось верным. Ему нравилась принцесса. Качества, на которые письма только намекали, присутствовали в Сарин сполна. Она совсем не походила на дам при дворе отца. Сарин была сильной и упорной и не опускала глаз, когда к ней обращались мужчины, независимо от их знатности. Она раздавала приказы легко и естественно и никогда не притворялась слабой, чтобы привлечь внимание мужчины.
Тем не менее знать следовала за ней. Иондел, Шуден и даже герцог Ройэл — все прислушивались к ее суждениям и выполняли ее приказы охотнее, чем приказы Йадона, и при этом на их лицах не было недовольства. Принцесса отдавала приказания вежливо, и дворяне откликались так же непринужденно. Раодену оставалось только растерянно улыбаться. Ему потребовались годы, чтобы завоевать доверие этих людей; Сарин удалось привлечь их к себе за несколько недель.
Она поражала его силой, умом и красотой. Вот если бы ему только удалось развеять ее ненависть…
Раоден со вздохом вернулся к работе. Сегодня принцесса привела с собой новых дворян; из прежнего сопровождения оставался один Шуден. Большинство не отличались знатностью, но присутствовала и пара важных персон: например, чуть в стороне стоял герцог Телри и ленивым взглядом наблюдал за разгрузкой. Сам он участия в работе не принимал, но привел с собой слугу, который занял его место в цепочке. Судя по наросшему жирку, Телри предпочитал избегать физических нагрузок.
Раоден покачал головой — герцог никогда ему не нравился. Принц однажды попробовал приблизиться к нему и прощупать почву — посмотреть, не захочет ли тот присоединиться к оппозиции. В ответ Телри зевнул и спросил, сколько он получит за поддержку, и засмеялся, когда рассерженный Раоден повернулся к нему спиной. Принц так и не понял, стояла ли за вопросом жадность, или же транжира-придворный заранее знал, как он отреагирует на подобное требование.
Раоден повернулся к прочим дворянам. Как обычно, новички испуганно жались друг к другу и повозке, которую разгружали. Настал его черед. Он с улыбкой подошел к придворным, представился и пожал им руки — последнее было проделано в основном против их воли. Но уже через несколько минут напряженность начала спадать. Придворные убедились, что по меньшей мере один элантриец не собирается есть их живьем, а к тому же никого из прежних раздатчиков еды еще не поразил шаод, так что страх подхватить заразу уменьшался с каждым разом.
Компания вокруг повозки постепенно успокаивалась под влиянием доброжелательной болтовни Раодена. Он принял на себя задачу облегчать придворным знакомство с Элантрисом на второй день Кручины, когда стало очевидным, что среди большинства знати Сарин не обладает таким влиянием, как среди бывших приближенных принца. Не вмешайся он тогда, вторая группа посетителей так бы до сих пор и стояла столбом посреди площади. Он не получил от принцессы ни слова благодарности, но она все же слегка кивнула ему. После того дня на Раодена легла обязанность встречать ежедневно меняющуюся группу дворян.
С одной стороны, Раодена смущало, что он помогает принцессе единым махом уничтожить все вложенные им в Элантрис труды. И тем не менее устраивать грандиозный скандал он не хотел, а больше ничего сделать не мог. К тому же за сотрудничество «главарей» община получит жизненно необходимые вещи. После Кручины придется провести огромные восстановительные работы, но результаты будут того стоить. Если, конечно, он доживет до того дня.
Эта мысль безжалостно напомнила ему о боли. Она не отпускала принца ни на секунду, мучая тело и подтачивая решимость. Он перестал считать ранки и царапины, но чувствовал все до единой, как будто каждая имела собственное имя и причиняла отдельное, не похожее на другие мучение. Насколько он мог судить, его боль копилась гораздо быстрее, чем у обычных элантрийцев. Царапина на предплечье саднила как глубокий порез во всю руку до кончиков пальцев, а ушибленный палец отдавался сполохами боли в колене. Как будто Раоден пробыл в Элантрисе целый год, а не месяц.
Или же его боль не была сильнее. Может, он всего лишь слабее остальных. Но в любом случае долго ему не протянуть. Через месяц, в лучшем случае — два, придет тот день, когда принц не проснется поутру, и его отнесут в Зал павших. Тогда он наконец полностью погрузится в невыносимую агонию.
Раоден отогнал грустные мысли и заставил себя раздавать еду. Работа помогала ему немного отвлечься, но боль затаилась внутри, как рыскающий в тени зверь, и высматривала момент слабости горящими от голода красными глазами.
Каждый элантриец получал маленький мешочек, наполненный разнообразной, готовой к употреблению пищей. Сегодняшняя порция походила на предыдущие, хотя Сарин удалось где-то раздобыть джиндоские кислые мелоны. Красные фрукты размером с кулак блестели в корзине у ног Раодена, невзирая на то что сезон их еще не начался. Он клал в каждый кулек по одному плоду, а за ними следовали маис, разные овощи и небольшой ломоть хлеба. Элантрийцы принимали подношения жадно, но с благодарностью. Многие, получив свою долю, тут же пятились от повозки, предпочитая забиться в укромный угол и съесть ее в одиночестве. Они никак не хотели поверить, что никто не собирается отбирать у них драгоценную пищу.
Перед Раоденом вдруг появилось знакомое лицо. Галладон кутался в привычные лохмотья, прикрытые рваным, сшитым из грязных тряпок плащом. Дьюл протянул свой мешочек, и Раоден незаметно подменил его на другой, наполненный едой в пять раз больше, чем обычная порция. Он получился таким тяжелым, что ослабленный шаодом принц едва поднял его. Галладон принял мешок, укрыл от посторонних глаз под полой плаща и тут же исчез, растворившись в толпе. Позже по очереди придут Саолин, Мареш и Карата, и каждый получит такой же мешок. Долго хранящиеся продукты отложат про запас, а остальное отнесут хоедам. Некоторые из павших радовались еде, и Раоден надеялся, что регулярное питание поможет вернуть им разум.
Пока что не помогало…
Ворота с грохотом захлопнулись, и этотзвук напомнил Раодену о его первом дне в Элантрисе. Тогда его терзала только душевная боль, и довольно терпимая. Если бы он знал, что его ожидает, принц уже тогда свернулся бы клубком рядом с хоедами на площади и отказался двигаться с места.
Он повернулся спиной к воротам. Мареш и Галладон стояли посредине площади и разглядывали несколько оставленных по приказу Сарин ящиков, которые содержали последние требования Караты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Я и не помышлял ни о чем подобном, милорд, — смиренно заверил джьерн.
Герцог кивнул и приказал кучеру остановить карету. Они не проехали и половины пути до часовни.
— Мой особняк вон там, — небрежно заметил Телри, махнув рукой в сторону боковой улицы. — Ты можешь пройтись пешком до своей церкви.
Хратен сжал зубы: когда-нибудь надменному придворному придется научиться уважать представителей Дерети. Но сейчас он молча вылез из кареты. Лучше идти пешком, чем ехать в подобной компании.
— Я никогда не видел в Арелоне такого благочестия, — произнес один из жрецов.
— Согласен, — откликнулся другой. — Я прослужил в Каи больше десяти лет, и у нас ни разу не случалось более пары обращений в год.
Хратен миновал жрецов у входа в часовню. Мелкие сошки, он бы на них и не взглянул, если бы не Дилаф.
— Такого давно не случалось, — согласился арелонский жрец. — Хотя я помню времена, сразу после того, как пират Дрейк Душегуб напал на Теод, когда по Арелону прошла волна обращений.
Джьерн нахмурился. Что-то в замечании артета его насторожило. Он заставил себя не замедлить шага, но украдкой оглянулся на Дилафа. Дрейк Душегуб напал на Теод четырнадцать лет назад. Возможно, что Дилаф поделился воспоминаниями детства, но откуда ему было знать об обращениях?
Артет должен быть старше, чем поначалу решил Хратен. Намного старше. Он нарисовал перед мысленным взором лицо Дилафа, и глаза джьерна в ужасе распахнулись. При первой встрече он дал ему лет двадцать пять, но сейчас впервые разглядел намеки на куда больший возраст в лице артета. Почти незаметные черточки — жрец относился к редкой породе людей, которые казались намного моложе своих лет. «Молодой» арелонец умело изображал наивность, но разыгрываемые им интриги указывали на зрелость ума. Дилаф имел за плечами гораздо больше жизненного опыта, чем выказывал на людях. Но что это значило? Хратен покачал головой, толкнул дверь и направился к своим покоям. Пока джьерн метался, пытаясь найти подходящего и согласного принять назначение верховного артета, власть Дилафа над часовней продолжала расти. Еще трое отказались от должности. Такое поведение не могло не вызвать подозрений, и Хратен уверился, что арелонский жрец приложил руку к этим отказам.
«Он старше, чем я думал, — вернулся к недавнему откровению джьерн. — И вдобавок обладает немалым влиянием на здешних жрецов, причем довольно давно».
Дилаф утверждал, что многие из кайских последователей Дерети пришли вслед за ним из храма в южной части Арелона. Как давно попал он в Каи? При появлении Дилафа часовней руководил Фьен, но тот занимал должность очень давно.
Скорее всего, Дилаф прожил в городе много лет. И все это время он вращался среди прочих жрецов, изучал их слабые стороны и накапливал влияние. А зная истовую веру артета, следовало ожидать, что его приспешниками окажутся наиболее преданные империи и сведущие в путях Шу-Дерет.
И именно им Хратен позволил остаться в Каи после чистки. Он отослал менее рьяных, тех, кого как раз покоробило бы излишнее рвение Дилафа. Не желая того, джьерн своими руками склонил чашу весов на сторону арелонского артета.
Встревоженный, усталый джьерн уселся за стол. Неудивительно, что ему не удается найти замену главе часовни. Оставшиеся жрецы хорошо знали Дилафа и либо боялись принять звание, которое вознесет их над ним, либо их подкупили.
«Он не может запугать всех без исключения, — твердо решил Хратен. — Я продолжу поиски. В конце концов один из братьев примет назначение».
И все же его взволновал успех Дилафа. Теперь тот нависал над головой джьерна двойной угрозой. Во-первых, через клятву одива артет держал в подчинении многих из сильнейших союзников-дворян. Во-вторых, позиция Дилафа как закулисного главы церкви с каждым днем все укреплялась, отсутствие верховного артета и пользуясь тем, что Хратен все больше времени отдавал проповедям и встречам со знатью, арелонец постепенно прибирал власть к рукам.
И помимо всего прочего, помимо Кручины вдовы и махинаций Дилафа, над Хратеном нависла проблема, которую ему никак не удавалось решить. Он привык выходить победителем из сражений с внешними врагами, но внутренние колебания оказались сильнее его.
Верховный жрец покопался в столе, отыскивая небольшую книгу. Он помнил, что положил ее в один из ящиков, как всегда делал во время поездок. Она не открывалась много лет, но Хратен имел мало личных вещей, а книга никогда не обременяла его лишним грузом. После недолгих поисков он держал ее в руках. Джьерн листал пожелтевшие страницы, выискивая нужную.
«Я нашел свое место в жизни, — говорила книга. — Раньше я жил, сам не зная зачем. Теперь у меня появилась путеводная нить. Она приведет меня к славе, мои деяния запомнят надолго. Я служу империи Джаддета, и служба возвышает меня, возносит все ближе и ближе к нему. Я осознал собственную значимость».
Дереитских жрецов учили записывать духовные откровения, но Хратен не отличался особой прилежностью. Его личные записи состояли из нескольких заметок, включая только что прочитанную, которую он сделал через несколько недель после решения вступить в ряды жречества. Незадолго до того, как поступил в Дахорский монастырь.
«Что случилось с твоей верой, Хратен?»
Вопрос Омина не давал ему покоя. В его мыслях продолжал звучать шепот кораита; он требовательно вопрошал, что случилось с убеждениями верховного жреца, какая цель скрывается за его проповедями. Неужели душу Хратена разъел цинизм и он исполнял свои обязанности лишь по привычке? Неужели его проповеди превратились в состязания в логике и потеряли духовное содержание?
Он знал, что частично так и произошло. Ему нравилось оттачивать планы, нравилось противостоять противнику, и он наслаждался вызовом, который таился в обращении целого народа еретиков. Даже с помехами, творимыми Дилафом, от стоящей перед ним в Арелоне задачи у Хратена захватывало дух.
Но что случилось с мальчиком Хратеном? Куда пропала вера, та безотчетная страсть, которая когда-то переполняла его? Он едва мог ее припомнить: эта часть его жизни промелькнула быстро, и ревущее пламя веры спало до уютного тепла тлеющих углей.
Почему Хратен считал необходимым преуспеть в Арелоне? Чтобы добиться славы? Человека, которому удалось обратить Арелон, будут долго вспоминать в анналах дереитской истории. Или им двигало желание доказать свое послушание? Ведь его вел личный приказ вирна. Или же джьерн действительно считал, что обращение поможет людям? Он поставил перед собой цель обратить Арелон без бойни, подобной той, что охватила Дюладел. Но с другой стороны, вела ли его цель спасти невинные жизни или тот факт, что легкое завоевание страны являло собой более тонко проведенную операцию?
Собственная душа казалась джьерну непроглядной, как затянутая дымом комната.
Дилаф медленно прибирал кайскую церковь к рукам. Но помимо прочего Хратена беспокоило скверное предчувствие. Что, если попытки артета вытеснить его справедливы? Что, если Арелону будет лучше при Дилафе? Он не станет волноваться о лишних жизнях, унесенных кровавой революцией; он твердо уверен, что воцарение Шу-Дерет принесет здешнему народу благо, даже если обращение превратится в бойню.
Дилафа вела вера. Он истово доверял своим убеждениям. А что оставалось у Хратена?
Он не мог сказать наверняка.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
— Кажется, ей дополнительное питание необходимо не меньше, чем нам, — произнес Раоден, скептически разглядывая худенькую Торину.
Для посещения Элантриса дочь Эхана выбрала простое голубое платье (которое, учитывая пышные гардеробы арелонских модниц, она скорее всего одолжила у служанки), а золотисто-рыжие волосы замотала платком.
— Веди себя с ней поприветливее, — недовольно одернула его Сарин и передала Раодену следующий ящик. — Она единственная из придворных дам, кто набрался храбрости прийти сюда. Хотя подозреваю, что мне удалось ее заманить только потому, что я попросила лорда Шудена доставить ей приглашение. Если ты ее испугаешь, больше никто не осмелится.
— Конечно, ваше высочество. — Раоден вежливо поклонился.
Казалось, что неделя совместной работы несколько смягчила принцессу, но она все еще держалась с ним холодно. Отвечала на его замечания, даже поддерживала разговор, но не желала признавать его другом.
Последняя неделя совершенно выбила принца из колеи. В Элантрисе он тратил невероятные усилия на знакомство с новым и необычным окружением, а теперь его насильно вернули в прошлое. По-своему, новое мучение оказалось даже острее. Он смирился с тем, что Элантрис — источник боли, но видеть в роли мучителей своих друзей?
Как вот сейчас. Шуден поддерживал Торину под локоток и уговаривал приблизиться к раздаче. Не по годам серьезный джиндосец был одним из ближайших друзей принца, они провели вместе долгие часы, обмениваясь мыслями о проблемах Арелона. Теперь Шуден едва замечал его, и то же самое творилось с Ионделом, Киином, Ройэлом и даже Люкелом. Они дружили с симпатичным принцем Раоденом, но знать не желали отмеченное проклятием создание по имени Дух.
И все же, как ни старался, Раоден не мог обнаружить в своей душе горечи. Он не винил их за слепоту — со сморщенной коже. й и высохшим телом он сам едва узнавал себя. Длящийся изо дня в день обман мучил его гораздо сильнее. Он не мог открыться им; новость о его чудесном избавлении от смерти уничтожит Арелон. Раоден прекрасно знал, что его популярность далеко превосходила влияние отца, так что среди народа найдутся такие, что последуют за ним даже в обличье элантрийца. Гражданская война никому не принесет пользы, а при ее неудачном окончании принц вполне может оказаться на плахе.
Так что ему оставалось только держаться в тени. Если друзья узнают о его судьбе, правда не принесет им ничего, кроме горя и смятения. Внешность и голос Раодена изменились, но манеры остались прежними, так что он старался держаться подальше от тех, кто хорошо его знал, и казаться жизнерадостным и дружелюбным, но не слишком открытым.
Поэтому его притягивала Сарин. Они не знали друг друга до шаода, и рядом с ней принцу не требовалось играть чужую роль. В какой-то степени он рассматривал их новое знакомство как испытание: Раодена снедало любопытство — смогли бы они ужиться как супруги, если отбросить в сторону политическую необходимость брака.
Его первое впечатление оказалось верным. Ему нравилась принцесса. Качества, на которые письма только намекали, присутствовали в Сарин сполна. Она совсем не походила на дам при дворе отца. Сарин была сильной и упорной и не опускала глаз, когда к ней обращались мужчины, независимо от их знатности. Она раздавала приказы легко и естественно и никогда не притворялась слабой, чтобы привлечь внимание мужчины.
Тем не менее знать следовала за ней. Иондел, Шуден и даже герцог Ройэл — все прислушивались к ее суждениям и выполняли ее приказы охотнее, чем приказы Йадона, и при этом на их лицах не было недовольства. Принцесса отдавала приказания вежливо, и дворяне откликались так же непринужденно. Раодену оставалось только растерянно улыбаться. Ему потребовались годы, чтобы завоевать доверие этих людей; Сарин удалось привлечь их к себе за несколько недель.
Она поражала его силой, умом и красотой. Вот если бы ему только удалось развеять ее ненависть…
Раоден со вздохом вернулся к работе. Сегодня принцесса привела с собой новых дворян; из прежнего сопровождения оставался один Шуден. Большинство не отличались знатностью, но присутствовала и пара важных персон: например, чуть в стороне стоял герцог Телри и ленивым взглядом наблюдал за разгрузкой. Сам он участия в работе не принимал, но привел с собой слугу, который занял его место в цепочке. Судя по наросшему жирку, Телри предпочитал избегать физических нагрузок.
Раоден покачал головой — герцог никогда ему не нравился. Принц однажды попробовал приблизиться к нему и прощупать почву — посмотреть, не захочет ли тот присоединиться к оппозиции. В ответ Телри зевнул и спросил, сколько он получит за поддержку, и засмеялся, когда рассерженный Раоден повернулся к нему спиной. Принц так и не понял, стояла ли за вопросом жадность, или же транжира-придворный заранее знал, как он отреагирует на подобное требование.
Раоден повернулся к прочим дворянам. Как обычно, новички испуганно жались друг к другу и повозке, которую разгружали. Настал его черед. Он с улыбкой подошел к придворным, представился и пожал им руки — последнее было проделано в основном против их воли. Но уже через несколько минут напряженность начала спадать. Придворные убедились, что по меньшей мере один элантриец не собирается есть их живьем, а к тому же никого из прежних раздатчиков еды еще не поразил шаод, так что страх подхватить заразу уменьшался с каждым разом.
Компания вокруг повозки постепенно успокаивалась под влиянием доброжелательной болтовни Раодена. Он принял на себя задачу облегчать придворным знакомство с Элантрисом на второй день Кручины, когда стало очевидным, что среди большинства знати Сарин не обладает таким влиянием, как среди бывших приближенных принца. Не вмешайся он тогда, вторая группа посетителей так бы до сих пор и стояла столбом посреди площади. Он не получил от принцессы ни слова благодарности, но она все же слегка кивнула ему. После того дня на Раодена легла обязанность встречать ежедневно меняющуюся группу дворян.
С одной стороны, Раодена смущало, что он помогает принцессе единым махом уничтожить все вложенные им в Элантрис труды. И тем не менее устраивать грандиозный скандал он не хотел, а больше ничего сделать не мог. К тому же за сотрудничество «главарей» община получит жизненно необходимые вещи. После Кручины придется провести огромные восстановительные работы, но результаты будут того стоить. Если, конечно, он доживет до того дня.
Эта мысль безжалостно напомнила ему о боли. Она не отпускала принца ни на секунду, мучая тело и подтачивая решимость. Он перестал считать ранки и царапины, но чувствовал все до единой, как будто каждая имела собственное имя и причиняла отдельное, не похожее на другие мучение. Насколько он мог судить, его боль копилась гораздо быстрее, чем у обычных элантрийцев. Царапина на предплечье саднила как глубокий порез во всю руку до кончиков пальцев, а ушибленный палец отдавался сполохами боли в колене. Как будто Раоден пробыл в Элантрисе целый год, а не месяц.
Или же его боль не была сильнее. Может, он всего лишь слабее остальных. Но в любом случае долго ему не протянуть. Через месяц, в лучшем случае — два, придет тот день, когда принц не проснется поутру, и его отнесут в Зал павших. Тогда он наконец полностью погрузится в невыносимую агонию.
Раоден отогнал грустные мысли и заставил себя раздавать еду. Работа помогала ему немного отвлечься, но боль затаилась внутри, как рыскающий в тени зверь, и высматривала момент слабости горящими от голода красными глазами.
Каждый элантриец получал маленький мешочек, наполненный разнообразной, готовой к употреблению пищей. Сегодняшняя порция походила на предыдущие, хотя Сарин удалось где-то раздобыть джиндоские кислые мелоны. Красные фрукты размером с кулак блестели в корзине у ног Раодена, невзирая на то что сезон их еще не начался. Он клал в каждый кулек по одному плоду, а за ними следовали маис, разные овощи и небольшой ломоть хлеба. Элантрийцы принимали подношения жадно, но с благодарностью. Многие, получив свою долю, тут же пятились от повозки, предпочитая забиться в укромный угол и съесть ее в одиночестве. Они никак не хотели поверить, что никто не собирается отбирать у них драгоценную пищу.
Перед Раоденом вдруг появилось знакомое лицо. Галладон кутался в привычные лохмотья, прикрытые рваным, сшитым из грязных тряпок плащом. Дьюл протянул свой мешочек, и Раоден незаметно подменил его на другой, наполненный едой в пять раз больше, чем обычная порция. Он получился таким тяжелым, что ослабленный шаодом принц едва поднял его. Галладон принял мешок, укрыл от посторонних глаз под полой плаща и тут же исчез, растворившись в толпе. Позже по очереди придут Саолин, Мареш и Карата, и каждый получит такой же мешок. Долго хранящиеся продукты отложат про запас, а остальное отнесут хоедам. Некоторые из павших радовались еде, и Раоден надеялся, что регулярное питание поможет вернуть им разум.
Пока что не помогало…
Ворота с грохотом захлопнулись, и этотзвук напомнил Раодену о его первом дне в Элантрисе. Тогда его терзала только душевная боль, и довольно терпимая. Если бы он знал, что его ожидает, принц уже тогда свернулся бы клубком рядом с хоедами на площади и отказался двигаться с места.
Он повернулся спиной к воротам. Мареш и Галладон стояли посредине площади и разглядывали несколько оставленных по приказу Сарин ящиков, которые содержали последние требования Караты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67