)
– АЗЗАГОДД! АЗЗАГОДД! АЗЗАГОДД! Кхуту хоррог! Кхуту Аззагодд!..
Цепенеет сердце, немеют руки, потому что вот сейчас свершится последнее Действо, после которого прямо из этого Знака появится Нечто, и тогда…
Черный Колдун достает каменный клинок и передает его второму, а сам отступает в сторону. Тот, второй, поворачивается – и Аймик видит, что это и вправду Дангор, повзрослевший Дангор, ребенок Дангор, глаза его открыты, но пусты, и лицо мертво, и он с клинком в руке делает шаг в сторону, открывая светлый в черных подтеках камень-жертвенник. А на жертвеннике… …Не косуля, нет. Только… Это Мада? Мада! И она все понимает, все видит. И ждет…
СКОРЕЕ!
Аймик вскинул лук Древних… и понял, что с того места, где он стоит, пустить стрелу можно только в неподвижно стоящего сына. Дад отступил так, что повзрослевший широкоплечий Дангор оказался между ним и стрелком. Аймик попытался передвинуться влево – и Дангор, словно привязанный, сместился туда же. Вправо – то же самое.
Дад все знал! Приход Вестника не был нежданным. И тут послышался знакомый, добродушный, чуть насмешливый голос, произносящий не заклинания – обычные человеческие слова:
– Ну что, зятек, вот мы и встретились! Сам пришел – молодец. Жена, как видишь, ждет тебя не дождется. Все – как я обещал… Что же ты там застрял? Иди скорее сюда, не заставляй ее мучаться. И сыну твоему пора становиться тем, кем он должен стать. Иди же, срок настал.
Повисло молчание. Аймик облизнул пересохшие губы, не находя слов. Затем Дад заговорил вновь, уже с откровенной насмешкой:
– Ах да! У тебя же новая игрушка. И такая красивая… Кто тебе ее дал? Уж не та ли, на кого ты променял мою дочь? И наобещала небось с три короба. Ну-ну…
Веселый, рассыпчатый, чуть дребезжащий и такой заразительный смешок сменился сокрушенным вздохом.
– Эх, людишки, до чего же вы глупы! Не думай, не ты один такой, – все вы глупы. И ты не поумнел… Да неужели же ты так ничего и не понял? Та, что в гору тебя заволокла, получила все, что ей было нужно, да и выставила тебя прочь. Не просто выгнала – сюда направила, ко мне… Как ты думаешь, зачем? И новый приступ веселья.
(НЕУЖЕЛИ…)
– Чтобы с тобой покончить! – прокричал Аймик… (Или только подумал, что кричит?) …и, не опуская лук, прыгнул из-под защиты Света в багровый полумрак. Прыгнул с таким расчетом, чтобы сразу же выпустить стрелу в сердце Черного Колдуна.
Не тут-то было. Приступ безнадежной тоски навалился так внезапно, что Аймик пошатнулся. Перед глазами поплыли пятна, фигура Дада заколебалась, словно отраженная в воде, и рука, сжимающая оружие Древних, стала медленно опускаться. Аймик вдруг отчетливо понял, что Дад говорил чистую правду, что есть только одна Истинная Сила, которой служат все бессмертные, а он, как и другие людишки, был обманут, чудовищно обманут, и теперь самое лучшее – самому, добровольно лечь туда, к Маде, чтобы хоть напоследок послужить подлинным Владыкам, чтобы его сын… – НЕ-Е-ЕТ! АЙМИК, СЗАДИ! Мада. Невесть как ей удалось приподняться, и огромные, черные, молящие глаза указывают на что-то…
Аймик резко обернулся, чувствуя, как рвутся, лопаются тенета, сплетенные заклинаниями, – и его глаза встречаются с клокочущим ненавистью взглядом Дада.
Черный Колдун уже совсем близко, и в правой руке… камень. Обыкновенный камень.
(Так вот оно что! Ты навел на меня Мару, чтобы оглушить, связать и уложить на жертвенник…)
Он едва успел отскочить, но рука, сжимающая лук, слишком слаба, а Дад… (Лицо? Оскаленная волчья пасть!) …в ярости отбросил булыжник и вытянул вперед правую руку с растопыренными пальцами.
Аймик упал и откатился в сторону, словно от направленного копья. Вовремя! Вместе с хриплым заклинанием с кончиков пальцев колдуна сорвалась какая-то черная тень и, пронзив то место, где только что стоял Аймик, ударила в жертвенник. В Маду.
– Дангор! – зарычал Дад. Неподвижная фигура юноши дрогнула. – Убей! – Дад показал на своего зятя. – Убей во славу Великой Тьмы! Во имя Того, кто даст тебеЗнак и Силу!
Аймик снова на ногах, но сын уже рядом и вновь заслоняет собой деда. Лицо бесстрастно, глаза пусты, а в поднимающейся руке – каменный клинок.
(Прорезало воспоминание: подобное уже было. Там, во время схваток с шестиногими. Горец. Над ним занесли копье, и Аймик подумал: «Все!», – ан нет. Нырок под занесенную руку, кувырок через левое плечо – и через мгновение у шестиногого стрела под лопаткой…)
Сам Аймик такого не проделывал ни разу, но тут… выбора нет. Рука с клинком уже опускалась, когда он нырнул под нее и, не выпуская лук… (Только бы не сломать стрелу!)
…попытался проделать такой же кувырок, как тот горец.
…Ох! Такие упражнения хороши для молодых, а в его возрасте, да еще впервые в жизни… Но, Великие Духи, все же получилось. Не так ловко: он не на ногах – на коленях, и левое запястье нестерпимо ноет, – но получилось… Главное – стрела уцелела.
К счастью, Дангор тоже не удержался на ногах, и нужно успеть, пока тот не поднялся, а враг – вот он, впереди, ничем не защищен…
Глаза Дада совершенно круглые, светящиеся. Черты его лица словно расплываются и становятся похожими на птичьи.
(Голова филина на человеческом теле!) …Нет, все же это человеческие губы шепчут, шепчут, шепчут… Лук Древних становится неимоверно тяжелым, его не поднять. Он нагревается, он уже обжигает ладонь… (Великие Духи, неужели даже дар Инельги бессилен перед этим…)
И вдруг словно въявь услышал: «Это не мой дар, и даже не отцовский. Это – Дар Неведомых…» Как он мог забыть? То, что раскрыло скалу…
СЛОВО СВЕТА!
И лук снова ему подвластен. Он уже не обжигает, хотя и светится словно раскаленный уголь. Стрела ослепительно вспыхнула, тетива запела, как ни одна другая тетива, – нежно и тонко, почти человеческим голосом. И не только стрела, превратившаяся в молнию, – он сам сорвался с тетивы, чтобы пробить насквозь сердце Черного Колдуна.
И разорвав это черное сердце и мгновенно вернувшись назад, Аймик всем своим существом ощутил, как содрогнулись скалы. С грохотом раскололся надвое и рухнул Черный алтарь – Око Тьмы, — а кровавый Знак потонул в его поверхности. Послышался (или почудился?) злобный и жалобный вой бесчисленного множества Хозяев этого страшного места, отлетающих неведомо куда.
Дангор, уже стоящий на ногах, недоуменно смотрит на каменный нож, изумленно оглядывается вокруг. Нож выпадает из его руки и вдребезги разбивается о каменный пол. ОТЕЦ!
И Дангор бросился к Аймику, который и сам в полном недоумении разглядывал свою пустую ладонь, только что сжимавшую тело Дивного лука.
Они вдвоем спешат к жертвеннику:
– Мада!
(Великие духи! Да она совсем усохла, почернела даже. Что сотворил с ней этот…)
Но она видит и слышит, и неживые губы пытаются улыбнуться и шепчут:
– Ты все же пришел…
7
Они возвращались в тихой, теплой ночи, словно очнувшейся после тяжелой болезни. В ясном небе перемигивались звезды. По дну ущелья струился ручеек, который можно было перейти вброд без всякой опаски. Аймик заметил мимоходом, что там, где упали сраженные волки, нет ничего, кроме двух стрел и костяного кинжала, но даже не удивился этому. Взобравшись на противоположный склон, он в последний раз оглянулся на Дадово капище. Ничего пугающего – обыкновенная скала с расселиной, сквозь которую проглядывает двойная звезда.
Возвращались молча. Аймик на руках нес безжизненное тело Мады, завернутое в его плащ, и поражался его невесомости. Силы ее оставили сразу, и только по слабому дыханию можно было понять, что она еще жива. За спиной Аймика болтался почти пустой колчан с одной-единственной стрелой, извлеченной из груди поверженного Дада. Лук Ламона и оставшиеся стрелы нес Касс. Левой рукой он опирался на свое копье, правой поддерживал Дангора. И странно – сын Аймика, хоть и был крупнее и старше своего спутника, выглядел рядом с ним мальчишкой, покорно опирающимся на плечо взрослого мужчины.
Перед глазами Аймика все еще стояло искаженное гримасой злобы и предсмертной боли лицо Черного Колдуна, его застывшие пальцы, скрюченные, словно когти. Вид его был так страшен, что Аймик на мгновение заколебался, прежде чем взяться за древко стрелы. А когда ее выдернул, показалось, что Дад… не совсем мертв.
До жилища они добрались только на рассвете, и Аймик подивился птичьей разноголосице в столь неурочное время года. Устроили Маду как можно удобнее, укутали шкурами – и началась обычная суета: свежей воды да хвороста принести, разжечь очаг, пищу приготовить, целебный отвар заварить… После всего пережитого эта обычная человеческая работа всем троим была в радость. Особенно Дангору, который был воистину счастлив. А как же? Отец подоспел вовремя, спас и его и мать. Все что было, ушло, как кошмарный сон, и теперь они, конечно же, будут счастливы – все трое. Должно быть, и Касс был в этом уверен: после того, что произошло у скалы Вестник в его глазах перестал быть просто человеком, превратился в могучего Духа, которому доступно все…
Но Аймик, посматривая на лежанку, на неподвижное лицо… не лицо даже – обтянутый кожей череп, – думал иначе.
Хуже всего дело обстояло с едой: в жилище – ни кусочка гриба, ни обглоданной косточки, а в брошенном здесь же заплечнике Аймика – заплесневелое месиво. Что ж, для начала придется обойтись этим, а потом они позаботятся и о свежатине. Зато для отвара нашлись подходящие травы. В замшевых мешочках, защищенных курткой и двойным слоем кожи, они ничуть не пострадали.
Мада пошевелилась, дрогнули веки, и отец, и сын, и Касс – все трое бросились к ней. Слабо улыбаясь, Мада смотрела на них, не в силах ни говорить, ни шевелиться. На этом иссохшем, измученном лице жили только глаза – большие, черные, почти прежние. И в них светилось счастье. И вопрос.
– Кто… это? – еле слышно прошептала она.
– Касс. Бесстрашный охотник из Рода Бизона. Если бы не он, я бы до вас не дошел.
И бесстрашный охотник от такой похвалы Вестника под благодарным взглядом Мады зарделся и совсем по-мальчишечьи шмыгнул носом.
По знаку отца Дангор принес отвар. Она с трудом сделала два или три глотка, от еды отказалась слабым движением головы и устало откинулась на лежанку. Но отвар помог. Через какое-то время, почувствовав прилив сил, она заговорила:
– Уходите. Скорее… К людям… Сына спаси…
Ни Дангора, ни Касса в жилище не было. Аймик отправил их за хворостом.
– Мы уйдем вместе. Ты поправишься, наберешься сил, и мы уйдем. К степнякам.
Как встарь, он заговорил о своих друзьях-степняках, о том, как хорошо заживут они все втроем там, у людей Ворона. Говорил и говорил… не веря ни единому своему слову.
Мада слушала, приспустив ресницы. (Прежние. Густые.)
Улыбка не сходила с ее губ, а по впалым щекам одна за другой скатывались медленные слезы, и Аймик отирал их ладонью. Наконец его красноречие иссякло.
– Нет, Аймик, – шептали ее губы. – Там, где была я… Оттуда уже не возвращаются. Вы уйдете вдвоем… Скорее… Иначе… Только…
На какое-то время речь замерла. Потом она нашла силы договорить:
– Только… Возьми там… В изголовье… Сыну…
Осторожно приподняв жену, Аймик нащупал запрятанный в шкурах и лапнике сверток. Что-то плоское, продолговатое, завернутое в кусок замши.
…Его свадебный дар. Лощило, вырезанное с таким старанием и любовью.
(«Это ты! – сказал он ей тогда, обводя пальцем свою неумелую резьбу. – Чтобы все было хорошо. И чтобы сын был».
А Мада улыбнулась и ответила: «Хорошо. Хорошо что ты сделал по вашим обычаям».)
Аймик вздохнул и завернул лощило вместе со стрелой, вынутой из груди Дада.
8
На следующее утро прощались с Кассом. Он хотел остаться, но Аймик решительно воспротивился:
– Нет. Все, что мог, ты уже сделал, и теперь наши тропы расходятся. Тебя ждут твои сородичи. Скажи им: Касс вернул свое имя.
Прощаясь, тот протянул Вестнику его кинжал:
– Прости, чуть не забыл. Я подобрал его там, на берегу.
Аймик подержал в руках свое оружие и затем с поклоном протянул его Кассу:
– Теперь он твой. На память о нашей схватке с черным волком.
И, улыбнувшись нескрываемой радости молодого охотника, добавил:
– Скажи своему отцу, и колдуну, и вождю – всем передай слова Вестника: «Черный Колдун мертв потому, что Вестнику помог Касс, сын Бизона. Его сородичи должны гордиться таким храбрым охотником!»
А еще через день умерла Мада.
Аймик знал, что спасти ее невозможно, но и оставить не мог, как ни молили об этом ее ланьи глаза, – говорить Мада больше была не в силах. Он понимал, что неспроста она так страстно желает, чтобы муж и сын уходили немедленно. Но… В конце концов, все равно нужны запасы в дорогу: без них через горы не перейдешь.
Мада умерла днем. К вечеру они приготовили поминальную трапезу, и Аймик сказал сыну:
– На рассвете хороним мать и выступаем. Ждать больше нечего. Припасы уложены в два заплечника, лук в полном порядке, есть хороший запас стрел и даже второе копье. Благо в жилище в тайничке нашлись обколотые желваки отличного кремня.
На закате поднялся ветер. Аймик вышел из грота наружу. Край неба на западе пылал так, словно там бушевал пожар. Камни под ногами и даже сам воздух окрасились в розовый цвет. Ветер нарастал, и деревья со стонами теряли последнюю листву. Во всем окружающем было что-то тревожное. Неправильное.
(…Птицы. Почему они мечутся, почему подняли такой неистовый крик? И трубные голоса оленей, и треск сучьев, словно ополоумевшее стадо несется напролом… А вот и волчий вой!.. Гон? Не похоже.)
Еще раз оглядевшись окрест, Аймик вернулся в жилище. К сыну и мертвой Маде.
Они уже готовились ко сну, как вдруг словно качнулся пол и едва приметно дрогнули стены. С легким стуком упали копья, прислоненные к одной из опор кровли. Аймик недоуменно улыбнулся, а Дангор побледнел, глаза его расширились.
Еще один, уже явный толчок. Увязанный заплечник вдруг прыгнул в сторону и покатился к выходу… Что это за гул? Вода, что ли? Нет, не вода!.. Стены тряхнуло; с кровли посыпались земля и хвоя.
– Отец! Бежим, пока не поздно!
– Но…
– БЕЖИМ!
Дангор схватил его за руку и решительно потянул к выходу.
– Стой! Оружие! Припасы!
Они едва-едва успели выскочить наружу, но там творилось что-то невообразимое. Тряслась земля, дрожали скалы, деревья ходили ходуном, трещали, и рушились, и катились вниз, в пропасть, вместе с землей и каменными глыбами. Грохот камнепада сливался с подземным гулом. Ясно одно: Мир рушится, и спасения нет! Но Дангор куда-то тащил отца за руку, на ходу увертываясь от пролетающих камней.
…Как они спаслись? Почему их не сбило камнепадом? Почему не рухнул навес, под которым они укрылись? Очевидно, только по воле Могучих. Но с того места, где они просидели до самого рассвета – хотя весь этот кошмар закончился гораздо раньше, – Аймик ясно видел, как обрушился грот, оберегавший жилище Черного Колдуна. Обрушился, навеки погребая Маду.
И еще ему показалось, что там, на склоне, на какой-то миг появилась знакомая фигура… Появилась, чтобы тут же скрыться в неистовстве камнепада.
Глава 22 И СНОВА ВЕЛИКИЙ ВОРОН
1
Аймик и Дангор приближались к Южному Краю Мира, к местам, где кочуют люди Во– рона. Обратная тропа всегда легче… Сколь-ко лет длился путь туда, от степей к западной Стене Мира? И не вспомнить уже; много. А назад… получается, доберутся быстрее. Правда, река помогла. Тогда реки только мешали: против течения не поплывешь. А сейчас как раз вынесет их к Великой Воде. Да только они не будут того дожидаться, раньше оставят плот. Покажутся степи – и оставят и побредут себе на восход. Ничего. Не юноша, да ноги еще крепки и молодым, глядишь, не уступят. Особенно если молодой ослаб.
Аймик спешил. Все получалось не так, как он надеялся. Там, когда они спустились-таки по эту сторону Стены Мира, когда увидели приветливую весеннюю долину, он решил было: худшее – позади. Зло, Тьма и ее служители остались там… Погребенные лавиной. Им не удалось заполучить его сына: Дангор спасен… Но все оказалось не так.
Еще в горах Дангор начал жаловаться на то, что Дад преследует его. По ночам. Хочет дотянуться, увести хочет. Наведенная Мара, понятное дело. Опасно, конечно, но не очень. Аймик отводил ее, как мог (не колдун все же, хоть и Избранный), — и ведь помогало на первых порах; даже там помогало, вблизи от их логовищ. Думалось: вот спустятся в долину, пойдут по землям Неуловимых – Мара окончательно отступится. И действительно, пока шли по этим землям, по цветущим лугам, сквозь прозрачные, радостные рощи, все было хорошо… Да и могло ли иначе быть там, где поет сама земля, где воздух звенит от счастья, где каждый листок, каждая былинка любящи и приветливы.
(Это ощущалось даже на пути туда. А на обратной тропе Аймик слышал, и видел, и чувствовал всем своим существом в этих краях гораздо большее. Он видел: не просто тени играют в лунных бликах – странные фигуры в причудливых одеждах, словно сшитых из самого лунного света, листвы и цветов, в этом Мире невиданных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– АЗЗАГОДД! АЗЗАГОДД! АЗЗАГОДД! Кхуту хоррог! Кхуту Аззагодд!..
Цепенеет сердце, немеют руки, потому что вот сейчас свершится последнее Действо, после которого прямо из этого Знака появится Нечто, и тогда…
Черный Колдун достает каменный клинок и передает его второму, а сам отступает в сторону. Тот, второй, поворачивается – и Аймик видит, что это и вправду Дангор, повзрослевший Дангор, ребенок Дангор, глаза его открыты, но пусты, и лицо мертво, и он с клинком в руке делает шаг в сторону, открывая светлый в черных подтеках камень-жертвенник. А на жертвеннике… …Не косуля, нет. Только… Это Мада? Мада! И она все понимает, все видит. И ждет…
СКОРЕЕ!
Аймик вскинул лук Древних… и понял, что с того места, где он стоит, пустить стрелу можно только в неподвижно стоящего сына. Дад отступил так, что повзрослевший широкоплечий Дангор оказался между ним и стрелком. Аймик попытался передвинуться влево – и Дангор, словно привязанный, сместился туда же. Вправо – то же самое.
Дад все знал! Приход Вестника не был нежданным. И тут послышался знакомый, добродушный, чуть насмешливый голос, произносящий не заклинания – обычные человеческие слова:
– Ну что, зятек, вот мы и встретились! Сам пришел – молодец. Жена, как видишь, ждет тебя не дождется. Все – как я обещал… Что же ты там застрял? Иди скорее сюда, не заставляй ее мучаться. И сыну твоему пора становиться тем, кем он должен стать. Иди же, срок настал.
Повисло молчание. Аймик облизнул пересохшие губы, не находя слов. Затем Дад заговорил вновь, уже с откровенной насмешкой:
– Ах да! У тебя же новая игрушка. И такая красивая… Кто тебе ее дал? Уж не та ли, на кого ты променял мою дочь? И наобещала небось с три короба. Ну-ну…
Веселый, рассыпчатый, чуть дребезжащий и такой заразительный смешок сменился сокрушенным вздохом.
– Эх, людишки, до чего же вы глупы! Не думай, не ты один такой, – все вы глупы. И ты не поумнел… Да неужели же ты так ничего и не понял? Та, что в гору тебя заволокла, получила все, что ей было нужно, да и выставила тебя прочь. Не просто выгнала – сюда направила, ко мне… Как ты думаешь, зачем? И новый приступ веселья.
(НЕУЖЕЛИ…)
– Чтобы с тобой покончить! – прокричал Аймик… (Или только подумал, что кричит?) …и, не опуская лук, прыгнул из-под защиты Света в багровый полумрак. Прыгнул с таким расчетом, чтобы сразу же выпустить стрелу в сердце Черного Колдуна.
Не тут-то было. Приступ безнадежной тоски навалился так внезапно, что Аймик пошатнулся. Перед глазами поплыли пятна, фигура Дада заколебалась, словно отраженная в воде, и рука, сжимающая оружие Древних, стала медленно опускаться. Аймик вдруг отчетливо понял, что Дад говорил чистую правду, что есть только одна Истинная Сила, которой служат все бессмертные, а он, как и другие людишки, был обманут, чудовищно обманут, и теперь самое лучшее – самому, добровольно лечь туда, к Маде, чтобы хоть напоследок послужить подлинным Владыкам, чтобы его сын… – НЕ-Е-ЕТ! АЙМИК, СЗАДИ! Мада. Невесть как ей удалось приподняться, и огромные, черные, молящие глаза указывают на что-то…
Аймик резко обернулся, чувствуя, как рвутся, лопаются тенета, сплетенные заклинаниями, – и его глаза встречаются с клокочущим ненавистью взглядом Дада.
Черный Колдун уже совсем близко, и в правой руке… камень. Обыкновенный камень.
(Так вот оно что! Ты навел на меня Мару, чтобы оглушить, связать и уложить на жертвенник…)
Он едва успел отскочить, но рука, сжимающая лук, слишком слаба, а Дад… (Лицо? Оскаленная волчья пасть!) …в ярости отбросил булыжник и вытянул вперед правую руку с растопыренными пальцами.
Аймик упал и откатился в сторону, словно от направленного копья. Вовремя! Вместе с хриплым заклинанием с кончиков пальцев колдуна сорвалась какая-то черная тень и, пронзив то место, где только что стоял Аймик, ударила в жертвенник. В Маду.
– Дангор! – зарычал Дад. Неподвижная фигура юноши дрогнула. – Убей! – Дад показал на своего зятя. – Убей во славу Великой Тьмы! Во имя Того, кто даст тебеЗнак и Силу!
Аймик снова на ногах, но сын уже рядом и вновь заслоняет собой деда. Лицо бесстрастно, глаза пусты, а в поднимающейся руке – каменный клинок.
(Прорезало воспоминание: подобное уже было. Там, во время схваток с шестиногими. Горец. Над ним занесли копье, и Аймик подумал: «Все!», – ан нет. Нырок под занесенную руку, кувырок через левое плечо – и через мгновение у шестиногого стрела под лопаткой…)
Сам Аймик такого не проделывал ни разу, но тут… выбора нет. Рука с клинком уже опускалась, когда он нырнул под нее и, не выпуская лук… (Только бы не сломать стрелу!)
…попытался проделать такой же кувырок, как тот горец.
…Ох! Такие упражнения хороши для молодых, а в его возрасте, да еще впервые в жизни… Но, Великие Духи, все же получилось. Не так ловко: он не на ногах – на коленях, и левое запястье нестерпимо ноет, – но получилось… Главное – стрела уцелела.
К счастью, Дангор тоже не удержался на ногах, и нужно успеть, пока тот не поднялся, а враг – вот он, впереди, ничем не защищен…
Глаза Дада совершенно круглые, светящиеся. Черты его лица словно расплываются и становятся похожими на птичьи.
(Голова филина на человеческом теле!) …Нет, все же это человеческие губы шепчут, шепчут, шепчут… Лук Древних становится неимоверно тяжелым, его не поднять. Он нагревается, он уже обжигает ладонь… (Великие Духи, неужели даже дар Инельги бессилен перед этим…)
И вдруг словно въявь услышал: «Это не мой дар, и даже не отцовский. Это – Дар Неведомых…» Как он мог забыть? То, что раскрыло скалу…
СЛОВО СВЕТА!
И лук снова ему подвластен. Он уже не обжигает, хотя и светится словно раскаленный уголь. Стрела ослепительно вспыхнула, тетива запела, как ни одна другая тетива, – нежно и тонко, почти человеческим голосом. И не только стрела, превратившаяся в молнию, – он сам сорвался с тетивы, чтобы пробить насквозь сердце Черного Колдуна.
И разорвав это черное сердце и мгновенно вернувшись назад, Аймик всем своим существом ощутил, как содрогнулись скалы. С грохотом раскололся надвое и рухнул Черный алтарь – Око Тьмы, — а кровавый Знак потонул в его поверхности. Послышался (или почудился?) злобный и жалобный вой бесчисленного множества Хозяев этого страшного места, отлетающих неведомо куда.
Дангор, уже стоящий на ногах, недоуменно смотрит на каменный нож, изумленно оглядывается вокруг. Нож выпадает из его руки и вдребезги разбивается о каменный пол. ОТЕЦ!
И Дангор бросился к Аймику, который и сам в полном недоумении разглядывал свою пустую ладонь, только что сжимавшую тело Дивного лука.
Они вдвоем спешат к жертвеннику:
– Мада!
(Великие духи! Да она совсем усохла, почернела даже. Что сотворил с ней этот…)
Но она видит и слышит, и неживые губы пытаются улыбнуться и шепчут:
– Ты все же пришел…
7
Они возвращались в тихой, теплой ночи, словно очнувшейся после тяжелой болезни. В ясном небе перемигивались звезды. По дну ущелья струился ручеек, который можно было перейти вброд без всякой опаски. Аймик заметил мимоходом, что там, где упали сраженные волки, нет ничего, кроме двух стрел и костяного кинжала, но даже не удивился этому. Взобравшись на противоположный склон, он в последний раз оглянулся на Дадово капище. Ничего пугающего – обыкновенная скала с расселиной, сквозь которую проглядывает двойная звезда.
Возвращались молча. Аймик на руках нес безжизненное тело Мады, завернутое в его плащ, и поражался его невесомости. Силы ее оставили сразу, и только по слабому дыханию можно было понять, что она еще жива. За спиной Аймика болтался почти пустой колчан с одной-единственной стрелой, извлеченной из груди поверженного Дада. Лук Ламона и оставшиеся стрелы нес Касс. Левой рукой он опирался на свое копье, правой поддерживал Дангора. И странно – сын Аймика, хоть и был крупнее и старше своего спутника, выглядел рядом с ним мальчишкой, покорно опирающимся на плечо взрослого мужчины.
Перед глазами Аймика все еще стояло искаженное гримасой злобы и предсмертной боли лицо Черного Колдуна, его застывшие пальцы, скрюченные, словно когти. Вид его был так страшен, что Аймик на мгновение заколебался, прежде чем взяться за древко стрелы. А когда ее выдернул, показалось, что Дад… не совсем мертв.
До жилища они добрались только на рассвете, и Аймик подивился птичьей разноголосице в столь неурочное время года. Устроили Маду как можно удобнее, укутали шкурами – и началась обычная суета: свежей воды да хвороста принести, разжечь очаг, пищу приготовить, целебный отвар заварить… После всего пережитого эта обычная человеческая работа всем троим была в радость. Особенно Дангору, который был воистину счастлив. А как же? Отец подоспел вовремя, спас и его и мать. Все что было, ушло, как кошмарный сон, и теперь они, конечно же, будут счастливы – все трое. Должно быть, и Касс был в этом уверен: после того, что произошло у скалы Вестник в его глазах перестал быть просто человеком, превратился в могучего Духа, которому доступно все…
Но Аймик, посматривая на лежанку, на неподвижное лицо… не лицо даже – обтянутый кожей череп, – думал иначе.
Хуже всего дело обстояло с едой: в жилище – ни кусочка гриба, ни обглоданной косточки, а в брошенном здесь же заплечнике Аймика – заплесневелое месиво. Что ж, для начала придется обойтись этим, а потом они позаботятся и о свежатине. Зато для отвара нашлись подходящие травы. В замшевых мешочках, защищенных курткой и двойным слоем кожи, они ничуть не пострадали.
Мада пошевелилась, дрогнули веки, и отец, и сын, и Касс – все трое бросились к ней. Слабо улыбаясь, Мада смотрела на них, не в силах ни говорить, ни шевелиться. На этом иссохшем, измученном лице жили только глаза – большие, черные, почти прежние. И в них светилось счастье. И вопрос.
– Кто… это? – еле слышно прошептала она.
– Касс. Бесстрашный охотник из Рода Бизона. Если бы не он, я бы до вас не дошел.
И бесстрашный охотник от такой похвалы Вестника под благодарным взглядом Мады зарделся и совсем по-мальчишечьи шмыгнул носом.
По знаку отца Дангор принес отвар. Она с трудом сделала два или три глотка, от еды отказалась слабым движением головы и устало откинулась на лежанку. Но отвар помог. Через какое-то время, почувствовав прилив сил, она заговорила:
– Уходите. Скорее… К людям… Сына спаси…
Ни Дангора, ни Касса в жилище не было. Аймик отправил их за хворостом.
– Мы уйдем вместе. Ты поправишься, наберешься сил, и мы уйдем. К степнякам.
Как встарь, он заговорил о своих друзьях-степняках, о том, как хорошо заживут они все втроем там, у людей Ворона. Говорил и говорил… не веря ни единому своему слову.
Мада слушала, приспустив ресницы. (Прежние. Густые.)
Улыбка не сходила с ее губ, а по впалым щекам одна за другой скатывались медленные слезы, и Аймик отирал их ладонью. Наконец его красноречие иссякло.
– Нет, Аймик, – шептали ее губы. – Там, где была я… Оттуда уже не возвращаются. Вы уйдете вдвоем… Скорее… Иначе… Только…
На какое-то время речь замерла. Потом она нашла силы договорить:
– Только… Возьми там… В изголовье… Сыну…
Осторожно приподняв жену, Аймик нащупал запрятанный в шкурах и лапнике сверток. Что-то плоское, продолговатое, завернутое в кусок замши.
…Его свадебный дар. Лощило, вырезанное с таким старанием и любовью.
(«Это ты! – сказал он ей тогда, обводя пальцем свою неумелую резьбу. – Чтобы все было хорошо. И чтобы сын был».
А Мада улыбнулась и ответила: «Хорошо. Хорошо что ты сделал по вашим обычаям».)
Аймик вздохнул и завернул лощило вместе со стрелой, вынутой из груди Дада.
8
На следующее утро прощались с Кассом. Он хотел остаться, но Аймик решительно воспротивился:
– Нет. Все, что мог, ты уже сделал, и теперь наши тропы расходятся. Тебя ждут твои сородичи. Скажи им: Касс вернул свое имя.
Прощаясь, тот протянул Вестнику его кинжал:
– Прости, чуть не забыл. Я подобрал его там, на берегу.
Аймик подержал в руках свое оружие и затем с поклоном протянул его Кассу:
– Теперь он твой. На память о нашей схватке с черным волком.
И, улыбнувшись нескрываемой радости молодого охотника, добавил:
– Скажи своему отцу, и колдуну, и вождю – всем передай слова Вестника: «Черный Колдун мертв потому, что Вестнику помог Касс, сын Бизона. Его сородичи должны гордиться таким храбрым охотником!»
А еще через день умерла Мада.
Аймик знал, что спасти ее невозможно, но и оставить не мог, как ни молили об этом ее ланьи глаза, – говорить Мада больше была не в силах. Он понимал, что неспроста она так страстно желает, чтобы муж и сын уходили немедленно. Но… В конце концов, все равно нужны запасы в дорогу: без них через горы не перейдешь.
Мада умерла днем. К вечеру они приготовили поминальную трапезу, и Аймик сказал сыну:
– На рассвете хороним мать и выступаем. Ждать больше нечего. Припасы уложены в два заплечника, лук в полном порядке, есть хороший запас стрел и даже второе копье. Благо в жилище в тайничке нашлись обколотые желваки отличного кремня.
На закате поднялся ветер. Аймик вышел из грота наружу. Край неба на западе пылал так, словно там бушевал пожар. Камни под ногами и даже сам воздух окрасились в розовый цвет. Ветер нарастал, и деревья со стонами теряли последнюю листву. Во всем окружающем было что-то тревожное. Неправильное.
(…Птицы. Почему они мечутся, почему подняли такой неистовый крик? И трубные голоса оленей, и треск сучьев, словно ополоумевшее стадо несется напролом… А вот и волчий вой!.. Гон? Не похоже.)
Еще раз оглядевшись окрест, Аймик вернулся в жилище. К сыну и мертвой Маде.
Они уже готовились ко сну, как вдруг словно качнулся пол и едва приметно дрогнули стены. С легким стуком упали копья, прислоненные к одной из опор кровли. Аймик недоуменно улыбнулся, а Дангор побледнел, глаза его расширились.
Еще один, уже явный толчок. Увязанный заплечник вдруг прыгнул в сторону и покатился к выходу… Что это за гул? Вода, что ли? Нет, не вода!.. Стены тряхнуло; с кровли посыпались земля и хвоя.
– Отец! Бежим, пока не поздно!
– Но…
– БЕЖИМ!
Дангор схватил его за руку и решительно потянул к выходу.
– Стой! Оружие! Припасы!
Они едва-едва успели выскочить наружу, но там творилось что-то невообразимое. Тряслась земля, дрожали скалы, деревья ходили ходуном, трещали, и рушились, и катились вниз, в пропасть, вместе с землей и каменными глыбами. Грохот камнепада сливался с подземным гулом. Ясно одно: Мир рушится, и спасения нет! Но Дангор куда-то тащил отца за руку, на ходу увертываясь от пролетающих камней.
…Как они спаслись? Почему их не сбило камнепадом? Почему не рухнул навес, под которым они укрылись? Очевидно, только по воле Могучих. Но с того места, где они просидели до самого рассвета – хотя весь этот кошмар закончился гораздо раньше, – Аймик ясно видел, как обрушился грот, оберегавший жилище Черного Колдуна. Обрушился, навеки погребая Маду.
И еще ему показалось, что там, на склоне, на какой-то миг появилась знакомая фигура… Появилась, чтобы тут же скрыться в неистовстве камнепада.
Глава 22 И СНОВА ВЕЛИКИЙ ВОРОН
1
Аймик и Дангор приближались к Южному Краю Мира, к местам, где кочуют люди Во– рона. Обратная тропа всегда легче… Сколь-ко лет длился путь туда, от степей к западной Стене Мира? И не вспомнить уже; много. А назад… получается, доберутся быстрее. Правда, река помогла. Тогда реки только мешали: против течения не поплывешь. А сейчас как раз вынесет их к Великой Воде. Да только они не будут того дожидаться, раньше оставят плот. Покажутся степи – и оставят и побредут себе на восход. Ничего. Не юноша, да ноги еще крепки и молодым, глядишь, не уступят. Особенно если молодой ослаб.
Аймик спешил. Все получалось не так, как он надеялся. Там, когда они спустились-таки по эту сторону Стены Мира, когда увидели приветливую весеннюю долину, он решил было: худшее – позади. Зло, Тьма и ее служители остались там… Погребенные лавиной. Им не удалось заполучить его сына: Дангор спасен… Но все оказалось не так.
Еще в горах Дангор начал жаловаться на то, что Дад преследует его. По ночам. Хочет дотянуться, увести хочет. Наведенная Мара, понятное дело. Опасно, конечно, но не очень. Аймик отводил ее, как мог (не колдун все же, хоть и Избранный), — и ведь помогало на первых порах; даже там помогало, вблизи от их логовищ. Думалось: вот спустятся в долину, пойдут по землям Неуловимых – Мара окончательно отступится. И действительно, пока шли по этим землям, по цветущим лугам, сквозь прозрачные, радостные рощи, все было хорошо… Да и могло ли иначе быть там, где поет сама земля, где воздух звенит от счастья, где каждый листок, каждая былинка любящи и приветливы.
(Это ощущалось даже на пути туда. А на обратной тропе Аймик слышал, и видел, и чувствовал всем своим существом в этих краях гораздо большее. Он видел: не просто тени играют в лунных бликах – странные фигуры в причудливых одеждах, словно сшитых из самого лунного света, листвы и цветов, в этом Мире невиданных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54