– Аймик муж, Ата жена. Хороший жена, но – нет детей! Люди говорят: «Прогони Ата, другой возьми!» Как прогнать? Хороший жена! Аймик уйти. Вместе с Ата.
Если гость и не поверил, то не подал вида. Он мял в руке комок снега и задумчиво смотрел куда-то вдаль. Затем принялся обкатывать, наращивать комок. Обернулся к Аймику, показал здоровые, крепкие зубы:
– Давай снежный человек лепить, хорошо? Позовем Ату, поможет…
Аймик не знал, что это такое, но быстро понял: один ком, чем больше, тем лучше, на него второй, а там – третий. Ну и кто что придумает. Их снежный человек удался на славу: вместо носа – еловая шишка, вместо глаз – две сосновые, а волосы и борода – сухие прутики и еловые лапы. Их Ата пристраивала. Потом отошла в сторону, засмеялась, запрыгала, в ладоши захлопала.
– Хайюрр! Это Хайюрр! – кричала она, показывая на снежного человека. – Только у живого глаза не серые, а синие!
И Аймик тоже засмеялся, и Хайюрр… А потом он слепил из снега совсем маленький комок и… бросил им в Ату! У Аймика улыбка сползла с лица, и кто знает, чем бы дело кончилось, если бы не увидел: Ата ничуть не обиделась, а сама такой же комок слепила да в Хайюрра! Да прямо в его густую бороду! А тот только хохочет… Тут и Аймик догадался: сам стал лепить снежные комки и – то в Хайюрра, то в Ату!..
Когда все трое, веселые, облепленные снегом, уже собрались возвращаться в шалаш, к дневной трапезе, довольный Хайюрр сказал:
– Так мы, дети Сизой Горлицы, зиму встречаем! Хорошо встретим – и зима будет хороша!
Едва поднявшись на ноги, гость принялся им помогать. Ате по хозяйству: очаг разжечь, дичь разделать. К тому, что вдвоем на промысел уходят, удивления не выказывал, но и сам с ними на промысел не просился. Аймик сказал однажды:
– Хайюрр! Один остаешься; если враг, оружие здесь!
(Лук не оставил; только копья и металку.) Но гость усмехнулся и покачал головой:
– Не придут. Никто не придет: ни чужие, ни наши. Плохое это место; совсем плохое! Как живете?..
(Вот оно что! Вот почему людей здесь не было все эти годы. Аймик и раньше знал о местах, куда духи людей не пускают; они везде есть, на их земле тоже… Но почему? Ведь в таких местах и дня не выжить: духи прогонят! А они с Атой больше двух лет здесь прожили! И не подозревали ни о чем.)
Потом Хайюрр и сам с ними на охоту стал выходить. Петли показал на зайцев, ловкие; Аймик таких и не знал. Дело совсем на лад пошло. Ата стала дома оставаться.
(«Не бойся, муж мой, никто меня не тронет. А вам я только помеха».)
Он и впрямь перестал за жену бояться. Быть может, и потому, что гость никакого беспокойства не выказывал. Одного только не понимал Аймик: как же так? Говорит – «плохое место», а сам и не тревожится вовсе. И уходить к своим, похоже, не собирается. Почему? До весны, что ли, остаться решил?
Однажды не выдержал, спросил напрямую:
– Хайюрр не боится духов?
Подумав, тот ответил:
– Духи вас любят, вижу. Иначе вам бы здесь не жить, а вы живете… никто столько не выдержит. Меня духи тоже не гонят… и к себе не взяли, хоть и могли. Значит, не страшно.
Ударили морозы. Крепкие; наружу выйти – даже глазам больно, а уж нос и губы заячьей шкуркой приходилось защищать. Реки, затянутой льдом, не различить, долина – сплошное синее марево, а над ним розовый шар висит. В такую погоду на охоту не пойдешь: бесполезно, да и ни к чему – запасов хватает. Только за хворостом да за водой к незамерзающему ключику.
У Аймика и Аты подходящая одежда была, а вот у их гостя нет. Пришлось ему эти дни из жилища носа не казать да в медвежью шкуру кутаться. Впрочем, и хозяева нечасто выходили за дверной полог. Короткий день незаметно перетекал в вечер; время проходило за едой, дремой и разговорами.
В первый раз узнав, что Ата – из Рода детей Серой Совы, Хайюрр улыбнулся:
– Надо же! Я ведь тоже из птичьего Рода. Сын Сизой Горлицы.
И с тех пор не раз шутил по этому поводу.
Однако о детях Серой Совы он до встречи с Атой ничего не знал. Зато о детях Тигрольва был наслышан.
– Старики говорят: Великий Тигролев первым тропу проложил в эти края. Для тех, чья добыча – мамонт! Для того-то он и землю эту заселил волосатыми великанами. А уж мы после пришли. Еще говорят старики: своих детей Великий Тигролев дальше увел, на север, в Счастливые Земли, к духам и Первопредкам…
(«Вот тебе на! А у нас говорят, Земля Первопредков осталась где-то на юге, откуда все мы пришли».)
…Земли-то счастливые, да путь к ним тяжел. Не все пошли за Великим Тигрольвом, некоторые тут остались. Где-то неподалеку живут, не по-нашему… Ты от них ушел?
Аймик спокойно встретил испытующий взгляд и твердо ответил:
– Нет. Мы издалека. С севера… – И, заметив явное недоверие, поспешил добавить:– Только не из Счастливых Земель, уж это точно!
В эти морозные дни Хайюрр много рассказывал о жизни своих сородичей. Дети Сизой Горлицы занимали обширные земли в междуречье двух великих рек, текущих с севера на юг.
– Мое стойбище, – мотнул он головой в сторону входа, – на правом берегу одной из Сестер, что дают начало Хайгре-Воительнице. А к востоку от нее Кушта-Кормилица… Ее еще Черной Лебедъю почему-то прозывают. Чудно.
– А наша река тут при чем? – спросил Аймик. – Она что, одна из Сестер, о которых ты говоришь?
– Да я не о ней вовсе; у нее и имени-то нет! – махнул рукой Хайюрр. – И течет она по-другому, сам видишь: с заката на восход… Сказал же: вы прижились в местах, которые наши люди стороной обходят. Да и не только наши…
Дети Сизой Горлицы живут чересполосно с детьми Куропатки; с ними чаще всего и свадьбы справляют. И язык у них очень схож, и дома строят почти одинаково. Вместе на мамонтов охотятся, если Большой Загон.
…Есть и другие. Даже твои сородичи, Аймик. Живут неподалеку; только их совсем мало. На правом берегу Кормилицы и вовсе чужие живут. Бок о бок с нашими. Говорят, жили здесь еще до вас, детей Тигрольва… Ничего, ладим. Одно плохо: колдуны они! Порчу любят наводить.
…Что? Нет, не они. Те, кого вы видели, кто ухо мое унес, совсем недавно в наших краях появились. С юга; какие-то Оленерогие – так они себя называют… Почему они нас убивали? Мы за женами к ним пришли, я и младший брат. Ему жену добыть хотели, а если повезет, то и мне. Да только не повезло никому…
Хайюрр надолго замолчал, заново переживая случившееся. Его голубые глаза смотрели не на собеседников – сквозь них, и видел Хайюрр своего младшего брата Сингора. Живого и веселого…
…Все складывалось как нельзя лучше. Они обогнули охотничьи тропы Оленерогих, они не дали себя заметить и следа своего не показали. И вышли к тому самому месту, о котором рассказывали их сородичи, недавно вернувшиеся с добычей: двумя молоденькими девчонками… Действительно, балочка словно нарочно для них приготовлена: и укрыться в ней можно, и девиц, что на поляне собираются, как следует рассмотреть да себе подходящую наметить, и для отхода лучше не придумать.
Они переночевали здесь, конечно без костра, наскоро, по-походному, перекусив строганиной. Сингор был возбужден и радостен и никак не мог удержаться от горячего шепота о том, как это здорово будет – вернуться, с женой, добытой им самим, только-только прошедшим Посвящение! Первая жена, и не высватанная у Куропаток, а добытая мужской доблестью!
Хайюрр, улыбаясь, прикладывал пальцы к губам: ш-ш-ш-ш! Дурная примета! Но на самом деле не очень-то беспокоился за исход дела. У людей Сизой Горлицы Оленерогие, недавно пришедшие в эти места, были не в чести: слабаки. У них уже два раза женщин похищали, а они – словно так и надо! – даже не пришли, чтобы потребовать даров за обиду и жен для своих мужчин. Кто бы им отказать посмел, раз так положено? Так нет, даже этого боятся…
Он любовался своим младшим братишкой. Красив, ничего не скажешь. Круглолиц, смугл, светлоглаз, – в свете луны черты его полудетского лица были особенно выразительны. И не только красив – храбр и умел. Любая женщина за счастье почтет получить такого мужа!.. Конечно, они поторопились; нужно было выждать, не идти след в след за удачливыми похитителями. Да уж очень Синго-ру, прошедшему Посвящение лучше всех, не терпелось показать свое молодечество!.. Ничего! Все будет хорошо.
Хайюрр не знал, что в последний раз видит своего брата здоровым и веселым…
На них навалились сразу у устья балочки, казавшейся такой удобной, такой безопасной. Они и копья-то приготовить не успели, таким внезапным было нападение. Видно, выследили и заранее подготовили засаду. Женщин братья увидели лишь тогда, когда их, избитых, приволокли в стойбище. Женщины хуже мужчин оказались: визжали, плевались, щипали, лупили палками. Одна даже кипятком плеснуть хотела в лицо, да какой-то старик ее удержал. Хайюрр, когда их захватили, еще надеялся, что можно будет поговорить, объясниться, а тут понял: все, конец! Одна надежда – на побег… если, конечно, сразу не убьют…
– Вот так мы и попали в засаду! – рассказывал он своим новым друзьям. – Избили и в яму нас бросили, а наутро должны были запытать. Да только мы ночью выбрались… Выбраться-то выбрались, но Оленерогие проворнее оказались, да и прямые пути к нашим были отрезаны; мы вкруговую обойти хотели, через плохие места; думали, может, побоятся, отстанут? Да не отстали… Чем дело кончилось, ты сам видел. Спасли вы меня, да и брата моего спасли: похоронили, как своего. Спасибо. Такого сыновья Сизой Горлицы никогда не забывают!
Аймик спрашивал снова и снова и многого не понимал. Что-то здесь не то; или с языком плохо, или эти Сизые Горлицы и вовсе по-чудному живут.
– …Жена-то? Как не быть, конечно есть. Две. У одной два мужа, у другой – три. Ведь это все наши! Ясно же: хочешь, чтобы только твоя была, – добудь. У нас так. А у вас разве иначе было?
(И еще улыбнулся хитро! Знаю, мол, почему вы от своих сбежали.)
И Аймик и Ата в два голоса расспрашивали:
– Хайюрр! А с другими Родами у вас – так же? Убивают?
– Хайюрр! А почему… а разве нельзя было просто дары принести?
– Хайюрр…
Он поднял обе руки: просьба помолчать, а то и ответить не сможет.
– С другими? Нет, не так. Они знают. Порой девчонка сама ждет, потом отец приходит, братья. Им дары дают… Конечно, по-всякому бывает, всякое случается, но чтобы так, как эти с нами обошлись? Нет, никогда!
– Ну а дары-то! Разве нельзя просто свадебные дары принести? За невесту?
Гость обвел взглядом их обоих, словно не понимая, почему его хозяева такие глупые и как объяснить им столь простую вещь? И не ответил даже – спросил в свою очередь:
– А как же мужская доблесть?
Аймик уже не помнил, началось ли это одновременно с их разговорами или позднее. Пожалуй, немного позднее…
В разговорах как-то само собой выяснилось, что Хайюрр даже не сомневается: они уйдут все вместе к его сородичам.
– Хайюрр – сын вождя. Наша община – один вождь: для охоты, для войны. Мой отец. Вы спасли Хай-юрра – хорошо! Приходим вместе; Аймик станет сын Сизой Горлицы, Ата – его жена. Все хорошо!
Ни Аймик, ни Ата не были в этом столь уверены.
– Хайюрр, – спрашивал Аймик, – а почему тебя не ищут?
– Зачем искать? Все знают: Хайюрр с братом за женами пошли. Не вернулись – воля духов! Но только, – Хайюрр весело расхохотался, – но только Оленерогие Хайюрру ухо отрезали! Думали: конец Хайюрру!.. А вот что Хайюрр у них отрежет, когда время придет!..
Его кривило от ненависти. От желания мстить. И Аймик знал: это не пустые угрозы. Всем известно: ухо мертвого врага не только знак твоей отваги; с ним часть силы убитого к тебе переходит. Но если враг с отрезанным ухом почему-то выжил, – лучше бы тебе на свет не родиться. Вначале его духи-покровители по ночам к тебе будут приходить, душить начнут, твою силу высасывать. А потом наяву с ним самим встретитесь. И уж тут гибель того, кто хранит ухо выжившего, предрешена.
– Мы-то зачем тебе, Хайюрр? – спрашивал Аймик. – Тропы разные. Твоя – там, наша – тут…
– Разные?! – негодовал гость. – Вот уж нет! Вы спасли Хайюрра, и наша тропа – одна.
С этого времени, о чем бы ни заходил разговор, все неизменно сводилось к спорам об «общей тропе».
– Нельзя человеку безродным оставаться, – снова и снова убеждал Хайюрр. – Ты, Аймик, нашим станешь, сыном Сизой Горлицы. Усыновим. Отца буду просить, колдуна. Да и мое слово для сородичей кое-что значит!
Он самодовольно усмехнулся.
– А жена твоя, – продолжал гость, – как была, так и останется дочерью Серой Совы. Вам же лучше: не из наших, значит, ты добыл где-то, значит, только твоя. А уж как добыл – ваше дело; о таком не спрашивают… Я же вижу: ей, кроме тебя, никого не нужно.
Ата в эти разговоры не вмешивалась. Молча сидела в своем углу и шила зимнюю одежду для Хайюрра. Это она сама затеяла. Когда морозы ударили, тихонько шепнула мужу:
– Негоже гостя так оставлять. Может, и живет-то он с нами против своей воли, только потому, что уйти не в чем. Шкуры у нас есть… Ты как думаешь?
О чем говорить. Конечно, Аймик сразу же согласился, а себе самому попенял за то, что сам об этом не догадался.
Пока мужчины спорили, Ата трудилась не покладая рук. Меховые штаны и теплая обувь были уже готовы. Примерив их, Хайюрр пришел в восторг.
– Только ваших узоров я не знаю. Это пусть уж твои жены наводят.
Сейчас она, не поднимая головы, орудовала над малицей. Искоса поглядывая на жену, Аймик порой думал, что она просто не понимает, о чем идет мужской разговор: все же язык детей Сизой Горлицы ей давался туго.
(Разговоры. Споры. Нет, Аймик больше слушал и почти не возражал. Да и как возразишь: человек не может в одиночестве, это правда. И его почти убедили в конце концов. Но вот последний довод…)
– У детей Сизой Горлицы есть сильные родильные амулеты. Дадим тебе, дадим Ате, все хорошо будет. Дети будут!
По тому, как встрепенулась она на эти слова, Аймик догадался: нет! Ата и прежде все слышала, все понимала, просто не хотела ничего говорить. Решать должен он. Ее муж.
Но последние слова Хайюрра остро задели их обоих.
И Хайюрр понял: что-то не то! Перебегая взглядом с Аймика на Ату, неуверенно улыбнулся:
– Аймик, я…
– Нет-нет! – остановил его хозяин. – Мы знаем: ты хочешь как лучше. Но подожди. Мы еще не решили.
Впрочем, вскоре все повернулось так, что и спорить стало не о чем.
Аймик уже почти ушел в сон, когда услышал шаги.
Топ. Топ. ТОП!..
Словно и человек (очень грузный, кряжистый), и не человек (пень, внезапно оживший, мог бы так шагать!)
Топ. Топ. ТОП!..
От входа налево, в обход жилища…
Липкий от пота, он рванулся было к оружию, но Ата (тоже не спит?) вцепилась в него с такой силой, какую он и не предполагал в своей жене.
– Нет! Муж мой, НЕТ!!!
(Это крик? Или он слышит лишь своим внутренним ухом?)
– Ата…
Топ. Топ. ТОП!..
Слева направо, ко входу…
– Н-Е-Е-Е-Т!!!
(А вот это уже и в самом деле крик.)
Заскрипела лежанка под Хайюрром. Проснулся гость, но ничего не сказал, ни о чем не спросил. И Аймик молчал, только гладил и гладил, успокаивал свою Ату… Ее не просто трясло – колотило от страха.
…А наутро и говорить было нечего: никаких следов. И ведь ни бурана не было, ни снегопада. Все равно: никаких следов!
Так вот и начало являть себя проклятое место, от ночи к ночи. Вначале шагами. Словно кто-то по ночам их жилище обходит, а знать о себе ничем больше не дает. И следов не оставляет. Все трое, не сговариваясь, об этом молчали.
Потом стало еще хуже.
Аймик и Ата вновь стали вдвоем на охоту ходить.
– Хайюрр! Ты уж прости, малица-то не готова еще!
(«…И не взыщи, что Ату с тобой не хочу оставлять».)
Хайюрр не возражал. Умный – все понимал, как надо. И то понимал, что обговорить они должны его слова. Вдвоем. Наедине.
Но по правде, они ничего не обговаривали. Говорили, как обычно, о следе, о петлях. И в один из дней…
Сам-то по себе этот день был весел. Солнце, скрипящий снег, мороз бодрит, а обжигает глаза. И петли не пустые. Вот когда третьего длинноухого вынимали, все и началось…
…Аймик знал, что такое страх. Это когда он столкнулся с тем… единорогом волосатым. Или когда он Пейягана потерял, там, на Двуглазом Холме… И знал (слишком хорошо знал!), что такое – печаль, тоска, уныние…
Но тут безо всякой причины навалилось ТАКОЕ!
ЭТОМУ не было названия на человеческом языке. Ужас, тоска, отчаяние? Нет, все эти слова – лишь слабые тени того, что, разом обрушившись на них обоих, заставило броситься вниз по склону, без оглядки, в разные стороны…
…Уже потом, когда он, забывший обо всем на свете (об Ате забывший!), где-то далеко внизу пришел в себя…
– Ата! АТА!
– Муж мой, ты где?!
…стал думать: ПОЧЕМУ? ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? ОТ ЧЕГО ОН СПАСАЛСЯ, КАК …
Брел по склону на зов своей брошенной в беде жены, искал и не находил ответа. И потом, когда впереди из-за заснеженного куста показалась наконец-то знакомая фигурка, вся залепленная снегом, и они бросились друг к другу и обнялись так, словно уже и не чаяли свидеться (Ата даже не упрекнула мужа за позорное бегство), — Аймик пережил самый острый приступ стыда: ОРУЖИЕ! ОН ЖЕ ОРУЖИЕ БРОСИЛ!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54