Сбежавшие отсюда женщины так и не вернулись, а те, кто остался, напуганы, их дух искалечен, как у Жозефины Алан.
Симон положил руку на спину Элли и устало вздохнул.
– Вижу, что ты не хочешь поверить, но я действительно сожалею о том, что случилось на острове Фэр. Я проезжал по этим местам в поисках тебя, мне… больно видеть столько покинутых ремесленных, столько разрушенных домов.
– Я говорю не только о сожженных домах, на этом острове обитал особенный волшебный дух, который ты безжалостно растоптал. – Она горько улыбнулась. – Но ты же охотник на ведьм. Я всегда об этом забываю. Разрушение волшебства – твоя профессия, твоя единственная цель в жизни, не так ли?
Симон покраснел, но упрямо стиснул зубы.
– Кажется, ты забыла, почему я был вынужден прийти сюда, на остров Фэр. Король назначил меня представителем по расследованию обвинений в колдовстве.
– Твоя семья напала на меня и моих людей, вы сожгли гостиницу, в которой мы остановились.
– Потому что ты обвинил Габриэль в колдовстве и использовал ее, чтобы заманить ее мужа. Ты собирался уничтожить Ренара, далее не допросив его.
Симону напоминание не понравилось, но он нашелся что ответить:
– Возможно, это был опрометчивый поступок, суд был бы пустой тратой времени. Виновность графа была несомненна. У него была найдена «Книга теней».
– Но моя сестра тоже не была совершенно безгрешна. Габриэль призналась, что общалась с известной Кассандрой Лассель, которая занималась черной магией.
У Мири перехватило дыхание от отчаяния, что она не может с негодованием заступиться за своих любимых людей, как ей бы этого ни хотелось. Симон был прав, будь он проклят. Ренар был хорошим человеком, но он унаследовал любовь к черной стороне магии от своей бабушки Мелюзины. Мири сама тревожилась по поводу дружбы Габриэль с Кассандрой, искусной колдуньей, способной общаться с душами умерших и создавать амулеты устрашающей силы.
«Книга теней» искушала Ренара. Он надеялся с ее помощью избавить свою жену от сердечных страданий, найти какой-то безопасный способ для Арианн, чтобы она смогла забеременеть. А Габриэль только искала способ защитить своего любимого капитана Реми, не понимая истинного зла амулетов Кассандры, пока не стало слишком поздно.
Но Мири знала, что бесполезно объяснять все это Симону, особенно про Ренара. Аристид давно убедил себя, что граф был колдуном. Было легче напомнить ему о его собственных недостатках.
– Ты говорил, что хотел всего лишь увидеть, как «Книга теней» будет уничтожена, – с упреком произнесла она. – Ты сказал, что, если мне удастся убедить Ренара отдать эту зловещую книгу, ты позволишь им с Габриэль уйти. И я, как дура, тебе поверила. Но ты продолжал преследовать мою семью еще очень долго после той ночи. Ты же получил «Книгу теней», почему ты не мог просто избавиться от нее и оставить нас в покое?
– Потому что я так и не смог уничтожить проклятую книгу. – Он еще сильнее покраснел и с неохотой сознался: – Она… она исчезла.
– Что?!
– Во время пожара кто-то украл книгу.
– Ты хочешь сказать, что страшная книга все еще у кого-то в руках и может быть использована в черной магии?
Симон обреченно кивнул.
– Вот замечательно! – Мири воздела руки и с раздражением прошлась по сараю, не обратив внимания на игривую попытку Вилоу ущипнуть ее. – Прекрасная работа, Симон. Ты расправляешься с моими невиновными родственниками, преследуя их по всему миру, и в то же время допускаешь, чтобы величайшее из зол ускользнуло от тебя. Так вот почему ты перевернул весь остров. Ты думал, что книга все еще у кого-то из нас.
Симон вышел за ней из стойла и смиренно сложил руки на груди.
– Возможно, книга все еще у кого-то из вас.
– И конечно, ты думаешь на Ренара. Могу точно сказать, что у него ее нет.
– Ты и прежде верила, что она не у него, – спокойно ответил Симон, но, когда Мири взглянула на него, вытянул руку. – Успокойся. Я пришел сюда не для того, чтобы ворошить прошлое и спорить с тобой.
– Тогда хотелось бы услышать, зачем ты здесь.
– Теперь сам не знаю. – Он состроил гримасу, взгляд его застыл на ней, и лицо смягчилось. – Возможно, отчасти потому, что, услышав о твоем возвращении на остров Фэр, я… я просто захотел увидеть тебя и чтобы узнать, как ты живешь.
– Как видишь, я в порядке, – огрызнулась Мири. – Какова же другая причина?
Симон подошел к Элли и запустил пальцы в гриву лошади. Наконец он заговорил так, будто выдавливал слова из себя:
– Мне… мне нужна твоя помощь.
Мири уставилась на него, слишком потрясенная, чтобы произнести хоть слово. Наконец она издевательски рассмеялась:
– Ты совершенно непостижим, Симон Аристид. Однажды я тебе доверилась, даже приняла тебя за друга. Но ты лишь расправился с мужем моей сестры. Ты снова за старое? Здесь я ничем не могу тебе помочь, даже под пытками. С тех пор как я вернулась на остров Фэр, я… я потеряла всякую связь с Арианн и Ренаром. Понятия не имею, где они теперь, а также Габриэль и Реми.
Мири надменно вздернула подбородок, исключая его предположения в том, что она лжет. Симон же точно знал, что она говорит неправду, но предпочел не злить ее.
– Мне не нужен Ренар, – сказал он. – Когда-то я верил, что граф – чудовище, с каким я прежде не встречался, но теперь думаю иначе. До недавнего времени я представления не имел, что такое истинное зло. Теперь у меня гораздо более могущественный враг, слишком искусный, чтобы одолеть его в одиночку.
– Тогда почему ты пришел ко мне? Почему бы не обратиться к твоему патрону, королю? Вы с ним когда-то были единодушны в стремлении избавить Францию от колдовства, не так ли?
– К сожалению, король потерял всякий интерес к нашей кампании и увлекся другими идеями. Он оказался бесхарактерным и безвольным человеком, который настолько ослабил Францию, что едва способен удержаться на троне и противостоять растущей силе собственных вельмож.
– А… а что же твои друзья, охотники на ведьм?
– Не собирал миссии уже давно, с самого рейда против острова Фэр. Мои люди совершенно вышли из-под контроля, стали разбойничать и поджигать. Я пережил разочарование, усомнился в целесообразности своих действий, вообразил, что способен управлять этими закаленными в боях людьми, когда сам был так молод. – Губы Симона искривились от отвращения к самому себе. – Каким самонадеянным юнцом я был, безнадежно самоуверенным.
Мири подозрительно посмотрела на него. Да, он действительно был самонадеянным, упрямым, несгибаемым. Ей казалось, что он не способен признавать свои ошибки.
– А что же теперь, Симон? – спросила она.
Он провел рукой по своим спутанным мокрым волосам и хрипло засмеялся.
– Теперь я ни в чем не уверен. Я всего лишь устал… и одинок.
Ему не стоило говорить ей это. Она сама видела в его глазах усталость, чувствовала, как одиночество темным приливом переполняет его, угрожая утопить и ее. Ей пришлось обхватить себя руками, чтобы снова успокоиться.
– Так что же тебе надо от меня?
– Знаю, что не имею права ждать от тебя помощи. Все, что я прошу, – это выслушать меня. Если ты не поверишь всему, что я расскажу, то, клянусь, я оставлю тебя в покое, и ты меня никогда больше не увидишь.
Он сделал шаг к ней, она напряглась всем телом, он остановился и только протянул руку.
– Стало быть, по рукам?
Мири смотрела на эти сильные пальцы, чувствуя себя более беззащитной, чем когда-либо. Учитывая их отношения за многие годы, она должна быть совершенной идиоткой, если согласится на его предложение. Но проблема была в том, что Симон ничего не требовал. Он просил, и гораздо смиреннее, чем она могла себе представить. Вся его просьба была в том, чтобы она его послушала. Казалось совершенно неразумным отказать ему.
Но мысленно она услышала недовольный голос Габриэль:
«Ты совсем потеряла голову, Мири? После всего, что этот человек сделал тебе, ты еще боишься поступить с ним необдуманно. Клянусь, ты снова даешь ему шанс провести себя».
Перед ней действительно мог стоять сам дьявол. Мири посмотрела на Симона, но не смогла прочитать на его лице никаких ответов, взгляд его темных глаз был невыносим. Несмотря на то, что она проигнорировала его протянутую руку и прошла мимо, она тихо произнесла:
– Ладно. Возвращайся в дом как можно скорее, когда закончишь с лошадью.
– Благодарю тебя, – с облегчением произнес Симон, но усомнился, что Мири его слышала, выбегая из сарая и дождливую темноту.
Давая корм Элли, он не переставая думал о девушке. Воспоминание о Мири не менялось в его сознании очень долго. Он помнил ее молоденькой девочкой, едва превратившейся в прелестную девушку, нежную и таинственную, с безмятежными чертами лица, такую эфемерную, что, казалось, она была сделана не из того материала, что остальное человечество. Скорее она была из воздуха, света и духа.
Она больше не была той девушкой, и формы ее тела, выступавшие из-под мокрого платья, принадлежали зрелой женщине. Лицо ее похудело, стало бледнее, чем он помнил. Открытость, удивление, которые прежде были в ее глазах, теперь погасли, и под глазами легли тени. За это в ответе был он. Его следовало бы проклясть только за то, что он сделал этому нежному, доверчивому сердцу.
Когда Элли окунула морду в кормушку, Симон потер ее между глазами костяшками пальцев – эту ласку она особенно любила.
Снова и снова он предавал доверие Мири, использовал ее ради стремления очистить мир от ведьм. Невыносимо было то, что он мог бы снова начать охотиться на нее. Если бы в нем было хотя бы немного порядочности, он бы просто дождался окончания грозы, сел на Элли и уехал, найдя какой-нибудь другой способ уничтожить Серебряную розу, и оставил бы Мири в покое.
Но Симон вздохнул, зная, что он этого не сделает, потому что был насквозь мерзавцем, как считала Мири Шене.
ГЛАВА 3
Симон выскочил под проливной дождь с седельным вьюком через плечо. Добежав до двери дома, он снова промок до костей и ударил кулаком в грубую деревянную дверь, поцарапав себе руку. К его удивлению, дверь свободно поддалась и со скрипом распахнулась. Он быстро вошел и захлопнул ее. Убрав с лица мокрые волосы, Симон увидел, почему дверь открылась так легко: на ней не было ни замка, ни засова. Вообще-то не его это дело, но он встревожился, что женщина по-прежнему слишком доверчива.
Хижина сильно отличалась от Бель-Хейвен, где Мири жила прежде, с его прекрасными гобеленами и многочисленными спальнями. Жилая часть ее лесного дома состояла из одной большой комнаты с лестницей-стремянкой, ведущей на чердак, где едва просматривалась простая квадратная кровать. Остальная мебель внизу была тоже незатейлива и состояла из соснового стола, нескольких стульев и табуретов, комода и кипарисового шкафа. Кругом царила атмосфера уютного беспорядка, на спинку стула брошена голубая шаль, на столе лежит содержимое шкатулки для рукоделия, на крючьях в потолочных балках пучки сушеных трав, в клетке, выстланной сеном, – кролики, возможно сироты, которых Мири спасла.
Ставни на окнах были закрыты, предохраняя дом от ветра и дождя. Мягкое пламя горевших в очаге дров и свечей делало комнату похожей на теплый и сухой рай. Или это тепло исходило от женщины, которая сушила полосы у камина?
Мири сняла мокрое платье и нижние юбки, развесив их на веревке, натянутой от камина к стене. На ней была рубашка, и контуры ее тела просвечивали на фоне каминного огня. Симон без труда смог разглядеть грудь, нежный овал бедер, стройные ноги, и у него перехватило дыхание.
Когда он вошел, Мири замерла, гребень застрял в волосах. Возможно, она не ждала его из сарая так рано. Симон вытер ноги. Он столько раз вламывался в двери, врывался в дома так часто, что сбился со счета, но никогда прежде не чувствовал себя так неловко.
– Э… извини. Я пытался стучать. Мне выйти, пока ты… ты…
Мири вынула гребень из волос и зажала его в руке.
– Перестань, это глупо. Ты и так промок насквозь, только сними сапоги, они грязные.
Симон кивнул. Пытаясь не смотреть на нее, он положил седельный вьюк на пол. Израненный, усталый, промокший до костей, он все же с удивлением почувствовал, как по телу разлился сладкий огонь. Как долго он не испытывал подобных чувств, не связанных напрямую с выживанием. Его тело, однако, заявило о другом: волна страстного желания пронзила его внезапно, словно молния.
Мири насторожилась, точно лань, почувствовавшая пристальный взгляд голодного волка. Она потянулась за шалью на спинке стула и закуталась в ее просторные складки, завязав ее на груди. Движения ее были неспешными и совершенно естественными. Она спряталась от его глаз не стыдливо, а как бы захлопнув дверь прямо перед его носом.
Сев на треногий табурет, Симон начал стаскивать с себя сапоги. Это оказалось делом нелегким, потому что разбухшая от сырости кожа сапог была скользкой и грязной. Но это дало ему время справиться со своим телом. Отношения у них с Мири были сложными и без дополнительных проблем.
Аккуратно поставив сапоги возле двери, Симон вытер руки о штаны, которые и без того были грязными после падения. Он неуверенно шагнул к очагу, чувствуя себя бродячим псом, крадущимся к костру, не уверенным что его не прогонят.
Мири молча подала ему льняное полотенце и ушла в противоположный угол комнаты, чтобы закончить расчесывать волосы. Симон обрадовался, что камин остался в полном распоряжении его и кота. Некромант свернулся на коврике у очага, лениво рассматривая его краешками глаз.
Мужчина протянул руки к приветливому огню, над которым висел маленький котелок с каким-то варевом, издававшим приятный острый аромат. Стоя спиной к Мири, Симон, прежде всего, вытер лицо, убрав повязку с подбитого глаза.
Повязка намокла от дождя, но Симон снимал ее редко, и только когда был один, всегда помня, как сильно он изуродован. Вытерев лицо, он вернул повязку на место, поморщившись от неприятного прикосновения мокрой кожи к лицу. Пытаясь распутать шнуры камзола, он сказал:
– Тебе надо повесить на дверь какой-то замок или задвижку.
– Зачем? – Мири сжала губы, с трудом пытаясь расчесать спутанные волосы. – Именно поэтому я живу и такой глуши. Я доверяю четвероногим соседям.
– К сожалению, твой адрес известен и тем, кто ходит на двух ногах. Если ты хочешь жить в окружении животных, то хотя бы заведи себе тех, кто может пригодиться. Свора больших свирепых мастифов будет служить тебе гораздо лучшей защитой, чем кролики или этот старый тощий кот.
Несмотря на неуважительные слова, Симону захотелось погладить лоснящуюся мягкую шерстку Некроманта. Он наклонился, чтобы приласкать спящего кота. Мгновенно из спящей киски Некромант превратился в яростно шипящее чудовище. Отпрыгнув, он больно оцарапал мизинец Симона на той руке, где уже имелась отметина ведьмы, пытавшейся убить его две ночи назад.
Выругавшись, Симон отпрянул, а Некромант скрылся наверху в темноте чердака.
– Проклятие! – пробормотал Симон, сунув раненый палец в рот. – Хорошо, что он не та ведьма, что размахивала ножом.
На губах Мири появилась едва заметная улыбка, но она быстро исчезла.
– Да, тебе повезло. Именно этот старый тощий кот заманил тебя прямо в мою ловушку.
– Не особенно крепкая ловушка. Если ты собираешься защищаться силками, то могу научить, как сделать их получше. Простая петля могла бы подвесить меня за ногу вниз головой, сделав гораздо более беспомощным. Или можно сделать железный капкан с острыми зубами, способными раздробить кость.
– Такая ловушка была бы очень опасной. А если бы вместо тебя попалась какая-нибудь лисица или бедный кролик! Я не люблю обижать беззащитных животных.
– Хочешь верь, хочешь не верь, но я тоже.
Она откровенно не поверила. Отвернувшись, Мири продолжила расчесываться. Скрыв усталый вздох, Симон с трудом снял камзол и повесил его на веревку, где висели вещи Мири. На стене он заметил картину, почти скрытую за вещами на веревке.
Симон отодвинул платье Мири в сторону, чтобы лучше разглядеть, и его лицо смягчилось, когда он ее узнал.
В позолоченной раме было изображение единорога, пробирающегося сквозь лесную чащу: превосходно выполненное животное, и детально выписанные деревья, и призрачная аура единорога. Чем больше смотришь на него, тем больше возникает сомнений, где кончается магия и начинается реальность.
Габриэль написала эту картину специально для Мири. Когда Симон видел ее в последний раз, она была незакончена, и казалось, такой и останется. Но это была величайшая драгоценность Мири, потому что в детстве она свято верила в существование единорогов.
Помимо воли Симон улыбнулся этому горько-сладкому воспоминанию. Он был невероятно рад, что Габриэль все-таки закончила картину и она до сих пор хранится у Мири. Долгими ночами он не засыпал, когда осознал, что его действия стоили Мири поместья Бель-Хейвен, и обрадовался, что у нее все еще хранится маленькая часть дома детства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Симон положил руку на спину Элли и устало вздохнул.
– Вижу, что ты не хочешь поверить, но я действительно сожалею о том, что случилось на острове Фэр. Я проезжал по этим местам в поисках тебя, мне… больно видеть столько покинутых ремесленных, столько разрушенных домов.
– Я говорю не только о сожженных домах, на этом острове обитал особенный волшебный дух, который ты безжалостно растоптал. – Она горько улыбнулась. – Но ты же охотник на ведьм. Я всегда об этом забываю. Разрушение волшебства – твоя профессия, твоя единственная цель в жизни, не так ли?
Симон покраснел, но упрямо стиснул зубы.
– Кажется, ты забыла, почему я был вынужден прийти сюда, на остров Фэр. Король назначил меня представителем по расследованию обвинений в колдовстве.
– Твоя семья напала на меня и моих людей, вы сожгли гостиницу, в которой мы остановились.
– Потому что ты обвинил Габриэль в колдовстве и использовал ее, чтобы заманить ее мужа. Ты собирался уничтожить Ренара, далее не допросив его.
Симону напоминание не понравилось, но он нашелся что ответить:
– Возможно, это был опрометчивый поступок, суд был бы пустой тратой времени. Виновность графа была несомненна. У него была найдена «Книга теней».
– Но моя сестра тоже не была совершенно безгрешна. Габриэль призналась, что общалась с известной Кассандрой Лассель, которая занималась черной магией.
У Мири перехватило дыхание от отчаяния, что она не может с негодованием заступиться за своих любимых людей, как ей бы этого ни хотелось. Симон был прав, будь он проклят. Ренар был хорошим человеком, но он унаследовал любовь к черной стороне магии от своей бабушки Мелюзины. Мири сама тревожилась по поводу дружбы Габриэль с Кассандрой, искусной колдуньей, способной общаться с душами умерших и создавать амулеты устрашающей силы.
«Книга теней» искушала Ренара. Он надеялся с ее помощью избавить свою жену от сердечных страданий, найти какой-то безопасный способ для Арианн, чтобы она смогла забеременеть. А Габриэль только искала способ защитить своего любимого капитана Реми, не понимая истинного зла амулетов Кассандры, пока не стало слишком поздно.
Но Мири знала, что бесполезно объяснять все это Симону, особенно про Ренара. Аристид давно убедил себя, что граф был колдуном. Было легче напомнить ему о его собственных недостатках.
– Ты говорил, что хотел всего лишь увидеть, как «Книга теней» будет уничтожена, – с упреком произнесла она. – Ты сказал, что, если мне удастся убедить Ренара отдать эту зловещую книгу, ты позволишь им с Габриэль уйти. И я, как дура, тебе поверила. Но ты продолжал преследовать мою семью еще очень долго после той ночи. Ты же получил «Книгу теней», почему ты не мог просто избавиться от нее и оставить нас в покое?
– Потому что я так и не смог уничтожить проклятую книгу. – Он еще сильнее покраснел и с неохотой сознался: – Она… она исчезла.
– Что?!
– Во время пожара кто-то украл книгу.
– Ты хочешь сказать, что страшная книга все еще у кого-то в руках и может быть использована в черной магии?
Симон обреченно кивнул.
– Вот замечательно! – Мири воздела руки и с раздражением прошлась по сараю, не обратив внимания на игривую попытку Вилоу ущипнуть ее. – Прекрасная работа, Симон. Ты расправляешься с моими невиновными родственниками, преследуя их по всему миру, и в то же время допускаешь, чтобы величайшее из зол ускользнуло от тебя. Так вот почему ты перевернул весь остров. Ты думал, что книга все еще у кого-то из нас.
Симон вышел за ней из стойла и смиренно сложил руки на груди.
– Возможно, книга все еще у кого-то из вас.
– И конечно, ты думаешь на Ренара. Могу точно сказать, что у него ее нет.
– Ты и прежде верила, что она не у него, – спокойно ответил Симон, но, когда Мири взглянула на него, вытянул руку. – Успокойся. Я пришел сюда не для того, чтобы ворошить прошлое и спорить с тобой.
– Тогда хотелось бы услышать, зачем ты здесь.
– Теперь сам не знаю. – Он состроил гримасу, взгляд его застыл на ней, и лицо смягчилось. – Возможно, отчасти потому, что, услышав о твоем возвращении на остров Фэр, я… я просто захотел увидеть тебя и чтобы узнать, как ты живешь.
– Как видишь, я в порядке, – огрызнулась Мири. – Какова же другая причина?
Симон подошел к Элли и запустил пальцы в гриву лошади. Наконец он заговорил так, будто выдавливал слова из себя:
– Мне… мне нужна твоя помощь.
Мири уставилась на него, слишком потрясенная, чтобы произнести хоть слово. Наконец она издевательски рассмеялась:
– Ты совершенно непостижим, Симон Аристид. Однажды я тебе доверилась, даже приняла тебя за друга. Но ты лишь расправился с мужем моей сестры. Ты снова за старое? Здесь я ничем не могу тебе помочь, даже под пытками. С тех пор как я вернулась на остров Фэр, я… я потеряла всякую связь с Арианн и Ренаром. Понятия не имею, где они теперь, а также Габриэль и Реми.
Мири надменно вздернула подбородок, исключая его предположения в том, что она лжет. Симон же точно знал, что она говорит неправду, но предпочел не злить ее.
– Мне не нужен Ренар, – сказал он. – Когда-то я верил, что граф – чудовище, с каким я прежде не встречался, но теперь думаю иначе. До недавнего времени я представления не имел, что такое истинное зло. Теперь у меня гораздо более могущественный враг, слишком искусный, чтобы одолеть его в одиночку.
– Тогда почему ты пришел ко мне? Почему бы не обратиться к твоему патрону, королю? Вы с ним когда-то были единодушны в стремлении избавить Францию от колдовства, не так ли?
– К сожалению, король потерял всякий интерес к нашей кампании и увлекся другими идеями. Он оказался бесхарактерным и безвольным человеком, который настолько ослабил Францию, что едва способен удержаться на троне и противостоять растущей силе собственных вельмож.
– А… а что же твои друзья, охотники на ведьм?
– Не собирал миссии уже давно, с самого рейда против острова Фэр. Мои люди совершенно вышли из-под контроля, стали разбойничать и поджигать. Я пережил разочарование, усомнился в целесообразности своих действий, вообразил, что способен управлять этими закаленными в боях людьми, когда сам был так молод. – Губы Симона искривились от отвращения к самому себе. – Каким самонадеянным юнцом я был, безнадежно самоуверенным.
Мири подозрительно посмотрела на него. Да, он действительно был самонадеянным, упрямым, несгибаемым. Ей казалось, что он не способен признавать свои ошибки.
– А что же теперь, Симон? – спросила она.
Он провел рукой по своим спутанным мокрым волосам и хрипло засмеялся.
– Теперь я ни в чем не уверен. Я всего лишь устал… и одинок.
Ему не стоило говорить ей это. Она сама видела в его глазах усталость, чувствовала, как одиночество темным приливом переполняет его, угрожая утопить и ее. Ей пришлось обхватить себя руками, чтобы снова успокоиться.
– Так что же тебе надо от меня?
– Знаю, что не имею права ждать от тебя помощи. Все, что я прошу, – это выслушать меня. Если ты не поверишь всему, что я расскажу, то, клянусь, я оставлю тебя в покое, и ты меня никогда больше не увидишь.
Он сделал шаг к ней, она напряглась всем телом, он остановился и только протянул руку.
– Стало быть, по рукам?
Мири смотрела на эти сильные пальцы, чувствуя себя более беззащитной, чем когда-либо. Учитывая их отношения за многие годы, она должна быть совершенной идиоткой, если согласится на его предложение. Но проблема была в том, что Симон ничего не требовал. Он просил, и гораздо смиреннее, чем она могла себе представить. Вся его просьба была в том, чтобы она его послушала. Казалось совершенно неразумным отказать ему.
Но мысленно она услышала недовольный голос Габриэль:
«Ты совсем потеряла голову, Мири? После всего, что этот человек сделал тебе, ты еще боишься поступить с ним необдуманно. Клянусь, ты снова даешь ему шанс провести себя».
Перед ней действительно мог стоять сам дьявол. Мири посмотрела на Симона, но не смогла прочитать на его лице никаких ответов, взгляд его темных глаз был невыносим. Несмотря на то, что она проигнорировала его протянутую руку и прошла мимо, она тихо произнесла:
– Ладно. Возвращайся в дом как можно скорее, когда закончишь с лошадью.
– Благодарю тебя, – с облегчением произнес Симон, но усомнился, что Мири его слышала, выбегая из сарая и дождливую темноту.
Давая корм Элли, он не переставая думал о девушке. Воспоминание о Мири не менялось в его сознании очень долго. Он помнил ее молоденькой девочкой, едва превратившейся в прелестную девушку, нежную и таинственную, с безмятежными чертами лица, такую эфемерную, что, казалось, она была сделана не из того материала, что остальное человечество. Скорее она была из воздуха, света и духа.
Она больше не была той девушкой, и формы ее тела, выступавшие из-под мокрого платья, принадлежали зрелой женщине. Лицо ее похудело, стало бледнее, чем он помнил. Открытость, удивление, которые прежде были в ее глазах, теперь погасли, и под глазами легли тени. За это в ответе был он. Его следовало бы проклясть только за то, что он сделал этому нежному, доверчивому сердцу.
Когда Элли окунула морду в кормушку, Симон потер ее между глазами костяшками пальцев – эту ласку она особенно любила.
Снова и снова он предавал доверие Мири, использовал ее ради стремления очистить мир от ведьм. Невыносимо было то, что он мог бы снова начать охотиться на нее. Если бы в нем было хотя бы немного порядочности, он бы просто дождался окончания грозы, сел на Элли и уехал, найдя какой-нибудь другой способ уничтожить Серебряную розу, и оставил бы Мири в покое.
Но Симон вздохнул, зная, что он этого не сделает, потому что был насквозь мерзавцем, как считала Мири Шене.
ГЛАВА 3
Симон выскочил под проливной дождь с седельным вьюком через плечо. Добежав до двери дома, он снова промок до костей и ударил кулаком в грубую деревянную дверь, поцарапав себе руку. К его удивлению, дверь свободно поддалась и со скрипом распахнулась. Он быстро вошел и захлопнул ее. Убрав с лица мокрые волосы, Симон увидел, почему дверь открылась так легко: на ней не было ни замка, ни засова. Вообще-то не его это дело, но он встревожился, что женщина по-прежнему слишком доверчива.
Хижина сильно отличалась от Бель-Хейвен, где Мири жила прежде, с его прекрасными гобеленами и многочисленными спальнями. Жилая часть ее лесного дома состояла из одной большой комнаты с лестницей-стремянкой, ведущей на чердак, где едва просматривалась простая квадратная кровать. Остальная мебель внизу была тоже незатейлива и состояла из соснового стола, нескольких стульев и табуретов, комода и кипарисового шкафа. Кругом царила атмосфера уютного беспорядка, на спинку стула брошена голубая шаль, на столе лежит содержимое шкатулки для рукоделия, на крючьях в потолочных балках пучки сушеных трав, в клетке, выстланной сеном, – кролики, возможно сироты, которых Мири спасла.
Ставни на окнах были закрыты, предохраняя дом от ветра и дождя. Мягкое пламя горевших в очаге дров и свечей делало комнату похожей на теплый и сухой рай. Или это тепло исходило от женщины, которая сушила полосы у камина?
Мири сняла мокрое платье и нижние юбки, развесив их на веревке, натянутой от камина к стене. На ней была рубашка, и контуры ее тела просвечивали на фоне каминного огня. Симон без труда смог разглядеть грудь, нежный овал бедер, стройные ноги, и у него перехватило дыхание.
Когда он вошел, Мири замерла, гребень застрял в волосах. Возможно, она не ждала его из сарая так рано. Симон вытер ноги. Он столько раз вламывался в двери, врывался в дома так часто, что сбился со счета, но никогда прежде не чувствовал себя так неловко.
– Э… извини. Я пытался стучать. Мне выйти, пока ты… ты…
Мири вынула гребень из волос и зажала его в руке.
– Перестань, это глупо. Ты и так промок насквозь, только сними сапоги, они грязные.
Симон кивнул. Пытаясь не смотреть на нее, он положил седельный вьюк на пол. Израненный, усталый, промокший до костей, он все же с удивлением почувствовал, как по телу разлился сладкий огонь. Как долго он не испытывал подобных чувств, не связанных напрямую с выживанием. Его тело, однако, заявило о другом: волна страстного желания пронзила его внезапно, словно молния.
Мири насторожилась, точно лань, почувствовавшая пристальный взгляд голодного волка. Она потянулась за шалью на спинке стула и закуталась в ее просторные складки, завязав ее на груди. Движения ее были неспешными и совершенно естественными. Она спряталась от его глаз не стыдливо, а как бы захлопнув дверь прямо перед его носом.
Сев на треногий табурет, Симон начал стаскивать с себя сапоги. Это оказалось делом нелегким, потому что разбухшая от сырости кожа сапог была скользкой и грязной. Но это дало ему время справиться со своим телом. Отношения у них с Мири были сложными и без дополнительных проблем.
Аккуратно поставив сапоги возле двери, Симон вытер руки о штаны, которые и без того были грязными после падения. Он неуверенно шагнул к очагу, чувствуя себя бродячим псом, крадущимся к костру, не уверенным что его не прогонят.
Мири молча подала ему льняное полотенце и ушла в противоположный угол комнаты, чтобы закончить расчесывать волосы. Симон обрадовался, что камин остался в полном распоряжении его и кота. Некромант свернулся на коврике у очага, лениво рассматривая его краешками глаз.
Мужчина протянул руки к приветливому огню, над которым висел маленький котелок с каким-то варевом, издававшим приятный острый аромат. Стоя спиной к Мири, Симон, прежде всего, вытер лицо, убрав повязку с подбитого глаза.
Повязка намокла от дождя, но Симон снимал ее редко, и только когда был один, всегда помня, как сильно он изуродован. Вытерев лицо, он вернул повязку на место, поморщившись от неприятного прикосновения мокрой кожи к лицу. Пытаясь распутать шнуры камзола, он сказал:
– Тебе надо повесить на дверь какой-то замок или задвижку.
– Зачем? – Мири сжала губы, с трудом пытаясь расчесать спутанные волосы. – Именно поэтому я живу и такой глуши. Я доверяю четвероногим соседям.
– К сожалению, твой адрес известен и тем, кто ходит на двух ногах. Если ты хочешь жить в окружении животных, то хотя бы заведи себе тех, кто может пригодиться. Свора больших свирепых мастифов будет служить тебе гораздо лучшей защитой, чем кролики или этот старый тощий кот.
Несмотря на неуважительные слова, Симону захотелось погладить лоснящуюся мягкую шерстку Некроманта. Он наклонился, чтобы приласкать спящего кота. Мгновенно из спящей киски Некромант превратился в яростно шипящее чудовище. Отпрыгнув, он больно оцарапал мизинец Симона на той руке, где уже имелась отметина ведьмы, пытавшейся убить его две ночи назад.
Выругавшись, Симон отпрянул, а Некромант скрылся наверху в темноте чердака.
– Проклятие! – пробормотал Симон, сунув раненый палец в рот. – Хорошо, что он не та ведьма, что размахивала ножом.
На губах Мири появилась едва заметная улыбка, но она быстро исчезла.
– Да, тебе повезло. Именно этот старый тощий кот заманил тебя прямо в мою ловушку.
– Не особенно крепкая ловушка. Если ты собираешься защищаться силками, то могу научить, как сделать их получше. Простая петля могла бы подвесить меня за ногу вниз головой, сделав гораздо более беспомощным. Или можно сделать железный капкан с острыми зубами, способными раздробить кость.
– Такая ловушка была бы очень опасной. А если бы вместо тебя попалась какая-нибудь лисица или бедный кролик! Я не люблю обижать беззащитных животных.
– Хочешь верь, хочешь не верь, но я тоже.
Она откровенно не поверила. Отвернувшись, Мири продолжила расчесываться. Скрыв усталый вздох, Симон с трудом снял камзол и повесил его на веревку, где висели вещи Мири. На стене он заметил картину, почти скрытую за вещами на веревке.
Симон отодвинул платье Мири в сторону, чтобы лучше разглядеть, и его лицо смягчилось, когда он ее узнал.
В позолоченной раме было изображение единорога, пробирающегося сквозь лесную чащу: превосходно выполненное животное, и детально выписанные деревья, и призрачная аура единорога. Чем больше смотришь на него, тем больше возникает сомнений, где кончается магия и начинается реальность.
Габриэль написала эту картину специально для Мири. Когда Симон видел ее в последний раз, она была незакончена, и казалось, такой и останется. Но это была величайшая драгоценность Мири, потому что в детстве она свято верила в существование единорогов.
Помимо воли Симон улыбнулся этому горько-сладкому воспоминанию. Он был невероятно рад, что Габриэль все-таки закончила картину и она до сих пор хранится у Мири. Долгими ночами он не засыпал, когда осознал, что его действия стоили Мири поместья Бель-Хейвен, и обрадовался, что у нее все еще хранится маленькая часть дома детства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41