Мол, я пытался, а он все равно за свое. А внутри шевелилась подленькая мыслишка: ага, отговорю, его за базар опустят, и во всем я виноват окажусь! Оттого и самолюбие взыграло, чтоб трусость свою оправдать, честней было бы остаться в цеху, ан нет, культурка не позволяет, надо бы вид сделать, что стараешься, а уж потом – спокойно умыть ручки. И Шанк хорош – свидетель ему потребовался! Вертухаи к нему не сунутся, это ж ясно, особенно в отстойник. И помощник, чтоб поднять рещетку, ему не нужен – подзовет свальщиков. Не, он боится, небось, что вдали от посторонних глаз очко сыграет, а так – на рисовке проскочит. Вопрос только, зачем Майкл потащился за ним.
Отстойники располагались между цехами и теплицами, на открытом пространстве. Вряд ли из-за зловония – никому тут не было дела до оскорбленного обоняния каторжников. Скорей уж важным казалось, что местность относительно сухая, и в отстойниках не заведется плесень. Товар здесь берегли, да. Товар можно продать. В отличие от арестантов, которые сами прибывают, за бесплатно, да еще и по собственному желанию. А что, не так? Разве кто-то их заставлял воровать?
– Этот, – решил Шанк.
На взгляд Майкла, выбранная яма ничем не отличалась от двух сотен других. Помог Шанку поднять рещетку. Каша из дохлых и живых червей на поверхности тут же закипела, снизу всплыли не успевшие пропитаться и отяжелеть грибы.
– Холодно, – поежился Шанк.
Очень аккуратно снял штаны, медленно скрутил в жгут. Одним концом обвязал шею.
– А ты не пробовал на штанах повеситься?
Шанк испуганно посмотрел на Майкла:
– Ты что?! Хочешь, чтоб я с голой жопой болтался?!
– А так ты одетый будешь, что ли? И тебе не все равно, с голой или нет? Ты ж помрешь. А в морге тебя все равно разденут.
– Не-е, Майк, так нельзя. В отстойник можно хоть вообще без ничего, а вешаться – только в штанах. – Помолчал. – Вообще-то я думал. На штанах неудобно, долго помирать. Они слишком толстые. И не рвутся, а порезать нечем, заточку я Роберту проиграл. Эх…
Он присел на обросший солевыми кристаллами бортик. Ногой отогнал плавучий мусор подальше, брезгливо стряхнул с пальцев гнездо живых червей.
– Шанк!
Бригадир обернулся.
– Прощай. .
– Прошай. Майк. Майк!
– Что?
– Как ты думаешь, – он глазами показал на небо, – там что-нибудь есть?
– Ну как тебе сказать… Я там почти что побывал в свое время. Видал у меня шрамы на плече? Ну, вот.
– И… как оно там все?
Майкл замялся, потом решил: Шанку правда не нужна. Ему нужна очень комфортная сказка. Неважно, верит ли в нее Майкл. Главное, чтоб Шанк ушел счастливым.
– Красиво, – вздохнул Майкл.
– По-настоящему? Нет, Майк, ты не врешь?
– Слушай, если б там было хреново, думаешь, за все это время никто б не нашел способа вернуться, а?
Шанк засмеялся.
– Ты прав. Ну ладно, полез я.
Почти беззвучно он скользнул в жижу, придерживаясь за бортик. Нащупал ногой край придонной корзины, на которой грибы подавали в сушилку. Осторожно передвигаясь, добрался до рещетки.
– Придержи ее, – попросил Шанк, – я где-нибудь в середине прилеплюсь.
Майкл обошел яму, всем весом повис на рещетке с наружной стороны. Шанк доплыл до центра, легко порвал нитяную сетку – она придерживала грибы, и на силу человеческих пальцев рассчитана не была – завязал на перекладине свободный конец жгута из собственных штанов. Вздрогнул и захихикал:
– Грибы плавают, яйца щекочут. – Замер. – Майк, ты не держишь на меня зла?
– За что?!
– Ну, я в первый день остричь тебя сказал…
– Забудь.
– Нет, ты скажи.
Майкл понял:
– Шанк, иди с миром. Что бы там раньше ни случалось – я тебя прощаю.
Бригадиру полегчало.
– Увидимся, в самом-то деле. Ведь все там будем, – сказал он.
– Угу. До встречи. Не скучай там.
Шанк зачем-то глубоко вдохнул и с головой ушел под воду. Рещетка не шелохнулась. Шанк вынырнул; в курчавых волосах запутались черви и мелкие грибы.
– Майк, толкни ее! Застряла, падла.
– Извини, Шанк – обходись сам. Ты хочешь умереть, но я тебе не помощник.
– Сукин ты сын, я ж к тебе во сне приходить стану, навоешься еще…
– Не колышет.
Рассердившийся Шанк ухватился за рещетку и с силой рванул ее на себя. Переплетение железных прутьев с грохотом вышло из пазов и плюхнулось в отстойник. Еще миг – и Майкл услышал, как лязгнули подводные защелки. Инстинктивно Майкл дернулся отжать их, но вспомнил, что в одиночку этого не сделаешь – между замками расстояние десять футов, никаких рук не хватит, чтоб открыть сразу оба. А иначе пока один отпираешь, второй автоматически закрывается.
Тут же снизу в прутья ударилась голова Шанка с вытаращенными глазами. Он стукался макушкой, вертелся, вспенивая мутную жижу, пытаясь ртом или носом дотянуться до воздуха – но рещетка не пускала.
Майкл зажмурился, почувствовал, как съежился желудок. Стук по рещетке участился, она дрожала. А под ней в судорогах ужаса бился Шанк. Он метался по кругу на своих штанах, как на поводке, рвался к бортам, где находились замки рещетки.
Несколько минут, уговаривал себя Майкл. В конце концов, хуже, чем здесь, Шанку нигде не придется. Через несколько минут он уже будет там, где освободится от всего.
Сквозь рваную сетку просунулись руки, покрытые вонючей грибной слизью. Пальцы дергали намокший узел на рещетке, привязывавший шею и мешавший Шанку доплыть до замка. Ничего не выходило.
Майкл стиснул зубы, сжал кулаки. От ужаса он не мог вдохнуть. Внутренности кувыркались и барабанили в брюшину, как будто от переживаемого страха глисты свихнулись и пытались сбежать наружу. Казалось, это он сейчас там – рвется из последних сил, лишь бы не загружать в легкие вонючую жижу.
Поверхность окрасилась розовым. Сумасшедший удар головой в рещетку. Майкл чуть не заорал. Захотелось причинить себе реальную боль, чтоб видеть собственную кровь, чтоб отвлечься от понимания: совсем рядом-знакомая душа выталкивается прочь из тела. Выкидывается, как задолжавший квартиросъемщик, без предупреждения и подготовки, выбрасывается на улицу в чем была – босая и нагая.
Мелкие волны разгладились. Если б не непривычно красный цвет жидкости и тряпичный узел посреди рещетки, отстойник казался бы обычным. Даже огромная темная масса внутри него не угадывалась. Шанк ушел.
…Майкл сидел на койке, поджав под себя скрещенные ноги. За стеной нагло храпел Киска, унаследовавший пространство и все имущество бригадира. Хотя какое там имущество – Шанк все спустил Роберту. И шмотье, и карфы, и травку, и даже жизнь со смертью. Остался только лишний комплект казенного белья да добавочная порция в столовой, которой ни с кем делиться не надо: и бригадира нет, чтобы отобрать, да и побрезгуют принимать еду из рыбкиных рук. Хорошего человека не стало, а лучше от этого только всякой мерзости. Был бы Шанк, заставил бы Киску лечь под койкой, чтоб храпом не мешал.
Эх, Шанк… Накануне ночью все удивлялись: что нашло на бригадира, всему продолу спать не дает? А Шанк отрывался напоследок. Эту ночь он спит где-то в другом мире. Если этот другой, посмертный мир существует.
Под утро ему приснилась Людмила. Майкл распахнул дверь в свой кабинет на Сигме-Таурус и чуть не упал: вместо пола был отстойник. Откуда-то Майкл знал, что тут только что утонул Шанк. Вдруг мертвец начал всплывать. Майкл пытался убежать, но ноги не слушались. А потом он увидел волосы. Именно волосы. Не кучерявую поросль, украшавшую макушку бригадира, а длинные русые пряди. Майкл не разобрал лица – но твердо знал, что из глубины поднимается тело погибшей Людмилы.
* * *
– Проф, а здесь камеры прослушивают?
Сосед глянул на Майкла, как на умственно отсталого.
– Нет, я понимаю, в колонии, из которой сделать ноги просто нереально, постоянное прослушивание – как собаке боковой карман… А все-таки?
Профессор молчал. Майкл сообразил: ну правильно, если прослушка есть, так лучше объясняться жестами или мимикой. Тут профессор заговорил. Майклу показалось, что голос у него стал хриплым.
– Насколько мне известно, жилые помещения не сканируются. Только шлюз. Видишь ли, это слишком дорого. И, как ты правильно отметил, нерентабельно. Мелкие интрижки каторжников администрацию интересуют мало, для погашения бунтов в зародыше выгоднее пользоваться услугами доносчиков. А бежать отсюда некуда.
– Да, – оживился Майкл. – Значит, только стукачи. Если я, к примеру, сейчас скажу, – он понизил голос, – что собираюсь рвать когти отсюда, то этот разговор останется между нами?
– Безусловно. Разумеется, если предположить, что в соседних камерах нет доносчиков с острым слухом. Но я полагаю, что не нужно лишний раз травить душу мечтами о несбыточном. О побеге лучше забыть.
– Почему? Почему о несбыточном? Ну да, конечно, теоретически дальше тауна не удрать. Верней, дальше планеты. А если пираты?
– Ты имеешь в виду контрабандистов? Они сюда не заходят. – Помолчал. – Я узнавал. Когда… Словом, в самом начале. Увы, в местную гавань заплывает исключительно тюремный транспорт. Для контрабандистов здесь нет рынка сбыта. Конечно, они могли бы заинтересоваться, м-м, наркотиками, но это тоже невыгодно.
– Я о другом. У меня есть знакомые пираты. Они же могут сесть где угодно. А уж как отсюда выбраться, я придумаю. Мне самое главное – подать весточку.
– Не думаю, что кто-нибудь сможет тебе помочь.
– А Роберт из Верхней Палаты? В Верхней Палате же разрещена переписка?
Профессор молчал. Осторожно гладил шею, и Майклу показалось, что с соседом неладно. Он странно двигался, странно говорил.
– Роберт вменяемый человек, я уже говорил. Но я бы не советовал откровенничать с ним. Здесь нельзя быть откровенным ни с кем из тех, кто надеется выйти наружу. А Роберт надеется.
– Да я придумал, как сделать. Скажу, что мне надо отправить письмо приятелю, сообщить, где я, типа чтоб денег на счет перевел. Приятель чист. Абсолютно. Это начальник таможни на Ста Харях.
– А дальше ты надеешься на сообразительность этого человека? Или он тебе чем-то обязан?
– Там видно будет. – Майкл не знал, на что надеется. Конечно, на сообразительность. Хотя никакой гарантии, что Сэм вспомнит те посиделки в баре «Русские ушли». И даже если вспомнит, то сочтет нужным принять участие. Никаких гарантий. Увы, кто бы и чем бы ни был обязан Майклу в прошлой жизни – все осталось именно там, в прошлой жизни.
– Попробуй.
Отсюда надо бежать. Отсюда просто надо бежать, твердил он себе как мантру. Отсюда давно пора было бежать. Да, конечно, его ждут безрадостные перспективы в случае поимки. Майкл плохо представлял себя изнасилованным дежурной сменой, но полагал, что ему вряд ли понравится член в заднице. Но подохнуть здесь еще хуже. Лучше утопиться, как Шанк. Майкла передернуло: понял, что по доброй воле, что б ему там ни грозило, в отстойник не полезет. Лучше… Нет, он не знал, что лучше. Сунуть голову в измельчитель? Улечься на плиту в сушилке? Дерьмо, здесь даже с собой по-человечески не покончишь. К черту. Если думать не о побеге, а о том, как поудобней покончить с собой в случае неудачи, то лучше и не начинать.
– Проф, а если честно, были удачные случаи? – спросил он за завтраком, пользуясь тем, что ближайшие соседи разместились за три стола от них.
– Были, конечно, – признался профессор. – Иначе я сам не вынашивал бы в свое время мысль о побеге. Мне известно о девяти случаях. Восемь из них сопровождались мятежами. Мятеж – самое удобное время. Я не знаю, удалось ли этим людям выбраться с планеты. Может быть, они умерли от голода где-нибудь в горах. Но в колонию их не вернули. И еще один случай, который меня и вдохновил, поскольку поднять мятеж я не в состоянии, – это было бегство именно с планеты. К сожалению, мне неизвестны подробности.
– Жаль… – протянул Майкл. – Но у меня есть свой план. Если получится – рискнете убежать со мной?
Профессор долго молчал, жевал губами.
– Извини, Майк, нет. Дело не в том, что я не верю в твою удачу, хотя я в нее действительно не верю. И не в том, что я вряд ли переживу пытки в случае поимки.
И даже не в том, что я на что-то надеюсь, – я уже давно ни на что не надеюсь. Мне некуда бежать, Майк. И это та причина, которая заставила меня отказаться от побега в свое время.
Язык чесался расспросить старика, что там произошло… но Майкл и сам понимал: наверняка личное несчастье. Трудно предположить, что профессор отказался от своей идеи из-за гипотетической возлюбленной, внезапно выскочившей замуж за другого. Какие возлюбленные – в его-то годы! Но могло оказаться, что у него погибли дети… или родители… или даже верная собака.
– Смерть Шанка многому тебя научила, – отметил профессор. – Ты не пытаешься меня уговорить.
– Пожалуй, – согласился Майкл. С того дня минул месяц, и он вспоминал поступок бригадира без дрожи. – Я понял, что действовал не для него, а для себя.
– Вот именно. Я мог бы тебе сказать это, но подумал, что будет лучше, если ты почувствуешь это сам. Тебя толкал на увещевания пещерный страх когда-нибудь умереть. Люди слишком легко представляют себя на месте мертвеца. Смерть – это то, что напоминает нам о нашей подлинной слабости.
– Поэтому я сделал то, что должен был сделать для вас: предложил бежать вместе. Вы отказались. Не буду уламывать вас для себя.
Профессор улыбнулся:
– Да. Не надо. Лучше я прикрою твой побег здесь. Этого будет вполне достаточно, чтобы свести мои личные счеты с Железным Кутюрье.
– Хотите, чтобы я явился к нему и призвал к ответу? – Майкл не удержался от иронии.
– Отнюдь. – Профессор усмехнулся, и так, что Майклу стало не по себе. – Думаю, ему для инфаркта хватит известия, что ты бежал.
Майкл насторожился. Он никому не говорил, за что на самом деле угодил на каторгу. И даже не сознавался, что он – сын их общего мучителя. Но сейчас ему показалось, что профессору известно много больше, чем Майкл может предположить. Опять интуиция шалит? Она помалкивала год – с тех пор, как Майкл удрал со Ста Харь.
– Хотя… – сказал профессор. – Как тебя зовут? Майкл Гэбриэл или Гэбриэл Майкл?
– Первое.
– Уверен?
Майкл подавился растерянным смешком: – Ну да, я свои документы тыщу раз видел…
– Хорошо, – удовлетворенно кивнул профессор. – Очень хорошо. Мне нравится твое предложение призвать Железного Кутюрье к ответу. Я подумаю, как это сделать.
Майкл не стал расспрашивать. «В сущности, – думал он, – я ничего не знаю о человеке, с которым пятую неделю живу в одной камере». Майкл старался не сходиться близко с временными соседями. У него не было и не могло быть общих интересов с остальными каторжниками. За год он запомнил имена товарищей по несчастью, но не более того. Стену отчуждения разбил Шанк. Хотя даже без «репетиции» нормального общения Майкл все равно почувствовал бы симпатию к профессору. Как ни крути, человек его круга.
О прошлом соседа Майкл почти не слышал. Профессор охотно делился воспоминаниями, связанными с первыми месяцами на каторге, но всего один раз, и то вскользь, заикнулся о том, чем занимался на воле. «Все мы – отрыжка империи Железного Кутюрье». Теперь получается, что у профессора личные счеты. И звучала за этими словами обида вовсе не на лишение свободы. Нет, тут крылось куда больше.
На барщине профессор обронил будто невзначай:
– Если не передумал говорить с Робертом – у Верхней Палаты тоже есть рабочая повинность. Конечно, не грибы. Их офис в упаковочном. Зайдешь за конвейер, там дверка, незаметная. Спросишь Роберта, скажешь, что нашел оброненный им в столовой платок.
– И где я его возьму, этот платок?
– Это пароль. Для охраны, чтоб не вмешивалась. Роберт знает, выйдет с тобой поговорить к отстойникам.
– Ага, – пробормотал Майкл. Тут до него дошло, как это Шанк ухитрился преодолеть все преграды на пути к Верхней Палате. – Шанку вы подсказали?
– Естественно.
У маленькой дверцы за конвейером скучал вертухай.
– Куда? – он даже не глядел на Майкла.
– К Роберту. Он платок потерял в столовой, а я нашел.
– Жди.
На секунду в открытой двери мелькнули блестящие столы, за которыми в удобных креслах сидели люди в белых халатах. Компьютеры, линкеры – у Майкла скулы свело от зависти. Но вертухай быстро прихлопнул врата в рай. Майкл на всякий случай отошел на два шага, состроил равнодушную маску.
Роберт оказался плотным, с серым лицом мужиком чуть старше среднего возраста. Сделав знак Майклу, юркнул в неприметный проход и через двадцать секунд вывел к отстойникам. Выход располагался у дальней стены, куда почти не доносилась вонь. Роберт достал сигареты, предложил Майклу.
– Не курю.
– Была бы честь предложена, – голос у Роберта тоже был серым. – Излагай.
– Мне нужно связаться с человеком на воле…
– Нет.
– Почему?
– Жить охота.
Роберт смотрел в лицо Майклу и смеялся. Откровенно.
– Я знаю, что вам за сношения с внешним миром ни хрена не бывает.
– Да. Я, к примеру, могу писать кому угодно и что угодно. Могу даже преступные сговоры в письмах обсуждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38