— Господи! И в моей комнате… — Дэнни запнулся. Только сейчас до него дошло, что на кровати, на которой он спит, может быть… во всяком случае, в его комнате какой-то год назад лежал трупик девочки и…
— Эй, Дэнни! — Абинери вымученно улыбнулся. — Твоя комната ведь вторая от лестницы?
— Да. Ну и что с того?
— Девчонки Тревора спали всегда в одной комнате, вот что! В первой от лестницы. А Рори Тревор занимал комнату на первом этаже. Ту, которую твоя мать называет комнатой для гостей. Раньше там ночевал Рори.
— А в моей комнате?
— Твоя комната была пустой, ну… не пустой, но там никто не жил. В общем-то я точно не знаю. Главное — убили девочек не в твоей комнате.
— И что с ним сделали?
— А что с ним сделают? — Сид криво улыбнулся. — Он повесился через неделю в одиночной камере!
— Не может быть! — произнес Дэнни, хотя в душе знал, что это наиболее вероятный исход после того, что было совершено.
— Дэнни! Ведь это случилось больше года назад!
Дэнни лишь кивнул и зашагал прочь. Дома был и Джонни. Наверное, пришел подкрепиться. Он целыми днями где-то пропадал; впрочем, Дэнни это устраивало. Мать была чем-то недовольна и резко сказала сыну:
— Если будешь обедать, то пойди вымой руки.
Как видно, минули те скоротечные денечки, когда, осчастливленная переездом, она была очень снисходительна к домашним. Теперь она все чаще и чаще была недовольна чем-нибудь или кем-нибудь. Словом, превращалась в прежнюю маму. Вчера, например, поздно вечером, лежа в постели в своей комнате, Дэнни слышал, как родители ругались на кухне. Они старались, чтобы дети их не слышали, но это у них плохо получалось. Все это было дело обычное, но после месячного затишья привыкать заново было трудно. Поэтому на беспричинные, резкие замечания матери приходилось отвечать молчанием, чтобы не оказаться в еще худшей ситуации. Моя с мылом руки, Дэнни подумал: что, интересно, чувствует мама, ложась вечером спать в спальне, где когда-то нашли мертвой другую женщину? Ведь она наверняка знала про убийство. Они с Сидом не коснулись этой темы, но Дэнни был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что его родители не могли не знать про убийство, покупая дом. Тем более мать так радовалась дешевизне сделки! Дом потому и был дешевым, что в нем произошло кошмарное преступление, после чего нельзя было ожидать наплыва клиентов. Да, Дэнни был убежден: родители знали все. Но, естественно, ему и Джонни об этом говорить не собирались.
В ту ночь Дэнни долго не мог заснуть, непрестанно ворочался с боку на бок, и ему изредка мерещилось, как дверь его комнаты открывается, впуская подростка с пустыми глазницами на белом, как луна, лице и с ружьем наперевес. Несколько сильных порывов ветра заставили дом заскрипеть, что тут же превратилось в стоны убиваемых девочек. Дэнни лежал с закрытыми глазами, считал до тысячи, потом в обратном порядке, множество раз сбивался, если стоны казались особенно отчетливыми, и заснул, лишь когда восточная часть неба начала понемногу светлеть. Впрочем, на следующий день (такой же солнечный и душный) Дэнни почувствовал себя намного лучше. Вчерашние мрачные мысли словно покрылись полупрозрачным налетом времени и в размытых, неясных очертаниях казались не такими пугающими.
Мать оказалась с утра в хорошем расположении духа, Джонни уже смылся (Дэнни проснулся поздновато), чуть позже позвонил Сид, предложив совершить вылазку на загородную свалку (где, кстати, Дэнни еще не бывал), все это еще больше отдалило вчерашнюю беседу в Грин-парке, вытеснив ее из сознания мальчика. Дэнни был еще ребенок, пусть и впечатлительный. Принимая все слишком близко к сердцу, он в то же время очень быстро забывал неприятное. Настроение сменялось быстрее дыхания, что было своеобразной самозащитой. Еще через неделю Дэнни, поглощенный предстоящей встречей с новой школой, основательно забыл свое первое впечатление от слов Сила про убийство. Спустя некоторое время он уже не видел в этом ничего серьезного и считал это историей хотя и неприятной, но вполне терпимой. Вопросом, ошибается он или нет, Дэнни не задавался.
Как-то раз он поинтересовался у Джонни, знает ли он что-нибудь о прежних хозяевах. Брат был в хорошем расположении духа; вчера у него был день рождения, и, хотя впервые за много лет его не отмечали как полагается (с друзьями и праздничным столом), Джонни все-таки надарили подарков. Дэнни тоже наскреб из своих запасов на любимые конфеты брата. Из Манчестера позвонила тетя Берта, папина старшая сестра, и поздравила его. Позже он получил в посылке пару футболок и синие джинсы. Джонни Шилдс оттаивал, пожалуй, лишь на собственный день рождения, ну еще на День всех святых и Рождество. Дэнни не раз говорил сам себе, что не надо дарить скверному братцу ничего, но приходил определенный день, и сердце мальчика отходило. Многочисленные обиды и несправедливости со стороны Джонни уходили на задворки памяти. Позже, конечно, Дэнни жалел о минутной слабости и опять давал себе зарок. Через год все повторялось. На свое двенадцатилетие Джонни получать подарки было еще приятнее, чем всегда. Друзей пока не было. Родня (те, что любили его и выказывали любовь как надо, исправно дарили подарки чуть ли не на все праздники) осталась далеко. Поэтому внимание со стороны родителей и младшего брата Джонни оценил вдвойне. На следующее утро после дня рождения кратковременная любовь (которая позже непременно умрет) еще находилась в своей верхней точке. Благодушие Джонни по-прежнему сказывалось на Дэнни Шилдсе — младший брат даже не притронулся к пирогу, приготовленному для именинника, на половину которого он вообще-то имел полное право. Джонни еще вчера вечером оценил этот его великодушный жест. С глазами, горевшими предвкушением пирога, с которым он может разделаться единолично, он поблагодарил Дэнни (тот не мог припомнить, когда подобное случалось в последний раз, если вообще было). А утром предложил ему часть оставшегося. Дэнни (он еле сдержался) отклонил приятную возможность. И это несмотря на его любовь к пирогам, не меньшую, чем у брата. В душе он расцвел от внимания Джонни. Временами Дэнни был готов убить старшего брата, такая находила злость. Но в то утро он все-таки решил, что на самом деле любит Джонни и на многое пошел бы ради него. У Дэнни мелькнула идея: а что, если Джонни исправится (умом он понимал, что этого не произойдет, это просто нереально), перестанет так часто терроризировать его и превратится в такого брата, о котором Дэнни все время мечтал. Дэнни сидел, смотрел, как брат доедает остатки пирога, и у него зрело убеждение, что иногда приятнее отдать другому то, что хотелось бы самому. Именно в этот момент, видя, с каким проворством и едва слышным урчанием Джонни поглощает пирог, Дэнни вспомнил о комнате брата.
Он знал об убийстве уже целых пять дней. О брате он тогда не думал, да и не хотел о нем думать. Он был убежден, что Джонни все равно толстокожий, что ему будет наплевать, пусть хоть в его комнате убили двадцать два человека. Главное — все убрали и прошло время. Теперь же душу Дэнни переполняла любовь, и он нелестно отозвался о самом себе за такие мысли о старшем брате. Ну разве может быть толстокожим подобный гурман? Конечно нет! Дэнни забеспокоился о брате, хотя и не знал, чем именно смог бы ему помочь. Ну ладно, все о'кей. Наверное, он не знает об убийствах в их теперешнем доме. Дэнни решил зайти издалека и спросил как бы невзначай, что ему известно. Джонни, не переставая жевать, с набитым ртом пробубнил:
— Мне до задницы, кто тут жил! Теперь мы тут живем. Он вдруг перестал чавкать, повернул голову, проверяя, нет ли поблизости матери, которая могла бы услышать его неосторожное заявление. Джонни был на голову выше брата и значительно крупнее, но Дэнни казалось, что брат в критической ситуации теряется сильнее, нежели он сам, щупленький Дэнни. Маму тот ужасно боялся, и лишь строптивый характер и вечный поиск приключений и неприятностей на свою голову не позволяли ему быть таким, каким она хотела видеть старшего сына.
— А что такое? — спросил Джонни, ковыряя указательным пальцем правой руки в носу так, как будто рылся в заднем кармане своих штанов.
— Да… ничего особенного, — пробормотал Дэнни. — Просто интересно. Тут ведь, наверное, жили дети, в наших с тобой комнатах.
— Да, — вяло подтвердил брат. Скорее всего, его мало, а точнее, абсолютно не интересовало, что за дети жили здесь и где они сейчас. В мыслях он был далеко отсюда.
— Значит, тебе никто ничего не рассказывал? — осторожно поинтересовался Дэнни.
— Нет! — честно признался Джонни. Потом добавил, погладив круговыми движениями набухший живот: — Классный был пирог! Во нажрался! — Но глаза его говорили, что он готов слопать еще пять таких пирогов — только подавай.
На этом разговор с братом закончился. Уже гораздо позже, когда события обрушили всю свою жуть на голову Дэнни, он вдруг задался одним вопросом, ответ на который придет очень не скоро. Почему с Джонни никто не заговорил на тему убийства? В городах, подобных Оруэллу, трудно ожидать молчания от соседей, да и не только от них. Конечно, Джонни ничего не рассказывал брату насчет своих знакомств и мест препровождения времени. Но неужели он ни с кем совсем не общался? Ведь все, все без исключения, знали о трагедии прошлого лета в их теперешнем доме! И неужели никто до сих пор не сказал Джонни об этом? Сам старший брат вряд ли сумел бы в то утро изобразить правдиво неосведомленность. К тому же какой ему смысл скрывать от Дэнни, что знает о судьбе семьи Тревор? Дэнни решил, что это чистая случайность — ничего не знающий Джонни.
5
Дэнни Шилдс приближался к дому, но мысли его вращались не вокруг новых одноклассников, первого учебного дня и вопросов предстоящей акклиматизации. Он почему-то заново перебирал все события и разговоры, связанные с прошлым их дома. И это его тяготило. Ведь в предыдущие два-три дня он вообще как будто забыл о том, что существовал некогда такой человек, как Алекс Тревор. Дэнни, затаив дыхание, ожидал шестнадцатого сентября. Но вот оно наступило, а голова занята совсем не этим.
Дэнни миновал дом Абинери. К сожалению, Сид будет учиться не с ним, а в параллельном классе. Вчера они ни о чем не договаривались, и он решил идти домой один, а не слоняться по школе в ожидании друга, привлекая к себе ненужное внимание. Дэнни только подзарядился у фонтанчика с водой. Теперь он подходил к дому. Свернув на подъездную дорожку, он остановился и посмотрел на дом. Сейчас он казался мальчику чужим. Даже не верилось, что он живет здесь почти целый месяц. Дэнни внезапно подумал: с домом что-то не так. Не то чтобы что-то плохое — просто есть какое-то почти неуловимое изменение. Только зайдя внутрь, он понял, что изменилось. Дом был пуст, и ему пришлось воспользоваться своим ключом. Мать куда-то уехала. Дэнни прошел через дом в гараж. Как и отцовского «шевроле», маминого «крайслера» тоже не было. И мальчик понял, почему ему показалось, что в доме что-то изменилось. Он просто никогда не оставался дома один! Эта мысль напугала его и рассмешила одновременно. Но смеяться как-то расхотелось. Даже странно! Он ни разу почти за месяц не оставался дома один. Конечно, мама у них не работала, но, насколько он помнил по Гринфилду, дома она не засиживалась. И там, в Массачусетсе, он частенько оставался дома один. Джонни, так тот даже в морозные зимние дни не мог усидеть дома больше двух часов. Конечно, здесь, в Оруэлле, в первую неделю мама была полностью занята хлопотами по новому жилью. Но после она приобрела подруг (вечерами Дэнни уже устал слушать о красивой болонке миссис Динджер и о том, как часто покупает новые платья миссис Томпсон, хотя они и не смотрятся на ней, как та ни старается) и если не часто, то, по крайней мере, не слишком редко уезжала из дому. И все же Дэнни ни разу не попадал домой, когда там никого не было. То Джонни был, то мать успевала вернуться, то сам Дэнни задерживался у Сида до прихода с работы отца. Это было стечение обстоятельств, но создавалось такое впечатление, что этими обстоятельствами кто-то манипулировал, словно опытный, талантливый игрок — картами. Наверняка это только так казалось и быть на самом деле не могло, но все равно было жутко.
Дэнни вслушался в дом. Он был другим. Неудивительно, вот что значит остаться одному. Хоть бы поскорее ввернулся Джонни! После дня рождения мистера Джона Шилдса он очень быстро превратился в прежнего назойливого братца. Вчера вечером он пытался ухватить Дэнни за нос, а утром, как бы в напутствие, с довольным видом шепнул, что сочувствует заднице младшего брата, которая, по его мнению, скоро получит свою порцию горячительных. И все же Дэнни хотелось, чтобы Джонни был дома. В этом случае (несмотря на то, что находиться рядом с братом в отсутствие родителей было опасно) дом стал бы прежним. Все пришло бы в норму. В Гринфилде, даже будучи совсем ребенком, Дэнни никогда не испытывал боязни одиночества. Да, у него было живое воображение, но темноты и пустого дома он не боялся. Теперь же это самое живое воображение как будто приняло иное, более мрачное, направление. Мальчик, поднимаясь по лестнице на второй этаж, вдруг задался вопросом: а если кто-то стоит сзади и смотрит на него? Или, того хуже, очень близко, чуть ли не касаясь его спины, идет за ним?
Дэнни остановился. Лестница отозвалась на это резкое прекращение движения унылым скрипом. Мальчик чуть не закричал. Рубашка прилипла от пота к спине, и это создало иллюзию прикосновения чьей-то теплой влажной руки. Дэнни медленно, очень медленно, повернул голову. Сзади никого не оказалось. Дэнни перевел дыхание, но сердце, никак не отреагировавшее на физическое отсутствие кого-то или чего-то, по-прежнему стучало в узкой груди так, словно хотело вырваться из тела на волю, чтобы убежать из этого дома. В первое мгновение Дэнни решил уйти из дому и погулять где получится, пока кто-нибудь из домашних не вернется. Но потом подумал, какая на улице духота, вспомнил, что Сид, придя из школы, обязательно позвонит ему, чтобы поинтересоваться свежими новостями, и решил, что сам себя перестанет уважать и считать за человека, если вот так, без видимой причины, сбежит, как последний трус. Дэнни двинулся дальше. Лестница снова заскрипела. Мальчик не обернулся, он попытался мысленно представить себя в доме в Гринфилде. Поднявшись в коридор на втором этаже, Дэнни приостановился. Что, если Сид уже дома? В таком случае все проблемы будут решены. Он попросит друга поскорее прийти, нет, лучше он сам пойдет к Сиду. И не придется торчать в этой оглушающей нервы, лишающей последних сил тишине. Он бросил взгляд на лестницу. Интересно, раньше она скрипела так же сильно? Дэнни не помнил. Когда все находятся дома, невозможно заметить такие мелочи, превращающиеся в кое-что посерьезнее, если вдруг в гости к тебе приходит одиночество. Телефон в гостиной. Чтобы позвонить Сиду, придется вновь идти по этой скрипучей лестнице? В мгновение ока она превратилась в дорогу столь же желанную, как прогнивший навесной мостик через пропасть. Дэнни перевел взгляд на дверь в комнату брата, и до него дошло, что он там еще ни разу не был. Ни разу. Как это получилось? Бесспорно, потому, что это была комната Джонни. Он не мог позволить себе так опростоволоситься, чтобы брат застукал его у себя. Что он ему скажет? У них отдельные комнаты, и что ему может понадобиться в комнате Джонни? На все вещи брата для него было всегда наложено табу. Это ненужный риск лишь усилить террор, поэтому до сего дня Дэнни даже в голову не приходило осмотреть комнату брата в его отсутствие. Это была запретная территория в доме. Однако сейчас какое-то злое любопытство затмило его разум. Сид, гостиная и телефон были тут же забыты. Дэнни дышал тяжело, с присвистом, словно раз десять взбежал по лестнице туда и обратно. Белая дверь слепила глаза, но отвести их Дэнни уже не мог. Он объяснял себе это довольно просто. Лишь сегодня он остался в полном одиночестве, разумеется, только сейчас ему можно наконец-то заглянуть туда, не подвергаясь опасности быть застигнутым врасплох. Дэнни сглотнул. Было такое ощущение, будто через горло прошел кусок шерсти. Мальчик неуверенным шагом приблизился к двери. Он настороженно оглядывался, точно боясь пропустить появление Джонни, который обязательно прочитал бы его намерения по глазам. Но мальчик был в доме один. Ни папы, ни мамы, ни брата… значит, он один. Внутренний голос засмеялся: «Один… один… Чего же ты так боишься?» «Именно того, что никого нет», — нашелся Дэнни. Его липкая от пота рука легла на ручку двери. Мальчик коснулся ее очень осторожно, как если бы надеялся успеть отдернуть руку, окажись металл горячим. Рука скользила. Дэнни еще раз обернулся, прислушался. Все оставалось по-прежнему. Дрожащей рукой он повернул ручку, надавил вперед, и… дверь не открылась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83