— Отбой, — сказал Хейфец. Затем он повернулся ко второму пилоту: — Оставь комбинированное изображение.
— Комбинированное изображение зафиксировано. Рота «Альфа» отделяется от основного отряда.
— Понял. Следуй за ними. — В задачу роты «Альфа» входило нанесение удара по японско-иранским ремонтным мастерским и пунктам сосредоточения техники в районе Караганды, в то время как остальная часть эскадрильи должна была нанести удар по штабу и району сосредоточения Третьего Иранского корпуса.
Хейфец решил маневрировать вместе с ротой «Альфа», так как командир эскадрильи останется с основной частью его подразделения. Таким образом, Хейфец имел возможность контролировать выполнение операции и увеличить огневую мощь роты «Альфа» при выполнении стоящей перед ней важной боевой задачи.
— До «Рубина» осталось три минуты.
— Включите постановщики помех. — Несмотря на все свое самообладание, Хейфец повысил голос. Он чувствовал, как им овладевало старое, давно знакомое возбуждение.
— Постановщики помех включены, — доложил второй пилот. — Все постановщики активных помех на автоконтроле.
В четком изображении на лобовом стекле М-100 никаких изменений не произошло, но Хейфецу казалось, что он видит, как электронный поток пульсирует над местностью. Простые хитроумные приспособления и радиолокационные ловушки для отвлечения средств радиоэлектронного подавления скрывали системы при их приближении к району цели. Теперь атакующая электроника заблокирует все имеющиеся радары и системы обнаружения целей.
Ни один оператор противника не сможет увидеть на экране монитора ничего, кроме тумана или каких-либо других имитационных изображений, за которыми будут спрятаны самолеты Первой эскадрильи. Глушители могли также создать перегрузку и даже физически уничтожить определенные типы вражеских приборов сбора и накопления разведывательной информации. Новейшие технологии позволяли очень мощным сигналам глушения обхватить всю систему коммуникаций противника и, скрывшись за их прикрытием, достигнуть и уничтожить приемные электронные устройства противника.
Это была война невидимого огня, исход которой решался в микросекунды.
— До «Рубина» осталось две минуты, — сказал второй пилот. — На горизонте вижу Караганду.
— Сьерра пять-пять. Я Сьерра один-три. Прием, — Хейфец вызвал Тейлора.
Раньше полковник, бывало, отлучался от радиоприемника на несколько минут, сейчас же его голос раздался сразу:
— Я пять-пять. Докладывай один-три. Прием.
— Район поражения виден. Все системы в норме. Постановщики помех включены. Добрались без потерь.
— Отличная работа, Один-три. Задай им жару.
Хейфец чуть было не прервал связь. В голосе Тейлора была торопливость, и казалось, что он закончил связь и не хочет тратить время на разговоры. Тейлор очень волновался, так как, растянувшись на ширину почти двух тысяч километров, полк двигался к полю боя, отрываясь от базы обеспечения и двигаясь навстречу неизвестности. На душе у Тейлора было тревожно.
Но полковник еще не закончил свой разговор с Хейфецем. И, прежде чем начальник оперативного отдела подтвердил окончание передачи, голос Тейлора раздался снова:
— Удачи тебе, Дейв.
Интонация тихого голоса в наушниках каким-то странным образом передавала глубину нескрываемого и искреннего чувства, на которое сам Хейфец никогда бы не был способен.
Эти три простых слова тронули Хейфеца и установили между ним и Тейлором невидимую связь. Они свидетельствовали о том, что он кому-то дорог, что у него должно быть будущее, а не только прошлое. Они означали, что по крайней мере один человек на этом свете волнуется за него, что он имеет какую-то человеческую ценность.
«Черт его возьми», — подумал про себя Хейфец, подавляя душевное волнение, хотя имел в виду совсем противоположное.
— И вам удачи, — сказал Хейфец. Его собственный голос показался ему неестественным и недостаточно искренним. Вдруг он пожалел, что ни разу не попытался сесть рядом с Тейлором, честно поговорить с ним и объяснить ему все, что касалось Миры, его сына, рассказать ему об утрате чувства красоты, об исчезновении лучшего в нем вместе с потерей семьи и родины. Хотя бы раз они должны были поговорить об этом. Тейлор бы понял его. И почему только он был таким гордецом? Почему люди не могут общаться друг с другом?
— До «Рубина» осталась одна минута, — доложил второй пилот.
— Разблокируй комплект средств поражения.
Едва только второй пилот дотронулся до передних рычагов управления, как Хейфец почувствовал легкую вибрацию М-100. Система наведения огня уже обнаружила первоочередные цели. У Хейфеца было такое чувство, что где-то под ним из артерии бьет кровь. На М-100 была отличная система стабилизации, но орудие было настолько мощным, что она не могла полностью амортизировать отдачу. Постепенно, после сотен выстрелов ее точность ухудшится и потребуется провести дополнительную калибровку.
Но это произойдет потом. Сейчас пушка автоматически поражала удаленные цели, расположенные вне пределов видимости человеческого глаза.
То там, то здесь на экране появлялись вспышки, указывая пораженные цели. Это были десятки точных попаданий роты, которую сопровождал Хейфец.
— Мы над «Рубином», мы над «Рубином», — закричал второй пилот. — Эта сволочная штука отлично работает!
Хейфец взглянул на экран, на котором было видно точное количество объектов, пораженных эскадрильей. Бой не продолжался и минуты, а число пораженных целей постоянно росло и приближалось уже к двумстам. Его собственный вертолет поразил уже четырнадцать, нет — пятнадцать… шестнадцать целей!
В этот момент по командной линии связи раздался приказ подполковника Теркуса всем экипажам эскадрильи:
— Работайте, ребята, работайте! — Этот призыв словно пришел из дали веков. Один из подчиненных ответил ему воинственным индейским кличем.
Все испытывали чувство подъема и практически не могли себя контролировать. Даже Хейфецу хотелось вскочить со своего места.
Ему вспомнились слова, сказанные когда-то много лет назад, когда он еще был молодым и непокорным, одним израильским генералом: «Только солдат, испытавший поражение, по-настоящему понимает радость победы».
Счетчик показывал, что великолепная машина, на которой Хейфец летел, уничтожила тридцать семь первоочередных объектов поражения противника. Нет, уже тридцать восемь.
Впервые за последние годы Давид Хейфец почувствовал, что широко улыбается, как ребенок.
Старший сержант-техник Али Турани был очень недоволен машиной, которую ему дали японцы. Они обманули его, и одна лишь мысль о собственной доверчивости приводила его в ярость. В училище в пригороде Тегерана японцы были либо фальшиво вежливы, либо непростительно высокомерны, они обещали предоставить правоверным надежное оружие, гораздо более совершенное, чем то, которым владели эти дьяволы на севере и западе. Он им поверил и изо всех сил старался учиться, но японцы все равно были им недовольны.
Он гордился своим знанием радиолокационных систем и верил в свои возможности и возможности машины. Он научился считывать данные, понимать, что показывают дисплеи. Он научился очень многому. Он даже пытался выполнять ремонт, когда японцы требовали этого, хотя это и не входило в обязанности старшего техника-сержанта. Обычно он занимался ремонтом, когда вокруг никого не было. И это срабатывало. Даже когда другие машины ломались, его машина продолжала работать. С помощью своей машины, оснащенной радаром, он совершил чудеса в этой войне.
Но, в конце концов, эти чертовы японцы обманули его, как и всех других до него. Даже если ты унижался до того, что работал как простой чернорабочий, ухаживая за машиной, она подводила тебя.
Али взглянул на экран. Он почувствовал, как в нем растет чувство отчаяния и гнева.
Ночь была тихой. На небе не было ни русских самолетов, ни вертолетов. В последние несколько недель их было все меньше и меньше, а сейчас небо принадлежало только своим.
Вдруг без всякого предупреждения экран индикатора начал светиться. По утверждению японских инструкторов, такого произойти не могло. Сейчас же этот предательский экран светился тысячами движущихся изображений, каждое из которых должно было быть каким-то вражеским самолетом. Это было невозможно, у русских осталось совсем немного. Машина просто лгала.
Почувствовав отвращение, Али встал и отвернулся от этой бесполезной чертовой штуки.
По проходу он прошел в следующий отсек, где в той же вечерней смене работали его друзья Хассан и Нафик.
— Аллах велик, — сказал Али, приветствуя друзей. — Моя машина сегодня не работает.
— Велик Аллах, — ответил Хассан. — Ты видишь, наши машины тоже не работают как надо. В наушниках слышен лишь причиняющий боль шум.
— Японцы — сволочи, — пробурчал Нафик.
Весь предыдущий день был длинным и утомительным для капитана Муравы, а ночной сон — глубоким и тяжелым. До сего времени жизнь не давала ему повода сомневаться в мудрости своих начальников. Быть японцем означало ощущать себя частью самой мощной политической и экономической силы на земле, а быть японским офицером означало быть частью военной машины, чья боеспособность, даже не действующие боевые части, а технологическая мощь посрамили великие державы прошлого столетия. Сначала они проучили в Африке Соединенные Штаты, этот слабохарактерный, потворствующий всем своим прихотям гигант. Тогда Япония, используя новейшие технологии, нанесла жестокий удар по ничего не подозревающим американцам. А сейчас наступила очередь русских, которые, возможно, окажут хоть какое-то сопротивление. Во всяком случае, быть японским офицером, особенно принадлежать к новой элите военных инженеров-специалистов в области электроники — было великолепно. Весь мир уважал тебя.
Но порой Мурава чувствовал неуверенность в себе, и это его пугало.
Он ненавидел иранцев. Он ненавидел их ложь и неряшливость, их неспособность увидеть реальность его глазами, их убеждение, что все вокруг принадлежит им по праву. Их преступная халатность в обращении с дорогим военным оборудованием сама по себе была ужасна. Но она сочеталась с полным нежеланием проводить текущий ремонт, с нежеланием этих детей пустыни выполнять даже такие несложные обязанности, как смена фильтров, улавливающих песок и пыль, и проверка уровня жидкости. Но еще хуже было их поведение. Мурава считал иранцев испорченными кровожадными детьми. Когда их дорогие игрушки ломались — почти всегда по их собственной вине, — они начинали капризничать и винить изготовителей игрушек в обмане и в надувательстве или в отсутствии мастерства. Это обвинение Мурава находил наиболее несправедливым и оскорбительным. Японская техника, предоставленная иранцам, была лучшей в мире — самой эффективной и надежной. Ею было легко управлять, ремонтировать, и нужно было нарочно плохо с ней обращаться, чтобы вывести ее из строя. Управлять же большинством боевых систем было так просто, что даже иранцы могли эффективно использовать их в бою.
Огромные затраты на ремонт уже давно превзошли первоначально предполагаемую цифру. Из-за того, что машины не смазывали и просто не чистили, большая часть механических и электронных узлов вышла из строя. Невероятно дорогостоящие блоки приходилось заменять, вместо того чтобы вовремя осуществлять профилактический ремонт. А иранцы лишь презрительно усмехались: «Вы продали нам товар плохого качества. Вы не выполнили своих обещаний. Вы нарушили свое слово». Мураве надоело это слушать, и он не знал, сколько еще времени он сможет сдерживаться.
Все его ремонтные команды, состоящие из военных и вольнонаемных, были измучены. А когда они видели, что чем упорнее они работают, тем пренебрежительнее иранцы относятся к оборудованию, что все большее число прекрасных японских систем появлялось в разрушенном состоянии в ремонтных мастерских в Караганде, некоторые по второму или третьему разу, то это приводило к падению их боевого духа. Их труд не вознаграждался, они чувствовали, что их считают дураками.
Сегодня команда этих варваров-иранцев сдала в ремонт танк, отличный двигатель которого был безнадежно забит грязью. Машины такого отличного качества встречались одна на тысячу, но эти дикари сыграли с ними плохую шутку. С трудом сдерживая смех, они лениво бродили по приемно-диагностическому мотоотделению. Никто не обратил на них внимания, полагая, что это были обычные недисциплинированные солдаты-иранцы, не желающие возвращаться в часть. Но когда механик-японец начал залезать в их танк, они перестали смеяться и наблюдали за ним с восторженным вниманием. Когда техник в ярости выскочил из машины, неистово крича, иранцы опять начали смеяться. Они веселились, как дети, довольные своей шалостью.
Иранцы пустили ядовитую змею в отсек экипажа, и сейчас один из так необходимых ему членов его команды лежал в лазарете без сознания и, возможно, умирал. И единственное, что иранцы сказали, уходя, было: «Аллах всемогущ».
Мурава хотел закричать им: «Если ваш Аллах так всемогущ, то пусть он и чинит ваш чертов танк». Но это было невозможно, это было бы не по-японски.
Этот случай всколыхнул в нем целый поток сомнений, которые он раньше старался в себе подавить. Он сомневался в том, что мудрые начальники, командовавшие японскими войсками, по-настоящему понимали все это. Он сомневался в том, что иранцы когда-нибудь будут верными союзниками. Разве американцы не получили тяжелый урок полстолетия назад?
Иранцы также были слишком уверены в своем превосходстве. Они считали, что все в мире им чем-то обязаны. Они не понимали, ни что такое договорные отношения, ни что такое цивилизованная дружба. В основе их представления о чести лежало тщеславие, замешанное на крови. Они не говорили правду, даже когда речь заходила о простых вещах, как будто бы честность была для них биологически неприемлема.
И почему только Токио их поддерживает. Что произойдет, когда иранцы и остальной исламский мир войдет в полную силу? Мурава не мог поверить, что он был единственным человеком, знающим правду.
Ему очень хотелось быть сейчас дома в Киото, хотя бы на одну ночь. Он был счастлив, что родился в этом самом совершенном, самом японском из всех японских городов, столь отличном от Токио, с его компромиссами, присущими западной цивилизации. Не было ничего красивее, чем сады Киото осенью, разве что девушки, с их удивительным обезоруживающим сочетанием хрупкости и молодой силы. Конечно, они были совсем не похожи на отвратительных женщин Средней Азии, одетых в грязные, омерзительные одежды, с лающей речью. Те же, у кого были шрамы от болезни Расинмана, очевидно, нелеченной в этих первобытных условиях, выглядели еще более отвратительно, чем остальные. Ничего романтического в Средней Азии Мурава не находил. Только ужасные пустыни, перерезанные шрамами вырытых котлованов, с городами, возникающими, словно миражи, посреди пустыни, задыхающейся от полумертвых промышленных предприятий, которые, казалось, ничего, кроме вредного для здоровья воздуха, не производили. Это было похоже на малоприятное путешествие во времени на несколько столетий назад, целью которого было увидеть все самое худшее. Во время пребывания в Средней Азии у него все время болела душа, и он был рад каждому дню, который не приносил еще и болезни тела.
Очевидно, проблема была не только в иранцах. На совещании ремонтников, еще в ставке, Мурава разговаривал со знакомыми офицерами, которые служили советниками в войсках арабо-исламского союза. И их рассказы ничем не отличались от впечатлений Муравы.
Несмотря на удивительно успешное наступление, действия на линии фронта начали замирать без видимых причин. Не вызывало сомнений, что русские были разбиты, но поддерживать и осуществлять материально-техническое снабжение войск в каждом прорыве становилось все труднее. Иранцы и арабы испортили такое количество боевых систем, что у них осталось слишком мало техники для последнего удара. Их командование кричало, что Япония должна возместить вышедшее из строя оборудование. Но даже Мурава, простой капитан, знал, что дополнительной техники не было.
Обеспечивая техникой уже действующие военные силы, японская промышленность была истощена. И даже если бы эти дополнительные системы были, то невозможно было бы за одну ночь транспортировать их из Японии в Среднюю Азию. На подготовку к войне ушли годы.
Иранцы отказывались понимать это. Мурава заставлял свою команду работать до тех пор, пока они буквально не засыпали на ходу. Они отчаянно старались выполнить свой долг и возвратить в строй достаточное число боевых машин, чтобы укомплектовать подразделения, действующие на северном направлении. Но в ответ он слышал только жалобы, которые все больше и больше звучали как угрозы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72