Пометка И. Виктор бесился каждый раз, когда вспоминал об этом.
Сейчас Виктору очень хотелось есть. От запахов на каждом углу, где стояли тележки с вареными яйцами и рыбой, у него рот беспрестанно наполнялся слюной. Он украл у слепого уличного торговца такояки — жареные колобки из муки и кусочков осьминога. Вины он при этом не чувствовал, так как признавал только свои обязательства перед самим собой.
Такояки Виктор съел на ходу, пробираясь по узким извилистым улочкам, пахнущим водорослями и жареной пищей — с обеих сторон дешевые бары, оборванные старики с чашами для милостыни, предсказатели будущего за низкими столиками… Но такояки только разожгли его аппетит — после тренировок он всегда мучился голодом. Бабушка говорила, что единственные требования, которым Виктор уступает, это требования желудка.
Добравшись до станции, он решил убить время, гуляя по уличному рынку — как раз напротив станции. Один предмет из выставленных на продажу особенно привлек его внимание, яшмовый пенал с набором для каллиграфии. Очень старый на вид и очень красивый. Он обязательно понравился бы его бабушке. Бабушка была весьма сильна в каллиграфии, ловко работала кистью из оленьих волос, выводя сложные кандзи, японские иероглифы. Она и его немного научила.
Вместе с кистью нужна еще индийская палочка, бумага ручной выделки и, конечно, тушечница. Немножко воды в тушечницу, растереть палочкой, и получается специальная жидкость, необходимая для этого древнего и тонкого искусства.
Яшмовый набор — или просто тушечница — привлекший внимание Виктора, стоил не дешево. Он с интересом наблюдал, как продавец, брюзгливый толстяк с улыбкой-гримасой, довольно грубо говорит с двумя педерастами, которые устроили торг, пытаясь сбить цену. Толстяк заявил, что торговаться не будет, тушечница единственная в своем роде. А кто этого не понимает, пусть отправляется к дьяволу. Цена установлена и на этом конец.
Он прижал тушечницу к груди обеими руками, будто защищая — человек, который, чтобы выжить, должен подозревать в каждом худшее. Виктор собирался украсть тушечницу, но для этого был необходим какой-то отвлекающий маневр. Ну, хитрости у Виктора хватит…
Он пошел обратно в направлении додзе, но свернул на первую же боковую улочку — дешевые меблирашки, публичные бани и бары-закусочные — и медленно пошел по ней, осматривая переполненные мусорные баки, он даже порылся в одном-двух, пока не нашел то, что ему было нужно. Пустой бумажный мешок. Испачканный жиром, мятый и достаточно большой для его цели.
Потом он стал искать кошку. В таком районе полно бродячих. Виктор увидел сразу троих перед баром-сусичной, они пришли туда в надежде на какие-нибудь объедки. Он выбрал худую кошчонку с грязным коричневым мехом, торчащими ребрами и без одного уха. Отвратительное существо. И уже недалекое от смерти, хотя на это Виктору было плевать.
Он схватил кошку той же рукой, в которой сжимал бумажный мешок, другой подобрал гниющую рыбью голову — кошке будет чем заняться — и поспешил обратно к трамвайной станции. Вблизи уличного рынка Виктор сунул кошку и рыбью голову в мешок и вытер руки о штаны, торжественно пообещав себе очень долгую, очень горячую ванну, когда вернется домой.
Приближаясь к толстому продавцу, в чьих владениях он присмотрел яшмовую тушечницу, Виктор увидел, что там уже есть двое покупателей. Старик с тростью. И молодая женщина, стройная, в желтом кимоно, она интересовалась палочками для еды из слоновой кости. Тушечница по-прежнему лежала на расстоянии вытянутой руки от продавца.
Виктор остановился позади старика и молодой женщины, совсем рядом. Оглядевшись — не смотрит ли кто — он вытащил из кармана перочинный нож. Раскрыл лезвие. Нагнувшись, положил мешок на землю, заглянул в него и улыбнулся. Потом руку с ножом просунул в мешок и отрезал кошке хвост. Кошка, орущая и барахтающаяся, была еще в мешке, когда Виктор бросил его мимо старика, на одеяло с разложенными товарами — там она выскочила, завывая, разбрызгивая кровь, и побежала прямо на толстяка, присевшего у своих товаров. Виктор поднялся, наткнувшись при этом на старика: тот упал на одеяло.
Громко извиняясь, Виктор наклонился к старику, чтобы помочь ему встать, и в то же время схватил тушечницу, спрятал в складках своей ги, потом еще несколько секунд возился со стариком. А еще через несколько мгновений Виктор скрылся в толпе. Он услышал громкий медный гудок трамвая и, вне себя от радостного волнения, ускорил шаги, чувствуя, что усвоил сегодня нечто важное. Мало целиться, нужно еще и бить .
* * *
Было уже почти одиннадцать часов, когда Виктор приближался к своему дому. При свете новой луны он поставил свои туфли на порог, отодвинул амадо, внешнюю скользящую дверь из тонких досок, и вошел в темную переднюю комнату. Свет здесь исходил только от хибати в углу, тлеющие древесные угли окрашивали бледно-красным часть пола, покрытого татами. Не разбудить бабушку, напомнил себе Виктор.
Он вытащил тушечницу из своей ги, думая, что бабушка, наверное, устала его ждать и спит сейчас в задней комнате, положив под подушку изображение баку. Баку — это мифическое существо, похожее на медведя, с блестящим мехом и маленькой остроконечной головой, оно поедает дурные сны, и человек спит спокойнее. Бабушка Акаси говорила, что баку всегда съедает ее кошмары, и не ложилась без такой картинки под головой.
Виктор собирался оставить тушечницу рядом с ее постелью, пусть это будет первое, что она увидит утром. Он ее подразнит, скажет, что баку не сумел разжевать тушечницу и оставил ее здесь. Вообще-то Виктор намеревался сказать ей, что тушечницу нашел, а она притворится, конечно, будто верит — бабушка понимает: ее одобрение очень много для него значит.
Он посмотрел на хибати, ожидая, что там сохраняется теплым его ужин — обещанный вареный угорь с рисом. А вместо того увидел изрядно помятый черный чайник, единственный чайник, который у них был. Странно. Не похоже на бабушку — лечь в постель, не позаботившись о его ужине. Она всегда старалась его побаловать… Почему же она не оставила ему еду?
На полу рядом с чайником он увидел чашки, блюдца, полотенчики для рук, невскрытый пакетик зеленого чая, все аккуратно разложенное и, судя по всему, нетронутое. Бабушка Виктора всегда готовила чай для тех, кто приходил с ней посоветоваться. В этот вечер она ожидала господина Таиру, он занимал небольшой пост в крупном токийском банке. Давнишний клиент, он прислал ей записку, скрепленную личной печатью, в которой говорил о необходимости срочно встретиться с ней по важному делу. По какому, в записке не говорилось. Однако господин Таира настаивал на встрече этим вечером.
Охранять бабушку во время такого визита Виктор не видел необходимости. Он видел не раз этого господина Таиру — маленького печального человечка, всегда будто на грани слез. Совершенно не опасен ни для кого. Банковский служащий был среднего роста, с блестящим лбом, сросшимися на переносице бровями, носил всегда галстуки в черно-белый горошек. Он с большим уважением относился к Есано Акаси, всегда приносил ей в подарок продукты или деньги. Ранее он уже советовался с ней по поводу строительства нового дома и выбора хирурга для операции удаления матки у его жены. Он также последовал ее совету и отменил свадьбу дочери с человеком, которого впоследствии арестовали за кражу и поджог.
Чайник, чашки, полотенца. В точности там, где бабушка поместила их несколько часов назад.
Что случилось?
Может быть, господин Таира не пришел. Если так, то еда Виктора должна бы греться на хибати. Или бабушка могла внезапно заболеть. Начиная беспокоиться, Виктор зажег бамбуковую настольную лампу и окликнул бабушку по имени. Моргнул, привыкая к приятному рассеянному свету, плеснувшего из-за серого абажура, расписанного журавлями в полете. Он уже собирался окликнуть ее еще раз, когда вдруг взглянул на токонома, альков в углу комнаты. Бабушка, всегда очень аккуратная, держала вазу с узором из живых цветов и гобелен в этом алькове. И то и другое лежало сейчас рядом с альковом, гобелен разодранный на клочки, вода от цветов темнела пятном на татами.
И следы ног. Они вели от алькова к задним комнатам. Какой-то олух шлялся по дому в ботинках, отвратительно. Ботинки касаются земли и становятся нечистыми, а нечистым вещам не место в доме. У Виктора глаза стали жесткими, на виске забилась венка. Он стиснул оба кулака, костяшки пальцев побелели. Ничего бы этого не было, будь он здесь. Если бы он пропустил тренировку, остался дома, он бы разобрался с тем, кто проявил такое неуважение к бабушке. Да, человек, который ходил здесь в ботинках и разорил токонома, пожалел бы о том, что родился на этот свет.
Будь он здесь…
Ужасная догадка начала пробиваться к нему в мозг, догадка настолько немыслимая, что он весь похолодел. Двигаясь будто в ужасном, безнадежном сне, он выронил ги и побежал в заднюю часть домика. В узком темном коридоре он отодвинул вторую дверь слева. Комната бабушки. Он застонал, низко и страшно, увидев два тела, лежавшие на полу в лунном свете, проникавшем через разорванную рисовую бумагу на окне.
Всхлипывая и прерывисто дыша, Виктор переступил через окровавленное, избитое тело господина Таиры и встал на колени рядом с бабушкой. Он осторожно привлек ее мертвое тело к себе. Стал целовать белые волосы, запекшиеся от крови, сморщенное лицо, избитое почти до неузнаваемости. Покачиваясь вперед-назад, он шепотом повторял ее имя.
Никогда Виктор не чувствовал такой ненависти к жизни как сейчас. Тишина вокруг, эта тишина, он знал, останется с ним навсегда. Скорбь никогда его не оставит и счастливым он уже не будет. Эта скорбь стала сокрушительной силой внутри его существа. Она разрушила его, он будто снова стал ни на что не способным ребенком. Сейчас он корил себя за то, что не любил бабушку еще больше.
Вернись ко мне, молил он. Пожалуйста, пожалуйста вернись. Невольно напрягал слух, ожидая услышать ее голос и зная, что не услышит. Он взглянул на труп Таиры, такой аккуратный в черном костюме и горошковом галстуке, провел глазами по комнате и увидел, что осиирэ, шкафчики, разломаны, одежда и постельные принадлежности разбросаны кругом. Раздвижная дверь, отделявшая его комнату от бабушкиной, наполовину открыта — и его комната тоже разгромлена, кто-то здесь что-то лихорадочно искал. Книги Виктора и его записи об искусстве боя и пыток раскиданы…
Все так же стоя на коленях, он прижимал к себе бабушку, покачивался вперед-назад и постанывал едва слышно. Тушечницу он по-прежнему сжимал в руке.
* * *
Хихикая и чуть пошатываясь при ходьбе, Ютака явился один в додзе Пака И незадолго до полуночи. Маленький мотоциклист был пьян и не скрывал этого. Ему понадобились две руки, чтобы вставить ключ в замок, и он захихикал еще громче, потому что вспомнил слова отца: все пьяницы — волшебники, они умеют превращать алкоголь в мочу. Ютака вошел в додзе, захлопнул дверь. Включил свет. Нахмурился, вспоминая, зачем сюда пришел.
Улыбнулся.
Он вспомнил.
Записка от Пака И.
Ее доставили Ютаке в бар чуть дальше по улице — совсем дешевый бар, ни хостессы, ни телефона, ни телевизора. Только бар, несколько табуреток и много выпивки. Доставил записку слепой нищий. Согбенный старик с язвами на ногах и почти беззубый.
«Нужно срочно встретиться, — написал Пак И. — Полиция знает, что мы завтра идем бить студентов. Придется менять планы. Немедленно приходи в додзе. Объясню новый план».
Значит, полиция хочет вмешаться. Ютаку это не удивило. Полицейские не любят студентов, но не любят и когда ребята И участвуют в беспорядках. Может быть, полиция припугнула И. Если так, это будет стоить Ютаке и другим денег, потому что жадный И захочет отобрать то, что он уже выдал авансом. В додзе шутили: скряга И не выбрасывает использованные презервативы, он из них делает спальные мешки для ручных мышей, которые держат его дети.
Ютака терпеть не мог расставаться с деньгами. Ну прямо ненавидел. Но если И приказывает что-то, надо выполнять, иначе будет плохо. Вот же проклятый кореец, оторвал его от пива, сливового вина и бренди из сладкого картофеля. Черт возьми, и это в Японии, где человек имеет право пить столько, сколько он хочет. Ему не мешают пить и его не критикуют. Можешь блевануть принародно, можешь помочиться на платформу в подземке, ничего страшного. Пьянство приносит счастье, хотя и крадет при этом мозги.
Ютака оттолкнулся от двери и шатаясь поплелся туда, где располагалась контора И. Надо сходить в личный туалет корейца, пока тот не появился. И в свою контору никого не пускал. Не хотел, чтобы в бумагах его рылись или утащили что-нибудь. Два-три раза в неделю он открывал автомат с кока-колой и считал банки, приплюсовывая пустые. Если хоть одной не хватало — ну, все.
Ютака успел добежать до маленького туалета и постарался не обмочить там все углы. При этом он молился богам, чтобы его не вырвало. По дороге сюда каждую секунду боялся, что вот сейчас вырвет — но пока обходилось. Более того, он наткнулся на велосипедиста, студента, и сбил его на землю просто для удовольствия. Попинал в живот и ребра и очень весело пошел дальше. Ютака не любил студентов. У них все преимущества. Деньги, семья, возможность получить хорошую работу. А ему досталось одно дерьмо. Ладно, сегодня выдал одному, завтра и другие получат.
Закончив, он спустил воду и повернулся к умывальнику. Посмотрел в зеркало. Глаза красные. Волосы исчезают слишком быстро. Лицо серое, как брюхо змеи. Он набрал холодной воды в ладони, умылся. Во рту засел какой-то странный вкус, и Ютака, недоумевая, не сразу вспомнил, что наелся вареного тофу с имбирем и весенним луком. Его любимая закуска. Он наполнил рот водой, ополоснул, сплюнул. Вкус вареного тофу никуда не делся.
Ютака продолжал умывать лицо, думая, как чертовски хитро он обошелся с господином Виктором Полтавой. Задержал его здесь, в додзе, как приказал ему Пак И. Задержал настолько, чтобы на трамвай он никак не успел. Делай что угодно, сказал ему Пак И, но этим трамваем он уехать не должен. Ютака все сделал как надо, хотя этот недоумок Кимура чуть не испортил дело, не выдал игру. Дурак проклятый. Полтава не глуп, на какую-то отчаянную секунду Ютаке показалось, что он о чем-то догадывается.
Таиру необходимо нейтрализовать, сказал Пак И. Он слишком много знает. Из-за него важный человек может попасть в тюрьму. А если Таира успел поговорить со старухой, этой мико, то и она знает слишком много. Ее тоже придется нейтрализовать. И ничего не сказал о том, что он боится Виктора Полтавы. Только подчеркнул, что будет лучше, если русского в это время не окажется дома. Позаботься, чтобы его не было.
Хорошенько умывшись, Ютака вытер лицо полой рубашки, растер виски, чтобы кровь бежала быстрее. Надо быть в форме, когда придет И. Но голова и сейчас покруживалась. Ладно, подумал он. Пусть И расскажет свой новый план, потом я вернусь в бар и буду пить, пока не увижу две луны и меня не придется укладывать в постель лопатой. Он хихикнул, поднимая глаза к зеркалу. И увидел там Виктора Полтаву.
Ютака моргнул. Тряхнул головой. Это воспоминание надо отогнать.
Но Виктор Полтава, голубоглазый русский мерзавец, не желал исчезать. Он продолжал смотреть на Ютаку. У Ютаки пересохло горло. Появилось предощущение чего-то ужасного и неизбежного. Он заставил себя улыбнуться. Тошнило его сильнее прежнего.
Он начал поворачиваться, открыл рот. Виктор ударил его ногой в поясницу, и маленький мотоциклист рухнул на умывальник, вспыхнувшая в спине боль затопила мозг. Столкновение с умывальником наконец спровоцировало у него рвоту, и он согнулся, головой в раковину. Виктор ударил его в почки — раз, два.
Голова Ютаки дернулась вверх, полупереваренная пища сфонтанировала на зеркало. Виктор ударил его в правый коленный сгиб сзади, и Ютака упал на пол в сидячем положении. Он даже вскрикнуть не успел, Виктор опустился на колени за его спиной, обхватил правой рукой шею и сильно потянул назад. Левой рукой Виктор надавил на голову Ютаки вперед.
Ютака захрипел, лицо его покраснело. Глаза остекленели. Потом Виктор ослабил давление. Совсем немного.
Виктор спокойно проговорил:
— Я знаю, почему ты и Кимура не давали мне уйти из додзе. Теперь ты скажешь, кто приказал это сделать.
* * *
Пак И был в ярости. Он выбрался из своего «Ниссана», захлопнул дверцу и быстро прошел несколько шагов к своему додзе. Это пьяное дерьмо Ютака. Он позвонил и сказал, что в додзе пожар. Нарушил такой крепкий сон, вопил в трубку, что надо ехать быстрее. Ну, И приехал, а додзе не горит. Ни дыма, ни огня, совсем никакого пожара нет. Ничего, сейчас он доберется до Ютаки…
Наверное, он пил где-нибудь с друзьями. Напился, должно быть, зверски. А кто-нибудь с ним поспорил, что у него не хватит смелости позвонить И, вызвать его в додзе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Сейчас Виктору очень хотелось есть. От запахов на каждом углу, где стояли тележки с вареными яйцами и рыбой, у него рот беспрестанно наполнялся слюной. Он украл у слепого уличного торговца такояки — жареные колобки из муки и кусочков осьминога. Вины он при этом не чувствовал, так как признавал только свои обязательства перед самим собой.
Такояки Виктор съел на ходу, пробираясь по узким извилистым улочкам, пахнущим водорослями и жареной пищей — с обеих сторон дешевые бары, оборванные старики с чашами для милостыни, предсказатели будущего за низкими столиками… Но такояки только разожгли его аппетит — после тренировок он всегда мучился голодом. Бабушка говорила, что единственные требования, которым Виктор уступает, это требования желудка.
Добравшись до станции, он решил убить время, гуляя по уличному рынку — как раз напротив станции. Один предмет из выставленных на продажу особенно привлек его внимание, яшмовый пенал с набором для каллиграфии. Очень старый на вид и очень красивый. Он обязательно понравился бы его бабушке. Бабушка была весьма сильна в каллиграфии, ловко работала кистью из оленьих волос, выводя сложные кандзи, японские иероглифы. Она и его немного научила.
Вместе с кистью нужна еще индийская палочка, бумага ручной выделки и, конечно, тушечница. Немножко воды в тушечницу, растереть палочкой, и получается специальная жидкость, необходимая для этого древнего и тонкого искусства.
Яшмовый набор — или просто тушечница — привлекший внимание Виктора, стоил не дешево. Он с интересом наблюдал, как продавец, брюзгливый толстяк с улыбкой-гримасой, довольно грубо говорит с двумя педерастами, которые устроили торг, пытаясь сбить цену. Толстяк заявил, что торговаться не будет, тушечница единственная в своем роде. А кто этого не понимает, пусть отправляется к дьяволу. Цена установлена и на этом конец.
Он прижал тушечницу к груди обеими руками, будто защищая — человек, который, чтобы выжить, должен подозревать в каждом худшее. Виктор собирался украсть тушечницу, но для этого был необходим какой-то отвлекающий маневр. Ну, хитрости у Виктора хватит…
Он пошел обратно в направлении додзе, но свернул на первую же боковую улочку — дешевые меблирашки, публичные бани и бары-закусочные — и медленно пошел по ней, осматривая переполненные мусорные баки, он даже порылся в одном-двух, пока не нашел то, что ему было нужно. Пустой бумажный мешок. Испачканный жиром, мятый и достаточно большой для его цели.
Потом он стал искать кошку. В таком районе полно бродячих. Виктор увидел сразу троих перед баром-сусичной, они пришли туда в надежде на какие-нибудь объедки. Он выбрал худую кошчонку с грязным коричневым мехом, торчащими ребрами и без одного уха. Отвратительное существо. И уже недалекое от смерти, хотя на это Виктору было плевать.
Он схватил кошку той же рукой, в которой сжимал бумажный мешок, другой подобрал гниющую рыбью голову — кошке будет чем заняться — и поспешил обратно к трамвайной станции. Вблизи уличного рынка Виктор сунул кошку и рыбью голову в мешок и вытер руки о штаны, торжественно пообещав себе очень долгую, очень горячую ванну, когда вернется домой.
Приближаясь к толстому продавцу, в чьих владениях он присмотрел яшмовую тушечницу, Виктор увидел, что там уже есть двое покупателей. Старик с тростью. И молодая женщина, стройная, в желтом кимоно, она интересовалась палочками для еды из слоновой кости. Тушечница по-прежнему лежала на расстоянии вытянутой руки от продавца.
Виктор остановился позади старика и молодой женщины, совсем рядом. Оглядевшись — не смотрит ли кто — он вытащил из кармана перочинный нож. Раскрыл лезвие. Нагнувшись, положил мешок на землю, заглянул в него и улыбнулся. Потом руку с ножом просунул в мешок и отрезал кошке хвост. Кошка, орущая и барахтающаяся, была еще в мешке, когда Виктор бросил его мимо старика, на одеяло с разложенными товарами — там она выскочила, завывая, разбрызгивая кровь, и побежала прямо на толстяка, присевшего у своих товаров. Виктор поднялся, наткнувшись при этом на старика: тот упал на одеяло.
Громко извиняясь, Виктор наклонился к старику, чтобы помочь ему встать, и в то же время схватил тушечницу, спрятал в складках своей ги, потом еще несколько секунд возился со стариком. А еще через несколько мгновений Виктор скрылся в толпе. Он услышал громкий медный гудок трамвая и, вне себя от радостного волнения, ускорил шаги, чувствуя, что усвоил сегодня нечто важное. Мало целиться, нужно еще и бить .
* * *
Было уже почти одиннадцать часов, когда Виктор приближался к своему дому. При свете новой луны он поставил свои туфли на порог, отодвинул амадо, внешнюю скользящую дверь из тонких досок, и вошел в темную переднюю комнату. Свет здесь исходил только от хибати в углу, тлеющие древесные угли окрашивали бледно-красным часть пола, покрытого татами. Не разбудить бабушку, напомнил себе Виктор.
Он вытащил тушечницу из своей ги, думая, что бабушка, наверное, устала его ждать и спит сейчас в задней комнате, положив под подушку изображение баку. Баку — это мифическое существо, похожее на медведя, с блестящим мехом и маленькой остроконечной головой, оно поедает дурные сны, и человек спит спокойнее. Бабушка Акаси говорила, что баку всегда съедает ее кошмары, и не ложилась без такой картинки под головой.
Виктор собирался оставить тушечницу рядом с ее постелью, пусть это будет первое, что она увидит утром. Он ее подразнит, скажет, что баку не сумел разжевать тушечницу и оставил ее здесь. Вообще-то Виктор намеревался сказать ей, что тушечницу нашел, а она притворится, конечно, будто верит — бабушка понимает: ее одобрение очень много для него значит.
Он посмотрел на хибати, ожидая, что там сохраняется теплым его ужин — обещанный вареный угорь с рисом. А вместо того увидел изрядно помятый черный чайник, единственный чайник, который у них был. Странно. Не похоже на бабушку — лечь в постель, не позаботившись о его ужине. Она всегда старалась его побаловать… Почему же она не оставила ему еду?
На полу рядом с чайником он увидел чашки, блюдца, полотенчики для рук, невскрытый пакетик зеленого чая, все аккуратно разложенное и, судя по всему, нетронутое. Бабушка Виктора всегда готовила чай для тех, кто приходил с ней посоветоваться. В этот вечер она ожидала господина Таиру, он занимал небольшой пост в крупном токийском банке. Давнишний клиент, он прислал ей записку, скрепленную личной печатью, в которой говорил о необходимости срочно встретиться с ней по важному делу. По какому, в записке не говорилось. Однако господин Таира настаивал на встрече этим вечером.
Охранять бабушку во время такого визита Виктор не видел необходимости. Он видел не раз этого господина Таиру — маленького печального человечка, всегда будто на грани слез. Совершенно не опасен ни для кого. Банковский служащий был среднего роста, с блестящим лбом, сросшимися на переносице бровями, носил всегда галстуки в черно-белый горошек. Он с большим уважением относился к Есано Акаси, всегда приносил ей в подарок продукты или деньги. Ранее он уже советовался с ней по поводу строительства нового дома и выбора хирурга для операции удаления матки у его жены. Он также последовал ее совету и отменил свадьбу дочери с человеком, которого впоследствии арестовали за кражу и поджог.
Чайник, чашки, полотенца. В точности там, где бабушка поместила их несколько часов назад.
Что случилось?
Может быть, господин Таира не пришел. Если так, то еда Виктора должна бы греться на хибати. Или бабушка могла внезапно заболеть. Начиная беспокоиться, Виктор зажег бамбуковую настольную лампу и окликнул бабушку по имени. Моргнул, привыкая к приятному рассеянному свету, плеснувшего из-за серого абажура, расписанного журавлями в полете. Он уже собирался окликнуть ее еще раз, когда вдруг взглянул на токонома, альков в углу комнаты. Бабушка, всегда очень аккуратная, держала вазу с узором из живых цветов и гобелен в этом алькове. И то и другое лежало сейчас рядом с альковом, гобелен разодранный на клочки, вода от цветов темнела пятном на татами.
И следы ног. Они вели от алькова к задним комнатам. Какой-то олух шлялся по дому в ботинках, отвратительно. Ботинки касаются земли и становятся нечистыми, а нечистым вещам не место в доме. У Виктора глаза стали жесткими, на виске забилась венка. Он стиснул оба кулака, костяшки пальцев побелели. Ничего бы этого не было, будь он здесь. Если бы он пропустил тренировку, остался дома, он бы разобрался с тем, кто проявил такое неуважение к бабушке. Да, человек, который ходил здесь в ботинках и разорил токонома, пожалел бы о том, что родился на этот свет.
Будь он здесь…
Ужасная догадка начала пробиваться к нему в мозг, догадка настолько немыслимая, что он весь похолодел. Двигаясь будто в ужасном, безнадежном сне, он выронил ги и побежал в заднюю часть домика. В узком темном коридоре он отодвинул вторую дверь слева. Комната бабушки. Он застонал, низко и страшно, увидев два тела, лежавшие на полу в лунном свете, проникавшем через разорванную рисовую бумагу на окне.
Всхлипывая и прерывисто дыша, Виктор переступил через окровавленное, избитое тело господина Таиры и встал на колени рядом с бабушкой. Он осторожно привлек ее мертвое тело к себе. Стал целовать белые волосы, запекшиеся от крови, сморщенное лицо, избитое почти до неузнаваемости. Покачиваясь вперед-назад, он шепотом повторял ее имя.
Никогда Виктор не чувствовал такой ненависти к жизни как сейчас. Тишина вокруг, эта тишина, он знал, останется с ним навсегда. Скорбь никогда его не оставит и счастливым он уже не будет. Эта скорбь стала сокрушительной силой внутри его существа. Она разрушила его, он будто снова стал ни на что не способным ребенком. Сейчас он корил себя за то, что не любил бабушку еще больше.
Вернись ко мне, молил он. Пожалуйста, пожалуйста вернись. Невольно напрягал слух, ожидая услышать ее голос и зная, что не услышит. Он взглянул на труп Таиры, такой аккуратный в черном костюме и горошковом галстуке, провел глазами по комнате и увидел, что осиирэ, шкафчики, разломаны, одежда и постельные принадлежности разбросаны кругом. Раздвижная дверь, отделявшая его комнату от бабушкиной, наполовину открыта — и его комната тоже разгромлена, кто-то здесь что-то лихорадочно искал. Книги Виктора и его записи об искусстве боя и пыток раскиданы…
Все так же стоя на коленях, он прижимал к себе бабушку, покачивался вперед-назад и постанывал едва слышно. Тушечницу он по-прежнему сжимал в руке.
* * *
Хихикая и чуть пошатываясь при ходьбе, Ютака явился один в додзе Пака И незадолго до полуночи. Маленький мотоциклист был пьян и не скрывал этого. Ему понадобились две руки, чтобы вставить ключ в замок, и он захихикал еще громче, потому что вспомнил слова отца: все пьяницы — волшебники, они умеют превращать алкоголь в мочу. Ютака вошел в додзе, захлопнул дверь. Включил свет. Нахмурился, вспоминая, зачем сюда пришел.
Улыбнулся.
Он вспомнил.
Записка от Пака И.
Ее доставили Ютаке в бар чуть дальше по улице — совсем дешевый бар, ни хостессы, ни телефона, ни телевизора. Только бар, несколько табуреток и много выпивки. Доставил записку слепой нищий. Согбенный старик с язвами на ногах и почти беззубый.
«Нужно срочно встретиться, — написал Пак И. — Полиция знает, что мы завтра идем бить студентов. Придется менять планы. Немедленно приходи в додзе. Объясню новый план».
Значит, полиция хочет вмешаться. Ютаку это не удивило. Полицейские не любят студентов, но не любят и когда ребята И участвуют в беспорядках. Может быть, полиция припугнула И. Если так, это будет стоить Ютаке и другим денег, потому что жадный И захочет отобрать то, что он уже выдал авансом. В додзе шутили: скряга И не выбрасывает использованные презервативы, он из них делает спальные мешки для ручных мышей, которые держат его дети.
Ютака терпеть не мог расставаться с деньгами. Ну прямо ненавидел. Но если И приказывает что-то, надо выполнять, иначе будет плохо. Вот же проклятый кореец, оторвал его от пива, сливового вина и бренди из сладкого картофеля. Черт возьми, и это в Японии, где человек имеет право пить столько, сколько он хочет. Ему не мешают пить и его не критикуют. Можешь блевануть принародно, можешь помочиться на платформу в подземке, ничего страшного. Пьянство приносит счастье, хотя и крадет при этом мозги.
Ютака оттолкнулся от двери и шатаясь поплелся туда, где располагалась контора И. Надо сходить в личный туалет корейца, пока тот не появился. И в свою контору никого не пускал. Не хотел, чтобы в бумагах его рылись или утащили что-нибудь. Два-три раза в неделю он открывал автомат с кока-колой и считал банки, приплюсовывая пустые. Если хоть одной не хватало — ну, все.
Ютака успел добежать до маленького туалета и постарался не обмочить там все углы. При этом он молился богам, чтобы его не вырвало. По дороге сюда каждую секунду боялся, что вот сейчас вырвет — но пока обходилось. Более того, он наткнулся на велосипедиста, студента, и сбил его на землю просто для удовольствия. Попинал в живот и ребра и очень весело пошел дальше. Ютака не любил студентов. У них все преимущества. Деньги, семья, возможность получить хорошую работу. А ему досталось одно дерьмо. Ладно, сегодня выдал одному, завтра и другие получат.
Закончив, он спустил воду и повернулся к умывальнику. Посмотрел в зеркало. Глаза красные. Волосы исчезают слишком быстро. Лицо серое, как брюхо змеи. Он набрал холодной воды в ладони, умылся. Во рту засел какой-то странный вкус, и Ютака, недоумевая, не сразу вспомнил, что наелся вареного тофу с имбирем и весенним луком. Его любимая закуска. Он наполнил рот водой, ополоснул, сплюнул. Вкус вареного тофу никуда не делся.
Ютака продолжал умывать лицо, думая, как чертовски хитро он обошелся с господином Виктором Полтавой. Задержал его здесь, в додзе, как приказал ему Пак И. Задержал настолько, чтобы на трамвай он никак не успел. Делай что угодно, сказал ему Пак И, но этим трамваем он уехать не должен. Ютака все сделал как надо, хотя этот недоумок Кимура чуть не испортил дело, не выдал игру. Дурак проклятый. Полтава не глуп, на какую-то отчаянную секунду Ютаке показалось, что он о чем-то догадывается.
Таиру необходимо нейтрализовать, сказал Пак И. Он слишком много знает. Из-за него важный человек может попасть в тюрьму. А если Таира успел поговорить со старухой, этой мико, то и она знает слишком много. Ее тоже придется нейтрализовать. И ничего не сказал о том, что он боится Виктора Полтавы. Только подчеркнул, что будет лучше, если русского в это время не окажется дома. Позаботься, чтобы его не было.
Хорошенько умывшись, Ютака вытер лицо полой рубашки, растер виски, чтобы кровь бежала быстрее. Надо быть в форме, когда придет И. Но голова и сейчас покруживалась. Ладно, подумал он. Пусть И расскажет свой новый план, потом я вернусь в бар и буду пить, пока не увижу две луны и меня не придется укладывать в постель лопатой. Он хихикнул, поднимая глаза к зеркалу. И увидел там Виктора Полтаву.
Ютака моргнул. Тряхнул головой. Это воспоминание надо отогнать.
Но Виктор Полтава, голубоглазый русский мерзавец, не желал исчезать. Он продолжал смотреть на Ютаку. У Ютаки пересохло горло. Появилось предощущение чего-то ужасного и неизбежного. Он заставил себя улыбнуться. Тошнило его сильнее прежнего.
Он начал поворачиваться, открыл рот. Виктор ударил его ногой в поясницу, и маленький мотоциклист рухнул на умывальник, вспыхнувшая в спине боль затопила мозг. Столкновение с умывальником наконец спровоцировало у него рвоту, и он согнулся, головой в раковину. Виктор ударил его в почки — раз, два.
Голова Ютаки дернулась вверх, полупереваренная пища сфонтанировала на зеркало. Виктор ударил его в правый коленный сгиб сзади, и Ютака упал на пол в сидячем положении. Он даже вскрикнуть не успел, Виктор опустился на колени за его спиной, обхватил правой рукой шею и сильно потянул назад. Левой рукой Виктор надавил на голову Ютаки вперед.
Ютака захрипел, лицо его покраснело. Глаза остекленели. Потом Виктор ослабил давление. Совсем немного.
Виктор спокойно проговорил:
— Я знаю, почему ты и Кимура не давали мне уйти из додзе. Теперь ты скажешь, кто приказал это сделать.
* * *
Пак И был в ярости. Он выбрался из своего «Ниссана», захлопнул дверцу и быстро прошел несколько шагов к своему додзе. Это пьяное дерьмо Ютака. Он позвонил и сказал, что в додзе пожар. Нарушил такой крепкий сон, вопил в трубку, что надо ехать быстрее. Ну, И приехал, а додзе не горит. Ни дыма, ни огня, совсем никакого пожара нет. Ничего, сейчас он доберется до Ютаки…
Наверное, он пил где-нибудь с друзьями. Напился, должно быть, зверски. А кто-нибудь с ним поспорил, что у него не хватит смелости позвонить И, вызвать его в додзе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55