Такие люди не должны жить. Он разрыл могилу Касс…
Ковидак увидел это в дверной проем. Две точки света на извилистой дороге, ведущей к дому. Машина. А когда она приблизилась, он увидел голубую мигалку на крыше и чуть не закричал от радости. Полиция. Слава Богу. Слава, слава Богу. Он закричал:
— Полиция уже здесь и мы тебя сейчас возьмем, поганый мерзавец! Мы тебя поймаем и я лично выбью из тебя дух, сволочь! Можешь мне поверить!
Глаза Ковидака уже привыкли к темноте, а в окна и дверь вливалось немного лунного света, так что он, оглядевшись, различил очертания камина и, по-прежнему сжимая в руках свадебное платье Касс, направился туда — за кочергой. Уничтожить это чудовище. Сейчас он его и уничтожит, и никто, ни полиция, ни Иисус, сын Бога, Ковидака не остановит.
* * *
Когда Виктор Полтава изучал английский язык, ему встретилось слово «сюрприз», он почему-то решил, что оно означает большой успех в соревновании. Но учитель японец, услышав от него такое толкование — в словарь Полтава не заглянул — ударил его по уху бамбуковой палкой и посоветовал впредь пользоваться словарем. Потом, естественно, он хорошо усвоил, что такое сюрприз.
Сейчас, у дома Ковидака, сюрпризом явилось появление полицейской машины, а из этого родилась злость. Но злость может стать проблемой — если он ей позволит. Она захватит контроль над его умом, мышление затуманится, ослабит способность отличать овец от козлиц, как сказал бы его русский отец. Нет, он себе не позволит злиться на этот неожиданный поворот событий, он приспособится и приспособится быстро.
В план Полтавы входило вывести Ковидака из равновесия, осквернив могилу его жены, а если это не доведет старика до самоубийства, тогда Полтава собирался его убить так, чтобы казалось, будто Ковидак сам отнял у себя жизнь. Полтава хотел также унести книгу о «Мудзин» и все документы, имеющие к ней отношение. Эти материалы он отдаст Ганису для оценки, а тот передаст их затем госпоже Гэннаи. Просто. Вопрос нескольких часов. Два дня, не больше, искусства у Полтавы достанет.
Наблюдая, как маленькая полицейская машина огибает повороты грунтовой дороги, он сказал себе — это не совпадение. Ковидак позвонить им не мог, потому что Полтава перерезал электрические и телефонные провода. Случайный визит полиции, что ли? Или же он сделал где-то ошибку и не заметил. Судьба капризна. Все может случиться.
Чтобы выжить, необходима постоянная внимательность. Чувство опасности. Конечно, появление полиции могло быть и случайным, это не исключается, и тогда ему опасаться нечего. Но было бы глупо игнорировать этот сюрприз. Он должен изменить тактику, не мучить Ковидака и заняться неожиданным.
Воин должен избегать сильной стороны и наносить удар в слабое место, говорил Сунь Цзы.
Фары приближались.
Нанести удар в слабое место .
Одетый в черное Полтава на четвереньках вполз в затемненный дом, остановился справа от входа и так, чтобы не оказаться силуэтом на фоне дверного проема, острое ночное зрение позволяло ему избегать осколков разбитого зеркала и отчетливо видеть старика, тот, с заплаканным лицом, одной рукой сжимал кочергу, другую сделал козырьком у глаз, чтобы лучше рассмотреть свое спасение, полицейскую машину.
Полтава захлопнул дверь, создавая полнейшую темноту, и Ковидак окаменел от изумления. Сюрприз.
— Кто там? Здесь кто-то со мной есть. Я знаю. Покажите себя, почему вы не показываетесь?
Полтава подумал — старик, когда ты меня увидишь, будет слишком поздно. Дурак старый, держит кочергу на плече, будто винтовку. Готов сражаться за честь своей жены, будто это святое дело. Думаешь, она тебе спасибо скажет? Дурак.
Голос Ковидака зазвучал резче.
— Это ты, ты, проклятый мерзавец, тот кто осквернил могилу Касс, я чувствую запах… Ну, теперь ты в наших руках. Полиция снаружи, я внутри, и бежать тебе некуда. Ты в ловушке.
Полтава распрямился, медленно, осторожно, потому что не хотел наступать на стекло. Пока не нужно, дышал он бесшумно. Ничем себя не выдавал. Уголком глаза он увидел свет. Тонкий лучик от полицейской машины уже близко к дому, лучик мазнул по окну и ушел дальше. Через несколько секунд свет проник в дом из-под двери. Полтава понимал, что и этого пустяка хватит, чтобы старик осмелел.
Для Полтавы понятие храбрости не существовало. Он всегда владел собой, был спокоен, ум — как океан без волн. Только необычайно яркие глаза выдавали душу убийцы.
Расстояние между ним и стариком: чуть меньше шести футов. Ночное зрение у старика: отсутствует. Слишком темно для старых нетренированных глаз. Но старик может закричать и закричит, если не принять мер.
Полтава потянул за пряжку ремня, и когда маленький нож скользнул в руку, бросил его чуть правее Ковидака — зазвучала мягкая неверная нота, когда нож упал внутрь арфы, на струны. Старик повернулся на звук, поднимая кочергу, и Полтава бросился вперед. Два шага — и он оказался прямо позади Ковидака.
Полтава нанес ему правый апперкот в почку. Пошатнувшись и выронив кочергу, Ковидак замахал руками, пытаясь сохранить равновесие. Тогда Полтава пнул его в коленный сгиб сзади — старик рухнул на оба колена. А когда он открыл рот, чтобы закричать, рука Полтавы обвила ему шею, перекрывая воздух. Затем, сжимая гортань Ковидака сгибом левого локтя, Полтава правой кистью уперся ему в основание черепа и отступил на шаг правой ногой: шея старика сломалась. Он сжимал еще несколько секунд, чтобы наверняка наступила смерть. Услышав, как у дома остановилась полицейская машина, он отпустил мертвого, дал ему упасть на пол. Потом подбежал к арфе, отыскал свой нож, вернул на место.
Стук в переднюю дверь. Он замер, слушая, как голос, назвавшийся инспектором Барбоном, объяснил, что он приехал поговорить с его светлостью по очень срочному делу. Полтава подумал, не убежать ли прямо сейчас, но решил, что нужно сделать то, зачем он сюда пришел, за что платит ему Императрица. Он должен забрать рукопись Ковидака и некоторые из его бумаг.
На цыпочках он подошел к входу, где справа от двери было окно, избегая обломков стекла и не обращая внимания на толстую серую кошку, которая сидела и смотрела на мертвого Ковидака. Пригнувшись у окна, Полтава осторожно выглянул наружу. Двое полицейских. Один в гражданском, твидовой шляпе, зажигает сигарету. Другой в форме, оглядывается по сторонам. Ему скучно до слез. Всего двое. И обоих придется убить, поскольку ему необходимо обыскать дом.
Он наблюдал, как полицейский в гражданском, инспектор, опять стучит в дверь, уже раздраженно, ему не нравится работать в такую поздноту.
Инспектор шепотом жаловался констеблю в форме, жаловался, что его вытащили с постели в такой безбожный час из-за телефонного звонка этой высочайшей лондонской полиции. Инспектор сказал, что, вероятно, тревога ложная, что его светлость, скорее всего, спит в своей розовой пижамке, обнявшись с плюшевым медведем. Проклятые американцы, озлился инспектор, они там свихнулись со своим Они, а все население Амершэма вынуждено теперь блуждать в темноте.
Сюрприз .
У Полтавы подпрыгнуло сердце. Неужели он был обречен на неудачу еще до начала? На мгновение в нем вспыхнул страх перед будущим. Что-то случилось. Они знают, что он здесь, а это хуже некуда. Кто сообщил полиции? По чьей вине он может сейчас попасться? Раньше он в таких положениях не оказывался. Его мир может перевернуться — если он не сохранит спокойствие. Он должен оставаться спокойным, иначе до утра не доживет.
Вдруг он улыбнулся. Сразу стало легко. Потому что если бы полиция знала, где он находится, за ним бы не двое приехали. Их было бы намного больше. Тут никаких сомнений. Он ведь Они, самый опасный человек на земле, стихийная сила.
Богатый опыт Полтавы включал и знакомство с полицией, тайной полицией и элитными частями всего мира. Британцы, конечно же, спустили бы на него свою элитную стрелковую часть — Голубые Береты.
Тем не менее придется убить этих двоих перед домом, ибо когда они обнаружат тело Ковидака, то поднимут тревогу, подтверждая присутствие Они в Англии.
Он побежал к задней части дома, окну над большой кроватью. Это его путь отхода.
У двери инспектор Барбон проговорил:
— Раз уж приехали, надо довести до конца.
— Войти, вы имеете в виду, — отозвался констебль в форме.
— Очень проницательно, сержант. Я вижу, у тебя большое будущее. Ну просто потрясает, как быстро ты схватываешь самоочевидное.
— Спасибо, сэр.
— Я рад, что ты понял общую картину, сержант. Видишь ли, если мы не войдем, то не сможем взять его светлость и отвезти в город, как требует уважаемая лондонская полиция. Ты, будучи разумным человеком, можешь усомниться в необходимости ночной работы, но не нам рассуждать.
Он еще раз постучал и медленно отрыл дверь, она скрипнула.
— Почему столько битого стекла? — удивился инспектор Барбон. — И где выключатель, чтоб его. Лорд Ковидак? Ваша светлость? Извините, что разбудили.
Полтава улыбнулся. Вскочив на кровать, он как можно тише поднял окно. Через несколько секунд он уже исчез в ночи.
* * *
Инспектор Херберт Барбон, маленький сорокашестилетний уэльсец с постоянно хмурым лицом, вышел из дома лорда Ковидака с фонарем в руке и проследовал за лучом к полицейской машине, качая головой и очень недовольный тем, как обстоят дела. Для начала, его светлость влез на золотистую лестницу. Покойный лорд Ковидак лежал сейчас на полу со сломанной шеей. Случайно это получилось или нет, пусть криминалисты разбираются.
Бегло осмотрев помещение, инспектор увидел разбитое окно, упитанного серого кота, который ничего ему не сообщил, а недалеко от покойного — объясняйте это как хотите — грязное подвенечное платье и кочергу. Неувязочка какая-то, если спросите Херберта Барбона. Телефона и электричества нет, кстати. В эту минуту констебль Джонатан Спенсер выяснял, нет ли обрыва проводов. И, может, посторонний кто ошивается — окна-то разбитые. Но его светлость и сам их мог разбить, он же немного чокнутый.
А пока надо заняться трупом. И это не просто труп, имейте в виду, а один из самых известных деятелей Англии, бывший член парламента и очень богатый человек. Власти и пресса понаедут в Амершэм толпами, тем самым усложняя жизнь Херберту Барбону. Ни шанса нет у него с женой поехать завтра вечером в Лондон, они давно планировали сходить там на шоу и пообедать по случаю годовщины. Куплены билеты на Томми Стила в «Песне под дождем»…
Но завтра на него накатят посетители и бумажная работа, а все из-за усопшего лорда Ковидака. Самого Барбона обязательно допросят, без чего он вполне мог бы обойтись, так как никогда не любил разговаривать с чужими. Прощай, Томми Стил.
Барбон открыл дверцу машины, сел за руль и включил освещение. Фонарь положил на приборную доску, взял микрофон радио. Можно и приступить к необходимым действиям. Прежде всего — главный констебль. Разбудить и ввести в курс дел, хотя он будет недоволен, конечно, — ну и черт с ним. Он же разозлится еще больше, если полиция в Лондоне узнает новости раньше него.
А где же костэбль Спенсер, будь он проклят? Минут пять уже его нет, может, больше, и никаких от него сигналов. Всего-то и нужно было Спенсеру сделать — осмотреть дом сзади, не такая уж трудная задача. Неужели засранец сбежал и смотрит сейчас дома «Династию» или еще какую-нибудь американскую дрянь по ящику?
Барбон вытащил из кармана блокнот, раскрыл и повернул к свету. Если уж вытаскивать начальника из постели, то неплохо будет назвать ему несколько имен — с кем Барбон говорил в лондонской полиции, а также имя человека из американского посольства, который позвонил в полицейское управление и закрутил все это дело. Начальнику эти имена понадобятся завтра.
Барбон уже поднес микрофон ко рту, когда увидел Спенсера — тот, освещая фонарем путь, шел к нему из темноты. Пуговицы на форме поблескивали с каждым шагом, вот он уже оказался совсем рядом с машиной, Барбон хотел спросить недовольным тоном, почему он так долго, но луч фонаря вдруг ударил ему прямо в лицо, заставляя пригнуться и отвернуть голову, он приказал Спенсеру убрать свет и не суетиться — в это мгновение Полтава в форме Спенсера, наклонился в машину и ножом перерезал Барбону горло.
Полтава вытер нож о грудь мертвого инспектора, прикрепил его на место, взял блокнот Барбона и просмотрел раскрытую страницу. Увидев имена сенатора Фрэн Маклис и Эдварда Пенни, он улыбнулся. Он несколько раз прошептал имя Эдварда Пенни, потом сунул блокнот себе в карман и пошел обратно к дому. Глаза у него светились.
Глава 7
Виктор Полтава родился в Японии в 1955 году — незаконный сын русского журналиста и токийской официантки. Старший Полтава был алкоголик и садист, он издевался над Виктором и его матерью, бил их кулаками и деревянной палкой с гвоздями. А еще он жег мальчика сигаретами. Женщина от избиений в конце концов потеряла слух к речь. Ее немота настолько взбесила русского, что он задушил сожительницу посудным полотенцем, за это его приговорили к пожизненному заключению. После неудачной попытки к бегству он совершил самоубийство, наевшись персиков с ДДТ.
Виктора воспитала его бабушка японка, она считала, что мальчик необычайно умен. Читал и писал он с четырех лет. Однако нормальным ребенком он не был. Жестокость отца и насильственная смерть матери оставили глубокие следы, ему остро не хватало родительский заботы. Со временем он сильно привязался к бабушке, но, за этим одним исключением, жил он впредь лишь ненавистью. Любил мучить животных, а все, связанное с сексом, вызывало у него страх.
Виктор и его бабушка жили в маленьком деревянном домике среди скопления старых домов у подножия холма, на котором стоял храм «Юсима» — в северной части Токио. Бога этого храма считают покровителем ученых людей. В экзаменационные месяцы зимы и весны Виктор наблюдал, как толпы студентов взбираются на холм, чтобы вымолить себе хорошие оценки.
Учеником в школе Виктор был совершенно невозможным, авторитетов не признавал, буйный характер проявлял постоянно. Учителя наказывали его за недостойное поведение, напоминая, что в Японии личные желания и прихоти должны подавляться ради общего блага. Японское общество основано на сотрудничестве и самоограничении. Успех или неудача в школе определяют, какой быть взрослой жизни. Будущее полностью зависит от школьных достижений.
Виктора такие указания сбивали с толку. С одной стороны, от него требовали, чтобы он стал неотличимым от японцев. Однако сами японцы не давали ему этого сделать. Те же самые учителя, кто призывал его к сдержанности, вместе с учениками высмеивали его как гайдзина, иностранца. Мать у него была японкой, но отец-то русский, значит, Виктор не совсем японец. Значит, гайдзин. Чужой.
Виктора злило, что дети в школе воспринимают его белую кожу и голубые глаза как уродство. Но в нации с почти стопроцентной расовой чистотой человек смешанного происхождения неизбежно выделяется и становится жертвой дискриминации. Люди смешанной крови и неяпонцы никогда не могут стать членами племени. Они обречены на существование за пределами огромной японской семьи.
Японские дети издевались над Виктором, потому что у него не было родителей, которые могли бы одеть его в красивую одежду и взять в синтоистский храм на Сити-го-сан, Праздник 7-5-3, когда дети благодарят богов за то, что они позволили им достичь этого возраста, и просят новых милостей. У него не было отца и никто не мог послать его на Праздник Мальчиков, проводящийся в мае, с его символами мужественности — игрушечными мечами, луками, миниатюрной древней броней — взятыми из феодального прошлого Японии.
Самым жестоким ударом бывало напоминание о том, что у него нет матери, которая отдавала бы ему все время и энергию, как принято у японских матерей. Никто не купал его, не рассказывал сказки, не одевал в чистую одежду, не ходил вместо него в школу, когда он болел, чтобы делать за него записи. Нет, не было у Виктора матери, которая могла бы сузить всю свою жизнь до размеров его мира. У него была только старая бабушка, а над ней смеялась вся округа. Она давно тронулась умом.
Звали ее Есано Акаси — стройная женщина с высоким лбом, глубоким голосом и странно расширенными глазами, седые волосы свисали у нее до колен. Многие считали Есано Акаси полубезумной, Виктор, однако же, находил в ее присутствии только покой. Когда он бывал перевозбужден, лишь она одна могла его успокоить, используя сочетание ласк, нежных слов и дыхания — она обдувала ему лицо и шею. А если он страдал от депрессии, бабушка усаживала его у своих ног, поглаживала по волосам, развлекала сказками о сверхъестественном, древними азиатскими мифами.
Есано Акаси посвятила свою жизнь оккультному, поэтому ее заклеймили ведьмой и колдуньей. Еще девочкой она была мико, храмовой служанкой, посвященной богам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Ковидак увидел это в дверной проем. Две точки света на извилистой дороге, ведущей к дому. Машина. А когда она приблизилась, он увидел голубую мигалку на крыше и чуть не закричал от радости. Полиция. Слава Богу. Слава, слава Богу. Он закричал:
— Полиция уже здесь и мы тебя сейчас возьмем, поганый мерзавец! Мы тебя поймаем и я лично выбью из тебя дух, сволочь! Можешь мне поверить!
Глаза Ковидака уже привыкли к темноте, а в окна и дверь вливалось немного лунного света, так что он, оглядевшись, различил очертания камина и, по-прежнему сжимая в руках свадебное платье Касс, направился туда — за кочергой. Уничтожить это чудовище. Сейчас он его и уничтожит, и никто, ни полиция, ни Иисус, сын Бога, Ковидака не остановит.
* * *
Когда Виктор Полтава изучал английский язык, ему встретилось слово «сюрприз», он почему-то решил, что оно означает большой успех в соревновании. Но учитель японец, услышав от него такое толкование — в словарь Полтава не заглянул — ударил его по уху бамбуковой палкой и посоветовал впредь пользоваться словарем. Потом, естественно, он хорошо усвоил, что такое сюрприз.
Сейчас, у дома Ковидака, сюрпризом явилось появление полицейской машины, а из этого родилась злость. Но злость может стать проблемой — если он ей позволит. Она захватит контроль над его умом, мышление затуманится, ослабит способность отличать овец от козлиц, как сказал бы его русский отец. Нет, он себе не позволит злиться на этот неожиданный поворот событий, он приспособится и приспособится быстро.
В план Полтавы входило вывести Ковидака из равновесия, осквернив могилу его жены, а если это не доведет старика до самоубийства, тогда Полтава собирался его убить так, чтобы казалось, будто Ковидак сам отнял у себя жизнь. Полтава хотел также унести книгу о «Мудзин» и все документы, имеющие к ней отношение. Эти материалы он отдаст Ганису для оценки, а тот передаст их затем госпоже Гэннаи. Просто. Вопрос нескольких часов. Два дня, не больше, искусства у Полтавы достанет.
Наблюдая, как маленькая полицейская машина огибает повороты грунтовой дороги, он сказал себе — это не совпадение. Ковидак позвонить им не мог, потому что Полтава перерезал электрические и телефонные провода. Случайный визит полиции, что ли? Или же он сделал где-то ошибку и не заметил. Судьба капризна. Все может случиться.
Чтобы выжить, необходима постоянная внимательность. Чувство опасности. Конечно, появление полиции могло быть и случайным, это не исключается, и тогда ему опасаться нечего. Но было бы глупо игнорировать этот сюрприз. Он должен изменить тактику, не мучить Ковидака и заняться неожиданным.
Воин должен избегать сильной стороны и наносить удар в слабое место, говорил Сунь Цзы.
Фары приближались.
Нанести удар в слабое место .
Одетый в черное Полтава на четвереньках вполз в затемненный дом, остановился справа от входа и так, чтобы не оказаться силуэтом на фоне дверного проема, острое ночное зрение позволяло ему избегать осколков разбитого зеркала и отчетливо видеть старика, тот, с заплаканным лицом, одной рукой сжимал кочергу, другую сделал козырьком у глаз, чтобы лучше рассмотреть свое спасение, полицейскую машину.
Полтава захлопнул дверь, создавая полнейшую темноту, и Ковидак окаменел от изумления. Сюрприз.
— Кто там? Здесь кто-то со мной есть. Я знаю. Покажите себя, почему вы не показываетесь?
Полтава подумал — старик, когда ты меня увидишь, будет слишком поздно. Дурак старый, держит кочергу на плече, будто винтовку. Готов сражаться за честь своей жены, будто это святое дело. Думаешь, она тебе спасибо скажет? Дурак.
Голос Ковидака зазвучал резче.
— Это ты, ты, проклятый мерзавец, тот кто осквернил могилу Касс, я чувствую запах… Ну, теперь ты в наших руках. Полиция снаружи, я внутри, и бежать тебе некуда. Ты в ловушке.
Полтава распрямился, медленно, осторожно, потому что не хотел наступать на стекло. Пока не нужно, дышал он бесшумно. Ничем себя не выдавал. Уголком глаза он увидел свет. Тонкий лучик от полицейской машины уже близко к дому, лучик мазнул по окну и ушел дальше. Через несколько секунд свет проник в дом из-под двери. Полтава понимал, что и этого пустяка хватит, чтобы старик осмелел.
Для Полтавы понятие храбрости не существовало. Он всегда владел собой, был спокоен, ум — как океан без волн. Только необычайно яркие глаза выдавали душу убийцы.
Расстояние между ним и стариком: чуть меньше шести футов. Ночное зрение у старика: отсутствует. Слишком темно для старых нетренированных глаз. Но старик может закричать и закричит, если не принять мер.
Полтава потянул за пряжку ремня, и когда маленький нож скользнул в руку, бросил его чуть правее Ковидака — зазвучала мягкая неверная нота, когда нож упал внутрь арфы, на струны. Старик повернулся на звук, поднимая кочергу, и Полтава бросился вперед. Два шага — и он оказался прямо позади Ковидака.
Полтава нанес ему правый апперкот в почку. Пошатнувшись и выронив кочергу, Ковидак замахал руками, пытаясь сохранить равновесие. Тогда Полтава пнул его в коленный сгиб сзади — старик рухнул на оба колена. А когда он открыл рот, чтобы закричать, рука Полтавы обвила ему шею, перекрывая воздух. Затем, сжимая гортань Ковидака сгибом левого локтя, Полтава правой кистью уперся ему в основание черепа и отступил на шаг правой ногой: шея старика сломалась. Он сжимал еще несколько секунд, чтобы наверняка наступила смерть. Услышав, как у дома остановилась полицейская машина, он отпустил мертвого, дал ему упасть на пол. Потом подбежал к арфе, отыскал свой нож, вернул на место.
Стук в переднюю дверь. Он замер, слушая, как голос, назвавшийся инспектором Барбоном, объяснил, что он приехал поговорить с его светлостью по очень срочному делу. Полтава подумал, не убежать ли прямо сейчас, но решил, что нужно сделать то, зачем он сюда пришел, за что платит ему Императрица. Он должен забрать рукопись Ковидака и некоторые из его бумаг.
На цыпочках он подошел к входу, где справа от двери было окно, избегая обломков стекла и не обращая внимания на толстую серую кошку, которая сидела и смотрела на мертвого Ковидака. Пригнувшись у окна, Полтава осторожно выглянул наружу. Двое полицейских. Один в гражданском, твидовой шляпе, зажигает сигарету. Другой в форме, оглядывается по сторонам. Ему скучно до слез. Всего двое. И обоих придется убить, поскольку ему необходимо обыскать дом.
Он наблюдал, как полицейский в гражданском, инспектор, опять стучит в дверь, уже раздраженно, ему не нравится работать в такую поздноту.
Инспектор шепотом жаловался констеблю в форме, жаловался, что его вытащили с постели в такой безбожный час из-за телефонного звонка этой высочайшей лондонской полиции. Инспектор сказал, что, вероятно, тревога ложная, что его светлость, скорее всего, спит в своей розовой пижамке, обнявшись с плюшевым медведем. Проклятые американцы, озлился инспектор, они там свихнулись со своим Они, а все население Амершэма вынуждено теперь блуждать в темноте.
Сюрприз .
У Полтавы подпрыгнуло сердце. Неужели он был обречен на неудачу еще до начала? На мгновение в нем вспыхнул страх перед будущим. Что-то случилось. Они знают, что он здесь, а это хуже некуда. Кто сообщил полиции? По чьей вине он может сейчас попасться? Раньше он в таких положениях не оказывался. Его мир может перевернуться — если он не сохранит спокойствие. Он должен оставаться спокойным, иначе до утра не доживет.
Вдруг он улыбнулся. Сразу стало легко. Потому что если бы полиция знала, где он находится, за ним бы не двое приехали. Их было бы намного больше. Тут никаких сомнений. Он ведь Они, самый опасный человек на земле, стихийная сила.
Богатый опыт Полтавы включал и знакомство с полицией, тайной полицией и элитными частями всего мира. Британцы, конечно же, спустили бы на него свою элитную стрелковую часть — Голубые Береты.
Тем не менее придется убить этих двоих перед домом, ибо когда они обнаружат тело Ковидака, то поднимут тревогу, подтверждая присутствие Они в Англии.
Он побежал к задней части дома, окну над большой кроватью. Это его путь отхода.
У двери инспектор Барбон проговорил:
— Раз уж приехали, надо довести до конца.
— Войти, вы имеете в виду, — отозвался констебль в форме.
— Очень проницательно, сержант. Я вижу, у тебя большое будущее. Ну просто потрясает, как быстро ты схватываешь самоочевидное.
— Спасибо, сэр.
— Я рад, что ты понял общую картину, сержант. Видишь ли, если мы не войдем, то не сможем взять его светлость и отвезти в город, как требует уважаемая лондонская полиция. Ты, будучи разумным человеком, можешь усомниться в необходимости ночной работы, но не нам рассуждать.
Он еще раз постучал и медленно отрыл дверь, она скрипнула.
— Почему столько битого стекла? — удивился инспектор Барбон. — И где выключатель, чтоб его. Лорд Ковидак? Ваша светлость? Извините, что разбудили.
Полтава улыбнулся. Вскочив на кровать, он как можно тише поднял окно. Через несколько секунд он уже исчез в ночи.
* * *
Инспектор Херберт Барбон, маленький сорокашестилетний уэльсец с постоянно хмурым лицом, вышел из дома лорда Ковидака с фонарем в руке и проследовал за лучом к полицейской машине, качая головой и очень недовольный тем, как обстоят дела. Для начала, его светлость влез на золотистую лестницу. Покойный лорд Ковидак лежал сейчас на полу со сломанной шеей. Случайно это получилось или нет, пусть криминалисты разбираются.
Бегло осмотрев помещение, инспектор увидел разбитое окно, упитанного серого кота, который ничего ему не сообщил, а недалеко от покойного — объясняйте это как хотите — грязное подвенечное платье и кочергу. Неувязочка какая-то, если спросите Херберта Барбона. Телефона и электричества нет, кстати. В эту минуту констебль Джонатан Спенсер выяснял, нет ли обрыва проводов. И, может, посторонний кто ошивается — окна-то разбитые. Но его светлость и сам их мог разбить, он же немного чокнутый.
А пока надо заняться трупом. И это не просто труп, имейте в виду, а один из самых известных деятелей Англии, бывший член парламента и очень богатый человек. Власти и пресса понаедут в Амершэм толпами, тем самым усложняя жизнь Херберту Барбону. Ни шанса нет у него с женой поехать завтра вечером в Лондон, они давно планировали сходить там на шоу и пообедать по случаю годовщины. Куплены билеты на Томми Стила в «Песне под дождем»…
Но завтра на него накатят посетители и бумажная работа, а все из-за усопшего лорда Ковидака. Самого Барбона обязательно допросят, без чего он вполне мог бы обойтись, так как никогда не любил разговаривать с чужими. Прощай, Томми Стил.
Барбон открыл дверцу машины, сел за руль и включил освещение. Фонарь положил на приборную доску, взял микрофон радио. Можно и приступить к необходимым действиям. Прежде всего — главный констебль. Разбудить и ввести в курс дел, хотя он будет недоволен, конечно, — ну и черт с ним. Он же разозлится еще больше, если полиция в Лондоне узнает новости раньше него.
А где же костэбль Спенсер, будь он проклят? Минут пять уже его нет, может, больше, и никаких от него сигналов. Всего-то и нужно было Спенсеру сделать — осмотреть дом сзади, не такая уж трудная задача. Неужели засранец сбежал и смотрит сейчас дома «Династию» или еще какую-нибудь американскую дрянь по ящику?
Барбон вытащил из кармана блокнот, раскрыл и повернул к свету. Если уж вытаскивать начальника из постели, то неплохо будет назвать ему несколько имен — с кем Барбон говорил в лондонской полиции, а также имя человека из американского посольства, который позвонил в полицейское управление и закрутил все это дело. Начальнику эти имена понадобятся завтра.
Барбон уже поднес микрофон ко рту, когда увидел Спенсера — тот, освещая фонарем путь, шел к нему из темноты. Пуговицы на форме поблескивали с каждым шагом, вот он уже оказался совсем рядом с машиной, Барбон хотел спросить недовольным тоном, почему он так долго, но луч фонаря вдруг ударил ему прямо в лицо, заставляя пригнуться и отвернуть голову, он приказал Спенсеру убрать свет и не суетиться — в это мгновение Полтава в форме Спенсера, наклонился в машину и ножом перерезал Барбону горло.
Полтава вытер нож о грудь мертвого инспектора, прикрепил его на место, взял блокнот Барбона и просмотрел раскрытую страницу. Увидев имена сенатора Фрэн Маклис и Эдварда Пенни, он улыбнулся. Он несколько раз прошептал имя Эдварда Пенни, потом сунул блокнот себе в карман и пошел обратно к дому. Глаза у него светились.
Глава 7
Виктор Полтава родился в Японии в 1955 году — незаконный сын русского журналиста и токийской официантки. Старший Полтава был алкоголик и садист, он издевался над Виктором и его матерью, бил их кулаками и деревянной палкой с гвоздями. А еще он жег мальчика сигаретами. Женщина от избиений в конце концов потеряла слух к речь. Ее немота настолько взбесила русского, что он задушил сожительницу посудным полотенцем, за это его приговорили к пожизненному заключению. После неудачной попытки к бегству он совершил самоубийство, наевшись персиков с ДДТ.
Виктора воспитала его бабушка японка, она считала, что мальчик необычайно умен. Читал и писал он с четырех лет. Однако нормальным ребенком он не был. Жестокость отца и насильственная смерть матери оставили глубокие следы, ему остро не хватало родительский заботы. Со временем он сильно привязался к бабушке, но, за этим одним исключением, жил он впредь лишь ненавистью. Любил мучить животных, а все, связанное с сексом, вызывало у него страх.
Виктор и его бабушка жили в маленьком деревянном домике среди скопления старых домов у подножия холма, на котором стоял храм «Юсима» — в северной части Токио. Бога этого храма считают покровителем ученых людей. В экзаменационные месяцы зимы и весны Виктор наблюдал, как толпы студентов взбираются на холм, чтобы вымолить себе хорошие оценки.
Учеником в школе Виктор был совершенно невозможным, авторитетов не признавал, буйный характер проявлял постоянно. Учителя наказывали его за недостойное поведение, напоминая, что в Японии личные желания и прихоти должны подавляться ради общего блага. Японское общество основано на сотрудничестве и самоограничении. Успех или неудача в школе определяют, какой быть взрослой жизни. Будущее полностью зависит от школьных достижений.
Виктора такие указания сбивали с толку. С одной стороны, от него требовали, чтобы он стал неотличимым от японцев. Однако сами японцы не давали ему этого сделать. Те же самые учителя, кто призывал его к сдержанности, вместе с учениками высмеивали его как гайдзина, иностранца. Мать у него была японкой, но отец-то русский, значит, Виктор не совсем японец. Значит, гайдзин. Чужой.
Виктора злило, что дети в школе воспринимают его белую кожу и голубые глаза как уродство. Но в нации с почти стопроцентной расовой чистотой человек смешанного происхождения неизбежно выделяется и становится жертвой дискриминации. Люди смешанной крови и неяпонцы никогда не могут стать членами племени. Они обречены на существование за пределами огромной японской семьи.
Японские дети издевались над Виктором, потому что у него не было родителей, которые могли бы одеть его в красивую одежду и взять в синтоистский храм на Сити-го-сан, Праздник 7-5-3, когда дети благодарят богов за то, что они позволили им достичь этого возраста, и просят новых милостей. У него не было отца и никто не мог послать его на Праздник Мальчиков, проводящийся в мае, с его символами мужественности — игрушечными мечами, луками, миниатюрной древней броней — взятыми из феодального прошлого Японии.
Самым жестоким ударом бывало напоминание о том, что у него нет матери, которая отдавала бы ему все время и энергию, как принято у японских матерей. Никто не купал его, не рассказывал сказки, не одевал в чистую одежду, не ходил вместо него в школу, когда он болел, чтобы делать за него записи. Нет, не было у Виктора матери, которая могла бы сузить всю свою жизнь до размеров его мира. У него была только старая бабушка, а над ней смеялась вся округа. Она давно тронулась умом.
Звали ее Есано Акаси — стройная женщина с высоким лбом, глубоким голосом и странно расширенными глазами, седые волосы свисали у нее до колен. Многие считали Есано Акаси полубезумной, Виктор, однако же, находил в ее присутствии только покой. Когда он бывал перевозбужден, лишь она одна могла его успокоить, используя сочетание ласк, нежных слов и дыхания — она обдувала ему лицо и шею. А если он страдал от депрессии, бабушка усаживала его у своих ног, поглаживала по волосам, развлекала сказками о сверхъестественном, древними азиатскими мифами.
Есано Акаси посвятила свою жизнь оккультному, поэтому ее заклеймили ведьмой и колдуньей. Еще девочкой она была мико, храмовой служанкой, посвященной богам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55