На широкой, безукоризненно подстриженной лужайке стоял гонг, похожий на статую. На подъездной дорожке двойной ширины стояли два автомобиля: серебристый «БМВ» последней модели с кузовом типа седан и такого же цвета двухдверный «мерседес» более раннего выпуска. Каждая травинка — на своем месте. Казалось, все здесь регулярно пылесосили.
Полмили от дома Эверетта Киппера, но сейчас мы полагали, что это не имеет никакого отношения к делу. Майло постучал в парадную дверь в восемь вечера.
Мартин сама вышла открывать в длинном восточном халате зеленого шелка, украшенном вышивкой в виде золотых драконов. На ногах у нее были золотистые сандалии. Педикюр — розовый. Волосы, покрашенные хной, похоже, только что причесаны. В ушах — крупные шестигранные серьги. Позади Мартин виднелся широкий белый холл с застланным травертином полом.
Ее удивленный взгляд сменился строгим и внимательным.
— Профессор Делавэр.
— Спасибо, что помните меня.
— Сначала вы произвели… впечатление.
Она внимательно рассматривала Майло. Я представил его.
— Полиция, — спокойно произнесла Мартин. — Что-то еще о мистере Драммонде?
— Нет, о мистере Шулле, — ответил Майло. Мартин опустила руки.
— Входите.
Дом, освещенный «под настроение», имел застекленную крышу. Из окон открывался вид на сад и длинный узкий бассейн, повторявший изгибы высокой белой стены. На стенах висели большие абстрактные картины. В бронзовых шкафах стояла современная стеклянная посуда.
Элизабет Мартин усадила нас на низкий диван, обитый черной замшей, а сама устроилась в шезлонге.
— Ну, рассказывайте, в чем дело.
— Профессор Мартин, — начал Майло, — мы расследуем деятельность Гордона Шулля, возможно, преступную. Извините, я не имею права сказать вам ничего больше.
Из столовой донеслись звуки, звяканье посуды, шум льющейся воды. На кухне кто-то был.
— Вы не можете сказать мне ничего больше того, что сказали, а я должна сообщить вам все, что вы хотите знать.
— Точно так, — улыбнулся Майло.
— Ну что ж. Это, наверное, справедливо.
Мартин положила ногу на ногу, по зеленому шелку пробежала волна. От нее пахло духами, с едва уловимой травяной ноткой. Выглядела она собранной.
— Профессор Мартин, — заговорил Майло, — это очень серьезное дело, и обещаю впоследствии информировать вас.
— О чем именно?
— Проблемы мистера Шулля.
— О, у Гордона есть проблемы?
— Вы же знаете, что есть, — заметил я. Она обратилась ко мне:
— Профессор Делавэр, посетив меня, вы сказали, что Кевин Драммонд имеет какое-то отношение к убийству. Это не повседневное явление для серьезного ученого. Вот почему вы произвели впечатление. — Мартин взглянула на Майло: — Теперь подозреваете в убийстве Гордона Шулля?
— Вы, кажется, не удивлены, — усмехнулся Майло. — Я стараюсь не удивляться. Но прежде чем мы продолжим, скажите: моей кафедре грозит что-то чрезвычайно постыдное?
— Боюсь, это так, мадам.
— Очень скверно. Убийца. — Мартин тревожно и печально улыбнулась. — Хорошо, полагаю, когда собирается слишком много мусора, самое лучшее — убрать его. Так что давайте поговорим о Гордоне. Возможно, вам удастся избавить меня от него. Убийца… признаюсь, в этом я никогда его не подозревала.
— Как вы оцениваете его, мадам?
— Считала совершенно бесполезным. Гордон постоянно прикидывается. Много слов и мало дела.
Дверь кухни открылась, и появился мужчина с большим бутербродом на блюде.
— Лиз?
Этого седого мужчину я видел на фотографиях в кабинете Мартин. На нем была белая спортивная рубашка с короткими рукавами, бежевые парусиновые брюки и легкие коричневые ботинки. Он был высок и хорошо сложен, но с уже наметившимся животом. Мужчина выглядел лет на десять старше Мартин.
— Все в порядке, милый. Это полиция.
— Полиция?
Мужчина приблизился к нам. Бутерброд был трехслойный, с зеленью и индюшатиной.
— Что-то связанное с Гордоном Шуллем, дорогой.
— Шулль что-нибудь украл? — Он встал рядом с креслом Мартин.
— Это мой муж, доктор Вернон Льюис. Вернон, это детектив…
— Стуржис, — представился Майло и обратился к Льюису: — Вы тоже профессор, сэр?
— Нет, — ответила Мартин, — Вернон — врач-ортопед.
— Судя по вашему высказыванию насчет кражи, доктор, вы тоже знакомы с Гордоном Шуллем.
— Мне известна его репутация, — ответил Вернон Льюис. — Кроме того, я встречал его на вечеринках кафедры.
— Милый, успокойся, — проговорила Элизабет Мартин. Льюис вопросительно посмотрел на нее:
— Сколько времени это займет, Лиз?
— Не много.
— О'кей, рад познакомиться с вами. Не задерживайте слишком долго мою возлюбленную. — С этими словами он вышел.
— О какой репутации упомянул доктор Льюис? — спросил Майло.
— Общая аморальность. Гордон был проблемой, моей проблемой, с самого начала.
— Аморальность включает в себя воровство?
— Если бы только это, — нахмурилась Мартин. — Только Богу известно, чего мне стоит разговаривать с вами, но правда в том, что безрассудство Гордона я ощутила сполна. У меня на кафедре всего три человека, и мне следовало бы знать, кого я принимаю на работу.
— Вас заставили принять Шулля на работу? — поинтересовался я.
— «Заставили» — слишком сильно сказано. Мне его настойчиво рекомендовали.
— Потому что его семья богата.
— О да! Все всегда упирается в деньги, не так ли? Шесть лет назад меня пригласили в колледж «Чартер», чтобы я создала первоклассную кафедру коммуникаций. Мне много обещали. Я получила несколько других предложений от более крупных учебных заведений, лучше оборудованных. Но все они находились в других городах, а я только что познакомилась с Верноном, практиковавшим именно здесь. Я предпочла романтическое меркантильному. — Мартин слегка улыбнулась. — Выбор правильный, но… Любое решение чревато определенными последствиями.
— «Чартер» не выполнил своих обещаний? — предположил я.
— Невыполнение обещаний — нечто установившееся в ученом мире. Дело в соотношении между правдой и чепухой. Не поймите меня превратно. Я отнюдь не несчастна. «Чартер» — хорошее учебное заведение. В своем роде.
— В каком роде?
— Маленькое, очень маленькое заведение. Это обеспечивает тесное взаимодействие со студентами, что меня до сих пор привлекает. Студенты. Студенты в основном приятные. После пяти лет, проведенных в Беркли, со всеми его левацкими штучками, «Чартер» располагал к себе своей старомодностью. Но порой это становится ограничивающим фактором.
— Какие обещания не были выполнены? — спросил я. — Мне обещали кафедру из пяти человек, а получила я всего троих. Мой бюджет урезали на тридцать процентов, поскольку истощились кое-какие источники финансирования. В то время в самом разгаре была рецессия. Акции доноров упали в цене, et cetera. Спланированный мною курс обучения пришлось резко сократить, поскольку сократилось число преподавателей.
— А какие обещания были выполнены?
— Я получила хорошую работу. Чувствовала себя свободно. Практика Вернона более чем надежна в смысле семейных финансов. Но я училась двадцать три года не для того, чтобы играть в гольф и заниматься маникюром. Поэтому я решила наилучшим образом отработать создавшуюся ситуацию и начала пользоваться тем, в чем мне не отказали, — широкой самостоятельностью в наборе преподавателей. Я удачно подцепила Сьюзан Санторини, потому что ей тоже хотелось остаться в южной Калифорнии. Ее супруг — представитель одной из киностудий. Потом я начала искать третьего члена нашей немногочисленной группы, но декан сообщил мне, что уже есть весьма перспективный кандидат и что мне настоятельно рекомендуют положительно решить вопрос о его зачислении в штат. Гордон Шулль — пустое место. Однако его отчим — один из самых богатых питомцев нашего колледжа. Гордон — тоже бывший питомец.
— «Пустое место» с точки зрения его научных способностей?
— Пустое место, и все тут. Когда заявление Гордона легло на мой стол, я заметила, что он выпускник «Чартера», и отыскала его личное дело.
— Что-то подозревали? Мартин улыбнулась.
— Я была весьма недовольна тем, что мне «настоятельно рекомендовали». Когда же я прочитала архивные записи, мое неудовольствие сменилось глубоким возмущением. Мало сказать, что Гордон не был выдающимся студентом. Его испытательный срок длился несколько семестров. Он получал посредственные оценки по самым легким предметам, и ему понадобилось пять лет, чтобы сдать выпускные экзамены. Тем не менее Гордону каким-то образом, все по той же причине, удалось получить степень магистра. — Мартин скривила губы. — Я получила степень доктора наук в Беркли, стажировалась после этого в Лондонском университете, а потом еще в университете штата Колумбия. Сьюзан Санторини получила докторскую степень в университете штата Колумбия, преподавала во Флоренции и Корнуоллском университете, прежде чем я заарканила ее. При современном состоянии рынка труда для ученых мы могли подобрать самых лучших докторов наук, выпускников престижных университетов. Вместо этого нам пришлось понизить наш интеллектуальный уровень и взять этого шута горохового.
— И это содействует пополнению бюджета, — предположил Майло.
— О да. Каждый год кафедра получает чек от «Трублад эндау-мент», фонда, основанного отчимом Гордона. Этого хватает на то, чтобы поддержать нашу… заинтересованность.
— Академическая удавка, — обронил Майло.
— Отлично сказано, детектив. Признаться, ваш сегодняшний визит помог мне более отчетливо увидеть то, что происходит. Если правонарушения, допущенные Гордоном, выходят за пределы моей фантазии, мне, возможно, придется принимать самые серьезные в жизни решения. Но прежде чем я продолжу свой рассказ, мне нужно следующее: вы обещаете держать меня в курсе и предоставить достаточный запас времени; я должна иметь возможность взять отпуск до того, как разразится буря. Это позволит мне избежать участия в уголовно-процессуальных делах.
— Вы увольняетесь, мадам?
— Почему бы и нет, если финансовое положение позволяет сделать это? Вернон постоянно твердит, чтобы я сократила нагрузку. Мы оба давно испытываем страстное желание путешествовать. Может быть, это рука провидения. Так что, если вы хотите больше узнать о недостатках Гордона, вам следует постоянно информировать меня.
— Справедливо, — согласился Майло. — Какие проблемы были у вас с Шуллем?
— Мелкие кражи, небрежные отчеты о расходах. Он часто пропускал занятия, несправедливо ставил оценки. Его лекции отвратительны. Низкопробные доклады о поп-культуре и идиотские списки литературы для чтения. Все сосредоточено на сиюминутном «прозрении» Гордона, а его кругозор чрезвычайно узок.
— Дилетант, — вставил я.
Шулль использовал это слово для характеристики Кевина Драммонда. — Чтобы быть дилетантом, нужно работать. Гордон олицетворяет все дурное, что сходит за ученость в современной науке. Он мнит себя высшим судией, выносящим приговор миру созидания. Считает себя художником, хотя он всего-навсего жалкий неудачник.
Майло выпрямился.
— Как это?
— Гордон возомнил себя человеком Возрождения. Он рисует ужасные картины, состоящие из клякс. Садовые пейзажи, якобы написанные в импрессионистской манере, по уровню ниже работ ученика средней школы. Вскоре после того, как Шулль появился у нас, он принес мне несколько полотен и попросил организовать ему персональную выставку за счет кафедры. — Мартин фыркнула. — Я выставил его, и он отправился к декану. Но даже связи ему не помогли.
— Человек Возрождения, — проговорил Майло. — Что еще?
— Гордон играет на гитаре и ударных инструментах, и играет отвратительно. Он часто болтал то о выступлении, то о сопровождении сольной импровизации. В прошлом году он вызвался выступить на вечеринке, которую мы с Верноном организовали для студентов-отличников. Тогда я имела глупость согласиться. — Мартин закатила глаза. — И словно всего этого самообольщения ему недостаточно, Гордон утверждает, будто пишет роман — «великий опус», который расхваливает с тех пор, как я с ним познакомилась. Ни одной страницы рукописи я не видела.
— Слов много, а дел мало, — заметил Майло.
— Типичный калифорнийский пижон, — продолжала Мартин. — Без семейных денег он прислуживал бы в ресторанах и врал о предстоящем ему важном прослушивании.
— Вы сказали, что он часто прогуливал.
— Гордон постоянно отвлекался на какие-то мероприятия, финансируемые его отчимом.
— Какие мероприятия?
— Сомнительного свойства исследовательские поездки, симпозиумы, съезды. В дополнение к прочим претензиям Гордон считает себя неустрашимым искателем приключений — он был в Азии, Европе, везде. Все это — составная часть того образа мачо, которого он из себя разыгрывает: клетчатые рубашки с галстуками, походные ботинки, борода, как у Ясира Арафата. Гордон постоянно говорит о том, что работает над каким-то научным докладом, но опять-таки никаких результатов этой работы не видно. — Мартин стукнула по столу пальцем. — В каком-то смысле миру повезло, что он ничего не доводит до конца, поскольку писатель Гордон скверный, а его письменные работы отличаются непоследовательностью, самодовольством и высокопарностью.
— Правдивый Писарь, — сказал я. Глаза Мартин расширились.
— Вам известно об этом? Гордон любит говорить о себе в третьем лице. Он выбирает себе гадкие псевдонимы. «Гордстер», «Неустрашимый мистер Шулль», «Правдивый Писарь». Гордон всегда был посмешищем. К сожалению, это посмешище — мой болезненный раздражитель. А теперь вы говорите, что он еще убил кого-то… а наши кабинеты разделяют несколько футов… это тревожит меня. Я в опасности?
— Я не вижу опасности, профессор, — ответил Майло.
— Кого он убил?
— Людей, причастных к искусству. Глаза Мартин вылезли из орбит.
— Что, было не одно убийство?
— Боюсь, это так, профессор.
— Мне, безусловно, следует уйти на некоторое время в отпуск.
— Что вы можете сказать нам о Кевине Драммонде? — спросил Майло.
— То, что я уже сказала профессору Делавэру, правда. Ничего конкретного об этом парне не помню. После визита я внимательнее прочла его личное дело. Средний студент, не более того.
— Вы не помните ничего о его совместных с Шуллем увеселительных прогулках в городе?
— Извините, нет. Студенты входят в кабинет Гордона и выходят из него. Студентов определенного типа Гордон привлекает. Конкретно мистера Драммонда я не припоминаю.
— Студенты какого типа находят Гордона привлекательным? — спросил Майло.
— Гордон в курсе всех современных тенденций, и это воздействует на самых впечатлительных. Уверена, больше всего ему хотелось бы стать ведущим шоу в музыкальной программе телевидения.
— Делал ли Шулль попытки вступить в интимную связь со студентками? — поинтересовался я.
— Возможно.
— Возможно? — переспросил Майло.
— Жалоб не поступало, но, если бы они были, это ничуть не удивило бы меня. Большинство из тех, кто общается с Гордоном в служебное время, — это, по-моему, студентки.
— Но жалоб на сексуальные домогательства не было?
— Нет. Интимные отношения студентов нашего учебного заведения — неотъемлемая часть нашей жизни, и жалобы крайне редки. Как правило, это происходит по взаимному согласию. Не так ли, профессор Делавэр?
Я кивнул.
— Кевин Драммонд голубой, — сообщил Майло. — Не следует ли нам поговорить об этом?
— Вы хотите спросить, не бисексуален ли Гордон? Я не интересовалась этим, но меня не удивит ничего, что бы вы о нем ни сказали. Он из тех, кого в добрые старые времена называли мерзавцами. Очень хорошее слово. Жаль, что оно вышло из употребления. Это классический тип балованного ребенка, который хвастается и делает все, что взбредет ему в голову. Вы с его матерью встречались?
— Еще нет. Мартин улыбнулась.
— Вам необходимо это сделать. Особенно вам, профессор Делавэр. Это как раз по вашей специальности.
— Источник психопатологии? — спросил Майло. Мартин бросила на него долгий изумленный взгляд.
— Этой женщине неизвестны ни учтивость, ни здравомыслие. Каждый год во время благотворительного обеда она загоняет меня в угол и напоминает о том, сколько денег пожертвовал ее муж, после чего переходит к рассказу о необычайных совершенствах своего «малыша». Гордон демонстрирует свою претенциозность вполне непосредственно. Она же говорит о себе как о светской даме, но мне удалось узнать, что ее первый муж, отец Гордона, был пьяницей. Этот несостоявшийся агент по торговле недвижимостью получил срок за мошенничество. Он и брат Гордона погибли при пожаре, когда Гордон был еще маленьким, а через несколько лет мать нашла ему нового папочку с деньгами. — Майло писал в своем блокноте. — Ну вот, я немного просветила вас. Но я устала, и если это все…
— Если у вас есть образец литературного творчества Шулля, это помогло бы нам.
— В моем кабинете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42