Вики Боттомли вернулась из магазина игрушек и сидела на стуле регистраторши, читая журнал. Кроме нас, в коридоре никого не было. Коробка, обернутая фирменной бумагой магазина, лежала на столе рядом со свернутым катетером и стопкой страховых бланков.
Женщина даже не взглянула в мою сторону, когда я вытащил из стеллажа историю болезни Кэсси и начал ее перелистывать. Просмотрев медицинские записи, я дошел до составленной Стефани психосоциалогической карты. Меня интересовала разница в возрасте Чипа и Синди. Я просмотрел биографические данные отца.
Чарльз Л. Джонс-третий. Возраст: 38. Образование: степень магистра. Род занятий: преподаватель колледжа.
Почувствовав, что на меня кто-то смотрит, я опустил историю болезни и заметил, что Вики быстро уткнулась в свой журнал.
— Ну, — спросил я. — Как обстоят дела в магазине игрушек?
Она опустила журнал:
— Вы хотите узнать у меня что-нибудь более конкретное?
— Все, что поможет мне справиться со страхами Кэсси.
Ее красивые глаза прищурились.
— Доктор Ивз уже просила меня об этом и, кстати, в вашем присутствии.
— Просто подумал, не вспомнили ли вы случайно чего-нибудь за это время.
— Случайно ничего не вспомнила, — отрезала она. — Я ничего не знаю — я всего лишь медсестра.
— Медсестры часто знают больше, чем кто-либо.
— Скажите об этом совету по зарплате.
Она снова закрыла лицо журналом.
Я раздумывал над ответом, когда услышал, что меня окликнули. Ко мне направлялся Чип Джонс.
— Спасибо, что подождали.
Заслышав его голос, Вики оторвалась от чтения. Она поправила чепчик и проговорила:
— Здравствуйте, доктор Джонс.
Сладкая улыбка разлилась по ее лицу — мед на черством хлебе. Чип облокотился о стойку, усмехнулся, покачал головой и сказал:
— Ну вот, опять вы, Вики, пытаетесь повысить мое звание. — Затем, обращаясь ко мне: — Я всего лишь соискатель степени доктора — диссертация пока не готова. Но наша добрая мисс Боттомли все время пытается присвоить мне степень, которую я еще не заслужил.
Вики ухитрилась изобразить еще одну улыбку лизоблюда.
— Есть степень — нет степени... Какая разница?
— Однако, — возразил Чип, — кое для кого, как, например, для доктора Делавэра, который по праву заработал свою степень, это может иметь значение.
— Не сомневаюсь.
Чип расслышал в голосе медсестры язвительные нотки и недоуменно взглянул на нее. Женщина взволновалась и отвернулась.
Он заметил подарочную коробку.
— Вики, опять?
— Так, пустячок.
— Очень мило с вашей стороны, Вики, но в этом нет никакой необходимости.
— Мне очень захотелось, доктор Джонс. Она такой ангелочек.
— Что правда, то правда, Вики. — Он улыбнулся. — Еще одна зверюшка?
— О да. Они ей так нравятся, доктор Джонс.
— Мистер, Вики, а если вы настаиваете на формальностях, то как насчет «герр профессор»? В этом есть нечто притягательно-классическое, согласны, доктор Делавэр?
— Абсолютно.
— Я заболтался, — спохватился Чип. — Это место сбивает меня с толку. Еще раз спасибо, Вики. Вы очень добры.
Боттомли залилась краской.
Чип повернулся ко мне:
— Ну как, доктор, готовы?
* * *
Мы прошли через тиковые двери и окунулись в суматоху пятого этажа. На каталке везли какого-то плачущего ребенка, подключенного к капельнице; на голове был намотан тюрбан из бинтов. Чип нахмурился, но промолчал. Когда мы подошли к лифтам, он сказал:
— Добрая старушка Вики. Что за бесстыжая подхалимка! Но с вами она вела себя довольно дерзко, не так ли?
— Я не принадлежу к числу ее любимчиков.
— Почему?
— Не знаю.
— Когда-нибудь не поладили?
— Ничего подобного. Вообще вижу в первый раз.
Он покачал головой:
— Что ж, очень жаль, но, по нашему мнению, она отлично ухаживает за Кэсси. И нравится Синди. Я думаю, потому, что напоминает Синди тетю — та вырастила ее. Тоже медсестра — сильная женщина.
Миновав стайку растерянных студентов медицинского колледжа, Чип продолжал:
— Возможно, такое отношение Вики к вам просто что-то вроде «охраны своей территории». Как думаете?
— Может быть.
— Я не раз замечал здесь подобные вещи — собственнические чувства в отношении пациентов, как будто пациенты — это товар.
— Вы испытали это и на себе?
— О, разумеется. Плюс к тому наше положение. Люди считают, что нам выгодно льстить, потому что мы имеем прямое отношение к администрации. Полагаю, вам известно, кто мой отец?
Я кивнул.
— Меня раздражает, — продолжал он, — что к нам относятся по-особому. Боюсь, это приведет к тому, что Кэсси будут лечить хуже.
— В каком отношении?
— Не могу сказать. Ничего конкретного, думаю, просто чувствую себя неловко, когда для нас делается исключение. Не хотелось бы, чтобы упустили что-то важное или отошли от стандартного лечения из-за опасения вызвать недовольство со стороны нашей семьи. Не то чтобы доктор Ивз была не слишком опытным врачом — я испытываю к ней величайшее уважение. Это в большей степени относится к системе в целом — особое ощущение, которое возникает, когда попадаешь сюда. — Он замедлил шаг. — Может быть, я просто болтаю чепуху. С отчаяния. Кэсси практически всю свою жизнь была больна — то одним, то другим, — и никто не смог до сих пор определить причину. Да и мы тоже... Я хочу сказать, что эта клиника представляет собой строго организованную структуру, и всякий раз, когда в подобной структуре нарушаются правила, возникает опасность, что она даст трещину. Это как раз область, в которой я работаю — строго регламентированные организации. И должен вам сказать, это организация, каких мало.
Мы подошли к лифтам. Чип нажал кнопку и сказал:
— Надеюсь, вы сможете помочь Кэсси со всеми этими уколами. Она прошла через настоящий кошмар. И Синди тоже. Она потрясающая мать, но при таких обстоятельствах сомнения в себе неизбежны.
— Она винит себя? — спросил я.
— Время от времени. Хотя для этого нет никаких оснований. Я пытаюсь разуверить ее, но... — Он покачал головой и сжал кулаки. Костяшки пальцев побелели. Поднял руку и покрутил серьгу в ухе. — Как она выдерживает такое невероятное напряжение?!
— И вам, должно быть, тяжело, — добавил я.
— Веселого мало, это верно. Но вся тяжесть ложится на Синди. Откровенно говоря, мы подходим под определение обычной, традиционной семьи с типичным разделением обязанностей полов: я работаю, она занимается домашним хозяйством. По взаимному согласию — на самом деле именно Синди так хотела. Я тоже до некоторой степени занимаюсь домашними делами — возможно, не в такой мере, как следовало бы, — но воспитание детей целиком лежит на Синди. Видит Бог, она в этом деле разбирается куда лучше меня. Поэтому, когда в этой области происходят какие-то срывы, Синди во всем винит себя. — Он погладил бородку и покачал головой. — Ну как, хорошую версию придумал, чтобы выгородить себя? Конечно, и мне было чертовски трудно. Видеть, как любимое существо... Полагаю, вам известно о Чэде — нашем первом ребенке?
Я кивнул.
— Это нас буквально убило, доктор Делавэр. Трудно даже... — Закрыв глаза, он опять встряхнул головой, как будто пытался освободиться от навязчивых воспоминаний. — Проще говоря, такого не пожелал бы своему злейшему врагу. — Он ткнул пальцем в кнопку лифта, посмотрел на часы. — Похоже, мы перехватили лифт, доктор... Как бы то ни было, мы с Синди начали приходить в себя. Собрались с силами и радовались появлению Кэсси, как вдруг случилось это... Невероятно.
Подошел лифт. Вышли два любителя сорить обертками от конфет и врач. Мы вошли. Чип нажал кнопку цокольного этажа и прислонился к задней стенке кабины.
— Невозможно угадать, что подбросит тебе жизнь в следующую минуту, — продолжал он. — Я всегда был упрямым. Может быть, даже излишне. Непереносимым индивидуалистом. Возможно, потому, что с раннего возраста меня заставляли быть таким, как все. Но со временем я понял, что весьма консервативен. Примирился с житейской мудростью: живи, как все, по правилам, и со временем все образуется. Безнадежно наивно, конечно. Но привыкаешь к определенному образу мыслей, он кажется тебе правильным, и ты следуешь ему. Думаю, это такое же приемлемое определение веры, как и любое другое. Но я быстро теряю ее.
Лифт остановился на четвертом этаже. Вошли женщина за пятьдесят, похожая на испанку, и мальчик лет десяти. Мальчик невысокий, коренастый, в очках. На туповатом лице безошибочные признаки болезни Дауна. Чип улыбнулся им. Мальчик, казалось, даже не заметил. Женщина выглядела очень усталой. Все молчали. Эта пара вышла на третьем.
Дверь закрылась, а Чип продолжал смотреть на нее. Когда лифт тронулся, он проговорил:
— Вот, например, эта бедная женщина. Она не ожидала этого — такого позднего ребенка, а теперь вынуждена нянчиться с ним до конца дней. Подобные вещи способны перевернуть все наше мировоззрение. Именно это случилось со мной — все взгляды на смысл иметь детей. Никакой веры в счастливый конец. — Он обернулся ко мне. В синевато-серых глазах сквозила ярость. — Я очень надеюсь, что вы будете в состоянии помочь Кассандре. Уж если ей приходится подвергаться всем этим мучениям, пусть хотя бы ей не будет так больно.
Лифт достиг цокольного этажа. Двери открылись, и Чип моментально исчез.
* * *
Я вернулся в отделение общей педиатрии. Стефани проводила осмотр в одном из кабинетов, и мне пришлось подождать. Через несколько минут она вышла в сопровождении огромной чернокожей женщины и девочки лет пяти. На девочке было платье в красный горошек. Черная как уголь, тугие мелкие косички и прелестные африканские черты лица. Одной ручонкой она вцепилась в руку Стефани, а другой держала леденец на палочке. На щечке остался след слезинки — лак на черном дереве. На сгибе руки наклеен кружок розового лейкопластыря.
— Ты держалась молодцом, Тоня, — говорила ей Стефани и, увидев меня, беззвучно изобразила губами: «В мой кабинет» и вновь обратилась к девочке.
Я отправился в кабинет. Томик стихов Байрона вернулся на свое место на полке, его позолоченный корешок выделялся на фоне журналов.
Я полистал последний номер «Педиатрикс». Вскоре пришла Стефани и, закрыв за собой дверь, тяжело опустилась в кресло у стола.
— Ну что? Как прошла встреча?
— Прекрасно, если не брать во внимание продолжающуюся недоброжелательность мисс Боттомли.
— Она чем-нибудь помешала?
— Да нет. Все в том же духе. — Я рассказал Стефани о сцене между медсестрой и Чипом. — Пытается заручиться его добрым отношением, но, кажется, вызывает обратное действие. Он считает ее бессовестной подхалимкой, хотя признает, что она хорошо заботится о Кэсси. И его предположения по поводу ее враждебности ко мне, возможно, справедливы — борьба за внимание со стороны важных пациентов.
— Старается привлечь к себе внимание, да? В этом есть что-то от синдрома Мюнхгаузена.
— Да. Кроме того, она все-таки посещала их на дому. Правда, всего пару раз, и довольно давно. Так что мало вероятности, что она могла быть причиной чего-либо. Но давай все-таки присмотримся к ней.
— Уже так и делаю, Алекс. Порасспросила окружающих. В службе сестер о ней самого высокого мнения. Неизменно хорошие отзывы, никаких жалоб. И, насколько мне известно, ничего необычного в течении болезней у ее пациентов не наблюдалось. Но мое предложение остается в силе — если она создает трудности, я ее переведу.
— Дай я попробую установить с ней нормальные отношения. Синди и Чипу она нравится.
— Хотя она и подхалимка?
— Даже при этом. Между прочим. Чип считает, что это относится ко всей клинике. Ему не нравится повышенное внимание к их персонам.
— В чем оно выражается?
— У него нет конкретных примеров, и он особо подчеркнул, что ты ему нравишься. Он просто беспокоится: вдруг что-то в лечении может быть упущено из-за положения его отца. Но главное — он выглядит слишком уставшим. Они оба выглядят так.
— Как будто все мы не устали, — заметила Стефани. — А каково твое первое впечатление от мамы?
— Совсем не то, что я ожидал. Они оба не соответствуют моему представлению. Производят впечатление людей, питающихся в диетическом ресторане, а не в загородном клубе. И совсем не похожи друг на друга. Она очень... думаю, лучше всего подходит слово «простовата». Безыскусна. Особенно для невестки большого босса. Что касается Чипа, он, безусловно, вырос в достатке, но тоже не слишком похож на сына такого папочки.
— Ты имеешь в виду серьгу?
— Серьгу, выбор профессии, вообще его манеру вести себя. Он говорил о том, что в детстве его заставляли быть таким, как все, и он бунтовал. Может быть, женитьба на Синди и есть часть этого бунта. Между ними разница в двенадцать лет. Она была его студенткой?
— Может быть. Не знаю. Это имеет какое-то отношение к синдрому Мюнхгаузена?
— Вообще-то нет. Просто пока я знакомлюсь с обстоятельствами дела. Что касается синдрома Мюнхгаузена, слишком рано серьезно подозревать ее. Она действительно вставляет медицинские словечки, у нее тесное взаимопонимание с Кэсси, почти телепатическая связь. Физическое сходство очень сильно выражено: Кэсси — это Синди в миниатюре. Предполагаю, что этот факт может усилить взаимопонимание.
— Ты хочешь сказать, что, если Синди ненавидит себя, она может перенести это отношение на Кэсси?
— Такое возможно, — ответил я. — Но мне еще далеко до того, чтобы истолковать ее поведение. А Чэд тоже был похож на мать?
— Я видела его мертвым, Алекс. — Она закрыла лицо, потерла глаза и взглянула на меня: — Помню лишь, что он был прелестный мальчик. Но серый, как статуя херувима где-нибудь в парке. По правде говоря, я старалась не смотреть на него. — Она подняла кофейную чашечку так, как будто была готова швырнуть ее. — Господи, какой это ужас. Пришлось нести его вниз, в морг. Служебный лифт застрял. Я стояла с этим свертком. Ждала. Люди проходили мимо меня, болтали. Мне хотелось кричать. Наконец я пошла к лифтам для посетителей и спустилась вниз вместе с незнакомыми людьми. Пациентами, родителями. Я старалась не смотреть на них, чтобы они не догадались, что я держу на руках.
Мы помолчали. Затем она проговорила:
— Эспрессо. — Нагнулась над маленьким черным аппаратом и включила его. Загорелся красный огонек. — Загружен и готов к работе. Давай смоем наши заботы кофеином. Ах да, я должна дать тебе список. Взяв со стола лист бумаги, она передала его мне. Список из десяти статей.
— Спасибо.
— Ты заметил еще что-нибудь в отношении Синди?
— Нет. Ни деланного безразличия, ни стремления привлечь внимание драматичностью ситуации. Наоборот, очень подавлена. Чип упомянул, что вырастившая ее тетя была медсестрой, возможно, поэтому мы имеем дело с ранним знакомством с проблемами здравоохранения, а ко всему прочему, сама Синди — специалист по вопросам дыхания. Но само по себе все это весьма незначительно. Ее способности в воспитании детей бесспорны, она образцовая мать.
— А как ты находишь их отношения с мужем? Заметил какую-нибудь натянутость между ними?
— Нет. А ты?
Она с улыбкой покачала головой:
— А я-то думала, что у вас, психологов, есть разные трюки.
— Я сегодня не захватил свой волшебный мешок. А вообще-то, кажется, у них довольно хорошие отношения.
— Словом, одна большая счастливая семья, — подытожила Стефани. — Ты когда-нибудь раньше сталкивался с подобным случаем?
— Никогда, — признался я. — Мюнхгаузены бегают от психологов и психиатров как от чумы, потому что мы служим свидетельством того, что их болезни не воспринимаются всерьез. Самое близкое, с чем мне приходилось сталкиваться, это бегающие по докторам родители, убежденные, что с их детьми что-то не в порядке, они скачут от специалиста к специалисту, хотя ни одного серьезного симптома никто не обнаруживает. Когда я проходил практику, врачи часто направляли ко мне пациентов, которые чуть не доводили их до помешательства. Но никогда у меня они долго не задерживались. Если они вообще являлись ко мне, то были настроены довольно враждебно и почти всегда быстро прекращали посещения.
— Любители побегать по докторам, — проговорила Стефани. — Я никогда не считала их мини-Мюнхгаузенами.
— Возможно, здесь та же динамика, но в менее выраженной форме. Одержимость здоровьем, стремление привлечь внимание авторитетов и заставить их танцевать вместе с ними.
— Тот самый вальс, — закончила Стефани. — Ну, а как Кэсси? Как она ведет себя?
— В точности, как ты говорила. Завидев меня, устроила истерику, но постепенно успокоилась.
— Тогда у тебя получается лучше, чем у меня.
— Я же не втыкал в нее шприцы, Стеф.
Она кисло улыбнулась.
— Может, я выбрала не ту специальность. Еще что-нибудь можешь сказать о ней?
— Никакой серьезной патологии, разве только некоторая незначительная задержка речи. Если в ближайшие полгода речь не улучшится, придется провести полное психологическое обследование, включая нейропсихические исследования.
Стефани начала наводить порядок среди стопок бумаг на столе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Женщина даже не взглянула в мою сторону, когда я вытащил из стеллажа историю болезни Кэсси и начал ее перелистывать. Просмотрев медицинские записи, я дошел до составленной Стефани психосоциалогической карты. Меня интересовала разница в возрасте Чипа и Синди. Я просмотрел биографические данные отца.
Чарльз Л. Джонс-третий. Возраст: 38. Образование: степень магистра. Род занятий: преподаватель колледжа.
Почувствовав, что на меня кто-то смотрит, я опустил историю болезни и заметил, что Вики быстро уткнулась в свой журнал.
— Ну, — спросил я. — Как обстоят дела в магазине игрушек?
Она опустила журнал:
— Вы хотите узнать у меня что-нибудь более конкретное?
— Все, что поможет мне справиться со страхами Кэсси.
Ее красивые глаза прищурились.
— Доктор Ивз уже просила меня об этом и, кстати, в вашем присутствии.
— Просто подумал, не вспомнили ли вы случайно чего-нибудь за это время.
— Случайно ничего не вспомнила, — отрезала она. — Я ничего не знаю — я всего лишь медсестра.
— Медсестры часто знают больше, чем кто-либо.
— Скажите об этом совету по зарплате.
Она снова закрыла лицо журналом.
Я раздумывал над ответом, когда услышал, что меня окликнули. Ко мне направлялся Чип Джонс.
— Спасибо, что подождали.
Заслышав его голос, Вики оторвалась от чтения. Она поправила чепчик и проговорила:
— Здравствуйте, доктор Джонс.
Сладкая улыбка разлилась по ее лицу — мед на черством хлебе. Чип облокотился о стойку, усмехнулся, покачал головой и сказал:
— Ну вот, опять вы, Вики, пытаетесь повысить мое звание. — Затем, обращаясь ко мне: — Я всего лишь соискатель степени доктора — диссертация пока не готова. Но наша добрая мисс Боттомли все время пытается присвоить мне степень, которую я еще не заслужил.
Вики ухитрилась изобразить еще одну улыбку лизоблюда.
— Есть степень — нет степени... Какая разница?
— Однако, — возразил Чип, — кое для кого, как, например, для доктора Делавэра, который по праву заработал свою степень, это может иметь значение.
— Не сомневаюсь.
Чип расслышал в голосе медсестры язвительные нотки и недоуменно взглянул на нее. Женщина взволновалась и отвернулась.
Он заметил подарочную коробку.
— Вики, опять?
— Так, пустячок.
— Очень мило с вашей стороны, Вики, но в этом нет никакой необходимости.
— Мне очень захотелось, доктор Джонс. Она такой ангелочек.
— Что правда, то правда, Вики. — Он улыбнулся. — Еще одна зверюшка?
— О да. Они ей так нравятся, доктор Джонс.
— Мистер, Вики, а если вы настаиваете на формальностях, то как насчет «герр профессор»? В этом есть нечто притягательно-классическое, согласны, доктор Делавэр?
— Абсолютно.
— Я заболтался, — спохватился Чип. — Это место сбивает меня с толку. Еще раз спасибо, Вики. Вы очень добры.
Боттомли залилась краской.
Чип повернулся ко мне:
— Ну как, доктор, готовы?
* * *
Мы прошли через тиковые двери и окунулись в суматоху пятого этажа. На каталке везли какого-то плачущего ребенка, подключенного к капельнице; на голове был намотан тюрбан из бинтов. Чип нахмурился, но промолчал. Когда мы подошли к лифтам, он сказал:
— Добрая старушка Вики. Что за бесстыжая подхалимка! Но с вами она вела себя довольно дерзко, не так ли?
— Я не принадлежу к числу ее любимчиков.
— Почему?
— Не знаю.
— Когда-нибудь не поладили?
— Ничего подобного. Вообще вижу в первый раз.
Он покачал головой:
— Что ж, очень жаль, но, по нашему мнению, она отлично ухаживает за Кэсси. И нравится Синди. Я думаю, потому, что напоминает Синди тетю — та вырастила ее. Тоже медсестра — сильная женщина.
Миновав стайку растерянных студентов медицинского колледжа, Чип продолжал:
— Возможно, такое отношение Вики к вам просто что-то вроде «охраны своей территории». Как думаете?
— Может быть.
— Я не раз замечал здесь подобные вещи — собственнические чувства в отношении пациентов, как будто пациенты — это товар.
— Вы испытали это и на себе?
— О, разумеется. Плюс к тому наше положение. Люди считают, что нам выгодно льстить, потому что мы имеем прямое отношение к администрации. Полагаю, вам известно, кто мой отец?
Я кивнул.
— Меня раздражает, — продолжал он, — что к нам относятся по-особому. Боюсь, это приведет к тому, что Кэсси будут лечить хуже.
— В каком отношении?
— Не могу сказать. Ничего конкретного, думаю, просто чувствую себя неловко, когда для нас делается исключение. Не хотелось бы, чтобы упустили что-то важное или отошли от стандартного лечения из-за опасения вызвать недовольство со стороны нашей семьи. Не то чтобы доктор Ивз была не слишком опытным врачом — я испытываю к ней величайшее уважение. Это в большей степени относится к системе в целом — особое ощущение, которое возникает, когда попадаешь сюда. — Он замедлил шаг. — Может быть, я просто болтаю чепуху. С отчаяния. Кэсси практически всю свою жизнь была больна — то одним, то другим, — и никто не смог до сих пор определить причину. Да и мы тоже... Я хочу сказать, что эта клиника представляет собой строго организованную структуру, и всякий раз, когда в подобной структуре нарушаются правила, возникает опасность, что она даст трещину. Это как раз область, в которой я работаю — строго регламентированные организации. И должен вам сказать, это организация, каких мало.
Мы подошли к лифтам. Чип нажал кнопку и сказал:
— Надеюсь, вы сможете помочь Кэсси со всеми этими уколами. Она прошла через настоящий кошмар. И Синди тоже. Она потрясающая мать, но при таких обстоятельствах сомнения в себе неизбежны.
— Она винит себя? — спросил я.
— Время от времени. Хотя для этого нет никаких оснований. Я пытаюсь разуверить ее, но... — Он покачал головой и сжал кулаки. Костяшки пальцев побелели. Поднял руку и покрутил серьгу в ухе. — Как она выдерживает такое невероятное напряжение?!
— И вам, должно быть, тяжело, — добавил я.
— Веселого мало, это верно. Но вся тяжесть ложится на Синди. Откровенно говоря, мы подходим под определение обычной, традиционной семьи с типичным разделением обязанностей полов: я работаю, она занимается домашним хозяйством. По взаимному согласию — на самом деле именно Синди так хотела. Я тоже до некоторой степени занимаюсь домашними делами — возможно, не в такой мере, как следовало бы, — но воспитание детей целиком лежит на Синди. Видит Бог, она в этом деле разбирается куда лучше меня. Поэтому, когда в этой области происходят какие-то срывы, Синди во всем винит себя. — Он погладил бородку и покачал головой. — Ну как, хорошую версию придумал, чтобы выгородить себя? Конечно, и мне было чертовски трудно. Видеть, как любимое существо... Полагаю, вам известно о Чэде — нашем первом ребенке?
Я кивнул.
— Это нас буквально убило, доктор Делавэр. Трудно даже... — Закрыв глаза, он опять встряхнул головой, как будто пытался освободиться от навязчивых воспоминаний. — Проще говоря, такого не пожелал бы своему злейшему врагу. — Он ткнул пальцем в кнопку лифта, посмотрел на часы. — Похоже, мы перехватили лифт, доктор... Как бы то ни было, мы с Синди начали приходить в себя. Собрались с силами и радовались появлению Кэсси, как вдруг случилось это... Невероятно.
Подошел лифт. Вышли два любителя сорить обертками от конфет и врач. Мы вошли. Чип нажал кнопку цокольного этажа и прислонился к задней стенке кабины.
— Невозможно угадать, что подбросит тебе жизнь в следующую минуту, — продолжал он. — Я всегда был упрямым. Может быть, даже излишне. Непереносимым индивидуалистом. Возможно, потому, что с раннего возраста меня заставляли быть таким, как все. Но со временем я понял, что весьма консервативен. Примирился с житейской мудростью: живи, как все, по правилам, и со временем все образуется. Безнадежно наивно, конечно. Но привыкаешь к определенному образу мыслей, он кажется тебе правильным, и ты следуешь ему. Думаю, это такое же приемлемое определение веры, как и любое другое. Но я быстро теряю ее.
Лифт остановился на четвертом этаже. Вошли женщина за пятьдесят, похожая на испанку, и мальчик лет десяти. Мальчик невысокий, коренастый, в очках. На туповатом лице безошибочные признаки болезни Дауна. Чип улыбнулся им. Мальчик, казалось, даже не заметил. Женщина выглядела очень усталой. Все молчали. Эта пара вышла на третьем.
Дверь закрылась, а Чип продолжал смотреть на нее. Когда лифт тронулся, он проговорил:
— Вот, например, эта бедная женщина. Она не ожидала этого — такого позднего ребенка, а теперь вынуждена нянчиться с ним до конца дней. Подобные вещи способны перевернуть все наше мировоззрение. Именно это случилось со мной — все взгляды на смысл иметь детей. Никакой веры в счастливый конец. — Он обернулся ко мне. В синевато-серых глазах сквозила ярость. — Я очень надеюсь, что вы будете в состоянии помочь Кассандре. Уж если ей приходится подвергаться всем этим мучениям, пусть хотя бы ей не будет так больно.
Лифт достиг цокольного этажа. Двери открылись, и Чип моментально исчез.
* * *
Я вернулся в отделение общей педиатрии. Стефани проводила осмотр в одном из кабинетов, и мне пришлось подождать. Через несколько минут она вышла в сопровождении огромной чернокожей женщины и девочки лет пяти. На девочке было платье в красный горошек. Черная как уголь, тугие мелкие косички и прелестные африканские черты лица. Одной ручонкой она вцепилась в руку Стефани, а другой держала леденец на палочке. На щечке остался след слезинки — лак на черном дереве. На сгибе руки наклеен кружок розового лейкопластыря.
— Ты держалась молодцом, Тоня, — говорила ей Стефани и, увидев меня, беззвучно изобразила губами: «В мой кабинет» и вновь обратилась к девочке.
Я отправился в кабинет. Томик стихов Байрона вернулся на свое место на полке, его позолоченный корешок выделялся на фоне журналов.
Я полистал последний номер «Педиатрикс». Вскоре пришла Стефани и, закрыв за собой дверь, тяжело опустилась в кресло у стола.
— Ну что? Как прошла встреча?
— Прекрасно, если не брать во внимание продолжающуюся недоброжелательность мисс Боттомли.
— Она чем-нибудь помешала?
— Да нет. Все в том же духе. — Я рассказал Стефани о сцене между медсестрой и Чипом. — Пытается заручиться его добрым отношением, но, кажется, вызывает обратное действие. Он считает ее бессовестной подхалимкой, хотя признает, что она хорошо заботится о Кэсси. И его предположения по поводу ее враждебности ко мне, возможно, справедливы — борьба за внимание со стороны важных пациентов.
— Старается привлечь к себе внимание, да? В этом есть что-то от синдрома Мюнхгаузена.
— Да. Кроме того, она все-таки посещала их на дому. Правда, всего пару раз, и довольно давно. Так что мало вероятности, что она могла быть причиной чего-либо. Но давай все-таки присмотримся к ней.
— Уже так и делаю, Алекс. Порасспросила окружающих. В службе сестер о ней самого высокого мнения. Неизменно хорошие отзывы, никаких жалоб. И, насколько мне известно, ничего необычного в течении болезней у ее пациентов не наблюдалось. Но мое предложение остается в силе — если она создает трудности, я ее переведу.
— Дай я попробую установить с ней нормальные отношения. Синди и Чипу она нравится.
— Хотя она и подхалимка?
— Даже при этом. Между прочим. Чип считает, что это относится ко всей клинике. Ему не нравится повышенное внимание к их персонам.
— В чем оно выражается?
— У него нет конкретных примеров, и он особо подчеркнул, что ты ему нравишься. Он просто беспокоится: вдруг что-то в лечении может быть упущено из-за положения его отца. Но главное — он выглядит слишком уставшим. Они оба выглядят так.
— Как будто все мы не устали, — заметила Стефани. — А каково твое первое впечатление от мамы?
— Совсем не то, что я ожидал. Они оба не соответствуют моему представлению. Производят впечатление людей, питающихся в диетическом ресторане, а не в загородном клубе. И совсем не похожи друг на друга. Она очень... думаю, лучше всего подходит слово «простовата». Безыскусна. Особенно для невестки большого босса. Что касается Чипа, он, безусловно, вырос в достатке, но тоже не слишком похож на сына такого папочки.
— Ты имеешь в виду серьгу?
— Серьгу, выбор профессии, вообще его манеру вести себя. Он говорил о том, что в детстве его заставляли быть таким, как все, и он бунтовал. Может быть, женитьба на Синди и есть часть этого бунта. Между ними разница в двенадцать лет. Она была его студенткой?
— Может быть. Не знаю. Это имеет какое-то отношение к синдрому Мюнхгаузена?
— Вообще-то нет. Просто пока я знакомлюсь с обстоятельствами дела. Что касается синдрома Мюнхгаузена, слишком рано серьезно подозревать ее. Она действительно вставляет медицинские словечки, у нее тесное взаимопонимание с Кэсси, почти телепатическая связь. Физическое сходство очень сильно выражено: Кэсси — это Синди в миниатюре. Предполагаю, что этот факт может усилить взаимопонимание.
— Ты хочешь сказать, что, если Синди ненавидит себя, она может перенести это отношение на Кэсси?
— Такое возможно, — ответил я. — Но мне еще далеко до того, чтобы истолковать ее поведение. А Чэд тоже был похож на мать?
— Я видела его мертвым, Алекс. — Она закрыла лицо, потерла глаза и взглянула на меня: — Помню лишь, что он был прелестный мальчик. Но серый, как статуя херувима где-нибудь в парке. По правде говоря, я старалась не смотреть на него. — Она подняла кофейную чашечку так, как будто была готова швырнуть ее. — Господи, какой это ужас. Пришлось нести его вниз, в морг. Служебный лифт застрял. Я стояла с этим свертком. Ждала. Люди проходили мимо меня, болтали. Мне хотелось кричать. Наконец я пошла к лифтам для посетителей и спустилась вниз вместе с незнакомыми людьми. Пациентами, родителями. Я старалась не смотреть на них, чтобы они не догадались, что я держу на руках.
Мы помолчали. Затем она проговорила:
— Эспрессо. — Нагнулась над маленьким черным аппаратом и включила его. Загорелся красный огонек. — Загружен и готов к работе. Давай смоем наши заботы кофеином. Ах да, я должна дать тебе список. Взяв со стола лист бумаги, она передала его мне. Список из десяти статей.
— Спасибо.
— Ты заметил еще что-нибудь в отношении Синди?
— Нет. Ни деланного безразличия, ни стремления привлечь внимание драматичностью ситуации. Наоборот, очень подавлена. Чип упомянул, что вырастившая ее тетя была медсестрой, возможно, поэтому мы имеем дело с ранним знакомством с проблемами здравоохранения, а ко всему прочему, сама Синди — специалист по вопросам дыхания. Но само по себе все это весьма незначительно. Ее способности в воспитании детей бесспорны, она образцовая мать.
— А как ты находишь их отношения с мужем? Заметил какую-нибудь натянутость между ними?
— Нет. А ты?
Она с улыбкой покачала головой:
— А я-то думала, что у вас, психологов, есть разные трюки.
— Я сегодня не захватил свой волшебный мешок. А вообще-то, кажется, у них довольно хорошие отношения.
— Словом, одна большая счастливая семья, — подытожила Стефани. — Ты когда-нибудь раньше сталкивался с подобным случаем?
— Никогда, — признался я. — Мюнхгаузены бегают от психологов и психиатров как от чумы, потому что мы служим свидетельством того, что их болезни не воспринимаются всерьез. Самое близкое, с чем мне приходилось сталкиваться, это бегающие по докторам родители, убежденные, что с их детьми что-то не в порядке, они скачут от специалиста к специалисту, хотя ни одного серьезного симптома никто не обнаруживает. Когда я проходил практику, врачи часто направляли ко мне пациентов, которые чуть не доводили их до помешательства. Но никогда у меня они долго не задерживались. Если они вообще являлись ко мне, то были настроены довольно враждебно и почти всегда быстро прекращали посещения.
— Любители побегать по докторам, — проговорила Стефани. — Я никогда не считала их мини-Мюнхгаузенами.
— Возможно, здесь та же динамика, но в менее выраженной форме. Одержимость здоровьем, стремление привлечь внимание авторитетов и заставить их танцевать вместе с ними.
— Тот самый вальс, — закончила Стефани. — Ну, а как Кэсси? Как она ведет себя?
— В точности, как ты говорила. Завидев меня, устроила истерику, но постепенно успокоилась.
— Тогда у тебя получается лучше, чем у меня.
— Я же не втыкал в нее шприцы, Стеф.
Она кисло улыбнулась.
— Может, я выбрала не ту специальность. Еще что-нибудь можешь сказать о ней?
— Никакой серьезной патологии, разве только некоторая незначительная задержка речи. Если в ближайшие полгода речь не улучшится, придется провести полное психологическое обследование, включая нейропсихические исследования.
Стефани начала наводить порядок среди стопок бумаг на столе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50