Относительно специфических проблем нашего учреждения, которые осложнили и без того тяжелое положение в области здравоохранения в этом городе, округе, штате, и, до некоторой степени, во всей стране. Я предлагаю, чтобы мы не выходили из реалистических рамок и всеми силами поддерживали на определенном уровне состояние нашего учреждения.
— На определенном уровне? — переспросил Корнблатт. — Звучит так, будто предстоят новые сокращения, Джордж. А что после этого? Еще один погром, подобно тому, что случилось с психиатрическим отделением? Или радикальная хирургия в каждом отделении, разговор о которой доносится до всех нас?
— Не думаю, — возразил Пламб, — что сейчас подходящее время вникать в такие подробности.
— Почему бы и нет? Это открытое собрание.
— Просто потому, что в настоящее время мы не располагаем фактами.
— Значит, ты не отрицаешь, что предстоят сокращения? Скоро?
— Нет, Дэниэл, — сказал Пламб, выпрямляясь и закладывая руки за спину. — С моей стороны было бы нечестно отрицать это. Я и не отрицаю, и не подтверждаю, ибо и то и другое сослужило бы плохую службу и вам, и больнице в целом. Я присутствую здесь для того, чтобы выразить уважение доктору Эшмору и высказать солидарность — мою лично и от имени всей администрации — с вашими добрыми намерениями почтить его память. Политический характер собрания мне не понятен, и, если бы я знал, что помешаю, то не пришел бы сюда. Поэтому извините за вторжение, хотя, если не ошибаюсь, здесь присутствуют и другие доктора философии. — Он метнул взгляд в мою сторону. — До свидания. — Он слегка взмахнул рукой и направился вверх по ступеням к выходу.
— Джордж... Доктор Пламб! — воскликнул Афро.
Пламб остановился и повернулся:
— Да, доктор Рандж?
— Мы все — я уверен, что говорю от имени всех, — ценим то, что вы пришли.
— Благодарю, Джон.
— Может быть, если это приведет к большей взаимосвязи между администрацией и сотрудниками, смерть доктора Эшмора приобретет хотя бы крошечный смысл.
— На все воля Божья, Джон, — ответил Пламб. — На все воля Божья.
12
После ухода Пламба собрание, казалось, потеряло свою остроту. Некоторые задержались и заспорили, собравшись в небольшие группы, но большинство исчезли. Выйдя из аудитории, я увидел Стефани, идущую по коридору.
— Уже закончилось? — спросила она, ускоряя шаг. — Меня задержали.
— Все. Но ты немного потеряла. Кажется, никому нечего было сказать о докторе Эшморе. И собрание начало превращаться в ворчание против администрации. Затем появился Пламб и разрядил обстановку, предложив сделать все, что они требовали.
— Что именно?
— Лучшую охрану. — И я изложил подробности, а затем пересказал обмен любезностями, произошедший между Пламбом и Дэном Корнблаттом.
— А теперь о приятном, — проговорила Стефани. — Мы, кажется, в конце концов нашли у Кэсси что-то органическое. Смотри-ка.
Она вынула из кармана лист бумаги. Вверху стояло имя Кэсси и регистрационный номер больницы. Под ним — колонка цифр.
— Прямо из лаборатории.
Она указала на цифры.
— Низкое содержание сахара — гипогликемия. Это легко может объяснить эпилепсию, Алекс. На электроэнцефалограмме нет локализации и других отклонений — Богнер говорит, что это один из показателей, открытый для толкований. Я уверена, ты знаешь, с детьми так часто происходит. Если бы мы не обнаружили низкое содержание сахара, мы оказались бы в тупике.
Она положила бумагу в карман.
— Гипогликемия никогда до сих пор не проявлялась в ее анализах, я прав?
— Да, я каждый раз проверяла это. Когда ты сталкиваешься с детскими припадками, всегда смотришь на нарушение баланса сахара и кальция. Неспециалист может подумать, что гипогликемия — это что-то второстепенное, но у младенцев она способна серьезно нарушить нервную систему. Оба раза у Кэсси после припадков было нормальное содержание сахара, но я спросила Синди, давала ли она ей какое-нибудь питье перед тем, как привозила в пункт неотложной помощи. Она сказала, что давала — сок или содовую. Это объяснимо, потому что ребенок выглядит обезвоженным, и Синди, разумеется, вливала в нее какую-нибудь жидкость. Этот факт плюс время на дорогу — и в результате предыдущие лабораторные анализы оказались неточными. Поэтому до некоторой степени хорошо, что у нее случился припадок здесь, в больнице, и мы смогли сразу же сделать анализы.
— А есть какие-нибудь объяснения, почему сахар на таком низком уровне?
Стефани мрачно взглянула на меня:
— В этом весь вопрос, Алекс. Острая гипогликемия с приступами чаще наблюдается у младенцев, а не у малышей до трех лет. Недоношенность, диабет у матерей и перинатальные проблемы — все это может отразиться на поджелудочной железе. У малышей постарше скорее можно предположить инфекцию. Количество лейкоцитов у Кэсси нормальное, но, возможно, то, что мы видим, это остаточный эффект. Постепенное повреждение поджелудочной железы, вызванное старой инфекцией. Я не могу также исключить нарушение обмена веществ, хотя мы проверяли его еще тогда, когда у нее были проблемы с дыханием. У нее могли быть какие-то проблемы, связанные с накоплением гликогена, а чтобы исследовать это, у нас нет образцов для анализа.
Она посмотрела вдоль коридора и вздохнула.
— Еще одно подозрение: это может быть опухоль поджелудочной железы — инсулома. А это весьма неприятно.
— Пока что все твои вести не из разряда веселых, — заметил я.
— Согласна, но, по крайней мере, мы узнаем, с чем имеем дело.
— Ты сказала об этом Синди и Чипу?
— Я сказала, что у Кэсси низкое содержание сахара и, вероятно, она не страдает классической эпилепсией. А в остальном я не считаю нужным вдаваться в подробности, пока мы все еще пытаемся установить диагноз.
— Как они отреагировали?
— Оба были какими-то пассивными — измучились. Будто им было все равно, принимать ли еще один удар. Прошлой ночью оба почти не спали. Чип отсюда поехал сразу на работу, а Синди свалилась на диван.
— А как Кэсси?
— Все еще вялая. Мы стараемся стабилизировать у нее содержание сахара. Вскоре она будет чувствовать себя нормально.
— Какие процедуры ей предстоят?
— Опять анализы крови, томография пищеварительных органов. Возможно, со временем возникнет необходимость хирургического вмешательства — чтобы иметь возможность непосредственно осмотреть поджелудочную железу. Но это еще нескоро. А сейчас я должна вернуться к Торгесону. Он просматривает историю болезни Кэсси у меня в кабинете. Оказался приятным типом, весьма простым.
— А он просматривает и историю болезни Чэда?
— Я просила принести, но ее не могут найти.
— Знаю. Я ее тоже искал — чтобы познакомиться с предысторией. Ее взял некто Д. Кент Херберт — он работал на Эшмора.
— Херберт? — переспросила Стеф. — Никогда о нем не слышала. Зачем Эшмору понадобилась эта карта сейчас, если раньше он не проявил к ней абсолютно никакого интереса?
— Хороший вопрос.
— Я подам запрос по этому поводу. А тем временем давай сосредоточим внимание на обмене веществ мисс Кэсси.
Мы направились к лестнице.
— Может ли гипогликемия послужить причиной других заболеваний — дыхательных проблем, кровавых поносов? — спросил я.
— Непосредственно — нет, но все проблемы могли быть симптомами общего инфекционного процесса или какого-нибудь редкого синдрома. Все время появляются какие-то открытия, и каждый раз, когда открывают новый фермент, мы сталкиваемся с пациентом, у которого его недостает. Или это мог быть нетипичный случай чего-нибудь, на что мы делали анализы, но что не проявилось в крови девочки по причине, известной одному Богу.
Она говорила быстро и оживленно, довольная тем, что ей приходится иметь дело со знакомыми врагами.
— Ты все еще хочешь, чтобы я принимал участие в наблюдении? — поинтересовался я.
— Конечно. Почему ты спрашиваешь?
— У меня такое впечатление, что ты забыла о синдроме Мюнхгаузена и теперь считаешь, что болезни Кэсси настоящие.
— Да, хорошо, если бы они были настоящими. И поддающимися лечению. Но даже если бы это было так, скорее всего, мы бы имели дело с хронической формой. И поэтому мне бы очень пригодилась твоя поддержка, если ты не возражаешь.
— Ни в коем случае.
— Большое спасибо.
Мы направились вниз. На следующем этаже я спросил:
— А могла ли Синди — или кто-нибудь еще — вызвать гипогликемию искусственно?
— Конечно, если посреди ночи она впрыснула бы Кэсси инсулин. Я сразу же подумала о такой возможности. Но это потребовало бы значительного опыта в выборе времени и дозы.
— Хорошей практики в умении делать инъекции?
— Использование Кэсси в качестве подушечки для булавок. Теоретически я могу это допустить. Синди проводит много времени с Кэсси. Но, учитывая реакцию девочки на шприцы, не устраивала бы она каждый раз при виде матери истерики, если та имеет обыкновение колоть ее? Но пока что, мне кажется, единственный человек, кого Кэсси не выносит, это я... Во всяком случае, во время осмотра я не заметила никаких следов уколов.
— Среди других следов от уколов были бы они заметны?
— Не очевидны, но я очень внимательно провожу осмотр, Алекс. Дети осматриваются весьма тщательно.
— А можно ввести инсулин в организм другим путем? Стефани отрицательно покачала головой, мы продолжали спускаться вниз.
— Конечно, есть оральные гипогликемические лекарства, но их метаболиты были бы видны при токсикологических анализах.
Вспомнив об увольнении Синди из армии по причине слабого здоровья, я спросил:
— А есть в семье больные диабетом?
— Кто-то, кто делится с Кэсси инсулином? — Стефани покачала головой. — В самом начале, при исследовании обмена, веществ у Кэсси, мы проверили обоих — и Чипа, и Синди. Все в норме.
— Что ж, хорошо, — проговорил я, — просто повезло, что удалось это обнаружить.
Стефани остановилась и поцеловала меня в щеку.
— Я ценю твои замечания, Алекс. Я так рада, что имею дело с биохимией, иначе рискую потерять из виду другие возможности.
* * *
Вернувшись на цокольный этаж, я поинтересовался у охранника, где находится отдел кадров. Он осмотрел меня с головы до ног и ответил, что прямо здесь, на этом этаже.
Оказалось, нужный мне отдел располагался там же, где и раньше. Две женщины сидели за пишущими машинками, третья раскладывала бумаги по папкам. Она и подошла ко мне. Соломенного цвета волосы, остренькое личико, лет под шестьдесят. Под карточкой-пропуском висел круглый, показавшийся мне самодельным, значок, на котором была прикреплена фотография большой лохматой овчарки. Я объяснил, что хочу послать открытку с выражением сочувствия вдове доктора Лоренса Эшмора, и попросил его домашний адрес.
— О да, это ужасно, не правда ли? Что происходит с этим заведением?! — сказала она прокуренным голосом и пролистала папку размером с небольшой городской телефонный справочник. — Вот, пожалуйста, доктор. Норт-Виттиер-драйв в Беверли-Хиллз. — Она назвала улицу в 900-м квартале.
Северная сторона Беверли-Хиллз — район лучших земельных участков, 900-й квартал расположен прямо над бульваром Сансет. Лучший из лучших. Ясно, что Эшмор жил на средства намного большие, чем субсидии на научную работу.
Служащая вздохнула:
— Бедняга. Это говорит о том, что безопасность купить нельзя.
— Да, согласен.
— Хотя как сказать...
Мы обменялись понимающими улыбками.
— Милая собачка, — заметил я, указывая на значок.
Женщина расцвела:
— Это моя драгоценность — мой чемпион. Я развожу староанглийскую породу за их характер и работоспособность.
— Это, наверное, интересно.
— Больше чем интересно. Животные отдают нам все, ничего не ожидая в ответ. Мы могли бы кое-чему поучиться у них.
Я кивнул.
— Еще один вопрос. С доктором Эшмором работал некто Д. Кент Херберт. Медицинский персонал хотел бы сообщить ему о благотворительном фонде, установленном клиникой в честь доктора Эшмора, но его не могут разыскать. Мне дали поручение связаться с ним, но я не уверен даже, продолжает ли он работать у нас, поэтому, если у вас есть его адрес, я был бы вам весьма благодарен.
— Херберт. Гм. Значит, вы полагаете, он ушел из клиники?
— Не знаю. Мне кажется, в январе и феврале его фамилия еще была в списках на зарплату, если это вам поможет.
— Возможно. Херберт... Надо посмотреть.
Подойдя к своему столу, женщина сняла с полки другую толстую папку.
— Херберт, Херберт, Херберт... Ну вот, здесь есть парочка Хербертов, но, кажется, оба они вам не подойдут. Роланд Херберт из пищеблока и Дон Херберт из токсикологии.
— Скорее всего, это Дон. Доктор Эшмор специализировался именно в токсикологии.
Служащая поморщилась:
— Дон — это женское имя. Мне казалось, вы разыскивали мужчину.
Я беспомощно пожал плечами:
— Вероятно, какая-то путаница. Врач, сообщивший мне это имя, не знал лично Херберта, поэтому мы оба решили, что это мужчина. Прошу извинения за мужской шовинизм.
— О, не беспокойтесь из-за такой ерунды, — воскликнула служащая. — Я в эти дела не ввязываюсь.
— А есть ли у этой Дон средний инициал К?
Она посмотрела в документы:
— Да, есть.
— Ну, тогда это она. Меня просили разыскать Д. Кент Херберт. А какая у нее должность?
— Хм, пять тридцать три А — сейчас посмотрю... — Она пролистала страницы еще одной книги. — Похоже, она была ассистентом по научной работе. Первая степень.
— Она случайно не перешла в другое отделение?
Посмотрев еще в одной папке, женщина ответила:
— Нет. Похоже, она уволилась.
— Гм... А у вас есть ее адрес?
— Нет, ничего. Мы выбрасываем личные дела через тридцать дней с момента ухода — у нас серьезная проблема с помещениями.
— Когда именно она уволилась?
— Это я могу вам сказать. — Она перелистнула несколько страниц и указала на непонятную для меня кодированную запись. — Вот здесь. Вы правы — в феврале она еще работала. Но это был ее последний месяц здесь — она предупредила об уходе пятнадцатого, и официально вычеркнута из списка на зарплату двадцать восьмого.
— Пятнадцатого, — повторил я. На следующий день после того, как она взяла историю болезни Чэда Джонса.
— Да. Посмотрите: два тире пятнадцать.
Я покрутился в отделе кадров еще несколько минут, слушая рассказ о ее собаках. Но думал я о двуногих созданиях.
* * *
В 3.45 пополудни я покинул автостоянку. В нескольких футах от выезда полицейский на мотоцикле выписывал какой-то медсестре квитанцию на штраф за нарушение правил перехода улицы. Медсестра казалась разъяренной; лицо полицейского напоминало пустой бланк.
Движение на бульваре Сансет было блокировано из-за столкновения четырех автомашин, суматохи, устроенной любителями поглазеть на происшествие, и сонливости дорожных полицейских. Я потратил час, чтобы добраться до безжизненного зеленого островка — той части бульвара, которая принадлежала Беверли-Хиллз. На небольших, поросших бермудской травой холмах громоздились покрытые черепицей особняки, настоящие монументы в честь своих хозяев, украшенные неприступными воротами, теннисными кортами под навесами и неотъемлемой армией немецких автомашин.
Я проехал мимо поросшего сорняками участка размером со стадион, на котором когда-то стоял особняк Ардена. Сорняки уже превратились в сено, все деревья погибли. Дворец в средиземноморском стиле недолго служил игрушкой двадцатилетнему арабскому шейху — его превратили в факел неизвестные личности, чьи эстетические чувства были оскорблены зеленой краской тошнотного оттенка и идиотскими статуями с черными пятнами на лобке, или просто испытывающие ненависть к иностранцам. Какова бы ни была причина поджога, много лет ходили слухи, что участок будет разделен и вновь застроен. Но резкое падение спроса на рынке недвижимости притушило этот оптимизм.
Через несколько кварталов показался отель «Беверли-Хиллз», окруженный вереницей белых лимузинов. Кто-то празднует свадьбу или продвигает новый фильм.
Добравшись до Виттиер-драйв, я решил проехать чуть дальше. Но, когда название улицы дошло до моего сознания, я обнаружил, что неизвестно зачем повернул направо и теперь еду по улице, обсаженной палисандром.
Дом Лоренса Эшмора находился в конце квартала — сооружение из известняка в три этажа в стиле короля Георга. Он располагался на двойном участке шириной, по крайней мере, двести футов. Здание казалось несколько тяжеловатым, но содержалось в безукоризненном состоянии. Вымощенная кирпичом круглая подъездная дорога прорезала превосходный ровный газон. Планировка участка была скромной, но приятной, предпочтение отдавалось азалиям, камелиям и гавайским папоротниковым деревьям — стиль короля Георга сменялся тропическим. Плакучее оливковое дерево давало тень половине газона. Другая половина была отдана солнцу.
С левой стороны от дома находился порт-кошер, способный вместить одну из тех процессий, которые я видел только что у отеля. По ту сторону деревянных ворот виднелись верхушки деревьев и пылающие красные облака буганвилеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— На определенном уровне? — переспросил Корнблатт. — Звучит так, будто предстоят новые сокращения, Джордж. А что после этого? Еще один погром, подобно тому, что случилось с психиатрическим отделением? Или радикальная хирургия в каждом отделении, разговор о которой доносится до всех нас?
— Не думаю, — возразил Пламб, — что сейчас подходящее время вникать в такие подробности.
— Почему бы и нет? Это открытое собрание.
— Просто потому, что в настоящее время мы не располагаем фактами.
— Значит, ты не отрицаешь, что предстоят сокращения? Скоро?
— Нет, Дэниэл, — сказал Пламб, выпрямляясь и закладывая руки за спину. — С моей стороны было бы нечестно отрицать это. Я и не отрицаю, и не подтверждаю, ибо и то и другое сослужило бы плохую службу и вам, и больнице в целом. Я присутствую здесь для того, чтобы выразить уважение доктору Эшмору и высказать солидарность — мою лично и от имени всей администрации — с вашими добрыми намерениями почтить его память. Политический характер собрания мне не понятен, и, если бы я знал, что помешаю, то не пришел бы сюда. Поэтому извините за вторжение, хотя, если не ошибаюсь, здесь присутствуют и другие доктора философии. — Он метнул взгляд в мою сторону. — До свидания. — Он слегка взмахнул рукой и направился вверх по ступеням к выходу.
— Джордж... Доктор Пламб! — воскликнул Афро.
Пламб остановился и повернулся:
— Да, доктор Рандж?
— Мы все — я уверен, что говорю от имени всех, — ценим то, что вы пришли.
— Благодарю, Джон.
— Может быть, если это приведет к большей взаимосвязи между администрацией и сотрудниками, смерть доктора Эшмора приобретет хотя бы крошечный смысл.
— На все воля Божья, Джон, — ответил Пламб. — На все воля Божья.
12
После ухода Пламба собрание, казалось, потеряло свою остроту. Некоторые задержались и заспорили, собравшись в небольшие группы, но большинство исчезли. Выйдя из аудитории, я увидел Стефани, идущую по коридору.
— Уже закончилось? — спросила она, ускоряя шаг. — Меня задержали.
— Все. Но ты немного потеряла. Кажется, никому нечего было сказать о докторе Эшморе. И собрание начало превращаться в ворчание против администрации. Затем появился Пламб и разрядил обстановку, предложив сделать все, что они требовали.
— Что именно?
— Лучшую охрану. — И я изложил подробности, а затем пересказал обмен любезностями, произошедший между Пламбом и Дэном Корнблаттом.
— А теперь о приятном, — проговорила Стефани. — Мы, кажется, в конце концов нашли у Кэсси что-то органическое. Смотри-ка.
Она вынула из кармана лист бумаги. Вверху стояло имя Кэсси и регистрационный номер больницы. Под ним — колонка цифр.
— Прямо из лаборатории.
Она указала на цифры.
— Низкое содержание сахара — гипогликемия. Это легко может объяснить эпилепсию, Алекс. На электроэнцефалограмме нет локализации и других отклонений — Богнер говорит, что это один из показателей, открытый для толкований. Я уверена, ты знаешь, с детьми так часто происходит. Если бы мы не обнаружили низкое содержание сахара, мы оказались бы в тупике.
Она положила бумагу в карман.
— Гипогликемия никогда до сих пор не проявлялась в ее анализах, я прав?
— Да, я каждый раз проверяла это. Когда ты сталкиваешься с детскими припадками, всегда смотришь на нарушение баланса сахара и кальция. Неспециалист может подумать, что гипогликемия — это что-то второстепенное, но у младенцев она способна серьезно нарушить нервную систему. Оба раза у Кэсси после припадков было нормальное содержание сахара, но я спросила Синди, давала ли она ей какое-нибудь питье перед тем, как привозила в пункт неотложной помощи. Она сказала, что давала — сок или содовую. Это объяснимо, потому что ребенок выглядит обезвоженным, и Синди, разумеется, вливала в нее какую-нибудь жидкость. Этот факт плюс время на дорогу — и в результате предыдущие лабораторные анализы оказались неточными. Поэтому до некоторой степени хорошо, что у нее случился припадок здесь, в больнице, и мы смогли сразу же сделать анализы.
— А есть какие-нибудь объяснения, почему сахар на таком низком уровне?
Стефани мрачно взглянула на меня:
— В этом весь вопрос, Алекс. Острая гипогликемия с приступами чаще наблюдается у младенцев, а не у малышей до трех лет. Недоношенность, диабет у матерей и перинатальные проблемы — все это может отразиться на поджелудочной железе. У малышей постарше скорее можно предположить инфекцию. Количество лейкоцитов у Кэсси нормальное, но, возможно, то, что мы видим, это остаточный эффект. Постепенное повреждение поджелудочной железы, вызванное старой инфекцией. Я не могу также исключить нарушение обмена веществ, хотя мы проверяли его еще тогда, когда у нее были проблемы с дыханием. У нее могли быть какие-то проблемы, связанные с накоплением гликогена, а чтобы исследовать это, у нас нет образцов для анализа.
Она посмотрела вдоль коридора и вздохнула.
— Еще одно подозрение: это может быть опухоль поджелудочной железы — инсулома. А это весьма неприятно.
— Пока что все твои вести не из разряда веселых, — заметил я.
— Согласна, но, по крайней мере, мы узнаем, с чем имеем дело.
— Ты сказала об этом Синди и Чипу?
— Я сказала, что у Кэсси низкое содержание сахара и, вероятно, она не страдает классической эпилепсией. А в остальном я не считаю нужным вдаваться в подробности, пока мы все еще пытаемся установить диагноз.
— Как они отреагировали?
— Оба были какими-то пассивными — измучились. Будто им было все равно, принимать ли еще один удар. Прошлой ночью оба почти не спали. Чип отсюда поехал сразу на работу, а Синди свалилась на диван.
— А как Кэсси?
— Все еще вялая. Мы стараемся стабилизировать у нее содержание сахара. Вскоре она будет чувствовать себя нормально.
— Какие процедуры ей предстоят?
— Опять анализы крови, томография пищеварительных органов. Возможно, со временем возникнет необходимость хирургического вмешательства — чтобы иметь возможность непосредственно осмотреть поджелудочную железу. Но это еще нескоро. А сейчас я должна вернуться к Торгесону. Он просматривает историю болезни Кэсси у меня в кабинете. Оказался приятным типом, весьма простым.
— А он просматривает и историю болезни Чэда?
— Я просила принести, но ее не могут найти.
— Знаю. Я ее тоже искал — чтобы познакомиться с предысторией. Ее взял некто Д. Кент Херберт — он работал на Эшмора.
— Херберт? — переспросила Стеф. — Никогда о нем не слышала. Зачем Эшмору понадобилась эта карта сейчас, если раньше он не проявил к ней абсолютно никакого интереса?
— Хороший вопрос.
— Я подам запрос по этому поводу. А тем временем давай сосредоточим внимание на обмене веществ мисс Кэсси.
Мы направились к лестнице.
— Может ли гипогликемия послужить причиной других заболеваний — дыхательных проблем, кровавых поносов? — спросил я.
— Непосредственно — нет, но все проблемы могли быть симптомами общего инфекционного процесса или какого-нибудь редкого синдрома. Все время появляются какие-то открытия, и каждый раз, когда открывают новый фермент, мы сталкиваемся с пациентом, у которого его недостает. Или это мог быть нетипичный случай чего-нибудь, на что мы делали анализы, но что не проявилось в крови девочки по причине, известной одному Богу.
Она говорила быстро и оживленно, довольная тем, что ей приходится иметь дело со знакомыми врагами.
— Ты все еще хочешь, чтобы я принимал участие в наблюдении? — поинтересовался я.
— Конечно. Почему ты спрашиваешь?
— У меня такое впечатление, что ты забыла о синдроме Мюнхгаузена и теперь считаешь, что болезни Кэсси настоящие.
— Да, хорошо, если бы они были настоящими. И поддающимися лечению. Но даже если бы это было так, скорее всего, мы бы имели дело с хронической формой. И поэтому мне бы очень пригодилась твоя поддержка, если ты не возражаешь.
— Ни в коем случае.
— Большое спасибо.
Мы направились вниз. На следующем этаже я спросил:
— А могла ли Синди — или кто-нибудь еще — вызвать гипогликемию искусственно?
— Конечно, если посреди ночи она впрыснула бы Кэсси инсулин. Я сразу же подумала о такой возможности. Но это потребовало бы значительного опыта в выборе времени и дозы.
— Хорошей практики в умении делать инъекции?
— Использование Кэсси в качестве подушечки для булавок. Теоретически я могу это допустить. Синди проводит много времени с Кэсси. Но, учитывая реакцию девочки на шприцы, не устраивала бы она каждый раз при виде матери истерики, если та имеет обыкновение колоть ее? Но пока что, мне кажется, единственный человек, кого Кэсси не выносит, это я... Во всяком случае, во время осмотра я не заметила никаких следов уколов.
— Среди других следов от уколов были бы они заметны?
— Не очевидны, но я очень внимательно провожу осмотр, Алекс. Дети осматриваются весьма тщательно.
— А можно ввести инсулин в организм другим путем? Стефани отрицательно покачала головой, мы продолжали спускаться вниз.
— Конечно, есть оральные гипогликемические лекарства, но их метаболиты были бы видны при токсикологических анализах.
Вспомнив об увольнении Синди из армии по причине слабого здоровья, я спросил:
— А есть в семье больные диабетом?
— Кто-то, кто делится с Кэсси инсулином? — Стефани покачала головой. — В самом начале, при исследовании обмена, веществ у Кэсси, мы проверили обоих — и Чипа, и Синди. Все в норме.
— Что ж, хорошо, — проговорил я, — просто повезло, что удалось это обнаружить.
Стефани остановилась и поцеловала меня в щеку.
— Я ценю твои замечания, Алекс. Я так рада, что имею дело с биохимией, иначе рискую потерять из виду другие возможности.
* * *
Вернувшись на цокольный этаж, я поинтересовался у охранника, где находится отдел кадров. Он осмотрел меня с головы до ног и ответил, что прямо здесь, на этом этаже.
Оказалось, нужный мне отдел располагался там же, где и раньше. Две женщины сидели за пишущими машинками, третья раскладывала бумаги по папкам. Она и подошла ко мне. Соломенного цвета волосы, остренькое личико, лет под шестьдесят. Под карточкой-пропуском висел круглый, показавшийся мне самодельным, значок, на котором была прикреплена фотография большой лохматой овчарки. Я объяснил, что хочу послать открытку с выражением сочувствия вдове доктора Лоренса Эшмора, и попросил его домашний адрес.
— О да, это ужасно, не правда ли? Что происходит с этим заведением?! — сказала она прокуренным голосом и пролистала папку размером с небольшой городской телефонный справочник. — Вот, пожалуйста, доктор. Норт-Виттиер-драйв в Беверли-Хиллз. — Она назвала улицу в 900-м квартале.
Северная сторона Беверли-Хиллз — район лучших земельных участков, 900-й квартал расположен прямо над бульваром Сансет. Лучший из лучших. Ясно, что Эшмор жил на средства намного большие, чем субсидии на научную работу.
Служащая вздохнула:
— Бедняга. Это говорит о том, что безопасность купить нельзя.
— Да, согласен.
— Хотя как сказать...
Мы обменялись понимающими улыбками.
— Милая собачка, — заметил я, указывая на значок.
Женщина расцвела:
— Это моя драгоценность — мой чемпион. Я развожу староанглийскую породу за их характер и работоспособность.
— Это, наверное, интересно.
— Больше чем интересно. Животные отдают нам все, ничего не ожидая в ответ. Мы могли бы кое-чему поучиться у них.
Я кивнул.
— Еще один вопрос. С доктором Эшмором работал некто Д. Кент Херберт. Медицинский персонал хотел бы сообщить ему о благотворительном фонде, установленном клиникой в честь доктора Эшмора, но его не могут разыскать. Мне дали поручение связаться с ним, но я не уверен даже, продолжает ли он работать у нас, поэтому, если у вас есть его адрес, я был бы вам весьма благодарен.
— Херберт. Гм. Значит, вы полагаете, он ушел из клиники?
— Не знаю. Мне кажется, в январе и феврале его фамилия еще была в списках на зарплату, если это вам поможет.
— Возможно. Херберт... Надо посмотреть.
Подойдя к своему столу, женщина сняла с полки другую толстую папку.
— Херберт, Херберт, Херберт... Ну вот, здесь есть парочка Хербертов, но, кажется, оба они вам не подойдут. Роланд Херберт из пищеблока и Дон Херберт из токсикологии.
— Скорее всего, это Дон. Доктор Эшмор специализировался именно в токсикологии.
Служащая поморщилась:
— Дон — это женское имя. Мне казалось, вы разыскивали мужчину.
Я беспомощно пожал плечами:
— Вероятно, какая-то путаница. Врач, сообщивший мне это имя, не знал лично Херберта, поэтому мы оба решили, что это мужчина. Прошу извинения за мужской шовинизм.
— О, не беспокойтесь из-за такой ерунды, — воскликнула служащая. — Я в эти дела не ввязываюсь.
— А есть ли у этой Дон средний инициал К?
Она посмотрела в документы:
— Да, есть.
— Ну, тогда это она. Меня просили разыскать Д. Кент Херберт. А какая у нее должность?
— Хм, пять тридцать три А — сейчас посмотрю... — Она пролистала страницы еще одной книги. — Похоже, она была ассистентом по научной работе. Первая степень.
— Она случайно не перешла в другое отделение?
Посмотрев еще в одной папке, женщина ответила:
— Нет. Похоже, она уволилась.
— Гм... А у вас есть ее адрес?
— Нет, ничего. Мы выбрасываем личные дела через тридцать дней с момента ухода — у нас серьезная проблема с помещениями.
— Когда именно она уволилась?
— Это я могу вам сказать. — Она перелистнула несколько страниц и указала на непонятную для меня кодированную запись. — Вот здесь. Вы правы — в феврале она еще работала. Но это был ее последний месяц здесь — она предупредила об уходе пятнадцатого, и официально вычеркнута из списка на зарплату двадцать восьмого.
— Пятнадцатого, — повторил я. На следующий день после того, как она взяла историю болезни Чэда Джонса.
— Да. Посмотрите: два тире пятнадцать.
Я покрутился в отделе кадров еще несколько минут, слушая рассказ о ее собаках. Но думал я о двуногих созданиях.
* * *
В 3.45 пополудни я покинул автостоянку. В нескольких футах от выезда полицейский на мотоцикле выписывал какой-то медсестре квитанцию на штраф за нарушение правил перехода улицы. Медсестра казалась разъяренной; лицо полицейского напоминало пустой бланк.
Движение на бульваре Сансет было блокировано из-за столкновения четырех автомашин, суматохи, устроенной любителями поглазеть на происшествие, и сонливости дорожных полицейских. Я потратил час, чтобы добраться до безжизненного зеленого островка — той части бульвара, которая принадлежала Беверли-Хиллз. На небольших, поросших бермудской травой холмах громоздились покрытые черепицей особняки, настоящие монументы в честь своих хозяев, украшенные неприступными воротами, теннисными кортами под навесами и неотъемлемой армией немецких автомашин.
Я проехал мимо поросшего сорняками участка размером со стадион, на котором когда-то стоял особняк Ардена. Сорняки уже превратились в сено, все деревья погибли. Дворец в средиземноморском стиле недолго служил игрушкой двадцатилетнему арабскому шейху — его превратили в факел неизвестные личности, чьи эстетические чувства были оскорблены зеленой краской тошнотного оттенка и идиотскими статуями с черными пятнами на лобке, или просто испытывающие ненависть к иностранцам. Какова бы ни была причина поджога, много лет ходили слухи, что участок будет разделен и вновь застроен. Но резкое падение спроса на рынке недвижимости притушило этот оптимизм.
Через несколько кварталов показался отель «Беверли-Хиллз», окруженный вереницей белых лимузинов. Кто-то празднует свадьбу или продвигает новый фильм.
Добравшись до Виттиер-драйв, я решил проехать чуть дальше. Но, когда название улицы дошло до моего сознания, я обнаружил, что неизвестно зачем повернул направо и теперь еду по улице, обсаженной палисандром.
Дом Лоренса Эшмора находился в конце квартала — сооружение из известняка в три этажа в стиле короля Георга. Он располагался на двойном участке шириной, по крайней мере, двести футов. Здание казалось несколько тяжеловатым, но содержалось в безукоризненном состоянии. Вымощенная кирпичом круглая подъездная дорога прорезала превосходный ровный газон. Планировка участка была скромной, но приятной, предпочтение отдавалось азалиям, камелиям и гавайским папоротниковым деревьям — стиль короля Георга сменялся тропическим. Плакучее оливковое дерево давало тень половине газона. Другая половина была отдана солнцу.
С левой стороны от дома находился порт-кошер, способный вместить одну из тех процессий, которые я видел только что у отеля. По ту сторону деревянных ворот виднелись верхушки деревьев и пылающие красные облака буганвилеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50