А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Никакой косметики, чистое, ухоженное лицо. Женщина, похожая на девочку. Двадцать шесть лет, но она свободно может сойти за студентку.
От кровати донесся легкий шорох. Кэсси вздохнула. Все мы взглянули на девочку. Ее веки остались закрытыми, но затрепетали. Под кожей были видны ниточки голубых жилок. Ребенок перевернулся спиной к нам.
Я невольно сравнил ее с фарфоровой куклой.
Со всех сторон нам усмехались плюшевые зверюшки.
Синди Джонс взглянула на дочь, нагнулась над ней и убрала волосики с глаз ребенка.
Вновь повернувшись к нам, быстро провела руками по своей одежде, будто отыскивая незастегнутые пуговицы. Одежда была простой — клетчатая хлопчатобумажная рубашка навыпуск поверх вылинявших джинсов, босоножки на среднем каблуке. Дешевенькие часы в розовом пластиковом корпусе. Совсем не то, что я ожидал от женщины из общества и невестки такой важной персоны.
— Ну что ж, — прошептала Стефани, — кажется, мы хорошенько вздремнули. А вы хоть немного поспали, Синди?
— Немножко.
Тихий, приятный голос. Ей не было необходимости говорить шепотом.
— Наши матрасы имеют привычку сползать, так ведь?
— Все хорошо, доктор Ивз. — Ее улыбка была усталой. — Кэсси спала прекрасно. Она проснулась один раз около пяти. Ее просто нужно было приласкать. Я держала ее на руках, пела ей, и она заснула вновь около семи. Наверное, именно поэтому она все еще спит.
— Вики сказала, что у нее болела головка.
— Да, когда она проснулась. Вики дала ей немного жидкого тайленола, и, кажется, это подействовало.
— Именно тайленол и следовало дать, Синди. Но в будущем все лекарства — даже самые безвредные — должны быть назначены мной. Просто ради осторожности.
Карие глаза широко раскрылись.
— О, конечно. Извините.
Стефани улыбнулась:
— Ничего страшного. Просто приходится быть осторожной. Синди, это доктор Делавэр. Тот самый психолог, о котором мы говорили.
— Здравствуйте, доктор Делавэр.
— Здравствуйте, миссис Джонс.
— Синди. — Она протянула узкую руку и застенчиво улыбнулась. Эта женщина внушает симпатию. Я знал, что моя работа не будет легкой.
— Как я уже вам говорила, — начала Стефани, — доктор Делавэр — специалист по детским страхам. Если кто и может помочь Кэсси справиться с беспокойством, то только он. Он бы хотел поговорить с вами прямо сейчас, если это вас устраивает.
— О... конечно. Разумеется. — Синди с обеспокоенным видом прикоснулась к косе.
— Великолепно, — продолжала Стефани. — Если я вам не нужна, то покину вас.
— Пока вроде бы нет, доктор Ивз. Я, правда, думала... может быть, вы сообщите мне что-нибудь?..
— Пока ничего, Синди. Вчерашняя электроэнцефалограмма была абсолютно нормальной. Но как мы с вами уже говорили, у детей такого возраста это не всегда окончательно. Сестры не записали в карту ничего напоминающего припадки. А вы что-нибудь заметили?
— Нет... ничего особенного.
— Ничего особенного? — Стефани подошла ближе. Она была всего на дюйм выше Синди, но выглядела значительно крупнее.
Синди Джонс на секунду прикусила верхнюю губу.
— Так, ничего... это, может быть, неважно.
— Ну, Синди, говорите мне все, даже если вы считаете, что это не имеет никакого отношения к Кэсси.
— Хорошо, но я уверена, что это пустяки. Но временами мне кажется, что она уходит в себя — перестает слушать, когда я разговариваю с ней. Знаете, устремляет взор в пространство — как будто это легкая форма эпилептического припадка. Я уверена, в этом ничего страшного нет, просто я обнаруживаю какие-то симптомы, потому что ищу их.
— Когда вы начали замечать это явление?
— Вчера, когда нас приняли сюда.
— А дома вы этого не замечали?
— Я... нет. Но это могло происходить, просто я не замечала. А может быть, это вообще пустяки. Скорее всего, так и есть. Я не знаю.
Она опустила хорошенькое личико.
Стефани похлопала ее по плечу, Синди почти незаметно отозвалась на этот жест, как бы ища утешения.
Стефани шагнула назад. Контакт был нарушен.
— Как часто происходили эти эпизоды?
— Может быть, пару раз за день. Возможно, это пустяки. Просто она отвлекается на что-то свое. Она всегда любит сосредоточиваться — когда играет дома, концентрирует на этом все свое внимание.
— Ну что ж, это хорошо, что девочка умеет концентрировать внимание.
Синди кивнула, но не выглядела успокоенной.
Стефани вынула из кармана записную книжку, вырвала последнюю страницу и передала книжку Синди.
— Вот что. В следующий раз, когда вы заметите подобный взгляд, запишите точное время и позовите Вики или того, кто будет дежурить, взглянуть на девочку. О'кей?
— О'кей. Но это длится недолго, доктор Ивз. Всего несколько секунд.
— Словом, постарайтесь, — сказала Стефани. — Тем временем оставляю вас с доктором Делавэром, чтобы вы познакомились.
Задержавшись на мгновение, чтобы взглянуть на спящего ребенка, она улыбнулась нам и вышла.
Когда дверь закрылась, Синди посмотрела на кровать.
— Я сверну ее, чтобы вам было куда сесть.
Под ее кожей также просвечивали нежные голубые вены. На висках они пульсировали.
— Давайте вместе, — предложил я.
Казалось, это удивило ее.
— Не беспокойтесь, все в порядке.
Наклонившись, она взяла матрас и подняла его, я сделал то же самое с другой стороны, и мы превратили кровать в диван.
Она разгладила подушки, отошла в сторону и пригласила:
— Пожалуйста.
Чувствуя себя так, как будто нахожусь в домике гейши, я принял предложение.
Она прошла к зеленому стулу, сняла зверюшек. Положив их на ночной столик и пододвинув стул к дивану, села, поставив обе ноги на полную ступню и положив руки на тонкие колени.
Я протянул руку, взял с подоконника мягкого зверька и погладил его. За окном виднелись похожие на тучи темно-зеленые верхушки деревьев Гриффит-Парка.
— Прелестные игрушки, — начал я. — Подарки?
— Да. Некоторые. Часть привезли с собой. Мы хотели, чтобы Кэсси чувствовала себя как дома.
— Больница уже стала вторым домом, не так ли?
Она уставилась на меня. Карие глаза налились слезами, отчего стали казаться еще больше. Чувство стыда разлилось по лицу.
Стыд? Или вина?
Чтобы скрыть слезы, она быстро подняла руки к лицу.
Некоторое время бесшумно плакала.
Я взял с ночного столика бумажную салфетку и стал ждать.
4
Синди отняла руки от лица.
— Извините.
— Не стоит, — возразил я. — Ничто так не изматывает, как болезнь ребенка.
Она кивнула.
— Самое худшее — что ничего не известно. Видеть, как она страдает, и не знать причину... Если бы кто-то только смог понять, в чем дело.
— Другие симптомы разрешились сами собой. Может быть, и с этим будет так же.
Перекинув косу через плечо, она начала перебирать пальцами концы волос.
— Я, конечно, надеюсь, что так и будет. Но...
Я улыбнулся, но ничего не сказал.
Синди проговорила:
— Те, другие симптомы были более... типичными. Нормальными, если можно так выразиться.
— Нормальные детские болезни, — подсказал я.
— Да — круп, понос. Они бывают и у других детей. Может быть, не в такой тяжелой форме, но все-таки бывают. Поэтому они понятны. Но припадки... это просто ненормально.
— Иногда, — объяснил я, — у детей бывают припадки после высокой температуры. Один-два случая, а потом уже никогда не повторяются.
— Да, я знаю. Доктор Ивз говорила мне об этом. Но у Кэсси, когда случались припадки, не было температуры. Когда у нее возникли кишечные проблемы, поднялась и температура. Она просто горела. Больше сорока одного градуса. — Синди дернула себя за косу. — А потом это прошло, и я думала, что у нас будет все в порядке. Но теперь — припадки, как гром среди ясного неба. И это было действительно страшно. Я услышала как будто стук в ее комнате, вошла, а ее колотило так, что тряслась кроватка. — Ее губы задрожали. Она прижала руку ко рту, пытаясь остановить дрожь, а другой рукой смяла поданную мной салфетку.
— Страшно, — проговорил я.
— Ужасно, — кивнула она, глядя мне в глаза. — Но тяжелее всего было смотреть, как она страдает, и быть не в состоянии сделать хоть что-нибудь. Беспомощность — это самое худшее. Я сообразила, что нельзя брать ее на руки, но все же... У вас есть дети?
— Нет.
Она оторвала взгляд от моего лица, будто внезапно потеряла всякий интерес. Вздохнув, поднялась и подошла к кроватке, все еще держа в руке смятую салфетку. Наклонилась, подтянула одеяло повыше и поцеловала Кэсси в щеку. На секунду дыхание Кэсси участилось. Синди осталась у кровати, глядя на спящую дочку.
— Она очень красивая, — сказал я.
— Моя толстушечка.
Синди наклонилась и прикоснулась к лобику Кэсси, отняла руку и опустила ее. Задержав еще на несколько секунд взгляд на ребенке, она вернулась и опустилась на стул.
— Что касается ее страданий, нет ведь никаких свидетельств, что припадки болезненны, — постарался утешить ее я.
— То же говорит и доктор Ивз, — ответила Синди, но в ее голосе звучало сомнение. — Конечно, я надеюсь, что это так... но если бы вы видели ее после них — она выглядела совершенно Выжатой. — Она отвернулась и стала смотреть в окно.
Немного подождав, я спросил:
— Если не считать головной боли, как она себя сегодня чувствовала?
— Хорошо, за то короткое время, что не спала.
— А голова заболела в пять часов утра?
— Да. Она и проснулась от этой боли.
— Вики уже заступила на дежурство?
Короткий кивок.
— Она дежурит двойную смену — заступила вчера с одиннадцати до семи и осталась с семи до трех.
— Так преданна работе.
— Да. Она очень помогает. Нам повезло, что Вики работает с нами.
— И домой к вам приходит?
Этот вопрос удивил ее.
— Всего пару раз — но не помогать, а просто навестить. Она принесла Кэсси первую мягкую зверюшку. А теперь Кэсси без ума от них.
Выражение удивления на лице Синди не исчезло. Я решил не продолжать и перешел на другую тему:
— А как Кэсси дала вам знать, что у нее болит голова?
— Она указала на нее и заплакала. Она не сказала мне о головной боли, если вы это имеете в виду. Она может произносить всего несколько слов: «бака» вместо «собака», «бу-бу» вместо «бутылка». И даже при этом иногда пользуется жестами. Доктор Ивз говорит, что ее речь отстает в развитии на несколько месяцев.
— Для детей, которые часто находятся в больницах, некоторое отставание — явление обычное. Но это пройдет.
— Я пыталась работать с ней дома. Разговариваю с ней. Читаю, когда она в настроении слушать.
— Хорошо.
— Иногда ей это нравится. А иногда она просто не может сидеть спокойно, особенно после тяжелой ночи.
— И часто бывают такие ночи?
— Нет. Но они очень сильно влияют на нее.
— Что происходит?
— Она просыпается, как будто увидев плохой сон. Мечется, вертится и плачет. Я удерживаю ее, и иногда она снова засыпает. Но порой долго не спит — капризничает. На следующее утро обычно бывает беспокойной.
— В чем это выражается?
— Не в состоянии сконцентрировать внимание. Хотя в другое время она может подолгу сосредоточиваться на чем-нибудь — в течение часа или даже дольше. Я стараюсь уловить такие моменты, пытаюсь читать и разговаривать с ней. Так, чтобы ускорить развитие ее речи. Может быть, вы мне могли бы что-то посоветовать?
— Вы как будто на правильном пути, — ответил я.
— Иногда мне кажется, будто она не говорит потому, что не испытывает в этом необходимости. Я всегда знаю, что ей хочется, и даю ей это раньше, чем она попросит.
— Когда у нее заболела голова, вы тоже сразу поняли, в чем дело?
— Совершенно верно. Она проснулась в слезах и металась в кроватке. Я сразу же пощупала ей лоб — не горячий ли. Нет, прохладный. Меня это в общем-то не удивило — она плакала не от испуга. Скорее от боли. Я уже научилась различать. Поэтому я спросила, что болит, и в конце концов она прикоснулась к головке. Я знаю, это звучит не по-научному, но постепенно начинаешь как бы чувствовать вместе с ребенком — словно в тебя встроен радар. — Синди посмотрела в сторону кроватки. — Если результаты компьютерной томографии не были бы в тот день нормальными, то я бы по-настоящему испугалась.
— Из-за головной боли?
— Когда пробудешь здесь, в больнице, достаточно долго, многого наглядишься. Начинает чудиться самое худшее. Меня до сих пор пугает, когда она вскрикивает по ночам, — никогда не знаешь, что случится дальше.
Синди вновь заплакала и стала промокать глаза смятой салфеткой. Я подал ей свежую.
— Простите, доктор Делавэр. Это просто непереносимо — видеть, что она страдает.
— Вполне вас понимаю, — сказал я. — Но, по злой иронии судьбы, именно то, что могло бы ей помочь, — анализы и процедуры, — причиняют девочке больше всего боли.
Тяжело вздохнув, она кивнула.
— Именно поэтому доктор Ивз и попросила меня встретиться с вами, — продолжил я. — Существуют психологические методы, помогающие детям преодолеть страх перед процедурами, а иногда даже ослабить ощущение боли.
— Методы, — повторила она, подобно Вики Боттомли, но без свойственного медсестре сарказма. — Это было бы прекрасно — я была бы очень признательна за все, что вы смогли бы сделать. Смотреть, как она страдает, когда у нее берут кровь на анализ... Просто ужасно.
Я вспомнил, что говорила Стефани по поводу самообладания Синди во время процедур.
Словно читая мои мысли, она призналась:
— Каждый раз, как кто-то входит в эту дверь со шприцем, у меня все застывает внутри, хотя я продолжаю улыбаться. Мои улыбки для Кэсси. Изо всех сил я стараюсь не показать ей, насколько я взволнованна, но я знаю, что она уже понимает это.
— Тот самый радар...
— Мы так тесно связаны друг с другом — она у меня одна-единственная. Она только взглянет на меня, и уже понимает. Я ничем не помогаю ей, но что я могу поделать? Просто не могу оставить малышку наедине с ними.
— Доктор Ивз считает, что вы держитесь молодцом.
В карих глазах что-то промелькнуло. На краткий миг открылась жесткость? Затем последовала усталая улыбка.
— Доктор Ивз замечательная. Мы... Она была... Она так прекрасно обходится с Кэсси, даже несмотря на то что Кэсси не желает с ней общаться. Знаю, все эти болезни были тяжелы и для нее. Каждый раз, когда ее вызывают в Отделение неотложной помощи, я чувствую себя неловко из-за того, что опять вынуждаю ее заниматься с нами всем этим.
— Это ее работа, — заметил я.
В ответ на мои слова Синди взглянула на меня так, будто я ударил ее.
— Я уверена, для нее это значит гораздо больше, чем просто работа.
— Да, конечно. — Я понял, что все еще сжимаю в руках игрушечного кролика.
Взлохматив ему животик, я поставил кролика обратно на полку. Синди, поглаживая косу, наблюдала за мной.
— Я не хотела быть резкой, — проговорила она. — Но то, что вы сказали — о докторе Ивз и ее отношении к работе, — заставило меня задуматься о своей работе. Работе матери. Видно, я справляюсь с ней не очень-то хорошо, так ведь? Никто нас этому не учит.
Она отвернулась.
— Синди, — проговорил я, наклоняясь к женщине. — Через это нелегко пройти. Это не совсем обычное дело.
На ее губах промелькнула улыбка. Печальная улыбка мадонны.
Мадонны-чудовища?
Стефани просила меня быть беспристрастным, но я чувствовал, что все равно исхожу из ее подозрений.
Виновна, пока не доказано обратное?
Это то, что Майло назвал бы ограниченным мышлением. Я решил исходить из того, что вижу перед собой.
Пока ничего явно патологического. Никаких признаков эмоциональной неуравновешенности, никакой очевидной наигранности или неестественного стремления привлечь к себе внимание. Тем не менее, я задавал себе вопрос, не удалось ли ей при помощи своей спокойной манеры поведения добиться желаемого — сосредоточить все внимание на собственной персоне. Начав разговор о Кэсси, она закончила его сетованиями о своем неумении быть матерью.
Но, с другой стороны, не сам ли я вызвал ее на откровенность? Взглядами, паузами, недомолвками, то есть различными психологическими приемами, сам заставил ее раскрыться?
Я подумал о том, как она подавала себя, о ее внешности — коса, заменяющая ей четки, отсутствие макияжа, подчеркнуто простая для женщины ее положения одежда.
Это можно было рассматривать как игру от противного. В полном условностей месте она становилась заметна.
Кое-что другое также застревало в моем аналитическом сите, когда я пытался подогнать Синди под определение Мюнхгаузена «по доверенности».
Свободное владение больничным жаргоном — температурный скачок... тянуть двойную смену.
Синюшная...
Остатки знаний от ее учебы на медсестру, специализирующуюся на дыхательной системе? Или же свидетельство неуемного влечения ко всему, связанному с медициной?
А может быть, ничего зловещего, а всего-навсего результат многих часов, проведенных здесь. За годы врачебной работы я встречал слесарей-сантехников и домохозяек, водителей грузовиков и бухгалтеров — родителей хронически больных детей, которые ночевали, питались и жили в больнице и в конце концов начинали разговаривать, как врачи первого года работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50