Тем не менее в течение некоторого времени я мыла эти игрушки каждый день. Стирала тряпичные игрушки и ее постельное белье жидкостью Айвори. Она самая мягкая.
Я кивнул.
— Мы даже поднимали ковровое покрытие, чтобы проверить, нет ли чего-нибудь в клее и не завелась ли в прокладках плесень. Чип слышал о людях, которые заболевают в некоторых учреждениях — в так называемых «больных домах». Мы пригласили соответствующую фирму прочистить вентиляционные отверстия, и Чип проверил покрасочные материалы, чтобы определить, нет ли свинца или химикалиев.
Ее голос звучал громче, и в нем опять появилась нервозность. Кэсси заворочалась. Синди успокоила ее, вновь начав раскачиваться.
— Я всегда настороже, — тихо проговорила она. — Все время — с самого... начала.
Она прикрыла рот рукой. Отняла руку и шлепнула ей по колену, белая кожа порозовела.
Глаза Кэсси широко раскрылись.
Синди стала раскачиваться сильнее и быстрее. Старалась успокоиться.
— Вначале один, теперь другой, — прошептала она громко — почти прошипела. — Может быть, мне просто не предназначено быть матерью?
Я подошел к ней и положил руку на плечо. Она выскользнула из-под моей ладони, вскочила с кресла и сунула Кэсси мне. Слезы лились у нее из глаз, руки дрожали.
— Вот! Вот! Я не знаю, что делаю. Мне не предназначено быть матерью!
Кэсси начала хныкать и всхлипывать.
Синди опять сунула девочку мне, а когда я взял ребенка, отбежала на другой конец комнаты. Я обхватил Кэсси вокруг талии. Малышка выгибала спину. Кричала и отталкивала меня.
Я пытался успокоить ее, но она меня не слушала.
Синди толкнула дверь, за ней оказался голубой кафель. Вбежала в ванную комнату и закрылась там. Я услышал, что ее рвет, затем — звук спущенной воды.
Кэсси изгибалась, била ногами и визжала все громче. Я крепко держал ее и похлопывал по спинке:
— Все в порядке, дорогая. Мама скоро вернется. Все в порядке.
Она изворачивалась все более яростно, колотила ручками мне по лицу, выгибалась колесом. Я пытался так обхватить девочку, чтобы ей было удобно у меня на руках. Но она продолжала метаться, от усилий стала пунцовой, откинулась назад и завыла, почти вырвавшись из моих рук.
— Мамочка сейчас же вернется, Кэсс...
Дверь ванной комнаты отворилась, и Синди выбежала оттуда, вытирая глаза. Я полагал, что она выхватит у меня Кэсси, но она просто протянула руки:
— Пожалуйста.
Из-за крика малышки я не слышал ее, только по губам определил, что она сказала. Синди смотрела на меня, как будто ожидая, что я откажусь отдать ей ребенка.
Я протянул ей Кэсси.
Она прижала девочку к груди и принялась очень быстро ходить по комнате. От крупных твердых шагов ее худые бедра дрожали, она что-то бормотала Кэсси, но я не мог расслышать слов.
Две дюжины кругов, и Кэсси начала успокаиваться. Еще дюжина, и она совсем затихла.
Синди не останавливалась, проходя мимо меня, она проговорила:
— Мне очень жаль — правда. Мне очень жаль, что так получилось.
Ее глаза и щеки были мокрыми. Я ответил, что все в порядке. При звуке моего голоса Кэсси опять начала извиваться.
Синди ускорила шаг и бормотала:
— Девочка моя, девочка моя...
Я подошел к столику для игр и примостился на одном из крошечных стульчиков. Картон с написанным на нем приветствием казался мне теперь какой-то злой шуткой.
Через некоторое время крики Кэсси перешли в захлебывающиеся рыдания и всхлипывания. Затем она умолкла, и я увидел, что ее глаза закрылись.
Синди вернулась в качалку и продолжала резким шепотом:
— Мне очень, очень, очень жаль. Мне жа... Это было... Господи, я ужасная мать!
Едва слышная боль в ее голосе заставила Кэсси открыть глаза. Крошка пристально вглядывалась в свою мать и хныкала.
— Нет-нет, девочка моя, все хорошо. Мне так жаль, все хорошо. — И лишь губами — обращаясь ко мне: — Я просто ужасна.
Кэсси вновь заплакала.
— Нет-нет, все хорошо, моя крошка. Я хорошая. Если ты хочешь, чтобы я была хорошей. Я хорошая. Я хорошая мама, да, я хорошая, да-да, солнышко мое. Все в порядке. Да?
Заставила себя улыбнуться, глядя на Кэсси. Кэсси протянула руку и коснулась щеки Синди.
— О, ты такая милая, моя малышка, — говорила Синди срывающимся голосом. — Ты так добра к своей маме. Ты очень, очень добра.
— Ма-ма.
— Мама любит тебя.
— Ма-ма.
— Ты очень добра к своей маме. Кэсси Брукс Джонс — самая хорошая девочка, самая нежная девочка.
— Ма-ма, мамама.
— Мама так любит тебя. Мама очень-очень любит тебя. — Синди взглянула на меня. Посмотрела на столик для игр. — Мама любит тебя, — проговорила она на ухо Кэсси. — И доктор Делавэр очень хороший друг, миленькая. Вот видишь?
Она повернула головку Кэсси ко мне. Я попытался изобразить еще одну улыбку, надеясь, что она выглядит лучше, чем то, что я в данный момент чувствовал.
Кэсси яростно затрясла головой:
— Не-е!
— Помнишь, он наш друг, радость моя. Все те красивые рисунки, которые он сделал для тебя в больни...
— Не-е!
— Зверьки...
— Не. Не!
— Послушай, девочка, совсем нечего бояться...
— Неее!
— Хорошо, хорошо. Все хорошо, Кэсси.
Я встал.
— Вы что, уходите? — воскликнула Синди. В ее голосе звучала тревога.
Я указал на ванную комнату:
— Можно?
— О, конечно. Есть еще одна, рядом с холлом.
— Подойдет и эта.
— Конечно... А тем временем я попробую успокоить ее... Я очень, очень сожалею.
* * *
Я закрыл дверь на ключ, то же самое сделал с той, что выходила в спальню, спустил воду в унитазе и облегченно вздохнул. Вода была такой же голубой, как и кафель. Я заметил, что стою, уставившись на маленький лазурный водоворот. Включив воду, я умылся, вытер лицо, мельком увидел свое отражение в зеркале.
Страшное и постаревшее от подозрений. Я испробовал несколько улыбок и наконец выбрал одну, которая не походила на усмешку продавца подержанных автомашин.
Зеркало служило передней дверцей аптечного шкафчика. Замок, недоступный детям. Я открыл его.
Четыре полки. Я включил воду на полную мощность и быстро обыскал шкафчик, начав с верхних полок.
Аспирин, тайленол, бритвенные лезвия, крем для бритья. Мужской одеколон, дезодорант, пустая полка, бутылка жидкого антацида. Маленькая желтая коробочка с капсулами противозачаточного желе. Перекись водорода, тюбик жидкой мази для ушей, лосьон для загара...
Я закрыл дверцу. Выключив воду, я услышал голос Синди, доносившийся из-за двери, она пыталась успокоить дочку.
Пока она не сунула Кэсси мне на руки, девочка принимала меня.
— Может быть, мне просто не предназначено быть матерью... Я ужасная мать.
Терпение лопнуло? Или пытается сорвать мое посещение?
Я протер глаза. Еще один шкафчик под умывальником. Еще один замок, недоступный детям. Такие осторожные родители — поднимают ковры, моют кукол...
Синди ворковала с Кэсси.
Я бесшумно опустился на колени, отодвинул защелку и открыл дверцу шкафчика.
Под змеевиком трубы сложены коробки салфеток и рулоны туалетной бумаги в пластиковых пакетах. За ними — два флакона с мятной жидкостью для полоскания рта и аэрозоль. Я осмотрел баллон. Дезинфицирующее средство с запахом хвои. В тот момент, когда я ставил баллон на место, он выскользнул у меня из пальцев; я рванулся, чтобы поймать его и не наделать шума. Это мне удалось, но моя рука наткнулась на какой-то предмет с острыми углами.
Я отодвинул коробки с салфетками в сторону и вытащил этот предмет.
Белая картонная коробка размером пять квадратных дюймов, на крышке которой была изображена красная стрела, а под ней — стилизованные красные буквы: «МЕДИЦИНСКАЯ КОРПОРАЦИЯ ХОЛЛОУЭЙ». Над логотипом красовалась наклейка в виде стрелы из золотой фольги и надпись: «Образец. Предоставлен: Ральфу Бенедикту, доктору медицины».
Коробка перевязана тесьмой с наклеенным посередине кружком. Я развязал ее, открыл крышку и обнаружил лист гофрированной коричневой бумаги. А под ним — ряд белых пластмассовых цилиндров размером с шариковую ручку, уложенных на подстилке из стирофома. К каждому прикреплен сложенный листок бумаги с инструкцией.
Я вынул один цилиндр. Легкий, как перо, тонкий, как папиросная бумага. Нижнюю часть стержня опоясывало градуированное кольцо. На одном конце отверстие с тонкой, как нить, винтовой нарезкой. На другом — вращающаяся, но не снимающаяся крышка.
Черные буквы на корпусе: «ИНСУДЖЕКТ». Я снял листок с напечатанным текстом. Инструкция производителя, запатентовано пять лет назад. Базовое представительство «Холлоуэй медикал» наводится в Сан-Франциско.
Первый параграф гласил:
«ИНСУДЖЕКТ» (торговая марка) — это дозорегулирующая сверхлегкая система, предназначенная для подкожного впрыскивания человеческого или очищенного свиного инсулина от 1 до 3 доз. «ИНСУДЖЕКТ» следует применять с другими компонентами системы «ИНСУИЗ», а именно, с одноразовыми шприцами «ИНСУДЖЕКТ» и капсулами «ИНСУФИЛ».
Второй параграф расхваливал преимущества системы: портативность и сверхтонкую иглу, которая снижала боль и риск подкожных абцессов, повышала «легкость применения и точность дозировки». Серия рисунков иллюстрировала этапы присоединения иглы, введение капсулы в цилиндр и правильный метод инъекции инсулина под кожу.
«Легкость применения».
Сверхтонкая игла оставит всего лишь крошечную ранку от прокола кожи, именно такую, как описывал Эл Маколей. А если вдобавок и место, куда вводили иглу, не слишком бросается в глаза, то след может остаться незамеченным.
Я пошарил внутри коробки, отыскивая иглы и инсулин. Ни одной, только цилиндры. Я засунул руку в углубление шкафчика, но и это не дало результатов.
Кто-то достаточно хладнокровен, чтобы хранить инсулин, а может быть, он осторожен. Не могут ли капсулы инсулина находиться в кухне, на одной из полок хромированного холодильника?
Поднявшись с колен, я положил коробку на стойку перед зеркалом, а брошюрку засунул в карман. Вода в унитазе только что перестала журчать. Я прочистил горло и снова спустил воду, оглядывая комнату в поисках других тайников.
Единственное возможное место — это сливном бачок туалета. Я поднял крышку и заглянул туда. Только грузило и приспособление для подкрашивания воды.
Сверхтонкая игла... Ванная комната была идеальным местом, где их можно спрятать, — лучший путь из спальни в детскую трудно найти.
Удобнейшее место, чтобы подготовить полуночную инъекцию.
Закрываешь на ключ дверь спальни, достаешь из-под умывальника инсуджект, собираешь шприц и на цыпочках отправляешься в комнату Кэсси.
Укус иглы своей неожиданностью разбудит малышку. Возможно даже, девочка заплачет, но она не будет знать, что случилось.
Об этом не узнает и никто другой. Для ребенка ее возраста просыпаться в слезах — это нормальное явление. Тем более она так часто болеет.
Может ли темнота скрыть лицо человека со шприцем?
По другую сторону двери, в детской, продолжала ворковать Синди, ее голос был нежен.
Но, помимо этого, возможно и другое объяснение. Эти цилиндры могли предназначаться ей. Или Чипу.
Нет. Стефани говорила, что проверяла их обоих, — с обменом веществ у них все в полном порядке.
Я взглянул на дверь спальни, потом на свои часы. Всего три минуты я провел в отделанной голубым кафелем темнице, но мне казалось, что сижу здесь все выходные дни. Открыв дверь, я прошел в спальню, радуясь, что плотный ворс коврового покрытия поглощает звук моих шагов.
Комната с закрытыми ставнями обставлена неуклюжей викторианской мебелью. Огромная кровать. На одном из ночных столиков — высокая стопка книг. На стеллаже над кроватью расположился телефон. Рядом со столом — деревянная вешалка с бронзовой отделкой, на ней — пара джинсов. На другом столике стояли вновь вошедшая в моду реставрированная лампа от Тиффани и кофейная кружка. Покрывала с кровати сняты, но аккуратно сложены. Комната пахла хвойным дезодорантом, который я нашел в ванной.
Изобилие дезодорирующих средств. Почему?
Против кровати стоял двойной комод. Я открыл верхний ящик. Бюстгальтеры и трусики, чулки и цветочное саше в пакетике. Я пошарил в ящике, закрыл его и открыл следующий, представляя, какое возбуждающее чувство испытывала Дон Херберт от мелкого воровства.
Девять ящиков. Одежда, две фотокамеры, коробки из-под пленок и пара биноклей. В глубине комнаты кладовая. Опять одежда, теннисные ракетки и коробки для мячей, складной гребной тренажер, коробки и чемоданы и опять книги — все по социологии. Телефонный справочник, электролампочки, карты автодорог. Еще одна коробка противозачаточного желе. Пустая.
Я пошарил в карманах одежды и не нашел ничего, кроме ниточек. Может быть, темные углы кладовой и скрывали что-то, но я находился в спальне слишком долго. Закрыв дверь кладовой, я прошмыгнул обратно в ванную комнату. Туалет перестал урчать, и Синди больше не разговаривала.
Стала ли она что-то подозревать из-за моего затянувшегося отсутствия? Я вновь прочистил горло, открыл кран, услышал голос Кэсси — так она выражала протест, потом Синди опять начала говорить.
Отцепив ролик для туалетной бумаги, я снял старый рулон и затолкнул его в шкафчик. Распаковав новый, надел его на ролик. Реклама на обертке обещала, что бумага будет мягкой.
Взяв белую коробочку и улыбнувшись так, что у меня заныли зубы, я открыл дверь в комнату Кэсси.
28
Они сидели у столика для игр и держали в руках мелки для рисования. Несколько листов бумаги были покрыты разноцветными каракулями.
Заметив меня, Кэсси схватила мать за руку и начала хныкать.
— Все хорошо, милая. Доктор Делавэр наш друг.
Синди заметила у меня в руках коробочку и прищурилась.
Я подошел ближе и показал ей свою находку. Женщина уставилась на нее, затем подняла глаза на меня. Я пристально смотрел на Синди — нет ли признаков вины?
Простое замешательство.
— Я искал туалетную бумагу, — объяснил я, — и мне попалось вот это.
Синди наклонилась и прочла золотую наклейку. Кэсси наблюдала за матерью, затем взяла мелок и бросила его на пол. Когда это не возымело действия, она опять принялась хныкать.
— Шшш, малышка. — Синди прищурилась еще больше. Она все еще пребывала в недоумении. — Как странно.
Кэсси вскинула руки вверх и воскликнула:
— Ах, ах, ах!
Синди прижала девочку покрепче и проговорила:
— Не видела их очень давно.
— Я не собирался что-то вынюхивать, — оправдывался я. — Но мне известно, что «Холлоуэй» производит препараты для диабетиков, и, увидев этикетку, я заинтересовался и сразу вспомнил о проблемах с содержанием сахара у Кэсси. Вы или Чип страдаете диабетом?
— О нет, — ответила Синди. — Это принадлежало тете Хэрриет. Где вы нашли их?
— Под умывальником.
— Как странно. Нет, Кэсс, это для того, чтобы рисовать, а не бросаться. — Она подняла красный мелок и изобразила на листе зубчатую линию.
Кэсси наблюдала за этим действием, а затем спрятала лицо в блузке Синди.
— Вот это да. Действительно очень давно их не видела. Я вычистила дом, но мне казалось, что я выбросила все ее лекарства.
— Доктор Бенедикт был ее лечащим врачом?
— И боссом.
Синди слегка подбрасывала дочку. Кэсси выглядывала из-под руки матери, затем начала толкать ее под подбородок.
Синди засмеялась и сказала:
— Ты щекочешь меня... Как странно, под умывальником все это время? — Она тревожно улыбнулась. — Думаю, это говорит о том, что я не слишком хорошая хозяйка. Простите, что вам пришлось искать бумагу. Я обычно замечаю, когда на валике ее остается мало.
— Ничего-ничего, — ответил я, припоминая, что на коробке не было пыли.
Вынув цилиндр, я покрутил его в пальцах. Кэсси проговорила:
— Кар-аш.
— Нет, это не карандаш, милая. — Никакого беспокойства в словах. — Это просто... такая штучка.
Кэсси потянулась за цилиндром. Я дал его ей, глаза Синди округлились. Кэсси засунула цилиндр себе в рот, состроила гримасу, поднесла его к бумаге и попыталась рисовать.
— Видишь, я тебе говорила, Кэсс. Если хочешь рисовать, то рисуй вот этим.
Кэсси не обратила внимания на предложенный мелок и продолжала рассматривать цилиндр. Наконец она бросила его на столик и засуетилась.
— Послушай, милая, давай рисовать с доктором Делавэром.
Услышав мое имя, девочка захныкала.
— Кэсси Брукс, доктор Делавэр приехал в такую даль, чтобы играть с тобой, рисовать зверей — бегемотиков, кенгуру. Помнишь кенгуру?
Кэсси захныкала громче.
— Успокойся, дорогая, — продолжала Синди, но в ее голосе не было уверенности. — Нет, не ломай мелки, милая. Этого нельзя делать. Перестань, Кэсс.
— Ax, ax, ax. — Кэсси попыталась спуститься с колен Синди.
Синди взглянула на меня. Я молчал.
— Мне ее отпустить?
— Конечно, — ответил я. — Не хочу, чтобы девочка связывала меня с какими-то ограничениями.
Синди отпустила дочку, Кэсси сползла на пол и залезла под стол.
— Мы немного порисовали, пока ждали вас, — сказала Синди. — Мне кажется, что ей это уже порядком надоело.
Она наклонилась и заглянула под стол.
— Ты устала рисовать, Кэсс?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Я кивнул.
— Мы даже поднимали ковровое покрытие, чтобы проверить, нет ли чего-нибудь в клее и не завелась ли в прокладках плесень. Чип слышал о людях, которые заболевают в некоторых учреждениях — в так называемых «больных домах». Мы пригласили соответствующую фирму прочистить вентиляционные отверстия, и Чип проверил покрасочные материалы, чтобы определить, нет ли свинца или химикалиев.
Ее голос звучал громче, и в нем опять появилась нервозность. Кэсси заворочалась. Синди успокоила ее, вновь начав раскачиваться.
— Я всегда настороже, — тихо проговорила она. — Все время — с самого... начала.
Она прикрыла рот рукой. Отняла руку и шлепнула ей по колену, белая кожа порозовела.
Глаза Кэсси широко раскрылись.
Синди стала раскачиваться сильнее и быстрее. Старалась успокоиться.
— Вначале один, теперь другой, — прошептала она громко — почти прошипела. — Может быть, мне просто не предназначено быть матерью?
Я подошел к ней и положил руку на плечо. Она выскользнула из-под моей ладони, вскочила с кресла и сунула Кэсси мне. Слезы лились у нее из глаз, руки дрожали.
— Вот! Вот! Я не знаю, что делаю. Мне не предназначено быть матерью!
Кэсси начала хныкать и всхлипывать.
Синди опять сунула девочку мне, а когда я взял ребенка, отбежала на другой конец комнаты. Я обхватил Кэсси вокруг талии. Малышка выгибала спину. Кричала и отталкивала меня.
Я пытался успокоить ее, но она меня не слушала.
Синди толкнула дверь, за ней оказался голубой кафель. Вбежала в ванную комнату и закрылась там. Я услышал, что ее рвет, затем — звук спущенной воды.
Кэсси изгибалась, била ногами и визжала все громче. Я крепко держал ее и похлопывал по спинке:
— Все в порядке, дорогая. Мама скоро вернется. Все в порядке.
Она изворачивалась все более яростно, колотила ручками мне по лицу, выгибалась колесом. Я пытался так обхватить девочку, чтобы ей было удобно у меня на руках. Но она продолжала метаться, от усилий стала пунцовой, откинулась назад и завыла, почти вырвавшись из моих рук.
— Мамочка сейчас же вернется, Кэсс...
Дверь ванной комнаты отворилась, и Синди выбежала оттуда, вытирая глаза. Я полагал, что она выхватит у меня Кэсси, но она просто протянула руки:
— Пожалуйста.
Из-за крика малышки я не слышал ее, только по губам определил, что она сказала. Синди смотрела на меня, как будто ожидая, что я откажусь отдать ей ребенка.
Я протянул ей Кэсси.
Она прижала девочку к груди и принялась очень быстро ходить по комнате. От крупных твердых шагов ее худые бедра дрожали, она что-то бормотала Кэсси, но я не мог расслышать слов.
Две дюжины кругов, и Кэсси начала успокаиваться. Еще дюжина, и она совсем затихла.
Синди не останавливалась, проходя мимо меня, она проговорила:
— Мне очень жаль — правда. Мне очень жаль, что так получилось.
Ее глаза и щеки были мокрыми. Я ответил, что все в порядке. При звуке моего голоса Кэсси опять начала извиваться.
Синди ускорила шаг и бормотала:
— Девочка моя, девочка моя...
Я подошел к столику для игр и примостился на одном из крошечных стульчиков. Картон с написанным на нем приветствием казался мне теперь какой-то злой шуткой.
Через некоторое время крики Кэсси перешли в захлебывающиеся рыдания и всхлипывания. Затем она умолкла, и я увидел, что ее глаза закрылись.
Синди вернулась в качалку и продолжала резким шепотом:
— Мне очень, очень, очень жаль. Мне жа... Это было... Господи, я ужасная мать!
Едва слышная боль в ее голосе заставила Кэсси открыть глаза. Крошка пристально вглядывалась в свою мать и хныкала.
— Нет-нет, девочка моя, все хорошо. Мне так жаль, все хорошо. — И лишь губами — обращаясь ко мне: — Я просто ужасна.
Кэсси вновь заплакала.
— Нет-нет, все хорошо, моя крошка. Я хорошая. Если ты хочешь, чтобы я была хорошей. Я хорошая. Я хорошая мама, да, я хорошая, да-да, солнышко мое. Все в порядке. Да?
Заставила себя улыбнуться, глядя на Кэсси. Кэсси протянула руку и коснулась щеки Синди.
— О, ты такая милая, моя малышка, — говорила Синди срывающимся голосом. — Ты так добра к своей маме. Ты очень, очень добра.
— Ма-ма.
— Мама любит тебя.
— Ма-ма.
— Ты очень добра к своей маме. Кэсси Брукс Джонс — самая хорошая девочка, самая нежная девочка.
— Ма-ма, мамама.
— Мама так любит тебя. Мама очень-очень любит тебя. — Синди взглянула на меня. Посмотрела на столик для игр. — Мама любит тебя, — проговорила она на ухо Кэсси. — И доктор Делавэр очень хороший друг, миленькая. Вот видишь?
Она повернула головку Кэсси ко мне. Я попытался изобразить еще одну улыбку, надеясь, что она выглядит лучше, чем то, что я в данный момент чувствовал.
Кэсси яростно затрясла головой:
— Не-е!
— Помнишь, он наш друг, радость моя. Все те красивые рисунки, которые он сделал для тебя в больни...
— Не-е!
— Зверьки...
— Не. Не!
— Послушай, девочка, совсем нечего бояться...
— Неее!
— Хорошо, хорошо. Все хорошо, Кэсси.
Я встал.
— Вы что, уходите? — воскликнула Синди. В ее голосе звучала тревога.
Я указал на ванную комнату:
— Можно?
— О, конечно. Есть еще одна, рядом с холлом.
— Подойдет и эта.
— Конечно... А тем временем я попробую успокоить ее... Я очень, очень сожалею.
* * *
Я закрыл дверь на ключ, то же самое сделал с той, что выходила в спальню, спустил воду в унитазе и облегченно вздохнул. Вода была такой же голубой, как и кафель. Я заметил, что стою, уставившись на маленький лазурный водоворот. Включив воду, я умылся, вытер лицо, мельком увидел свое отражение в зеркале.
Страшное и постаревшее от подозрений. Я испробовал несколько улыбок и наконец выбрал одну, которая не походила на усмешку продавца подержанных автомашин.
Зеркало служило передней дверцей аптечного шкафчика. Замок, недоступный детям. Я открыл его.
Четыре полки. Я включил воду на полную мощность и быстро обыскал шкафчик, начав с верхних полок.
Аспирин, тайленол, бритвенные лезвия, крем для бритья. Мужской одеколон, дезодорант, пустая полка, бутылка жидкого антацида. Маленькая желтая коробочка с капсулами противозачаточного желе. Перекись водорода, тюбик жидкой мази для ушей, лосьон для загара...
Я закрыл дверцу. Выключив воду, я услышал голос Синди, доносившийся из-за двери, она пыталась успокоить дочку.
Пока она не сунула Кэсси мне на руки, девочка принимала меня.
— Может быть, мне просто не предназначено быть матерью... Я ужасная мать.
Терпение лопнуло? Или пытается сорвать мое посещение?
Я протер глаза. Еще один шкафчик под умывальником. Еще один замок, недоступный детям. Такие осторожные родители — поднимают ковры, моют кукол...
Синди ворковала с Кэсси.
Я бесшумно опустился на колени, отодвинул защелку и открыл дверцу шкафчика.
Под змеевиком трубы сложены коробки салфеток и рулоны туалетной бумаги в пластиковых пакетах. За ними — два флакона с мятной жидкостью для полоскания рта и аэрозоль. Я осмотрел баллон. Дезинфицирующее средство с запахом хвои. В тот момент, когда я ставил баллон на место, он выскользнул у меня из пальцев; я рванулся, чтобы поймать его и не наделать шума. Это мне удалось, но моя рука наткнулась на какой-то предмет с острыми углами.
Я отодвинул коробки с салфетками в сторону и вытащил этот предмет.
Белая картонная коробка размером пять квадратных дюймов, на крышке которой была изображена красная стрела, а под ней — стилизованные красные буквы: «МЕДИЦИНСКАЯ КОРПОРАЦИЯ ХОЛЛОУЭЙ». Над логотипом красовалась наклейка в виде стрелы из золотой фольги и надпись: «Образец. Предоставлен: Ральфу Бенедикту, доктору медицины».
Коробка перевязана тесьмой с наклеенным посередине кружком. Я развязал ее, открыл крышку и обнаружил лист гофрированной коричневой бумаги. А под ним — ряд белых пластмассовых цилиндров размером с шариковую ручку, уложенных на подстилке из стирофома. К каждому прикреплен сложенный листок бумаги с инструкцией.
Я вынул один цилиндр. Легкий, как перо, тонкий, как папиросная бумага. Нижнюю часть стержня опоясывало градуированное кольцо. На одном конце отверстие с тонкой, как нить, винтовой нарезкой. На другом — вращающаяся, но не снимающаяся крышка.
Черные буквы на корпусе: «ИНСУДЖЕКТ». Я снял листок с напечатанным текстом. Инструкция производителя, запатентовано пять лет назад. Базовое представительство «Холлоуэй медикал» наводится в Сан-Франциско.
Первый параграф гласил:
«ИНСУДЖЕКТ» (торговая марка) — это дозорегулирующая сверхлегкая система, предназначенная для подкожного впрыскивания человеческого или очищенного свиного инсулина от 1 до 3 доз. «ИНСУДЖЕКТ» следует применять с другими компонентами системы «ИНСУИЗ», а именно, с одноразовыми шприцами «ИНСУДЖЕКТ» и капсулами «ИНСУФИЛ».
Второй параграф расхваливал преимущества системы: портативность и сверхтонкую иглу, которая снижала боль и риск подкожных абцессов, повышала «легкость применения и точность дозировки». Серия рисунков иллюстрировала этапы присоединения иглы, введение капсулы в цилиндр и правильный метод инъекции инсулина под кожу.
«Легкость применения».
Сверхтонкая игла оставит всего лишь крошечную ранку от прокола кожи, именно такую, как описывал Эл Маколей. А если вдобавок и место, куда вводили иглу, не слишком бросается в глаза, то след может остаться незамеченным.
Я пошарил внутри коробки, отыскивая иглы и инсулин. Ни одной, только цилиндры. Я засунул руку в углубление шкафчика, но и это не дало результатов.
Кто-то достаточно хладнокровен, чтобы хранить инсулин, а может быть, он осторожен. Не могут ли капсулы инсулина находиться в кухне, на одной из полок хромированного холодильника?
Поднявшись с колен, я положил коробку на стойку перед зеркалом, а брошюрку засунул в карман. Вода в унитазе только что перестала журчать. Я прочистил горло и снова спустил воду, оглядывая комнату в поисках других тайников.
Единственное возможное место — это сливном бачок туалета. Я поднял крышку и заглянул туда. Только грузило и приспособление для подкрашивания воды.
Сверхтонкая игла... Ванная комната была идеальным местом, где их можно спрятать, — лучший путь из спальни в детскую трудно найти.
Удобнейшее место, чтобы подготовить полуночную инъекцию.
Закрываешь на ключ дверь спальни, достаешь из-под умывальника инсуджект, собираешь шприц и на цыпочках отправляешься в комнату Кэсси.
Укус иглы своей неожиданностью разбудит малышку. Возможно даже, девочка заплачет, но она не будет знать, что случилось.
Об этом не узнает и никто другой. Для ребенка ее возраста просыпаться в слезах — это нормальное явление. Тем более она так часто болеет.
Может ли темнота скрыть лицо человека со шприцем?
По другую сторону двери, в детской, продолжала ворковать Синди, ее голос был нежен.
Но, помимо этого, возможно и другое объяснение. Эти цилиндры могли предназначаться ей. Или Чипу.
Нет. Стефани говорила, что проверяла их обоих, — с обменом веществ у них все в полном порядке.
Я взглянул на дверь спальни, потом на свои часы. Всего три минуты я провел в отделанной голубым кафелем темнице, но мне казалось, что сижу здесь все выходные дни. Открыв дверь, я прошел в спальню, радуясь, что плотный ворс коврового покрытия поглощает звук моих шагов.
Комната с закрытыми ставнями обставлена неуклюжей викторианской мебелью. Огромная кровать. На одном из ночных столиков — высокая стопка книг. На стеллаже над кроватью расположился телефон. Рядом со столом — деревянная вешалка с бронзовой отделкой, на ней — пара джинсов. На другом столике стояли вновь вошедшая в моду реставрированная лампа от Тиффани и кофейная кружка. Покрывала с кровати сняты, но аккуратно сложены. Комната пахла хвойным дезодорантом, который я нашел в ванной.
Изобилие дезодорирующих средств. Почему?
Против кровати стоял двойной комод. Я открыл верхний ящик. Бюстгальтеры и трусики, чулки и цветочное саше в пакетике. Я пошарил в ящике, закрыл его и открыл следующий, представляя, какое возбуждающее чувство испытывала Дон Херберт от мелкого воровства.
Девять ящиков. Одежда, две фотокамеры, коробки из-под пленок и пара биноклей. В глубине комнаты кладовая. Опять одежда, теннисные ракетки и коробки для мячей, складной гребной тренажер, коробки и чемоданы и опять книги — все по социологии. Телефонный справочник, электролампочки, карты автодорог. Еще одна коробка противозачаточного желе. Пустая.
Я пошарил в карманах одежды и не нашел ничего, кроме ниточек. Может быть, темные углы кладовой и скрывали что-то, но я находился в спальне слишком долго. Закрыв дверь кладовой, я прошмыгнул обратно в ванную комнату. Туалет перестал урчать, и Синди больше не разговаривала.
Стала ли она что-то подозревать из-за моего затянувшегося отсутствия? Я вновь прочистил горло, открыл кран, услышал голос Кэсси — так она выражала протест, потом Синди опять начала говорить.
Отцепив ролик для туалетной бумаги, я снял старый рулон и затолкнул его в шкафчик. Распаковав новый, надел его на ролик. Реклама на обертке обещала, что бумага будет мягкой.
Взяв белую коробочку и улыбнувшись так, что у меня заныли зубы, я открыл дверь в комнату Кэсси.
28
Они сидели у столика для игр и держали в руках мелки для рисования. Несколько листов бумаги были покрыты разноцветными каракулями.
Заметив меня, Кэсси схватила мать за руку и начала хныкать.
— Все хорошо, милая. Доктор Делавэр наш друг.
Синди заметила у меня в руках коробочку и прищурилась.
Я подошел ближе и показал ей свою находку. Женщина уставилась на нее, затем подняла глаза на меня. Я пристально смотрел на Синди — нет ли признаков вины?
Простое замешательство.
— Я искал туалетную бумагу, — объяснил я, — и мне попалось вот это.
Синди наклонилась и прочла золотую наклейку. Кэсси наблюдала за матерью, затем взяла мелок и бросила его на пол. Когда это не возымело действия, она опять принялась хныкать.
— Шшш, малышка. — Синди прищурилась еще больше. Она все еще пребывала в недоумении. — Как странно.
Кэсси вскинула руки вверх и воскликнула:
— Ах, ах, ах!
Синди прижала девочку покрепче и проговорила:
— Не видела их очень давно.
— Я не собирался что-то вынюхивать, — оправдывался я. — Но мне известно, что «Холлоуэй» производит препараты для диабетиков, и, увидев этикетку, я заинтересовался и сразу вспомнил о проблемах с содержанием сахара у Кэсси. Вы или Чип страдаете диабетом?
— О нет, — ответила Синди. — Это принадлежало тете Хэрриет. Где вы нашли их?
— Под умывальником.
— Как странно. Нет, Кэсс, это для того, чтобы рисовать, а не бросаться. — Она подняла красный мелок и изобразила на листе зубчатую линию.
Кэсси наблюдала за этим действием, а затем спрятала лицо в блузке Синди.
— Вот это да. Действительно очень давно их не видела. Я вычистила дом, но мне казалось, что я выбросила все ее лекарства.
— Доктор Бенедикт был ее лечащим врачом?
— И боссом.
Синди слегка подбрасывала дочку. Кэсси выглядывала из-под руки матери, затем начала толкать ее под подбородок.
Синди засмеялась и сказала:
— Ты щекочешь меня... Как странно, под умывальником все это время? — Она тревожно улыбнулась. — Думаю, это говорит о том, что я не слишком хорошая хозяйка. Простите, что вам пришлось искать бумагу. Я обычно замечаю, когда на валике ее остается мало.
— Ничего-ничего, — ответил я, припоминая, что на коробке не было пыли.
Вынув цилиндр, я покрутил его в пальцах. Кэсси проговорила:
— Кар-аш.
— Нет, это не карандаш, милая. — Никакого беспокойства в словах. — Это просто... такая штучка.
Кэсси потянулась за цилиндром. Я дал его ей, глаза Синди округлились. Кэсси засунула цилиндр себе в рот, состроила гримасу, поднесла его к бумаге и попыталась рисовать.
— Видишь, я тебе говорила, Кэсс. Если хочешь рисовать, то рисуй вот этим.
Кэсси не обратила внимания на предложенный мелок и продолжала рассматривать цилиндр. Наконец она бросила его на столик и засуетилась.
— Послушай, милая, давай рисовать с доктором Делавэром.
Услышав мое имя, девочка захныкала.
— Кэсси Брукс, доктор Делавэр приехал в такую даль, чтобы играть с тобой, рисовать зверей — бегемотиков, кенгуру. Помнишь кенгуру?
Кэсси захныкала громче.
— Успокойся, дорогая, — продолжала Синди, но в ее голосе не было уверенности. — Нет, не ломай мелки, милая. Этого нельзя делать. Перестань, Кэсс.
— Ax, ax, ax. — Кэсси попыталась спуститься с колен Синди.
Синди взглянула на меня. Я молчал.
— Мне ее отпустить?
— Конечно, — ответил я. — Не хочу, чтобы девочка связывала меня с какими-то ограничениями.
Синди отпустила дочку, Кэсси сползла на пол и залезла под стол.
— Мы немного порисовали, пока ждали вас, — сказала Синди. — Мне кажется, что ей это уже порядком надоело.
Она наклонилась и заглянула под стол.
— Ты устала рисовать, Кэсс?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50