Когда его дочь выросла и собралась замуж за субъекта, который ничего собой не представлял, ровным счетом ничего — ну полицейский, ну чуть повыше, да еще форму не носит, — он в конце концов и с этим смирился и установил с зятем добрые отношения. Больше того — за постоянным их взаимным подшучиваньем и поддразниваньем крылась подлинная привязанность и дружба. А в свое время предложение, сделанное Бен Товом дочери, повергло главу семьи в бурное, отчасти утрированное отчаяние:— Слышать не желаю! Я три года в Треблинке провел!— Так это когда было-то!— Ну и что? Вавилонская башня когда рухнула, две тысячи лет назад? И что, об этом уже перестали говорить?Он бормотал проклятия, поминая Белосток и Ригу. «Полицейский, а туда же — пытается меня учить!» Заканчивались эти тирады неизменным призывом строго соблюдать заветы предков…— …Тебе так каждый плох, — не унималась жена.— Чтобы принять решение, смелость нужна. А Мемуне — где он ее возьмет? Ха! Тут требуется политическое чутье. И способность любить кого-то, кроме самого себя. И чувство истории, чувство судьбы, если хочешь. Да он и слыхом не слыхал о таких вещах.— А этот ваш комитет?— Ты что, видела когда-нибудь комитет, который может проявить смелость, не говоря уж о любви?— Ну посоветовался бы с кем-нибудь…— Даже с тобой советоваться не собираюсь.— Скажи на милость, какой гордый! Смотри, плохо кончишь.Жена снова уткнулась в книгу, зная наперед, что его не переубедишь. Да и что, собственно, она знает о его работе, чтобы с ним спорить? Так, какие-то обрывочные сведения. Может, он рассказывает даже больше, чем позволено по инструкции, но всего-то не говорит… Перед тем как выключить свет, она положила руку на плечо мужа:— Пожалел бы ты себя. Подели свои заботы.Но он уже спал.
Когда Ева позвонила на следующее утро, Бен Тов, говорил с ней с некоторым даже раздражением, будто она, Ева, в чем-то провинилась.— Инструкции нашему приятелю такие, — распорядился он. — Действовать строго в соответствии с теми приказами, которые он получает от своих. Ясно?— Очень даже ясно. Но…— Никаких «но», Ева. Ты меня хорошо поняла?— Конечно.— При встрече передашь то, что я сказал, а после этого вы оба — ты и Мойше из игры выходите.Наступило молчание. Потом Бен Тов сказал в трубку:— Ты, конечно, догадываешься, что авиакомпанию я предупрежу сам.— Догадываюсь.— Ну и слава Богу. Передай это нашему приятелю заодно с инструкцией.Повесив трубку, он вышел из дома на улице Абарбанел и не спеша направился в управление. Со стороны — ни дать ни взять мелкий клерк, у которого, вот, извольте радоваться, оказалось свободное время, а заполнить его нечем. Шагает себе по тротуару, опустив голову, руки за спиной — будто сердится на кого-то.Когда он с ежедневным отчетом явился в аккуратно прибранный кабинет Мемуне, тот первым делом спросил:— Как там этот парень из «Шатилы»?— Ничего, — ответил Бен Тов.— Связь с ним есть?— Да так, время от времени.— Он сейчас где?— В Дамаске вроде бы, где ж ему быть?— Опасность ему все еще угрожает?— Да.Больше распространяться на эту тему Бен Тов не намеревался. Мемуне, трусливый и нудный, но при этом отнюдь не глупый, понял, что ему не сказали всего и даже, может быть, то, что он услышал, не соответствует действительности, но как выяснить правду, он не знал.— Не отразились бы эти твои игры на нашей политике, — только и заметил он.Бен Тов задержался с ответом — пошарил по карманам в поисках сигареты, но извлек оттуда коробочку антиникотиновых пастилок «рикле».— Как это? — на лице его выразилось удивление и легкое любопытство.— Не знаю, как именно. Но отразиться может. Не хотелось бы потом объясняться с премьер-министром.— Просто не представляю, как бы это могло случиться, — сказал Бен Тов. — Но гарантий, конечно, никаких.— Ты пойми — любой неверный шаг, несчастный случай какой-нибудь подорвет нашу позицию в отношении той парижской истории. Французы только того и ждут, чтобы мы оказались в ложном положении.— Это мне тоже в голову приходило.— Вот видишь. Прошу, будь поосторожнее.— Я решаю труднейшую задачу, — Бен Тов уже не скрывал раздражения. — Делаю все, что могу. Пусть другие попробуют, никому не запрещается.— Спокойно, спокойно, дорогой Шайе. Никто в твои дела не вмешивается и на них не претендует. Твоему отделу вполне доверяют. Постарайся и меня понять: встречаюсь с министром и с самим премьером, они спрашивают, мне приходится отвечать — должен же я быть в курсе. А то, выходит, будто я не знаю, что в моем собственном ведомстве творится. Вот такая у меня проблема.— А моя проблема вот какая, — в голосе Бен Това не прозвучало никакого сочувствия. — Есть у меня чрезвычайно ценный агент, которого я запросто могу лишиться, — стоит только министру хоть одним словом обмолвиться при жене, или при любовнице, или еще при ком-нибудь, кто их там знает… Нам самим не раз удавалось ловить чужих агентов благодаря таким вот оплошностям, я уже насмотрелся… Так вот: мой агент все еще в опасности, и я предпринимаю соответствующие шаги, которые, видит Бог, никаких политических неприятностей не сулят…Бен Тов направился к двери. Мемуне, глядя ему вслед, в который уж раз подумал, что хорошо бы перевести подобные беседы на менее зыбкую почву, где Бен Тов поменьше бы раздражался и его можно было бы склонить к поиску менее рискованных путей с последующей возможностью уклониться под благовидным предлогом.Воротясь к себе, Бен Тов попросил секретаршу приготовить чай с лимоном — и никаких там «пожалуйста» или «спасибо»… Он пил чай вприкуску, на русский манер. Когда секретарша спросила по внутреннему, принести ли ему почту, он так на нее рявкнул, что она, пожав плечами, поскорее положила письма обратно на стол. Все это ей было знакомо: шеф в разобранном состоянии. Собирается принять какое-то трудное решение и, пока не примет, сотрудникам спуску не даст. Но на сей раз девушка заблуждалась: свой выбор — однозначный и необратимый — Бен Тов сделал накануне. Сейчас его терзала совесть, как всякий раз, но это пройдет. Всегда проходит.Он поднял трубку и позвонил секретарше:— Соедини меня с Уолтерсом.— Не вешайте трубку.И тут же отозвался американец.— Ну? — коротко спросил Бен Тов.— Шайе, вы ведь слов на ветер не бросаете?— Нет, не бросаю. Вы подумали о том, что я сказал?— Мы подумали.— Кто это — мы?— Я тут поговорил с одним приятелем — через него как раз можно это устроить. Я уже прикинул план действий — похоже, получится.— Надо бы встретиться. На обычном месте через полчаса — идет?— Договорились.В парке Шерман Гарден Бен Тов застал Уолтерса возле скульптуры Арпа — тот с явным удовольствием разглядывал это чудище с близкого расстояния.— Какое владение пространством, — воскликнул он и покачал головой, будто сделал Бог весть какое открытие. — И как точно использован материал. Потрясающе!— Раз вы так считаете, стало быть, так оно и есть. Грех мне жаловаться — это ведь дар городу. В наше трудное время всякое даяние есть благо.Они опустились на скамейку, где сидели в прошлый раз.— Хотелось бы расширить и углубить ваши представления о современном искусстве, — заявил Уолтерс. — Мне кажется, вы многое теряете из-за того, что проходите мимо этого богатства.— Как-нибудь переживу. Поговорим лучше о реальных вещах.— Я обдумал вашу маленькую проблему и обсудил ее со своим приятелем из Триполи. Умный малый, большой дока по части одурачивания противника. Он говорит, что напрямую всучить липу вашему клиенту не удастся — не такой он дурак. Вот если дать ему какой-то намек, ключ к тайне — а там уж его добрая воля: клюнуть на наживку или воздержаться. Лучше всего было бы подсунуть разумную обоснованную причину, почему не следует поддерживать «Шатилу». Только предлагать надо сугубо деликатно, чтобы клиент и не заметил ничего. Чтобы ему казалось, будто инициатива исходит от него самого. Главное — действовать точно в пределах его интеллектуальных возможностей. Не подсунуть проблему, перед которой он спасует. Зато ничто на свете не заставит его отклониться от того решения, которое он, пыхтя и потея, выберет сам. Вот тогда он ваш. Так полагает мой приятель — а он настоящий ас по использованию теории современного маркетинга в нашем деле.Бен Тов буркнул что-то в ответ и наступила продолжительная пауза.— Все это я уж лет пятнадцать как знаю, — заговорил он наконец. — Тут и спорить-то, честно говоря, не о чем. Вопрос в том, какая это должна быть причина и каким образом ваши люди сумеют довести ее до сведения клиента.— Одно — производное от другого. Хорошая идея ничего не стоит, если способ передачи плох. То же самое vice versa. Наоборот (лат.).
— Эти ваши теоретические выкладки приберегите на старость, — усмехнулся Бен Тов. — Вот выйдете на пенсию и пишите себе учебники вдвоем со своим специалистом по маркетингу. А пока перейдем к практике. Для начала поделитесь, как это вы собираетесь передать клиенту наше послание.— На это я не уполномочен, старина. Но тем не менее объясню.Уолтерс поправил на носу очки с толстыми стеклами и оглянулся, как бы принимая дополнительные меры предосторожности перед тем, как нарушить правила:— Транспортный отдел нашего посольства в Триполи вот уже несколько месяцев «протекает», и нам это известно. Блестящая возможность дезинформировать противоположную сторону. И наши люди в Триполи ее не упустили, используют на всю катушку. Знаете, сквозь эту крохотную течь в системе мы протащили кучу всякой дезинформации в Тегеран, Дамаск, в Париж, представьте себе, и даже, правда, всего один только раз — в Москву. Ливийцы с редкостным доверием относятся ко всему, что поступает именно по этому каналу.— Полезное мероприятие. А почему я об этом не знал?— Разрешения не было.— Так ведь и сейчас нет.— Дело в том, что в Ленгли В Ленгли (США) находится штаб-квартира ЦРУ.
решили эту щель законопатить. Из тех соображений, что если так и дальше будет продолжаться, противник обо всем догадается: подобная длительная небрежность в системе безопасности не может быть случайной.Да и вообще — вы себе представить не можете, какое это неудобство: терпеть в своем транспортном отделе чужое имущество — лазутчика, который днем и ночью глаз не спускает со всего, что вы передаете.— Очень даже представляю.Они немного помолчали, и каждый оглянулся — но только один Бен Тов заинтересовался чем-то конкретно, а именно пешеходами, гуляющими среди бела дня в парке.Про себя он решил на всякий случай изменить место встреч — скульптура ему не нравится, а кроме того, они слишком часто бывают тут вместе, так можно и примелькаться.— Мой приятель в Триполи предлагает нам прибегнуть к этому каналу, — продолжал Уолтерс, — может быть, в последний раз. — Упакуйте как следует свое послание, а мы уж переправим его. Может, конверт ленточкой перевязать или еще что-нибудь в этом роде? Как он любит?— Непредсказуемый человек.— Да. Довольно необычный клиент. Зато здоровье хорошее. Давайте сюда это ваше послание.Бен Тов вытащил из кармана блокнотик и шариковой ручкой нацарапал несколько слов. Перечитал, покачал головой, перечеркнул написанное и начал снова. Заменил одно слово, второе — и с силой поставил точку в конце фразы, а затем все аккуратно переписал. Передохнул, и неожиданно что-то похожее на улыбку пробежало по его лицу. Уолтерс ничего не сказал, только поправил непослушные очки и поерзал на жесткой скамье. Бен Тов снова переписал текст, теперь уже переводя его с иврита на английский. Вырвал страничку, передал компаньону и снова сунул в карман блокнот вместе с ручкой.— Пошлите-ка вот это, — сказал он. — Уверен, что по части интеллекта с нашей стороны забора дело обстоит не лучше, чем за забором. И скажите вашему гению маркетинга, чтобы ничего в тексте не менял.Уолтерс уставился на бумажный листок. А106 Ленгли. Срочно, чрезвычайно секретно.Нужны сведения о Таверне, повторяю, Таверне, национальность француз, род занятий неизвестен, по всей вероятности имеет связи в Ливии. Есть ли данные о нем в картотеке? Бывал ли в Ливии? Если да, то с кем встречался? Друзья просят не обращаться за этими данными к французским коллегам. Известите меня самым срочным образом, когда что-либо выясните. Уолтерс.
— Комментарии излишни, молчу, — произнес Уолтерс. — Вам виднее.— Вот именно. Если мне очень-очень повезет, то это послание получит именно тот, кому оно предназначено. И тогда беспокоиться не о чем. Клиент не дурак и, стало быть, придет именно к тому выводу, который требуется.Они поднялись и пошли через парк.— Спасибо, — только и сказал Бен Тов, прощаясь с Уолтерсом на улице Рабби Акива.— Как-нибудь вы мне расскажете больше, чем сегодня, — отозвался Уолтерс. Глава 8 Весь следующий день Расмия и Эссат провели в отеле. Такое в группе существовало правило: когда оружие уже в руках боевиков, то все, кто причастен к делу, остаются на своих местах вплоть до часа, на который назначена акция. Они сидели каждый в своей комнате — Эссат лениво листал журналы, а Расмия читала французский роман в дешевом издании — профессор недавно велел ей как следует заняться французским. В полдень Эссат постучал в перегородку:— Пошли перекусим.Они встретились внизу, в полутемном баре, съели по сэндвичу — ветчина на пресном хлебе — и выпили по чашке очень крепкого и очень горячего кофе. Когда возвращались через холл, незнакомый парень спорил с синьорой в рецепции: поскольку у него при себе не было багажа, синьора требовала уплаты вперед, парень шарил по карманам в поисках денег. Говорил он на ломаном итальянском, и в голосе явственно слышались арабские гортанные раскаты. Синьора его не жаловала, однако Эссат и Расмия, поднимаясь по лестнице, услышали, как звякнул брошенный на конторку ключ. Молодой человек догнал их на лестнице — ему достался номер как раз напротив комнаты Эссата. Открывая ключом дверь, он спросил:— Сортир-то хоть есть в этой дыре?— В конце коридора. Ты что, по запаху не слышишь?Новый сосед засмеялся:— А ванна?— Этажом ниже.— Вы надолго сюда?— Да нет, день-два. Отсюда — во Флоренцию.— А я из Туниса. Завтра или послезавтра переберусь к приятелю.Эссат произнес в ответ что-то невнятное и, войдя к себе, закрыл дверь. Тут же звякнула задвижка в комнате Расмии — пока молодые люди переговаривались, она выжидательно стояла в коридоре. Эссат лег в надежде подремать немного. Видимо, он и в самом деле заснул, потому что не слышал, как открылась дверь напротив; пол в коридоре не скрипнул, записка вползла под дверь бесшумно. Повернувшись на кровати, он обнаружил ее на полу. «Выполняй свою миссию, как они велят. Меры приняты — намеченные жертвы не пострадают. Ты тоже. Спокойно возвращайся в Дамаск. Удачи тебе.»Он достал из кармана газовую зажигалку и сжег записку на мраморной крышке прикроватной тумбочки. Пепел аккуратно сгреб и высыпал под грязный, весь в пятнах, потертый ковер. Не стоит, решил он, ломать себе голову над тем, как это они рассчитывают обезопасить и его, и летный экипаж. Что-нибудь одно. Если они останутся живы, попадает под удар он. И наоборот. Но это его расчет. А уж как они там в Иерусалиме собираются совместить несовместимое, какой для этого фокус изобретут — не его ума дело. А раз так — он снова ляжет и еще раз попытается уснуть.На следующий день в пять пополудни Эссат позвонил в аэропорт. Самолет компании «Эль Аль» из Тель-Авива опаздывает на десять минут. Вдвоем со своей спутницей он пошел к Пьяцца делла Репубблика. По дороге выпили в баре по чашке кофе экспрессо и на площади оказались как раз к 18:00. Там сели на скамейку с западной стороны — отсюда отлично был виден поток машин, спешащих с Виа Терме, чтобы, обогнув площадь, попасть на Виа Национале. У Эссата была с собой газета «Ля стампа». Они сидели рядом — с виду обычная парочка, без цели слоняющаяся по городу. Ни вчера, ни сегодня они не разговаривали, будто у них и общего ничего нет, так — посторонние люди… Машины неслись сплошным потоком, изредка поток прерывался светофорами.— Они сейчас могут появиться, — произнес он.— Да. Я вижу нашего парня на углу Виа Национале — смотрит в нашу сторону, ждет твоего сигнала.— Далеко отсюда отель «Коммендаторе?»— Один квартал. Метров пятьдесят, наверно.Расмия отвечала коротко, будто нехотя. Но Эссат чувствовал, что ему необходимо говорить с кем-нибудь — хотя бы даже с этой холодной, погруженной в себя спутницей, которую их миссия, похоже, ни капельки не волнует.— Ребятам не так-то просто будет улизнуть — тут такое движение.— Наверняка все предусмотрено. Я думаю, в крайнем случае они пустят в ход гранаты.Еще посидели молча, глядя налево, на выезд с Виа Терме. Мужчина, стоявший на углу Виа Национале, лениво облокотился о фонарный столб, держа перед собой газету. Но его глаза будто простреливали площадь, не отрываясь от парочки на скамейке.— Когда, ты думаешь, они будут здесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Когда Ева позвонила на следующее утро, Бен Тов, говорил с ней с некоторым даже раздражением, будто она, Ева, в чем-то провинилась.— Инструкции нашему приятелю такие, — распорядился он. — Действовать строго в соответствии с теми приказами, которые он получает от своих. Ясно?— Очень даже ясно. Но…— Никаких «но», Ева. Ты меня хорошо поняла?— Конечно.— При встрече передашь то, что я сказал, а после этого вы оба — ты и Мойше из игры выходите.Наступило молчание. Потом Бен Тов сказал в трубку:— Ты, конечно, догадываешься, что авиакомпанию я предупрежу сам.— Догадываюсь.— Ну и слава Богу. Передай это нашему приятелю заодно с инструкцией.Повесив трубку, он вышел из дома на улице Абарбанел и не спеша направился в управление. Со стороны — ни дать ни взять мелкий клерк, у которого, вот, извольте радоваться, оказалось свободное время, а заполнить его нечем. Шагает себе по тротуару, опустив голову, руки за спиной — будто сердится на кого-то.Когда он с ежедневным отчетом явился в аккуратно прибранный кабинет Мемуне, тот первым делом спросил:— Как там этот парень из «Шатилы»?— Ничего, — ответил Бен Тов.— Связь с ним есть?— Да так, время от времени.— Он сейчас где?— В Дамаске вроде бы, где ж ему быть?— Опасность ему все еще угрожает?— Да.Больше распространяться на эту тему Бен Тов не намеревался. Мемуне, трусливый и нудный, но при этом отнюдь не глупый, понял, что ему не сказали всего и даже, может быть, то, что он услышал, не соответствует действительности, но как выяснить правду, он не знал.— Не отразились бы эти твои игры на нашей политике, — только и заметил он.Бен Тов задержался с ответом — пошарил по карманам в поисках сигареты, но извлек оттуда коробочку антиникотиновых пастилок «рикле».— Как это? — на лице его выразилось удивление и легкое любопытство.— Не знаю, как именно. Но отразиться может. Не хотелось бы потом объясняться с премьер-министром.— Просто не представляю, как бы это могло случиться, — сказал Бен Тов. — Но гарантий, конечно, никаких.— Ты пойми — любой неверный шаг, несчастный случай какой-нибудь подорвет нашу позицию в отношении той парижской истории. Французы только того и ждут, чтобы мы оказались в ложном положении.— Это мне тоже в голову приходило.— Вот видишь. Прошу, будь поосторожнее.— Я решаю труднейшую задачу, — Бен Тов уже не скрывал раздражения. — Делаю все, что могу. Пусть другие попробуют, никому не запрещается.— Спокойно, спокойно, дорогой Шайе. Никто в твои дела не вмешивается и на них не претендует. Твоему отделу вполне доверяют. Постарайся и меня понять: встречаюсь с министром и с самим премьером, они спрашивают, мне приходится отвечать — должен же я быть в курсе. А то, выходит, будто я не знаю, что в моем собственном ведомстве творится. Вот такая у меня проблема.— А моя проблема вот какая, — в голосе Бен Това не прозвучало никакого сочувствия. — Есть у меня чрезвычайно ценный агент, которого я запросто могу лишиться, — стоит только министру хоть одним словом обмолвиться при жене, или при любовнице, или еще при ком-нибудь, кто их там знает… Нам самим не раз удавалось ловить чужих агентов благодаря таким вот оплошностям, я уже насмотрелся… Так вот: мой агент все еще в опасности, и я предпринимаю соответствующие шаги, которые, видит Бог, никаких политических неприятностей не сулят…Бен Тов направился к двери. Мемуне, глядя ему вслед, в который уж раз подумал, что хорошо бы перевести подобные беседы на менее зыбкую почву, где Бен Тов поменьше бы раздражался и его можно было бы склонить к поиску менее рискованных путей с последующей возможностью уклониться под благовидным предлогом.Воротясь к себе, Бен Тов попросил секретаршу приготовить чай с лимоном — и никаких там «пожалуйста» или «спасибо»… Он пил чай вприкуску, на русский манер. Когда секретарша спросила по внутреннему, принести ли ему почту, он так на нее рявкнул, что она, пожав плечами, поскорее положила письма обратно на стол. Все это ей было знакомо: шеф в разобранном состоянии. Собирается принять какое-то трудное решение и, пока не примет, сотрудникам спуску не даст. Но на сей раз девушка заблуждалась: свой выбор — однозначный и необратимый — Бен Тов сделал накануне. Сейчас его терзала совесть, как всякий раз, но это пройдет. Всегда проходит.Он поднял трубку и позвонил секретарше:— Соедини меня с Уолтерсом.— Не вешайте трубку.И тут же отозвался американец.— Ну? — коротко спросил Бен Тов.— Шайе, вы ведь слов на ветер не бросаете?— Нет, не бросаю. Вы подумали о том, что я сказал?— Мы подумали.— Кто это — мы?— Я тут поговорил с одним приятелем — через него как раз можно это устроить. Я уже прикинул план действий — похоже, получится.— Надо бы встретиться. На обычном месте через полчаса — идет?— Договорились.В парке Шерман Гарден Бен Тов застал Уолтерса возле скульптуры Арпа — тот с явным удовольствием разглядывал это чудище с близкого расстояния.— Какое владение пространством, — воскликнул он и покачал головой, будто сделал Бог весть какое открытие. — И как точно использован материал. Потрясающе!— Раз вы так считаете, стало быть, так оно и есть. Грех мне жаловаться — это ведь дар городу. В наше трудное время всякое даяние есть благо.Они опустились на скамейку, где сидели в прошлый раз.— Хотелось бы расширить и углубить ваши представления о современном искусстве, — заявил Уолтерс. — Мне кажется, вы многое теряете из-за того, что проходите мимо этого богатства.— Как-нибудь переживу. Поговорим лучше о реальных вещах.— Я обдумал вашу маленькую проблему и обсудил ее со своим приятелем из Триполи. Умный малый, большой дока по части одурачивания противника. Он говорит, что напрямую всучить липу вашему клиенту не удастся — не такой он дурак. Вот если дать ему какой-то намек, ключ к тайне — а там уж его добрая воля: клюнуть на наживку или воздержаться. Лучше всего было бы подсунуть разумную обоснованную причину, почему не следует поддерживать «Шатилу». Только предлагать надо сугубо деликатно, чтобы клиент и не заметил ничего. Чтобы ему казалось, будто инициатива исходит от него самого. Главное — действовать точно в пределах его интеллектуальных возможностей. Не подсунуть проблему, перед которой он спасует. Зато ничто на свете не заставит его отклониться от того решения, которое он, пыхтя и потея, выберет сам. Вот тогда он ваш. Так полагает мой приятель — а он настоящий ас по использованию теории современного маркетинга в нашем деле.Бен Тов буркнул что-то в ответ и наступила продолжительная пауза.— Все это я уж лет пятнадцать как знаю, — заговорил он наконец. — Тут и спорить-то, честно говоря, не о чем. Вопрос в том, какая это должна быть причина и каким образом ваши люди сумеют довести ее до сведения клиента.— Одно — производное от другого. Хорошая идея ничего не стоит, если способ передачи плох. То же самое vice versa. Наоборот (лат.).
— Эти ваши теоретические выкладки приберегите на старость, — усмехнулся Бен Тов. — Вот выйдете на пенсию и пишите себе учебники вдвоем со своим специалистом по маркетингу. А пока перейдем к практике. Для начала поделитесь, как это вы собираетесь передать клиенту наше послание.— На это я не уполномочен, старина. Но тем не менее объясню.Уолтерс поправил на носу очки с толстыми стеклами и оглянулся, как бы принимая дополнительные меры предосторожности перед тем, как нарушить правила:— Транспортный отдел нашего посольства в Триполи вот уже несколько месяцев «протекает», и нам это известно. Блестящая возможность дезинформировать противоположную сторону. И наши люди в Триполи ее не упустили, используют на всю катушку. Знаете, сквозь эту крохотную течь в системе мы протащили кучу всякой дезинформации в Тегеран, Дамаск, в Париж, представьте себе, и даже, правда, всего один только раз — в Москву. Ливийцы с редкостным доверием относятся ко всему, что поступает именно по этому каналу.— Полезное мероприятие. А почему я об этом не знал?— Разрешения не было.— Так ведь и сейчас нет.— Дело в том, что в Ленгли В Ленгли (США) находится штаб-квартира ЦРУ.
решили эту щель законопатить. Из тех соображений, что если так и дальше будет продолжаться, противник обо всем догадается: подобная длительная небрежность в системе безопасности не может быть случайной.Да и вообще — вы себе представить не можете, какое это неудобство: терпеть в своем транспортном отделе чужое имущество — лазутчика, который днем и ночью глаз не спускает со всего, что вы передаете.— Очень даже представляю.Они немного помолчали, и каждый оглянулся — но только один Бен Тов заинтересовался чем-то конкретно, а именно пешеходами, гуляющими среди бела дня в парке.Про себя он решил на всякий случай изменить место встреч — скульптура ему не нравится, а кроме того, они слишком часто бывают тут вместе, так можно и примелькаться.— Мой приятель в Триполи предлагает нам прибегнуть к этому каналу, — продолжал Уолтерс, — может быть, в последний раз. — Упакуйте как следует свое послание, а мы уж переправим его. Может, конверт ленточкой перевязать или еще что-нибудь в этом роде? Как он любит?— Непредсказуемый человек.— Да. Довольно необычный клиент. Зато здоровье хорошее. Давайте сюда это ваше послание.Бен Тов вытащил из кармана блокнотик и шариковой ручкой нацарапал несколько слов. Перечитал, покачал головой, перечеркнул написанное и начал снова. Заменил одно слово, второе — и с силой поставил точку в конце фразы, а затем все аккуратно переписал. Передохнул, и неожиданно что-то похожее на улыбку пробежало по его лицу. Уолтерс ничего не сказал, только поправил непослушные очки и поерзал на жесткой скамье. Бен Тов снова переписал текст, теперь уже переводя его с иврита на английский. Вырвал страничку, передал компаньону и снова сунул в карман блокнот вместе с ручкой.— Пошлите-ка вот это, — сказал он. — Уверен, что по части интеллекта с нашей стороны забора дело обстоит не лучше, чем за забором. И скажите вашему гению маркетинга, чтобы ничего в тексте не менял.Уолтерс уставился на бумажный листок. А106 Ленгли. Срочно, чрезвычайно секретно.Нужны сведения о Таверне, повторяю, Таверне, национальность француз, род занятий неизвестен, по всей вероятности имеет связи в Ливии. Есть ли данные о нем в картотеке? Бывал ли в Ливии? Если да, то с кем встречался? Друзья просят не обращаться за этими данными к французским коллегам. Известите меня самым срочным образом, когда что-либо выясните. Уолтерс.
— Комментарии излишни, молчу, — произнес Уолтерс. — Вам виднее.— Вот именно. Если мне очень-очень повезет, то это послание получит именно тот, кому оно предназначено. И тогда беспокоиться не о чем. Клиент не дурак и, стало быть, придет именно к тому выводу, который требуется.Они поднялись и пошли через парк.— Спасибо, — только и сказал Бен Тов, прощаясь с Уолтерсом на улице Рабби Акива.— Как-нибудь вы мне расскажете больше, чем сегодня, — отозвался Уолтерс. Глава 8 Весь следующий день Расмия и Эссат провели в отеле. Такое в группе существовало правило: когда оружие уже в руках боевиков, то все, кто причастен к делу, остаются на своих местах вплоть до часа, на который назначена акция. Они сидели каждый в своей комнате — Эссат лениво листал журналы, а Расмия читала французский роман в дешевом издании — профессор недавно велел ей как следует заняться французским. В полдень Эссат постучал в перегородку:— Пошли перекусим.Они встретились внизу, в полутемном баре, съели по сэндвичу — ветчина на пресном хлебе — и выпили по чашке очень крепкого и очень горячего кофе. Когда возвращались через холл, незнакомый парень спорил с синьорой в рецепции: поскольку у него при себе не было багажа, синьора требовала уплаты вперед, парень шарил по карманам в поисках денег. Говорил он на ломаном итальянском, и в голосе явственно слышались арабские гортанные раскаты. Синьора его не жаловала, однако Эссат и Расмия, поднимаясь по лестнице, услышали, как звякнул брошенный на конторку ключ. Молодой человек догнал их на лестнице — ему достался номер как раз напротив комнаты Эссата. Открывая ключом дверь, он спросил:— Сортир-то хоть есть в этой дыре?— В конце коридора. Ты что, по запаху не слышишь?Новый сосед засмеялся:— А ванна?— Этажом ниже.— Вы надолго сюда?— Да нет, день-два. Отсюда — во Флоренцию.— А я из Туниса. Завтра или послезавтра переберусь к приятелю.Эссат произнес в ответ что-то невнятное и, войдя к себе, закрыл дверь. Тут же звякнула задвижка в комнате Расмии — пока молодые люди переговаривались, она выжидательно стояла в коридоре. Эссат лег в надежде подремать немного. Видимо, он и в самом деле заснул, потому что не слышал, как открылась дверь напротив; пол в коридоре не скрипнул, записка вползла под дверь бесшумно. Повернувшись на кровати, он обнаружил ее на полу. «Выполняй свою миссию, как они велят. Меры приняты — намеченные жертвы не пострадают. Ты тоже. Спокойно возвращайся в Дамаск. Удачи тебе.»Он достал из кармана газовую зажигалку и сжег записку на мраморной крышке прикроватной тумбочки. Пепел аккуратно сгреб и высыпал под грязный, весь в пятнах, потертый ковер. Не стоит, решил он, ломать себе голову над тем, как это они рассчитывают обезопасить и его, и летный экипаж. Что-нибудь одно. Если они останутся живы, попадает под удар он. И наоборот. Но это его расчет. А уж как они там в Иерусалиме собираются совместить несовместимое, какой для этого фокус изобретут — не его ума дело. А раз так — он снова ляжет и еще раз попытается уснуть.На следующий день в пять пополудни Эссат позвонил в аэропорт. Самолет компании «Эль Аль» из Тель-Авива опаздывает на десять минут. Вдвоем со своей спутницей он пошел к Пьяцца делла Репубблика. По дороге выпили в баре по чашке кофе экспрессо и на площади оказались как раз к 18:00. Там сели на скамейку с западной стороны — отсюда отлично был виден поток машин, спешащих с Виа Терме, чтобы, обогнув площадь, попасть на Виа Национале. У Эссата была с собой газета «Ля стампа». Они сидели рядом — с виду обычная парочка, без цели слоняющаяся по городу. Ни вчера, ни сегодня они не разговаривали, будто у них и общего ничего нет, так — посторонние люди… Машины неслись сплошным потоком, изредка поток прерывался светофорами.— Они сейчас могут появиться, — произнес он.— Да. Я вижу нашего парня на углу Виа Национале — смотрит в нашу сторону, ждет твоего сигнала.— Далеко отсюда отель «Коммендаторе?»— Один квартал. Метров пятьдесят, наверно.Расмия отвечала коротко, будто нехотя. Но Эссат чувствовал, что ему необходимо говорить с кем-нибудь — хотя бы даже с этой холодной, погруженной в себя спутницей, которую их миссия, похоже, ни капельки не волнует.— Ребятам не так-то просто будет улизнуть — тут такое движение.— Наверняка все предусмотрено. Я думаю, в крайнем случае они пустят в ход гранаты.Еще посидели молча, глядя налево, на выезд с Виа Терме. Мужчина, стоявший на углу Виа Национале, лениво облокотился о фонарный столб, держа перед собой газету. Но его глаза будто простреливали площадь, не отрываясь от парочки на скамейке.— Когда, ты думаешь, они будут здесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36