Еще несколько шагов – и я увидела какие-то странные листья, покрытые маленькими волосками, которые делали их похожими на ползущих насекомых, а растение рядом с ними было покрыто чем-то напоминающим маленькие зеленые волдыри. Я вспомнила слова Элдена насчет "нездоровой растительности": ни одно из этих растений не располагало к себе – в каждом был какой-то элемент кошмара.
Влажное тяжелое тепло, запах этого буйно разросшегося зеленого мира словно одеялом накрыли меня, затрудняя дыхание. Над далеким стеклянным куполом небо начало ярко сверкать, окутывая все вокруг зальным мерцающим светом. Но испугали меня не сами растения. Они служили лишь фоном для чего-то гораздо более устрашающего. Я уловила зарождение какого-то звука, который становился все громче, – воздух начал наполняться чириканьем, щебетом и пронзительным свистом. Эти звуки издавали пробуждающиеся птицы. Для меня в них таился какой-то непонятный ужас.
От влажного тепла кожа моя стала липкой. Только усилием воли я заставляла себя не сходить с дорожки и, пройдя какой-то поворот, вступила в самое сердце оранжереи дедушки Диа. Здесь, в центральной части строения, под куполом, позолоченным вступившим в свои права рассветом, находилось обширное пространство.
В круглом пруду сновали тропические рыбки. Вокруг пруда также располагались растения в горшках и каких-то ящиках – более дикие заросли остались позади. И всюду – всюду! – висели клетки с птицами. Они свешивались с декоративных подпорок, стояли на столах, на постаментах и специальных подставках, и со всех сторон неслись их щебет, свист и чириканье. То не были голоса певчих птиц – то были голоса страха и гнева.
Какая-то часть моего разума пыталась меня спасти, высмеять за это нелепое чувство страха, – но это был ужас, таящийся в крови, порожденный испугом, когда-то, очень давно, пережитым в детстве.
Что-то высоко над моей головой пронзительно захихикало почти человеческим голосом – безумным голосом, – и это было хуже всего остального. Не в состоянии двинуться, я стояла посреди обрушившейся на меня сердитой брани – брани птиц, потревоженных врагом. И вдруг совершенно неожиданно хи-хи-кавшее существо полетело в мою сторону. Оно сорвалось со своего насеста, пронеслось мимо моего лица, сверкая голубыми с золотом крыльями, и скрылось из виду.
И тут я пронзительно вскрикнула, – вскрикнула раз, потом еще раз. И сразу же птица, находившаяся на свободе, вернулась назад, прямо ко мне, уселась на моем плече и больно вцепилась в него когтями, закругленный клюв метнулся в мою сторону, и я почувствовала, как что-то твердое больно ударило меня в щеку. Все это время, пока я стояла, не в силах шевельнуться, я слышала свой крик, который не могла унять. И пока я кричала, птицы вдруг смолкли – быть может, их заставил замолчать мой пронзенный страхом голос.
Я корчилась, стоя на коленях, а голубая с золотом птица все еще цеплялась за мое плечо, снова и снова ударяя меня в щеку. В этом положении меня нашел Крис. Он быстро пересадил птицу к себе на запястье, а потом поднял меня с колен и толкнул в сторону галереи.
– Идите назад! – сказал он. – Мой отец только что вернулся домой. Он вам поможет. Идите назад, в галерею!
Спотыкаясь, я пошла по дорожке, отыскала дверь и протиснулась через нее. Уэйн встретил меня возле второй двери, втащил в тихую галерею, где не слышно было звука птичьих голосов. Пронзительный крик, который я все время слышала вокруг себя, стих, но я все-таки, рыдая, цеплялась за Уэйна, судорожно глотая воздух и пытаясь восстановить нормальное дыхание.
– Теперь с вами все в порядке, Малли, – успокаивающе сказал он. Его руки поддерживали меня, защищая от любого неведомого зла.
– Прекратите, Малли, вы не ранены, а всего лишь напуганы. Прекратите сейчас же.
Я знала, что когда-то давно он вот так же обнимал меня, утешал, занимался моей раной.
– У нее кровь на щеке! Из шрама течет кровь! – это был голос тети Нины, стоявшей позади него, и я услышала в ее словах нотки ужаса.
Уэйн подтолкнул меня к креслу и осторожно усадил.
– Уэйн, принести вам ваш саквояж? – крикнула тетя Нина. – Вам придется что-то ей дать, чтобы прекратить эту истерику. И надо заняться ее раной.
Я уже готова была в новом приступе страха приложить руку к щеке, но Уэйн не позволил. Он дотронулся пальцами до моего подбородка и осторожно повернул голову.
– Это не более чем царапина. Совсем не то, что в прошлый раз. Мне самому совершенно так же досталось от макао, а он – птица здоровая. Чуть-чуть продезинфицируем, и все будет в порядке. Через минуту она сама перестанет плакать. Но, если хотите, Нина, можете принести мой саквояж.
Она торопливо ушла, кутаясь в свой тонкий халат из шерстяной розовой ткани. Ее седые волосы при утреннем свете казались неряшливыми. Я уже достаточно пришла в себя, чтобы заметить различные подробности. Так, я увидела, что Уэйн был без пиджака. Галстук сбился в сторону, ворот рубашки расстегнут. Под глазами от усталости были синяки. Я вспомнила слова Криса о том, что отец только что вернулся домой. Мальчик присоединился к нам, босой, в пижаме. Я попыталась улыбнуться ему, поблагодарить за то, что он так быстро пришел. Крис заметил мои попытки, и лицо у него стало таким же добрым, как у отца.
Я уже почти полностью оправилась, и когда до моих ушей донесся еще один голос, сумела подавить последнее рыдание, и больше из моей гортани не вырвалось ни единого звука.
– Как вы думаете, на этот раз она убила какую-нибудь из птиц? – спросила бабушка Джулия.
Уэйн посмотрел в дальний конец галереи, туда, где в открытых дверях, ведущих в апартаменты бабушки, стояла сама Джулия. На ней было все то же длинное платье цвета красного вина. Мы оба смотрели на нее во все глаза, а она меж тем приблизилась к нам своей твердой походкой, все с той же королевской осанкой. Бабушка была одета столь тщательно, что можно было подумать: она давным-давно встала, а может, и вовсе не ложилась в постель.
– Это замечание было неуместным, – устало сказал Уэйн. – Я могу догадаться, почему Малли там оказалась, но вряд ли она собиралась причинить вред какой-нибудь из птиц Арвиллы.
Бабушка Джулия словно не слышала его слов. Она стояла надо мной, и в глазах ее читалось такое неприятие, словно один мой вид вызывал у нее отвращение.
– Твоя мать была дурой, и ты, как я погляжу, такая же трусиха, как она. Всего боишься, даже безобидных птиц. Возьми-ка лучше себя в руки, чтобы успеть на самолет сегодня утром.
Уэйн отпустил меня, поднялся и повернулся к ней. По крайней мере на данную минуту, у меня появился защитник.
– Малли перенесла серьезный шок. Может, виноваты в случившемся не мы, но раз уж это произошло, мы обязаны окружить ее добротой и заботой. Она на этом самолете не полетит. Может быть, она сможет вылететь несколько позже, после того как окончательно оправится. А сейчас, как только я подлечу ее щеку, она пойдет со мной на прогулку, подальше от дома, и мы с ней потолкуем.
На щеках бабушки Джулии снова заалели яркие пятна.
– Я сама хочу с вами потолковать, молодой человек. Как только освободитесь, пожалуйста, зайдите ко мне.
Она заметно пошатнулась, поворачиваясь, чтобы удалиться, но тем не менее отшвырнула его руку, пытавшуюся ее поддержать. Я почувствовала, каких усилий ее стоило пройти твердой и уверенной походкой всю галерею, а затем подняться на несколько ступеней, ведущих к дверям ее покоев. Если бы она не была столь холодно-бесчувственной, в этот момент она могла бы вызвать у меня восхищение.
Тетя Нина вернулась, чтобы вручить Уэйну его медицинский саквояж, и критическим оком уставилась на мою щеку.
– Есть в этом что-то мистическое – чтобы история вот так повторилась!
Уэйн занимался моей царапиной, и когда попытался ее продезинфицировать, я отпрянула от него. Но не потому, что меня обожгло лекарство.
– Какая история?! – вскричала я. – Что там такое приключилось со мной, когда я была ребенком, что до сих пор способно наводить на меня такой страх?
– Вот об этом-то мы и поговорим, – сказал Уэйн. – А теперь не двигаться: я положу на этот порез кусочек марли. Только до тех пор, пока он не перестанет кровоточить. Потом мы уйдем отсюда и побеседуем. Слишком долго замалчивали прошлое.
Бабушка Джулия, державшаяся за ручку двери, услышала его слова и резко повернулась.
– Мы все это замалчивали ради Арвиллы. Вы это прекрасно знаете! Мы не можем допустить, чтобы она оказалась ввергнутой в былые кошмары. Вот что сейчас самое главное.
– В самом деле? – спросил Уэйн. – А не пора ли подумать и о Малинде Райс, у которой еще вся жизнь впереди? И которая, кстати, приходится вам внучкой.
Я прямо-таки воскресла при виде того, как вчерашний индифферентный человек куда-то исчез, а на его месте оказался человек с ярко выраженными симпатиями, и симпатии эти были на моей стороне! Я начала чувствовать себя гораздо храбрее.
При этих словах Уэйна тетя Нина чуть не задохнулась и бросила испуганный взгляд на бабушку Джулию.
– Пойду посмотрю, не разбудили ли все эти вопли Джеральда, – пробормотала она и двинулась в направлении комнат, занимаемых ее сыном.
Однако она еще не успела выйти, когда в проеме двери, ведущей в дом, появилась высокая женщина в разлетающемся сером шифоновом одеянии. Она на секунду остановилась на верхней ступеньке, а потом опустилась вниз и торопливо подошла ко мне.
– Что случилось, Малли, дорогая? – воскликнула тетя Фрици.
– Что повредило твою щеку?
Я пыталась убедить ее в том, что это пустяки, но она гибким движением обошла Уэйна и опустилась возле меня на ковер, утешающе похлопывая меня, как будто бы я была ребенком.
– Вы знаете, – сообщила она Уэйну, – это дочурка Бланч.
– Я знаю, – сказал Уэйн и закрепил кусочек пластыря на моей щеке.
– Малли только что ходила в оранжерею, и этот ваш макао напугал ее и клюнул в щеку.
Тетя Фрици любовно похлопала меня по руке.
– Ах, какой противный мальчишка этот Джимми! Сначала ожерелье спрятал, а теперь вот – новая каверза. Но он тебя не знает, Малли, в этом все дело. Надо было, чтобы я тебя туда проводила. Джимми – единственная из моих птиц, которую я держу на свободе. Ему нравится жить среди всех этих растений, и он нас знает. Он хотел только проявить самые доброжелательные чувства.
Я остро ощущала молчание всех остальных, видела бабушку, величаво застывшую перед своей дверью, тетю Нину на противоположном конце галереи. С момента появления тети Арвиллы ни та, ни другая не шелохнулись.
Первой опомнилась бабушка.
– Нина, – сказала она, – отведите Арвиллу обратно в ее комнату.
И тетя Нина послушно поспешила к Арвилле. Тетя Фрици с привычной ловкостью увернулась от нее и обратилась к Уэйну.
– Малли помогает мне вспомнить, – заверила она его.
– Я хочу, чтобы она как можно дольше здесь оставалась – до тех пор, пока память полностью не вернется ко мне. Я знаю, что мне вредно прятаться от прошлого. Иногда вы сами мне это говорили. После того как я вчера вечером встретилась с ней, я начала отчетливо вспоминать многие вещи. Доктор Уэйн, дорогой, я выздоровею – я знаю, что выздоровею!
Уэйн обнял ее, поцеловал в щеку.
– Это просто замечательно, милая! Именно этого мы все хотели долгие, долгие годы. Постарайтесь как следует все припомнить.
– Припомнить! – бабушка Джулия чуть не задохнулась, произнеся это слово. – Это она-то, не помнящая даже, что проделала вчера с ожерельем!
Тетя Нина схватила Фрици за руку и решительно увела ее прочь.
– Хватит с вас волнений. Пойдемте назад, в вашу комнату, и я велю Кейт принести вам завтрак.
Тетя Фрици все еще готова была продемонстрировать дремавший в ней огонек, который я приметила еще вчера. Она стряхнула с себя руку тети Нины с каким-то молодым вызовом. Но когда собралась заговорить, в дело вмешалась бабушка Джулия.
– Сейчас же отправляйся с Ниной, – сказала она дочери.
– Все эти старания что-то там вспомнить ничего, кроме вреда, тебе не принесут. Если ты намерена что-то вспомнить, потрудись припомнить, что не кто другой, как отец Уэйна, говорил, что ты будешь гораздо счастливее, если дать тебе забыть прошлое. Я уверена, что он был более мудрым человеком, чем когда-нибудь может стать его сын.
Ее взгляд, казалось, бросал вызов Уэйну, издевался над ним, и внезапно он стал как-то странно неподвижен. Он стоял, оборотившись лицом к бабушке и так холодно выдерживал взгляд ее глаз, что я почувствовала между ними какой-то непонятный мне конфликт. Спустя несколько мгновений Уэйн заставил себя расслабиться и заговорить без озлобления.
– Я не могу с этим спорить, – сказал он, – но со времени смерти папы прошло много лет. Быть может, положение изменилось, и сейчас он, возможно, высказал бы иное мнение.
Бабушка Джулия снова повернулась к дочери, не сказав больше ни слова Уэйну, и тетя Фрици была бессильна противостоять взгляду матери. Она бегом кинулась к двери, а Нина Горэм пошла за нею следом.
Когда они ушли, Уэйн поднял меня на ноги и, подталкивая сзади, направил в холл, словно бы и он спешил скрыться от моей бабушки. Мы пересекли мраморный вестибюль и вышли через парадную дверь наружу. Солнце слабо пробивалось сквозь желтую мглу, обещая сырой и теплый день. Уэйн окончательно успокоился и улыбнулся мне только когда мы очутились на лужайке. Он протянул мне руку, и я ее приняла с таким ощущением, будто повторяю что-то, что уже делала однажды, давным-давно. При этом я испытывала какое-то странное чувство свободы. Мы вместе сбежали вниз по склону, поросшему высокой травой, и оказались в том месте, где проселочная дорога сходит с мощеного подъездного пути и теряется где-то в глубине леса. Мне никогда и не снилось, что он может быть таким, и я чувствовала избавление от всяких пут, напряжения и страха. Раз Уэйн был на моей стороне, что бы ни предприняла эта ужасная старая женщина, не имело никакого значения.
Ступив на тропинку, мы замедлили шаг и, следуя ее поворотами и изгибами, вошли в сосновую рощу, по-прежнему держась за руки.
– Я знаю место, где мы могли бы поговорить, – сказал он.
– Вы вспоминаете эту тропинку? Вы помните, как, бывало, увязывались за мной, когда я шел к лодочной станции? Помните, как вы ходили за мной по пятам, как кутенок?
Он сбросил с себя усталость и весь преисполнился живого интереса к окружающему, что приводило меня в восторг. Это не был ни серьезный молодой доктор, ни измученный, сторонящийся всего и вся грустный человек, безучастно наблюдавший вчера деспотические выходки бабушки Джулии. Это был удивительно переменчивый человек, и мне нравился в нем этот новый интерес к окружающему, нравилась его манера задавать вопросы, как если бы они заключали в себе что-то очень важное. Что-то во мне откликалось на все это с такой же готовностью и с растущим волнением. Уэйн Мартин подталкивал мою память, но он не хотел, чтобы я проделала этот путь в прошлое одна. Он шел туда вместе со мной, чтобы я не очутилась в одиночестве перед лицом былых страхов.
В моем сознании никаких четких воспоминаний не сохранилось, но что-то внутри моего существа припоминало сильную руку, сжимавшую мою детскую ладонь, присутствие кого-то сильного, оберегающего меня от боли и опасности. Да, конечно, мы уже однажды шли вот так, как сейчас, и для меня в осознании этого факта заключался не только источник доверия, но и нечто гораздо большее. Во мне шевельнулось тепло давней ребячьей любви. Но теперь я была взрослой женщиной, и я понимала: теперь все будет иначе.
Я шагала рядом с ним, ощущая какое-то новое мужество, вспыхнувшее в моей душе, и он понял, что я принимаю то, что он предлагает мне, что я пойду за ним всюду, куда он захочет меня повести.
Глава VII
Тропа, по которой мы шли, пересекла лесистый мысок и теперь снова запетляла в направлении пруда. Иногда между деревьями можно было видеть воду. Я жадно вдохнула в себя напоенный ароматом хвои воздух и подняла лицо к мутновато-желтому свету, пятнами проникавшему между редкими древесными стволами. Ноги мои пружинили на толстом ковре сосновых иголок, устилавшем землю; Уэйн шагал рядом со мной быстрым и энергичным шагом. Над нашими головами, тихо перешептываясь, раскачивались верхушки деревьев, и когда на них налетал ветер, мы слышали его приближение издалека. Единственным другим звуком, который можно было расслышать, было тарахтение моторной лодки где-то на пруду.
– Кроме Криса, который держит здесь свою лодку, сюда никто больше не ходит. Лодочной станцией уже не пользуются. Видите, как тропинка заворачивает и скрывается в чаще. Я здесь не бывал с прошлой осени.
Мы уже не шли, держась за руки, а стали как-то ближе, соприкасаясь плечами. Хотя темные круги у него под глазами остались, всю недавнюю усталость как рукой сняло.
– А вы вообще-то этой ночью ложились в постель? – спросила я.
Он грустно улыбнулся.
– Ненадолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Влажное тяжелое тепло, запах этого буйно разросшегося зеленого мира словно одеялом накрыли меня, затрудняя дыхание. Над далеким стеклянным куполом небо начало ярко сверкать, окутывая все вокруг зальным мерцающим светом. Но испугали меня не сами растения. Они служили лишь фоном для чего-то гораздо более устрашающего. Я уловила зарождение какого-то звука, который становился все громче, – воздух начал наполняться чириканьем, щебетом и пронзительным свистом. Эти звуки издавали пробуждающиеся птицы. Для меня в них таился какой-то непонятный ужас.
От влажного тепла кожа моя стала липкой. Только усилием воли я заставляла себя не сходить с дорожки и, пройдя какой-то поворот, вступила в самое сердце оранжереи дедушки Диа. Здесь, в центральной части строения, под куполом, позолоченным вступившим в свои права рассветом, находилось обширное пространство.
В круглом пруду сновали тропические рыбки. Вокруг пруда также располагались растения в горшках и каких-то ящиках – более дикие заросли остались позади. И всюду – всюду! – висели клетки с птицами. Они свешивались с декоративных подпорок, стояли на столах, на постаментах и специальных подставках, и со всех сторон неслись их щебет, свист и чириканье. То не были голоса певчих птиц – то были голоса страха и гнева.
Какая-то часть моего разума пыталась меня спасти, высмеять за это нелепое чувство страха, – но это был ужас, таящийся в крови, порожденный испугом, когда-то, очень давно, пережитым в детстве.
Что-то высоко над моей головой пронзительно захихикало почти человеческим голосом – безумным голосом, – и это было хуже всего остального. Не в состоянии двинуться, я стояла посреди обрушившейся на меня сердитой брани – брани птиц, потревоженных врагом. И вдруг совершенно неожиданно хи-хи-кавшее существо полетело в мою сторону. Оно сорвалось со своего насеста, пронеслось мимо моего лица, сверкая голубыми с золотом крыльями, и скрылось из виду.
И тут я пронзительно вскрикнула, – вскрикнула раз, потом еще раз. И сразу же птица, находившаяся на свободе, вернулась назад, прямо ко мне, уселась на моем плече и больно вцепилась в него когтями, закругленный клюв метнулся в мою сторону, и я почувствовала, как что-то твердое больно ударило меня в щеку. Все это время, пока я стояла, не в силах шевельнуться, я слышала свой крик, который не могла унять. И пока я кричала, птицы вдруг смолкли – быть может, их заставил замолчать мой пронзенный страхом голос.
Я корчилась, стоя на коленях, а голубая с золотом птица все еще цеплялась за мое плечо, снова и снова ударяя меня в щеку. В этом положении меня нашел Крис. Он быстро пересадил птицу к себе на запястье, а потом поднял меня с колен и толкнул в сторону галереи.
– Идите назад! – сказал он. – Мой отец только что вернулся домой. Он вам поможет. Идите назад, в галерею!
Спотыкаясь, я пошла по дорожке, отыскала дверь и протиснулась через нее. Уэйн встретил меня возле второй двери, втащил в тихую галерею, где не слышно было звука птичьих голосов. Пронзительный крик, который я все время слышала вокруг себя, стих, но я все-таки, рыдая, цеплялась за Уэйна, судорожно глотая воздух и пытаясь восстановить нормальное дыхание.
– Теперь с вами все в порядке, Малли, – успокаивающе сказал он. Его руки поддерживали меня, защищая от любого неведомого зла.
– Прекратите, Малли, вы не ранены, а всего лишь напуганы. Прекратите сейчас же.
Я знала, что когда-то давно он вот так же обнимал меня, утешал, занимался моей раной.
– У нее кровь на щеке! Из шрама течет кровь! – это был голос тети Нины, стоявшей позади него, и я услышала в ее словах нотки ужаса.
Уэйн подтолкнул меня к креслу и осторожно усадил.
– Уэйн, принести вам ваш саквояж? – крикнула тетя Нина. – Вам придется что-то ей дать, чтобы прекратить эту истерику. И надо заняться ее раной.
Я уже готова была в новом приступе страха приложить руку к щеке, но Уэйн не позволил. Он дотронулся пальцами до моего подбородка и осторожно повернул голову.
– Это не более чем царапина. Совсем не то, что в прошлый раз. Мне самому совершенно так же досталось от макао, а он – птица здоровая. Чуть-чуть продезинфицируем, и все будет в порядке. Через минуту она сама перестанет плакать. Но, если хотите, Нина, можете принести мой саквояж.
Она торопливо ушла, кутаясь в свой тонкий халат из шерстяной розовой ткани. Ее седые волосы при утреннем свете казались неряшливыми. Я уже достаточно пришла в себя, чтобы заметить различные подробности. Так, я увидела, что Уэйн был без пиджака. Галстук сбился в сторону, ворот рубашки расстегнут. Под глазами от усталости были синяки. Я вспомнила слова Криса о том, что отец только что вернулся домой. Мальчик присоединился к нам, босой, в пижаме. Я попыталась улыбнуться ему, поблагодарить за то, что он так быстро пришел. Крис заметил мои попытки, и лицо у него стало таким же добрым, как у отца.
Я уже почти полностью оправилась, и когда до моих ушей донесся еще один голос, сумела подавить последнее рыдание, и больше из моей гортани не вырвалось ни единого звука.
– Как вы думаете, на этот раз она убила какую-нибудь из птиц? – спросила бабушка Джулия.
Уэйн посмотрел в дальний конец галереи, туда, где в открытых дверях, ведущих в апартаменты бабушки, стояла сама Джулия. На ней было все то же длинное платье цвета красного вина. Мы оба смотрели на нее во все глаза, а она меж тем приблизилась к нам своей твердой походкой, все с той же королевской осанкой. Бабушка была одета столь тщательно, что можно было подумать: она давным-давно встала, а может, и вовсе не ложилась в постель.
– Это замечание было неуместным, – устало сказал Уэйн. – Я могу догадаться, почему Малли там оказалась, но вряд ли она собиралась причинить вред какой-нибудь из птиц Арвиллы.
Бабушка Джулия словно не слышала его слов. Она стояла надо мной, и в глазах ее читалось такое неприятие, словно один мой вид вызывал у нее отвращение.
– Твоя мать была дурой, и ты, как я погляжу, такая же трусиха, как она. Всего боишься, даже безобидных птиц. Возьми-ка лучше себя в руки, чтобы успеть на самолет сегодня утром.
Уэйн отпустил меня, поднялся и повернулся к ней. По крайней мере на данную минуту, у меня появился защитник.
– Малли перенесла серьезный шок. Может, виноваты в случившемся не мы, но раз уж это произошло, мы обязаны окружить ее добротой и заботой. Она на этом самолете не полетит. Может быть, она сможет вылететь несколько позже, после того как окончательно оправится. А сейчас, как только я подлечу ее щеку, она пойдет со мной на прогулку, подальше от дома, и мы с ней потолкуем.
На щеках бабушки Джулии снова заалели яркие пятна.
– Я сама хочу с вами потолковать, молодой человек. Как только освободитесь, пожалуйста, зайдите ко мне.
Она заметно пошатнулась, поворачиваясь, чтобы удалиться, но тем не менее отшвырнула его руку, пытавшуюся ее поддержать. Я почувствовала, каких усилий ее стоило пройти твердой и уверенной походкой всю галерею, а затем подняться на несколько ступеней, ведущих к дверям ее покоев. Если бы она не была столь холодно-бесчувственной, в этот момент она могла бы вызвать у меня восхищение.
Тетя Нина вернулась, чтобы вручить Уэйну его медицинский саквояж, и критическим оком уставилась на мою щеку.
– Есть в этом что-то мистическое – чтобы история вот так повторилась!
Уэйн занимался моей царапиной, и когда попытался ее продезинфицировать, я отпрянула от него. Но не потому, что меня обожгло лекарство.
– Какая история?! – вскричала я. – Что там такое приключилось со мной, когда я была ребенком, что до сих пор способно наводить на меня такой страх?
– Вот об этом-то мы и поговорим, – сказал Уэйн. – А теперь не двигаться: я положу на этот порез кусочек марли. Только до тех пор, пока он не перестанет кровоточить. Потом мы уйдем отсюда и побеседуем. Слишком долго замалчивали прошлое.
Бабушка Джулия, державшаяся за ручку двери, услышала его слова и резко повернулась.
– Мы все это замалчивали ради Арвиллы. Вы это прекрасно знаете! Мы не можем допустить, чтобы она оказалась ввергнутой в былые кошмары. Вот что сейчас самое главное.
– В самом деле? – спросил Уэйн. – А не пора ли подумать и о Малинде Райс, у которой еще вся жизнь впереди? И которая, кстати, приходится вам внучкой.
Я прямо-таки воскресла при виде того, как вчерашний индифферентный человек куда-то исчез, а на его месте оказался человек с ярко выраженными симпатиями, и симпатии эти были на моей стороне! Я начала чувствовать себя гораздо храбрее.
При этих словах Уэйна тетя Нина чуть не задохнулась и бросила испуганный взгляд на бабушку Джулию.
– Пойду посмотрю, не разбудили ли все эти вопли Джеральда, – пробормотала она и двинулась в направлении комнат, занимаемых ее сыном.
Однако она еще не успела выйти, когда в проеме двери, ведущей в дом, появилась высокая женщина в разлетающемся сером шифоновом одеянии. Она на секунду остановилась на верхней ступеньке, а потом опустилась вниз и торопливо подошла ко мне.
– Что случилось, Малли, дорогая? – воскликнула тетя Фрици.
– Что повредило твою щеку?
Я пыталась убедить ее в том, что это пустяки, но она гибким движением обошла Уэйна и опустилась возле меня на ковер, утешающе похлопывая меня, как будто бы я была ребенком.
– Вы знаете, – сообщила она Уэйну, – это дочурка Бланч.
– Я знаю, – сказал Уэйн и закрепил кусочек пластыря на моей щеке.
– Малли только что ходила в оранжерею, и этот ваш макао напугал ее и клюнул в щеку.
Тетя Фрици любовно похлопала меня по руке.
– Ах, какой противный мальчишка этот Джимми! Сначала ожерелье спрятал, а теперь вот – новая каверза. Но он тебя не знает, Малли, в этом все дело. Надо было, чтобы я тебя туда проводила. Джимми – единственная из моих птиц, которую я держу на свободе. Ему нравится жить среди всех этих растений, и он нас знает. Он хотел только проявить самые доброжелательные чувства.
Я остро ощущала молчание всех остальных, видела бабушку, величаво застывшую перед своей дверью, тетю Нину на противоположном конце галереи. С момента появления тети Арвиллы ни та, ни другая не шелохнулись.
Первой опомнилась бабушка.
– Нина, – сказала она, – отведите Арвиллу обратно в ее комнату.
И тетя Нина послушно поспешила к Арвилле. Тетя Фрици с привычной ловкостью увернулась от нее и обратилась к Уэйну.
– Малли помогает мне вспомнить, – заверила она его.
– Я хочу, чтобы она как можно дольше здесь оставалась – до тех пор, пока память полностью не вернется ко мне. Я знаю, что мне вредно прятаться от прошлого. Иногда вы сами мне это говорили. После того как я вчера вечером встретилась с ней, я начала отчетливо вспоминать многие вещи. Доктор Уэйн, дорогой, я выздоровею – я знаю, что выздоровею!
Уэйн обнял ее, поцеловал в щеку.
– Это просто замечательно, милая! Именно этого мы все хотели долгие, долгие годы. Постарайтесь как следует все припомнить.
– Припомнить! – бабушка Джулия чуть не задохнулась, произнеся это слово. – Это она-то, не помнящая даже, что проделала вчера с ожерельем!
Тетя Нина схватила Фрици за руку и решительно увела ее прочь.
– Хватит с вас волнений. Пойдемте назад, в вашу комнату, и я велю Кейт принести вам завтрак.
Тетя Фрици все еще готова была продемонстрировать дремавший в ней огонек, который я приметила еще вчера. Она стряхнула с себя руку тети Нины с каким-то молодым вызовом. Но когда собралась заговорить, в дело вмешалась бабушка Джулия.
– Сейчас же отправляйся с Ниной, – сказала она дочери.
– Все эти старания что-то там вспомнить ничего, кроме вреда, тебе не принесут. Если ты намерена что-то вспомнить, потрудись припомнить, что не кто другой, как отец Уэйна, говорил, что ты будешь гораздо счастливее, если дать тебе забыть прошлое. Я уверена, что он был более мудрым человеком, чем когда-нибудь может стать его сын.
Ее взгляд, казалось, бросал вызов Уэйну, издевался над ним, и внезапно он стал как-то странно неподвижен. Он стоял, оборотившись лицом к бабушке и так холодно выдерживал взгляд ее глаз, что я почувствовала между ними какой-то непонятный мне конфликт. Спустя несколько мгновений Уэйн заставил себя расслабиться и заговорить без озлобления.
– Я не могу с этим спорить, – сказал он, – но со времени смерти папы прошло много лет. Быть может, положение изменилось, и сейчас он, возможно, высказал бы иное мнение.
Бабушка Джулия снова повернулась к дочери, не сказав больше ни слова Уэйну, и тетя Фрици была бессильна противостоять взгляду матери. Она бегом кинулась к двери, а Нина Горэм пошла за нею следом.
Когда они ушли, Уэйн поднял меня на ноги и, подталкивая сзади, направил в холл, словно бы и он спешил скрыться от моей бабушки. Мы пересекли мраморный вестибюль и вышли через парадную дверь наружу. Солнце слабо пробивалось сквозь желтую мглу, обещая сырой и теплый день. Уэйн окончательно успокоился и улыбнулся мне только когда мы очутились на лужайке. Он протянул мне руку, и я ее приняла с таким ощущением, будто повторяю что-то, что уже делала однажды, давным-давно. При этом я испытывала какое-то странное чувство свободы. Мы вместе сбежали вниз по склону, поросшему высокой травой, и оказались в том месте, где проселочная дорога сходит с мощеного подъездного пути и теряется где-то в глубине леса. Мне никогда и не снилось, что он может быть таким, и я чувствовала избавление от всяких пут, напряжения и страха. Раз Уэйн был на моей стороне, что бы ни предприняла эта ужасная старая женщина, не имело никакого значения.
Ступив на тропинку, мы замедлили шаг и, следуя ее поворотами и изгибами, вошли в сосновую рощу, по-прежнему держась за руки.
– Я знаю место, где мы могли бы поговорить, – сказал он.
– Вы вспоминаете эту тропинку? Вы помните, как, бывало, увязывались за мной, когда я шел к лодочной станции? Помните, как вы ходили за мной по пятам, как кутенок?
Он сбросил с себя усталость и весь преисполнился живого интереса к окружающему, что приводило меня в восторг. Это не был ни серьезный молодой доктор, ни измученный, сторонящийся всего и вся грустный человек, безучастно наблюдавший вчера деспотические выходки бабушки Джулии. Это был удивительно переменчивый человек, и мне нравился в нем этот новый интерес к окружающему, нравилась его манера задавать вопросы, как если бы они заключали в себе что-то очень важное. Что-то во мне откликалось на все это с такой же готовностью и с растущим волнением. Уэйн Мартин подталкивал мою память, но он не хотел, чтобы я проделала этот путь в прошлое одна. Он шел туда вместе со мной, чтобы я не очутилась в одиночестве перед лицом былых страхов.
В моем сознании никаких четких воспоминаний не сохранилось, но что-то внутри моего существа припоминало сильную руку, сжимавшую мою детскую ладонь, присутствие кого-то сильного, оберегающего меня от боли и опасности. Да, конечно, мы уже однажды шли вот так, как сейчас, и для меня в осознании этого факта заключался не только источник доверия, но и нечто гораздо большее. Во мне шевельнулось тепло давней ребячьей любви. Но теперь я была взрослой женщиной, и я понимала: теперь все будет иначе.
Я шагала рядом с ним, ощущая какое-то новое мужество, вспыхнувшее в моей душе, и он понял, что я принимаю то, что он предлагает мне, что я пойду за ним всюду, куда он захочет меня повести.
Глава VII
Тропа, по которой мы шли, пересекла лесистый мысок и теперь снова запетляла в направлении пруда. Иногда между деревьями можно было видеть воду. Я жадно вдохнула в себя напоенный ароматом хвои воздух и подняла лицо к мутновато-желтому свету, пятнами проникавшему между редкими древесными стволами. Ноги мои пружинили на толстом ковре сосновых иголок, устилавшем землю; Уэйн шагал рядом со мной быстрым и энергичным шагом. Над нашими головами, тихо перешептываясь, раскачивались верхушки деревьев, и когда на них налетал ветер, мы слышали его приближение издалека. Единственным другим звуком, который можно было расслышать, было тарахтение моторной лодки где-то на пруду.
– Кроме Криса, который держит здесь свою лодку, сюда никто больше не ходит. Лодочной станцией уже не пользуются. Видите, как тропинка заворачивает и скрывается в чаще. Я здесь не бывал с прошлой осени.
Мы уже не шли, держась за руки, а стали как-то ближе, соприкасаясь плечами. Хотя темные круги у него под глазами остались, всю недавнюю усталость как рукой сняло.
– А вы вообще-то этой ночью ложились в постель? – спросила я.
Он грустно улыбнулся.
– Ненадолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28