— пискнула я.
— Я его привез, — покаялся Андрей, — и не его одного.
Он вдруг захохотал, держась обеими руками за живот.
— Может, ты заткнешься? — вежливо предложил Егор.
— Пойдем, — сказал он мне.
— Куда? Зачем? Я не хочу!
— Пойдем! — не повышая голоса, повторил он. — А вы двое отправляйтесь за покупками.
— Сводник нашелся, — буркнул Андрей.
Лика заполошенно молчала, переводя взгляд с одного на другого. Я, наверное, выглядела еще более растерянно.
Через минуту мы с Егором чинно выходили из подъезда. Его машина оставалась стоять на стоянке рядом с домом, он открыл двери, усадил меня и молча тронулся с места.
— Куда ты меня везешь? — надменно осведомилась я. — Если хочешь знать, я не желаю с тобой разговаривать!
Он молчал, лицо у него было сосредоточенное.
— Ты меня слышишь? Если хочешь поговорить, мы могли бы это сделать у меня дома. Не понимаю, почему надо куда-то ехать. И вообще! Я не хочу тебя видеть! Ты мне лгал! Ты меня обманывал как последнюю идиотку! Мне Степаныч все рассказал! Ты стыдишься меня, да? Поэтому не стал знакомить меня со своей мамой? Я для тебя не слишком хороша, да?
Егор смотрел на дорогу. Мне пришлось огромным усилием воли оторвать от него взгляд, иначе прямо сейчас, прямо здесь я бросилась бы его целовать. Мне так не хватало его поцелуев! Мне не хватало его молчания тоже, но в данный момент оно только злило. Поцеловать и надавать пощечин — вот чего мне хотелось! Заставить и его потерять голову, вывести из равновесия, свалиться под мост, наконец, попасть в аварию, только бы не сидеть вот так спокойно и не слушать собственный голос на фоне гула столичных машин.
— Что ты молчишь? Давай начинай оправдываться, уже можно! А я, как дура, снова поверю и прощу! Как тогда, с этой неизвестной пожилой дамочкой! Ну конечно, я сошла с ума от ревности, конечно! И сообщения на пейджер «моему Пусику!» мне тоже приснились! У меня просто разыгралось воображение, да? Какие странные галлюцинации, не правда ли? Что ты молчишь?
Егор остановил машину. Я огляделась, я не знала, где мы находимся, не помнила названия улицы, но место почему-то показалось знакомым. Впрочем, большинство улочек и переулков в Москве мне знакомы. Я не двигалась с места и продолжала говорить, хотя понимала, что бесполезно пытаюсь воззвать к его совести. Егор так же молча открыл мою дверь и протянул мне руку.
— Я никуда с тобой не пойду! Я тебя ненавижу! Я тебя презираю!
Слезы стояли у меня в глазах, и лицо Егора казалось далеким, неясным, будто в тумане. Мне захотелось приблизиться к нему, вопреки своим собственным словам. Я вышла из машины.
Он меня обнял неожиданно и крепко:
— Я люблю тебя!
— Это не повод, — прошептала я, — не повод, чтобы меня обижать.
— Пойдем, — взял он меня за руку.
Мы зашли в подъезд и вскоре очутились перед дверью, которую он стал открывать своим ключом. Что-то смутно знакомое было во всем этом: и в самом подъезде, и в том, как Егор стоял вполоборота именно к этой двери.
— Проходи.
— Папуська, пуська, пуська! — услышала я детский голосок. — Ба, пуська приехал!
Секунда, и в коридор ворвалось очаровательное создание в розовом платье и темных кудряшках, разлетающихся в разные стороны.
— Привет, малышка. — Егор подхватил ее, а я села на какой-то пуфик в прихожей и обхватила голову руками. — Это Даша, — сказал Горька как нечто само собой разумеющееся.
Глаза у него повеселели.
— А это мама. — Он кивнул в сторону.
Я повернулась и увидела пожилую, высокую женщину в очках.
— Ирина Валерьевна, — сказала она, поджав губы.
Егор не был женат на женщине, которая родила ему дочь. Они просто не успели расписаться, а во время родов она умерла. Ирина Валерьевна, которая сама больше не выходила замуж после смерти супруга, и сыну не давала этого сделать.
— Вы все равно так и останетесь чужими, — сказала мать Егора, имея в виду меня и Дашку.
Я промолчала. Что толку спорить с женщиной, похоронившей вместе с мужем надежду на счастье, не верящей в любовь, превратившей собственные ошибки в страхи и комплексы сына.
Дашка вертелась на кухне, о чем-то лопоча с куклой, потом ей надоела эта забава, и она оседлала колени Егора. Все-таки кукла каждый день дома, а вот папа не такой уж частый гость. Еще через минуту, покуда мы с Ириной Валерьевной обменивались вежливыми, холодными фразами, а Горька напрасно пытался создать дружественную атмосферу, шустрая малышка перекинулась на меня. Кукла никуда не уходит, папа изредка приходит, а вот тетенька — это что-то новенькое! — так, наверное, рассудила эта малышка. И с разбегу влетела в мои коленки, обтянутые джинсами.
— Даша, поиграй в комнате, — натянуто улыбаясь, сказала мать Егора: лицо ее выражало крайнюю степень настороженности.
— Пусик лазлешил мне на кухне.
— Не пусик, а папа! И не картавь, а говори «р», ты же умеешь!
— Мама! — тихо, но с угрозой в голосе произнес Егор.
— Что — мама, что! — вскинулась Ирина Валерьевна.
— Мы сейчас уйдем, а завтра заберем Дашку. — Егор вопросительно посмотрел на меня, а я даже не сочла нужным отвечать, даже не кивнула в ответ, все и так было ясно. Это, конечно, была чужая кухня, чужие проблемы и чужое прошлое, но зато люди, жившие в ней, были мне родными. Я, конечно, имела в виду отнюдь не Ирину Валерьевну.
— Егор, ты поступаешь опрометчиво, — высокомерно заявила мать моего любимого.
Но ее слова уже не имели значения. И потому мы с Егором не стали ее разубеждать, а просто молча переглянулись.
— И все-таки мне жаль твою маму, — великодушно сказала я Егору, когда мы вышли из квартиры.
— Ничего, мама сильная!
Мы стояли на площадке, в разбитое окно влетал ветер и трепал наши волосы, а мы все стояли, не глядя друг на друга, но думая об одном и том же.
— Простишь меня? — наконец спросил Горька, кусая губы.
— Уже простила, — ответила я.
Щелчок замка прозвучал неожиданно — дверь напротив неуверенно раскрылась, и появилось лицо Прохоренкова.
— Здрасте, — растерянно пролепетала я.
— Шпионы! — взвизгнул старик. — Предатели!
— Эй, погодите, — кинулся к нему Егор, — не надо сходить с ума!
— Он уже сошел, — заявила я, когда дверь за Прохоренковым закрылась. — Так вот почему мне показался знакомым этот дом! И вот какую собаку ты здесь выгуливал!
— Между прочим, собака действительно есть, — обиженно пробубнил Егор, — не ньюфаундленд, правда, а чуть поменьше. Мопс.
Я расхохоталась.
— Надеюсь, это все сюрпризы на сегодня? Давай договоримся — остальных своих близких ты мне будешь представлять постепенно, ладно?
Он кивнул с виноватой улыбкой. За нашими спинами резко открылась дверь.
Мы разом обернулись и наткнулись на огромные, заплаканные глаза: Даша смотрела на нас не мигая.
— Доченька, — склонился к ней Егор, — я скоро вернусь, правда, и уже насовсем. Ну не плачь, малыш! Ты мне веришь? Хочешь, я вечером за тобой приеду, не завтра, а сегодня вечером?
— Хочу, — тихо сказала она неуверенным голосом и перевела взгляд на меня, — а мама с тобой придет?
Мне показалось, что на голову мне опрокинули таз ледяной воды. Я стояла как истукан — деревянные ноги, деревянные пальцы, деревянное сердце — я не знала, что ответить этой девочке.
— Пойдем в машину, — услышала я свой голос, — не вечером… сейчас.
— Правда? — Дашка недоверчиво хлюпнула носом. — А Семена мы бабушке не оставим, да, мам?
— Семен — это мопс, — шепнул Горька, едва шевеля губами.
— Попрошу без подсказок, — ответила я и взяла Дашку за руку. — Не оставим, малыш!
Мы вышли из подъезда. Спиной я почувствовала, как смотрят на нас из окна обиженные и недоверчивые глаза Ирины Валерьевны, а из другого с подозрением наблюдает в полевой бинокль Яков Павлович Прохоренков. Мне было и смешно, и грустно.
— Завтра едем оформляться. Новая жизнь, новый дом, — задумчиво произнес Егор, — ты готова к переменам?
— Пап, что такое перемены? — старательно выговорила Дашка.
— Это когда все меняется, — сказал он.
— Это когда мы меняемся, — сказала я.
— А зачем? — спросила она.
И мы оба только вздохнули в ответ.
Мы ехали по улицам города, шумного и суетливого. Мой любимый мужчина легко держал руки на руле и неотрывно смотрел прямо перед собой. Его длинные ресницы отбрасывали тень. Мне в ухо дышал пес. А в другое лилась шепелявая песенка про крокодила Гену.
Я с трудом осознавала происходящее, мне было понятно только одно — никто из нас не застрахован от ошибок, и только от нас самих зависит, насколько эти ошибки изменят нашу жизнь.
У светофора мы притормозили. Краем глаза я вдруг заметила в соседней иномарке мужчину, который махал мне обеими руками. Это был господин Уклюйко, его лицо расплывалось в счастливой улыбке. Из-за его плеча показалась шкодная физиономия с фиолетовыми волосами, но ее тотчас сменило строгое лицо мадам Уклюйко. Наверное, в другое время я бы удивилась, но сейчас просто кивнула в ответ на приветствие Эдуарда. Неожиданно и Алла кивнула мне. А спустя мгновение стекло опустилось, и господин Уклюйко произнес:
— Марина, вот так встреча. Я вам так благодарен…
— Скажи ей, скажи, — подтолкнула его Аллочка.
— Марина, я ведь не собирался разводиться. Я вовсе не из-за этого квартиру менял, мне просто нужно было помещение под студию, понимаете?
Я кивнула, медленно закрыла окно.
— Это кто? — спросил Егор.
Я не ответила. Зажегся зеленый свет, и машина рванула с места.
Мне казалось, мы едем вечность, целую жизнь. И это была прекрасная жизнь. За стеклом мелькали дома, машины. Шли какие-то люди, и они выглядели маленькими, беззащитными, и хотелось догнать каждого, каждому сказать, что все будет хорошо. Я вдруг узнала в двух фигурках на остановке у вокзала Светлану Николаевну и Влада. Чуть не свернув шею, я наблюдала за ними. Он прижимал ее к себе и гладил по голове. У их ног стояли чемоданы. Мне хотелось думать, что Влад и Светлана уезжают вместе.
Я бросила взгляд на Егора — на свое горе и радость. Квартиру, которая, как я считала, встала между нами, он покупал для нас, а матери оставлял старую, маленькую, однокомнатную. Ту, где они втроем прожили несколько лет, с ложью, затухающей надеждой и детским ожиданием чуда.
Я не хотела спрашивать, каково ему было скрывать от меня самое главное. Я вспоминала ту фотографию, «Бегущая по волнам», я вспоминала наши ночи, наполненные его страстным шепотом, скрипом кровати и песнями ветра, я вспоминала наши дни, его молчание и мой бессмысленный треп, свое отражение в его зрачках, его губы на своем плече, наши сплетенные пальцы. Я больше не хотела плутать по закоулкам своей памяти, выискивая обиды.
Маленькая темноволосая девочка с глазами, так похожими на Егорушкины, мною любимые глаза, спала на заднем сиденье машины. Ей было суждено стать нашей дочерью.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27