Промелькнув в голове, этот вопрос растаял без следа — ли угрызений совести, ни стыдливых оправданий. В моей броне не осталось ни щелки, ни лазейки, самой крошечной, чтобы какие бы то ни было отвлекающие моменты смогли проникнуть сквозь нее. Я вдруг испугалась, что это и есть реальность. Вся правда в том, что я действительно стала такой, не жизнь изменилась, не люди вокруг, это я сама прогнулась и подладилась. И главное, самое главное заключалось в том, что мне почти нравилась моя новая маска. Во всяком случае, я чувствовала, что уже не в состоянии ее снять, даже если захочу!
Я сидела на кухне у Журавлева и купалась в волнах чужой любви. Лучи, пронизывающие пространство, исходили от Лики — теплые, ровные, от Леонида — обжигающие и безоглядно щедрые.
Они смотрелись вместе очень гармонично, и, думая об этом, я невольно отвлекалась от собственных переживаний. Мой взгляд был бесстыдно любопытен, когда я смотрела на Лику, с рассеянной нежностью гладящую Журавлева по волосам, или на его улыбку, обращенную к ней.
Они вовсю старались быть вежливыми и вовлекали меня в разговор, поминутно спрашивая мое мнение о будущей квартире, о расценках, потом — о месте и времени свадьбы, о том, чтобы провести медовый месяц, и даже — о господи — об именах их будущих детей. Я сказала, что мечтала провести медовый месяц в Италии.
— Почему? — спросила Лика, к дотошности которой я уже успела привыкнуть.
И я не могла объяснить (ибо придумала эту мечту минуту назад), как не могла признаться, что на самом деле боялась даже мечтать о медовом месяце. Правда, когда страх этот улетучивался, мне виделись горы, по которым мы с Егором поднимаемся к облакам или слетаем вниз на лыжах, виделись реки, несущие нашу лодку к счастью, виделось море, острые камушки, впивающиеся в голые ступни, песок на зубах, загорелые плечи Егора, на которых я буду сидеть, болтая ногами, словно первоклашка. Но не могла же я признаться своей сестре и ее жениху в том, что медовый месяц для меня это фантом, эдакий единорог. Мечтать о нем больно, не мечтать — невозможно, пережить его — страшно. Я не хочу переживать, я хочу жить. И вместо медового месяца мне представлялась большая пустая квартира, матрас на полу, невыносимая жара, порывы ветра-спасителя в занавесках, сшитых собственными руками. Мы сидим на матрасе, изнывая от жажды, и Егор слизывает капельки пота с моего лба. Мы старимся, не сходя с места, вот так — голышом, в жаре, на полу огромной, гулкой квартиры, где эхом разлетаются слова и движения. Приходят наши дети — умные, славные, чужие ребята, — приходят и уходят, потому что мы никого не ждем, нам хватает друг друга.
Это не было счастливой, идиллической картинкой, просто я так видела нашу жизнь. Или хотела видеть? Что бы я делала без своей работы? Каким бы стал Егор без фотоаппарата? Я прекрасно понимала, что социум давит на нас, что деньги, обязанности, люди, окружающие нас, никогда не исчезнут. Поэтому я предложила Лике поехать в Италию.
— А что с квартирой? У тебя на примете ничего похожего нет? — перешел к более обыденной теме Леонид.
Мне тяжело дался деловой тон, которым я ответила:
— Надо прикинуть. Вы хотите трехкомнатную, этаж любой, район тихий. Я посмотрю, позвоню кое-кому, кое-что есть.
— Хватит о делах, — взмолилась Лика, — вы уже по десятому разу это обсуждаете.
— Хорошо, милая, — послушно отреагировал Журавлев, прикасаясь губами к ее ручке, — я сейчас.
Он исчез в комнате, а сестра зашептала мне доверительно:
— Представляешь, ни на минуту не можем расстаться. Я не согласилась переезжать в Америку, он остался! Я не хожу в университет, хотя именно из-за учебы отказалась от Америки, а Леня забросил работу. Сидим дома, как сурки. Он такой ненасытный.
Глупо хихикнув, она оттопырила ворот рубашки, демонстрируя мне следы страсти — полоску едва заметных поцелуев-укусов вдоль шеи.
— Забывается, впивается так, будто боится меня отпустить…
Я изобразила восхищенное изумление, стараясь не выдать истинных чувств. Обижать Лику не хотелось, но единственным желанием сейчас было наорать на нее. Неужели я сама выгляжу так смешно и глупо, когда говорю о Горьке?! Как это нелегко, если смотреть со стороны. Приторные улыбочки, ласковые прозвища, ежесекундные, властные и неуверенные прикосновения. Будто переслащенный чай, кажется, всего чересчур, всего слишком. Я понимала, что оба искренне влюблены, что им действительно необходимо касаться друг друга и обмениваться нежными улыбками, но выглядело это так, словно они играют в дешевом мыльном сериале и переигрывают.
— Держи аванс, — услышала я.
Журавлев стоял передо мной, протягивая пачку банкнот.
— Сразу оформляй, ладно? А то ведь я знаю, как бывает, — он подмигнул мне, — под расселение нужны же деньги, а? То-то, держи. Мы хотим побыстрее переехать…
— И начать новую жизнь? — хмыкнула я.
— Ага, — радостно подхватила Лика, — затем грандиозный ремонт, я хочу все сделать по-своему, сама сошью занавески, покрывала на кресла.
— Марин, ты знаешь, она потрясающая швея! Я говорю, зачем тебе этот юридический, вышивала бы крестиком! Она у меня умница!
Я определенно опасна для окружающих. Мне нестерпимо хотелось столкнуть их лбами или шваркнуть тарелку об пол, чтобы хоть как-то разрушить эту томную негу, счастливое, глупое умиление на лицах. А ведь еще пару дней назад я радовалась за сестру.
— Я пойду, простите. У меня еще клиенты в три часа.
— Давай мы тебя подвезем, — поспешно, с искренней доброжелательностью предложил Журавлев.
— Спасибо, не стоит.
Я видела, как он обрадовался и как на лице Лики мелькнуло облегчение. Они были рады мне, но мой уход означал для них только одно — уединение. Они останутся вдвоем и будут любить друг друга. А зрители? Они хоть и возбуждают, но как приятно опустить занавес. Итак, прощайте, милые, скучные, глупые влюбленные!
На улице мне в голову пришла неожиданно здравая мысль — попросить денег взаймы у Журавлева. Вот так просто — не искать, не воровать — спросить в долг. Я даже сбилась с шага. Но представить, что сейчас нужно будет вернуться в эту квартиру, пропитанную чужим вожделением, было невыносимо. Позвонить попозже? Тут мне вспомнилась поговорка, мамина любимая, насчет того, что берешь чужие деньги, а возвращаешь свои. Да и вообще, одалживаться я не привыкла. Голосок внутри меня, довольно громкий и противный, вдруг оборвал мои размышления. Конечно, заявил он, одалживаться ты не привыкла, а красть — это для тебя раз плюнуть. Действительно, посмотри правде в глаза, Марина Викторовна, ты собираешься украсть, взять чужое, чтобы купить себе надежду. И пусть, глупо ответила я самой себе. Другая мысль заставила меня снова сбиться. Может быть, проще взять деньги Журавлева? Тоже задаток, даже большая сумма, тот же долг, в конце концов, только он об этом долге не будет знать. Чего уж проще — сказать, что не подобрала пока подходящей квартиры, и тянуть время. Опять это — тянуть время! Сколько можно откладывать час расплаты?!
Пусть это выглядит абсурдно, подумала я, но решение уже принято. Раз я смогла через это переступить, мысленно уже совершив грабеж, значит, надо идти до конца. Тем более что взять у близких значительно труднее, чем у чужих, не стану я усложнять себе задачу!
Зазвонил мобильный, и я услышала голос, который успела уже подзабыть.
— Марина, что-то вы пропали, — посетовал Уклюйко, — как там наши дела?
Вообще-то за последнее время я привыкла думать, что деньги, отложенные на доплату и задаток, принадлежат мне. Я настолько увлеклась, продумывая свой идиотский план мнимой покупки квартиры, что просто забыла, где реальность, а где игра моего воображения. Наверное, я даже специально откладывала тот момент, когда мне придется передать деньги покупателю.
— Так этот Разумов пропал куда-то, — быстро отреагировала я, — секретарша говорит, что на Карибы умотал.
— Как — умотал? — расстроился Эдуард. — Ему, что, квартира не нужна?
— Стало быть, не так срочно, как вам.
— Мне тоже не срочно, но хотелось бы какой-то определенности, — твердо заявил продюсер, — а то что же получается…
— Не волнуйтесь, Эдуард, вот он вернется, и все быстренько уладим. Пара недель ничего не решит.
Уклюйко попрощался со мной недобрым тоном, но меня это не расстроило. Я пришла к решению — не буду брать деньги у несчастной алкоголички, лучше позаимствую их на время у продюсера. А что, неизвестно еще, на самом деле, когда появится его покупатель, быть может, я успею провернуть все свои дела, потом заработаю и отдам. Наверное, звучало это дико, но я верила, что все у меня получится.
Эта Эльмира оказалась просто стервой. Взяла и снова отменила встречу, хотя накануне категорическим тоном требовала, чтобы я занялась ее квартирой немедленно. Раньше я, кстати, ни за что бы не позволила разговаривать с собой в подобном тоне, но клиентка, судя по описанию квартиры и небрежно-властным ноткам в голосе, была чрезвычайно богата. А мне позарез нужны деньги, речь даже не о задатке, я просто-напросто выбилась из бюджета. Каждый месяц обещаю подарить себе машину, что-то даже удается откладывать, но потом всегда приходится потрошить эту заначку. Транспорт, дорогие сигареты, то-се. Я быстро привыкла к хорошим деньгам, которые имела с каждой удачной сделки, я привыкла к хорошей жизни, к ресторанам, такси, к лишней паре колготок, валяющейся просто так в шкафу. Это казалось мне верхом благополучия. Но из бюджета я все же выбивалась довольно регулярно, впрочем, никакого бюджета и не было, просто кончались бумажки в кошельке, потом они кончались в шкатулке на прикроватном столике, потом разводил руками Егор. Мы жили на широкую ногу, и я не видела в этом ничего предосудительного. Но эта «новая русская» меня разозлила. Она позвонила и перенесла встречу на завтра, что в общем-то было не так страшно, но мне почему-то стало жутко обидно. Ненавижу, когда путают мои планы, к тому же я была настроена прямо сегодня выбить из нее немного денег на непредвиденные расходы. Такие дамочки обычно легко ловятся на это, вешаешь им лапшу по поводу тяжелой жизни риелтора, бесконечных передвижений по городу, предоплате за услуги и так далее. Собственно, именно так и обстоят дела, за исключением того, что клиент вовсе не обязан оплачивать работу риелтора до внесения задатка. На деле это называется работать вхолостую, но многие опытные агенты умудряются с каждого нового клиента сорвать куш еще до того, как дадут объявление или найдут покупателя по своим каналам. В каждой профессии есть место творчеству, это непреложная истина.
Благодаря капризной дамочке мне предстояло несколько свободных часов, тоскливых и безнадежно пустых. В квартире плавал тополиный пух и едва уловимый запах одеколона: я поняла, что Егор уехал совсем недавно. Возможно, мы разминулись во дворе. Не знаю, что мне там пришло в голову, я ринулась к окну в кухне, не разуваясь, и наполовину высунулась в городской июль. На остановке жарился народ, от асфальта шел пар, странно, что я не замечала жары, путешествуя по улицам. Сейчас, всматриваясь в прохожих, я ощущала, как солнечные лучи пронизывают их тела, как томный, тяжелый смог ложится на их плечи. Егора не было на остановке. Я отошла от окна, прикрыв уставшие глаза ладонью.
Назавтра я проснулась позднее обычного, вся разбитая, и поспешно вышла из дома. Мне нужно было обмануть себя, загружая работой и всякими отстраненными мыслями. Последнюю крупную купюру я разменяла, добираясь до богатой клиентки на такси.
Квартира оказалась просто шикарной — четверка с евроремонтом, высокие потолки, внушительные двери, консьержка в подъезде.
— Эльмира Анатольевна, — еще раз представилась хозяйка, встречая меня в огромном холле, — проходите.
Мне стало совестно за свои кроссовки и протертые на коленках и заднице джинсы. Эльмира — худенькая, с элегантной прической и крупными губами на узком лице — была одета в стильный брючный костюм из, казалось, невесомого шелка, ее макияж был безупречен, маникюр — свеж, а пальцы унизаны дорогими, но неброскими кольцами.
— Я бы хотела продать эту квартиру, — приступила она сразу к делу и назвала сумму, вполне реальную, я бы даже сказала, скромную. Мне стало ужасно любопытно, почему такая стильная, благополучная женщина продает недвижимость. Забавно, что чужая жизнь вызывала во мне такие сильные эмоции. От нетерпения я даже заерзала в кресле, не в состоянии ни оглядеться как следует, ни усесться поудобней.
Такую — растрепанную, с жадными глазами — увидел меня молодой человек, шагнувший в комнату.
— Добрый день, — хмуро поздоровался он.
— Это мой сын, — обрадовалась непонятно чему хозяйка, — Олег, это риелтор, Марина. Ты очень вовремя поднялся, приготовь нам чайку, пожалуйста.
Он секунду смотрел на мать непонимающе, потом перевел взгляд на меня. У него были светлые глаза, он производил впечатление уставшего от жизни принца голубой крови — тоненький, очень изящный, с выражением скуки на красивом лице.
— Мне кофе, если можно, — сказала я.
Олег кивнул и вышел. Мы с его матерью принялись обсуждать условия продажи. Мои прозрачные намеки на предоплату за услуги она приняла вполне благосклонно.
— Этого будет достаточно?
Несколько купюр оказались у меня под носом на маленьком журнальном столике.
— Вполне, — кивнула я с важным видом и хищно сгребла деньги.
Мне почему-то вдруг стало ужасно весело. Это был милый дом, хозяйка, хоть и капризничала, казалась симпатичной. Вернулся Олег с подносом, на котором стояло три чашки. Эльмира Анатольевна взглянула на него недоуменно, когда он устроился в кресле напротив меня, с деловитым видом поправляя галстук.
— Олег, тебе будет скучно, — медленно произнесла она.
— Ничуть, — по-светски ответил он, улыбаясь. Ему было лет двадцать пять-двадцать шесть, и в глаза сразу бросалось его хорошее воспитание, уверенная манера держаться, прямая осанка и медленная, несколько ленивая речь. Он задал мне пару вопросов, я со смешанным чувством досады и самолюбования пустилась в объяснения. Эльмира Анатольевна безмолвствовала: кажется, ее все это ужасно раздражало, но, как человек воспитанный, она не проявляла своих эмоций.
Очень вовремя раздался телефонный звонок. Я подумала, Олег подойдет, но хозяйка сама решительно встала:
— Я поговорю из другой комнаты, простите.
У меня вдруг возникло такое ощущение, что я попала на светский раут.
— Моя мать ужасно манерна, не правда ли? — осведомился Олег, когда за ней закрылась дверь.
— Вы преувеличиваете, — в тон ответила я. Глядя на него, хотелось спрятать протертые места на джинсах и провести рукой по волосам, успокаивая непослушные пряди. Моя небрежность во внешнем виде никогда еще так меня не смущала. Я не впервые попадала в роскошную квартиру, где привыкли сервировать стол к обеду и говорили друг другу «благодарю» вместо простецкого «спасибо», однако сейчас я чувствовала себя крайне неловко. Этот паренек, в чьих глазах я явственно видела снисходительность вкупе с вялым любопытством, как будто призывал меня переодеться в бальное платье и податься в девятнадцатый век. С другой стороны, было в нем многое от сегодняшней молодежи — цинизм, быть может, или пресыщенность?
Вошла хозяйка. Я неожиданно подумала, что отец Олега, должно быть, настоящий красавец: нелегко было уравновесить банальность ее лица.
— Мам, я тебе нужен? Хочу проехаться до магазина.
— Поезжай, мы только что договорились с Афанасием встретиться. Он подвезет меня.
— До свидания, — откланялся Олег.
Спустя минут сорок я стояла на остановке под проливным дождем. Благословенные, долгожданные капли стекали за воротник, лужи покрылись пузырями, и я едва не плакала. У меня были деньги, чтобы поймать такси, оплатить счет в любом ресторане… Но еще у меня были и опасения: ни тому, ни другому я не верила до конца. Мне предстоял день одинокой женщины, потом вечер, потом ночь, потом все смоет дождем.
Я подняла руку, собираясь остановить такси, как вдруг подкатил маленький, низкий автомобиль, какая-то шикарная иномарка, судя по всему. Олег открыл дверцу:
— Может, я вас подвезу? Я как раз еду на работу.
Я поняла, что он прождал меня почти час, выдумав поездку в магазин, но его заговорщицкий вид растрогал меня.
— Я вас не очень задержу?
— Что вы, у меня уйма времени, — откликнулся он, лихо сворачивая в проулок.
— А как же работа? Кстати, кем вы работаете?
— В одной юридической конторе. Если вам будет нужно обойти закон, обращайтесь, сделаем.
Вид у него был в эту минуту донельзя комичный.
— Спасибо, — как можно серьезнее ответила я. Стоило мне достать сигарету, как Олег протянул зажигалку, не отрывая, впрочем, взгляда от дороги. Кисти рук у него были худые, мальчишеские и забавно вылезали из рукавов пиджака. Я хмыкнула, на секунду представив, как он ведет какой-нибудь бракоразводный процесс, беспрестанно взмахивая тонкими руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Я сидела на кухне у Журавлева и купалась в волнах чужой любви. Лучи, пронизывающие пространство, исходили от Лики — теплые, ровные, от Леонида — обжигающие и безоглядно щедрые.
Они смотрелись вместе очень гармонично, и, думая об этом, я невольно отвлекалась от собственных переживаний. Мой взгляд был бесстыдно любопытен, когда я смотрела на Лику, с рассеянной нежностью гладящую Журавлева по волосам, или на его улыбку, обращенную к ней.
Они вовсю старались быть вежливыми и вовлекали меня в разговор, поминутно спрашивая мое мнение о будущей квартире, о расценках, потом — о месте и времени свадьбы, о том, чтобы провести медовый месяц, и даже — о господи — об именах их будущих детей. Я сказала, что мечтала провести медовый месяц в Италии.
— Почему? — спросила Лика, к дотошности которой я уже успела привыкнуть.
И я не могла объяснить (ибо придумала эту мечту минуту назад), как не могла признаться, что на самом деле боялась даже мечтать о медовом месяце. Правда, когда страх этот улетучивался, мне виделись горы, по которым мы с Егором поднимаемся к облакам или слетаем вниз на лыжах, виделись реки, несущие нашу лодку к счастью, виделось море, острые камушки, впивающиеся в голые ступни, песок на зубах, загорелые плечи Егора, на которых я буду сидеть, болтая ногами, словно первоклашка. Но не могла же я признаться своей сестре и ее жениху в том, что медовый месяц для меня это фантом, эдакий единорог. Мечтать о нем больно, не мечтать — невозможно, пережить его — страшно. Я не хочу переживать, я хочу жить. И вместо медового месяца мне представлялась большая пустая квартира, матрас на полу, невыносимая жара, порывы ветра-спасителя в занавесках, сшитых собственными руками. Мы сидим на матрасе, изнывая от жажды, и Егор слизывает капельки пота с моего лба. Мы старимся, не сходя с места, вот так — голышом, в жаре, на полу огромной, гулкой квартиры, где эхом разлетаются слова и движения. Приходят наши дети — умные, славные, чужие ребята, — приходят и уходят, потому что мы никого не ждем, нам хватает друг друга.
Это не было счастливой, идиллической картинкой, просто я так видела нашу жизнь. Или хотела видеть? Что бы я делала без своей работы? Каким бы стал Егор без фотоаппарата? Я прекрасно понимала, что социум давит на нас, что деньги, обязанности, люди, окружающие нас, никогда не исчезнут. Поэтому я предложила Лике поехать в Италию.
— А что с квартирой? У тебя на примете ничего похожего нет? — перешел к более обыденной теме Леонид.
Мне тяжело дался деловой тон, которым я ответила:
— Надо прикинуть. Вы хотите трехкомнатную, этаж любой, район тихий. Я посмотрю, позвоню кое-кому, кое-что есть.
— Хватит о делах, — взмолилась Лика, — вы уже по десятому разу это обсуждаете.
— Хорошо, милая, — послушно отреагировал Журавлев, прикасаясь губами к ее ручке, — я сейчас.
Он исчез в комнате, а сестра зашептала мне доверительно:
— Представляешь, ни на минуту не можем расстаться. Я не согласилась переезжать в Америку, он остался! Я не хожу в университет, хотя именно из-за учебы отказалась от Америки, а Леня забросил работу. Сидим дома, как сурки. Он такой ненасытный.
Глупо хихикнув, она оттопырила ворот рубашки, демонстрируя мне следы страсти — полоску едва заметных поцелуев-укусов вдоль шеи.
— Забывается, впивается так, будто боится меня отпустить…
Я изобразила восхищенное изумление, стараясь не выдать истинных чувств. Обижать Лику не хотелось, но единственным желанием сейчас было наорать на нее. Неужели я сама выгляжу так смешно и глупо, когда говорю о Горьке?! Как это нелегко, если смотреть со стороны. Приторные улыбочки, ласковые прозвища, ежесекундные, властные и неуверенные прикосновения. Будто переслащенный чай, кажется, всего чересчур, всего слишком. Я понимала, что оба искренне влюблены, что им действительно необходимо касаться друг друга и обмениваться нежными улыбками, но выглядело это так, словно они играют в дешевом мыльном сериале и переигрывают.
— Держи аванс, — услышала я.
Журавлев стоял передо мной, протягивая пачку банкнот.
— Сразу оформляй, ладно? А то ведь я знаю, как бывает, — он подмигнул мне, — под расселение нужны же деньги, а? То-то, держи. Мы хотим побыстрее переехать…
— И начать новую жизнь? — хмыкнула я.
— Ага, — радостно подхватила Лика, — затем грандиозный ремонт, я хочу все сделать по-своему, сама сошью занавески, покрывала на кресла.
— Марин, ты знаешь, она потрясающая швея! Я говорю, зачем тебе этот юридический, вышивала бы крестиком! Она у меня умница!
Я определенно опасна для окружающих. Мне нестерпимо хотелось столкнуть их лбами или шваркнуть тарелку об пол, чтобы хоть как-то разрушить эту томную негу, счастливое, глупое умиление на лицах. А ведь еще пару дней назад я радовалась за сестру.
— Я пойду, простите. У меня еще клиенты в три часа.
— Давай мы тебя подвезем, — поспешно, с искренней доброжелательностью предложил Журавлев.
— Спасибо, не стоит.
Я видела, как он обрадовался и как на лице Лики мелькнуло облегчение. Они были рады мне, но мой уход означал для них только одно — уединение. Они останутся вдвоем и будут любить друг друга. А зрители? Они хоть и возбуждают, но как приятно опустить занавес. Итак, прощайте, милые, скучные, глупые влюбленные!
На улице мне в голову пришла неожиданно здравая мысль — попросить денег взаймы у Журавлева. Вот так просто — не искать, не воровать — спросить в долг. Я даже сбилась с шага. Но представить, что сейчас нужно будет вернуться в эту квартиру, пропитанную чужим вожделением, было невыносимо. Позвонить попозже? Тут мне вспомнилась поговорка, мамина любимая, насчет того, что берешь чужие деньги, а возвращаешь свои. Да и вообще, одалживаться я не привыкла. Голосок внутри меня, довольно громкий и противный, вдруг оборвал мои размышления. Конечно, заявил он, одалживаться ты не привыкла, а красть — это для тебя раз плюнуть. Действительно, посмотри правде в глаза, Марина Викторовна, ты собираешься украсть, взять чужое, чтобы купить себе надежду. И пусть, глупо ответила я самой себе. Другая мысль заставила меня снова сбиться. Может быть, проще взять деньги Журавлева? Тоже задаток, даже большая сумма, тот же долг, в конце концов, только он об этом долге не будет знать. Чего уж проще — сказать, что не подобрала пока подходящей квартиры, и тянуть время. Опять это — тянуть время! Сколько можно откладывать час расплаты?!
Пусть это выглядит абсурдно, подумала я, но решение уже принято. Раз я смогла через это переступить, мысленно уже совершив грабеж, значит, надо идти до конца. Тем более что взять у близких значительно труднее, чем у чужих, не стану я усложнять себе задачу!
Зазвонил мобильный, и я услышала голос, который успела уже подзабыть.
— Марина, что-то вы пропали, — посетовал Уклюйко, — как там наши дела?
Вообще-то за последнее время я привыкла думать, что деньги, отложенные на доплату и задаток, принадлежат мне. Я настолько увлеклась, продумывая свой идиотский план мнимой покупки квартиры, что просто забыла, где реальность, а где игра моего воображения. Наверное, я даже специально откладывала тот момент, когда мне придется передать деньги покупателю.
— Так этот Разумов пропал куда-то, — быстро отреагировала я, — секретарша говорит, что на Карибы умотал.
— Как — умотал? — расстроился Эдуард. — Ему, что, квартира не нужна?
— Стало быть, не так срочно, как вам.
— Мне тоже не срочно, но хотелось бы какой-то определенности, — твердо заявил продюсер, — а то что же получается…
— Не волнуйтесь, Эдуард, вот он вернется, и все быстренько уладим. Пара недель ничего не решит.
Уклюйко попрощался со мной недобрым тоном, но меня это не расстроило. Я пришла к решению — не буду брать деньги у несчастной алкоголички, лучше позаимствую их на время у продюсера. А что, неизвестно еще, на самом деле, когда появится его покупатель, быть может, я успею провернуть все свои дела, потом заработаю и отдам. Наверное, звучало это дико, но я верила, что все у меня получится.
Эта Эльмира оказалась просто стервой. Взяла и снова отменила встречу, хотя накануне категорическим тоном требовала, чтобы я занялась ее квартирой немедленно. Раньше я, кстати, ни за что бы не позволила разговаривать с собой в подобном тоне, но клиентка, судя по описанию квартиры и небрежно-властным ноткам в голосе, была чрезвычайно богата. А мне позарез нужны деньги, речь даже не о задатке, я просто-напросто выбилась из бюджета. Каждый месяц обещаю подарить себе машину, что-то даже удается откладывать, но потом всегда приходится потрошить эту заначку. Транспорт, дорогие сигареты, то-се. Я быстро привыкла к хорошим деньгам, которые имела с каждой удачной сделки, я привыкла к хорошей жизни, к ресторанам, такси, к лишней паре колготок, валяющейся просто так в шкафу. Это казалось мне верхом благополучия. Но из бюджета я все же выбивалась довольно регулярно, впрочем, никакого бюджета и не было, просто кончались бумажки в кошельке, потом они кончались в шкатулке на прикроватном столике, потом разводил руками Егор. Мы жили на широкую ногу, и я не видела в этом ничего предосудительного. Но эта «новая русская» меня разозлила. Она позвонила и перенесла встречу на завтра, что в общем-то было не так страшно, но мне почему-то стало жутко обидно. Ненавижу, когда путают мои планы, к тому же я была настроена прямо сегодня выбить из нее немного денег на непредвиденные расходы. Такие дамочки обычно легко ловятся на это, вешаешь им лапшу по поводу тяжелой жизни риелтора, бесконечных передвижений по городу, предоплате за услуги и так далее. Собственно, именно так и обстоят дела, за исключением того, что клиент вовсе не обязан оплачивать работу риелтора до внесения задатка. На деле это называется работать вхолостую, но многие опытные агенты умудряются с каждого нового клиента сорвать куш еще до того, как дадут объявление или найдут покупателя по своим каналам. В каждой профессии есть место творчеству, это непреложная истина.
Благодаря капризной дамочке мне предстояло несколько свободных часов, тоскливых и безнадежно пустых. В квартире плавал тополиный пух и едва уловимый запах одеколона: я поняла, что Егор уехал совсем недавно. Возможно, мы разминулись во дворе. Не знаю, что мне там пришло в голову, я ринулась к окну в кухне, не разуваясь, и наполовину высунулась в городской июль. На остановке жарился народ, от асфальта шел пар, странно, что я не замечала жары, путешествуя по улицам. Сейчас, всматриваясь в прохожих, я ощущала, как солнечные лучи пронизывают их тела, как томный, тяжелый смог ложится на их плечи. Егора не было на остановке. Я отошла от окна, прикрыв уставшие глаза ладонью.
Назавтра я проснулась позднее обычного, вся разбитая, и поспешно вышла из дома. Мне нужно было обмануть себя, загружая работой и всякими отстраненными мыслями. Последнюю крупную купюру я разменяла, добираясь до богатой клиентки на такси.
Квартира оказалась просто шикарной — четверка с евроремонтом, высокие потолки, внушительные двери, консьержка в подъезде.
— Эльмира Анатольевна, — еще раз представилась хозяйка, встречая меня в огромном холле, — проходите.
Мне стало совестно за свои кроссовки и протертые на коленках и заднице джинсы. Эльмира — худенькая, с элегантной прической и крупными губами на узком лице — была одета в стильный брючный костюм из, казалось, невесомого шелка, ее макияж был безупречен, маникюр — свеж, а пальцы унизаны дорогими, но неброскими кольцами.
— Я бы хотела продать эту квартиру, — приступила она сразу к делу и назвала сумму, вполне реальную, я бы даже сказала, скромную. Мне стало ужасно любопытно, почему такая стильная, благополучная женщина продает недвижимость. Забавно, что чужая жизнь вызывала во мне такие сильные эмоции. От нетерпения я даже заерзала в кресле, не в состоянии ни оглядеться как следует, ни усесться поудобней.
Такую — растрепанную, с жадными глазами — увидел меня молодой человек, шагнувший в комнату.
— Добрый день, — хмуро поздоровался он.
— Это мой сын, — обрадовалась непонятно чему хозяйка, — Олег, это риелтор, Марина. Ты очень вовремя поднялся, приготовь нам чайку, пожалуйста.
Он секунду смотрел на мать непонимающе, потом перевел взгляд на меня. У него были светлые глаза, он производил впечатление уставшего от жизни принца голубой крови — тоненький, очень изящный, с выражением скуки на красивом лице.
— Мне кофе, если можно, — сказала я.
Олег кивнул и вышел. Мы с его матерью принялись обсуждать условия продажи. Мои прозрачные намеки на предоплату за услуги она приняла вполне благосклонно.
— Этого будет достаточно?
Несколько купюр оказались у меня под носом на маленьком журнальном столике.
— Вполне, — кивнула я с важным видом и хищно сгребла деньги.
Мне почему-то вдруг стало ужасно весело. Это был милый дом, хозяйка, хоть и капризничала, казалась симпатичной. Вернулся Олег с подносом, на котором стояло три чашки. Эльмира Анатольевна взглянула на него недоуменно, когда он устроился в кресле напротив меня, с деловитым видом поправляя галстук.
— Олег, тебе будет скучно, — медленно произнесла она.
— Ничуть, — по-светски ответил он, улыбаясь. Ему было лет двадцать пять-двадцать шесть, и в глаза сразу бросалось его хорошее воспитание, уверенная манера держаться, прямая осанка и медленная, несколько ленивая речь. Он задал мне пару вопросов, я со смешанным чувством досады и самолюбования пустилась в объяснения. Эльмира Анатольевна безмолвствовала: кажется, ее все это ужасно раздражало, но, как человек воспитанный, она не проявляла своих эмоций.
Очень вовремя раздался телефонный звонок. Я подумала, Олег подойдет, но хозяйка сама решительно встала:
— Я поговорю из другой комнаты, простите.
У меня вдруг возникло такое ощущение, что я попала на светский раут.
— Моя мать ужасно манерна, не правда ли? — осведомился Олег, когда за ней закрылась дверь.
— Вы преувеличиваете, — в тон ответила я. Глядя на него, хотелось спрятать протертые места на джинсах и провести рукой по волосам, успокаивая непослушные пряди. Моя небрежность во внешнем виде никогда еще так меня не смущала. Я не впервые попадала в роскошную квартиру, где привыкли сервировать стол к обеду и говорили друг другу «благодарю» вместо простецкого «спасибо», однако сейчас я чувствовала себя крайне неловко. Этот паренек, в чьих глазах я явственно видела снисходительность вкупе с вялым любопытством, как будто призывал меня переодеться в бальное платье и податься в девятнадцатый век. С другой стороны, было в нем многое от сегодняшней молодежи — цинизм, быть может, или пресыщенность?
Вошла хозяйка. Я неожиданно подумала, что отец Олега, должно быть, настоящий красавец: нелегко было уравновесить банальность ее лица.
— Мам, я тебе нужен? Хочу проехаться до магазина.
— Поезжай, мы только что договорились с Афанасием встретиться. Он подвезет меня.
— До свидания, — откланялся Олег.
Спустя минут сорок я стояла на остановке под проливным дождем. Благословенные, долгожданные капли стекали за воротник, лужи покрылись пузырями, и я едва не плакала. У меня были деньги, чтобы поймать такси, оплатить счет в любом ресторане… Но еще у меня были и опасения: ни тому, ни другому я не верила до конца. Мне предстоял день одинокой женщины, потом вечер, потом ночь, потом все смоет дождем.
Я подняла руку, собираясь остановить такси, как вдруг подкатил маленький, низкий автомобиль, какая-то шикарная иномарка, судя по всему. Олег открыл дверцу:
— Может, я вас подвезу? Я как раз еду на работу.
Я поняла, что он прождал меня почти час, выдумав поездку в магазин, но его заговорщицкий вид растрогал меня.
— Я вас не очень задержу?
— Что вы, у меня уйма времени, — откликнулся он, лихо сворачивая в проулок.
— А как же работа? Кстати, кем вы работаете?
— В одной юридической конторе. Если вам будет нужно обойти закон, обращайтесь, сделаем.
Вид у него был в эту минуту донельзя комичный.
— Спасибо, — как можно серьезнее ответила я. Стоило мне достать сигарету, как Олег протянул зажигалку, не отрывая, впрочем, взгляда от дороги. Кисти рук у него были худые, мальчишеские и забавно вылезали из рукавов пиджака. Я хмыкнула, на секунду представив, как он ведет какой-нибудь бракоразводный процесс, беспрестанно взмахивая тонкими руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27