Когда тебя показали по телику, я сказал: «Это не та, что была у нас, она еще бегала за Дарреном?» И мать сказала, что это ты и есть.
Я мешкаю, не зная, что ответить. Мистер Смит считает, что я «бегала» за Дарреном, что ж, это не радует. К тому же подтвердились мои худшие опасения: семья Даррена смотрела шоу.
– Еще я видел твою фотографию в газете. Замечательно.
– Я просто звоню… мне немного неудобно просить вас. Понимаете, мне нужно поговорить с Дарреном, но я не могу его найти.
– Так.
– И… я думала, может, вы знаете, где он.
– Так.
– Вы не могли бы сказать мне, где он? – Скрещиваю пальцы на счастье. Вообще-то я скрестила их несколько дней назад, и, между прочим, из-за этого мне очень-очень трудно держать чашку с горячим кофе, а зашнуровать кроссовки так и вовсе невозможно.
– Это что-то новенькое. Не уверен, что смогу помочь. Нужно спросить у жены. Мать! – орет он.
Я воображаю, как миссис Смит несется по коридору, источая запах пирогов и ярость, трушу и хочу повесить трубку. Но тогда я вообще не найду Даррена. Мистер Смит накрыл трубку ладонью, но я все равно слышу сердитое бормотание:
– Что еще от нее можно ожидать, какая наглость, скажу ей, чтобы не звонила. – Я парализована страхом и теперь уже не смогу положить трубку, даже если бы хотела.
– Да? – рявкает она. – Кто это?
– Это Кэс Перри, – смиренно отвечаю я.
– Кто? – Надо же. Притворяется, что не помнит меня.
– Кэс Перри, подруга Даррена.
– Да неужели?
– Миссис Смит, я понимаю, что вы на меня сердитесь…
– Понимаете? – фыркает она. – Сомневаюсь.
– Но мне очень нужно поговорить с Дарреном.
Молчание. Я слышу, как вращаются шарики ее мозгов.
– Мне вам нечего сказать.
Она кладет трубку, и в воздухе повисают холодные короткие гудки, зудящие о том, что никто не хочет со мной говорить.
Интересно, он сейчас там? Может, он был во дворе, играл с Ричардом в футбол, не обращая внимания на телефонные провода, по которым я пытаюсь до него добраться. А может, он знал, что я звонила, но не захотел подойти.
В субботу стоит невероятная жара. Солнце лупит в мои окна. Ух, как весело. Для свадьбы лучшей погоды и желать нельзя, так что и солнце надо мной насмехается. Я опускаю шторы и осматриваюсь, раздумывая, чем бы себя занять, чтобы скоротать оставшиеся пятьдесят лет. Последние несколько дней я прибиралась, приводила все в порядок, и вообще перетрясла весь дом. Упаковки с полезными кашами разложены по размеру в убывающем порядке, трусы – по цвету и давности приобретения, флаконы с косметикой рассортированы на те, что для лица, для тела, для рук (косметика разных фирм разложена отдельно), а компакт-диски стоят по алфавиту. Всюду, куда ни посмотри, безупречный порядок и чистота. Смешно. Я знаю, где лежит список тех, кому я посылала рождественские открытки в девяносто пятом, но понятия не имею, где искать своего жениха.
Времени хватает и для того, чтобы навести порядок и чтобы прочистить себе мозги. Я составляю список неудач. Или, говоря точней, список своих ошибок. Свои злодеяния я раскладываю по категориям: Даррен, мама, друзья, работа, любовники и все остальное. Эти же мотивы повторяются в каждом подразделе.
Получалось, что ради собственного спокойствия я безжалостно попирала чувства других. Хуже того, я оправдывала свое поведение, затаив на родителей угрюмое недовольство за то, что они посмели принимать решения и жить своей собственной жизнью. Я вспомнила, как Фи спросила меня однажды в порыве пьяной откровенности, когда мы сидели в одном жутком пабе:
– Ты не могла просто, ну, ошибаться, как все ошибаются?
Оглядываясь назад, я думаю, что так оно и было. Наверняка. В конце концов, у меня была куча возможностей совершать ошибки.
Почему же я не заметила, что мама учила меня любви, а не равнодушию? Она так меня любила и долгие годы жила только для меня. А я этим возмущалась, и мне казалось, что она на меня давит.
У меня были замечательные друзья, а чем я им отплатила? Я пользовалась добротой Иззи и вертела ею, а потом оскорбила Джоша. Нашу с Иззи дружбу будет очень трудно восстановить. И чтобы сохранить эту дружбу, я должна научиться честным и справедливым отношениям.
Джоша, своего лучшего друга, я потеряла навсегда. Трудно представить, что кто-то из нас сможет забыть то, что произошло. Слишком сильно задета его гордость. И слишком стыдно мне.
На работе я с детским безрассудством пользовалась своей властью. Меня опьяняли и слепили успехи, рейтинги, растущие рекламные доходы, и я не видела, сколько зла несет людям моя программа. Сейчас я заставляю себя анализировать все события: от женщины, рыдавшей у нашей регистратуры перед Рождеством, до шелковой фермы, которую вынуждены были закрыть из-за того, что сильно упал экспорт.
Сколько же жизней я поломала ради «Секс с экс»! Разве можно было вторгаться самой и позволять другим вмешиваться в жизнь любящих людей? Могли бы эти люди остаться вместе, если бы не мое вмешательство? И если да, то всегда ли это кончается плохо, как я думала прежде? А еще было нечестно давить на эмоции людей незадолго до свадьбы. К тому же это была не просто игра и не только шоу. Теперь-то я понимаю, что «Секс с экс» было просто изощренным способом доказать, что мой отец скорее правило, чем исключение.
Я гордилась своей независимостью и не имела понятия, что такое одиночество.
Как больно. Встаю и хожу по кухне, пытаясь хоть на время забыть этот ужасный список.
Наливаю себе немного «Эвиан» и прижимаю ко лбу холодный стакан. Боль вроде бы проходит, но, кажется, я веду себя вроде стюардессы, которая за секунду до катастрофы спрашивает пассажира: «Курица или говядина?»
Я снова беру ручку.
Мои бывшие любовники. Я уверена: большинство из них знало, что их ждет. Любовь тут ни при чем. Эти мужчины чаще всего были женаты или имели постоянных подруг. Они хотели потрахаться быстро и без проблем, и я им это позволяла.
Но приходило ли мне в голову, что у них есть жены и подруги? Едва ли. Как часто по моей вине сердца этих женщин разрывались от боли, когда они находили мой номер телефона, записанный на клочке бумаги.
А что, если некоторые из мужчин, особенно одинокие, были удивлены тем, что я им больше не звонила? Что, если они переживали и недоумевали? Может, Иззи права, и мужчины тоже способны испытывать чувства?
Я думаю о Даррене и о Джоше.
Конечно, у них тоже есть чувства.
Мой список превратился в путаную схему из стрелок и кружков, где одно действие связано с другим, как в диаграмме Венна. Если посмотреть, сколько бумаги исписано моими грехами, неудивительно, что Даррен от меня сбежал. Я его просто недостойна.
Но я так раскаиваюсь. Не оттого, что меня преследует пресса, что шоу выставило напоказ мою жизнь, что меня ненавидит вся страна и особенно Даррен. Я раскаиваюсь, потому что делала все не так.
Я недостойна Даррена, но он достоин того, чтобы с ним объясниться. И я разыщу его.
Звонит телефон.
– Это я, – быстро говорит Иззи, чтобы я не подумала, что это Даррен, а не она. Она знает, как я жду его звонка. – Не знала, стоит ли звонить.
– Как я рада, что ты позвонила. – Я и в самом деле безмерно признательна Иззи за то, что она смогла продержаться только два часа. Она разозлилась, но сумела погасить свою ярость. Думаю, это единственная перемена к лучшему после шоу. Иззи не смогла отвернуться от меня тогда, когда она мне нужна. Раз вся Британия отвернулась от меня с презрением, то Иззи просто не приходит в голову отказать мне в поддержке.
– Он звонил?
– Нет.
– Ты думаешь, он позвонит? – Да.
– А зачем?
И тут я начинаю понимать, насколько серьезно мое положение. Если даже Иззи, последний романтик, не верит в то, что это окончится свадьбой, то у меня больше шансов выиграть в лотерею, чем поговорить с Дарреном.
– Я же говорила тебе, что верю ему. Он сделал мне предложение. Даррен не пошел бы на это ради телевидения.
– А я тебе говорю, что он сделал это из мести. Ведь ты с ним жила две недели и все это время прикидывалась, что дорожишь им, а потом смылась. Ни один мужчина не простил бы такое. Это же удар по его самолюбию. Неужели ты думаешь, что после этого он захотел бы к тебе вернуться?
– Я знаю, что он не имеет отношения к шоу. – Стараюсь не сердиться на нее, но пересадка моей личности еще не закончена, и я не могу стерпеть, когда Даррена без конца критикуют. – Слушай, Иззи, а может, тебе спросить Джоша, был ли Даррен замешан в этой провокации? Он должен это знать, – я сделала ударение на местоимение «он». Если переключить гнев Иззи на Джоша, может, тогда она оставит Даррена в покое.
– Тебе очень нужно это знать?
– Иззи, это тебе нужно знать, что Даррен ни при чем. А я и так в этом уверена.
Мы обиженно замолкаем. Я-то могу сердиться подольше, чем Иззи. Но не успеваю досчитать до трех, как она сама идет на примирение.
– Ладно, допустим, ты права, и Даррен не знал, что тебя хотели уничтожить его руками, но почему ты думаешь, что он от тебя скрывается?
– Это же очевидно, Иззи. Он думает, что я его предала.
– Точно.
Иззи слишком откровенна, чтобы притвориться, что не понимает, отчего он мог так подумать. Она его даже не винит.
– Я должна была сказать ему о помолвке!
– И что же теперь делать?
– Хороший вопрос. Мне нужно с ним поговорить, я уже всех обзвонила. Звонила на работу, домой, в пабы. Даже искала его на улице, но все бесполезно. Лондон слишком большой город, а Англия большая страна.
– На самом деле она довольно маленькая…
– Она огромная, когда ищешь того, кто не хочет, чтобы его нашли.
– Он может быть вообще не в Англии, а за границей. Он может быть где угодно.
Интересно, существуют ли в других мирах люди, которые вместо того, чтоб утешить, расстраивают тебя еще больше. Иззи в этом деле просто профессионал.
Я вздыхаю. Она права. Я такая маленькая, ну просто единичка, а мир так велик.
– Иззи, у меня кто-то на другой линии. Потом договорим, хорошо? – Мы обе знаем, что я жду звонка Даррена. И обе знаем, что это не он.
– Ладно. Позвоню тебе вечером, – говорит Иззи.
– Алло, – пищит высокий голос в трубке. Я стараюсь не впасть в отчаяние, потому что голос этот женский, вот только не пойму, чей.
– Линда?
– Да. Привет, Кэс. – Голос у Линды взволнованный и юный. Даже моложе, чем бывают голоса в семнадцать лет.
– Линда, я так рада тебя слышать.
– Правда? Наверное, мне нельзя было тебе звонить.
– Можно. Линда, я понимаю, ты считаешь, все это ужасно. Я поступила отвратительно, но ты должна знать, что я не имею никакого отношения к той передаче про нас с Дарреном. – Я говорю очень быстро, чтобы успеть ей все объяснить. Господи, только бы она не бросила трубку.
– Я знаю, – отвечает тонкий голос.
– Знаешь?! – Я чувствую такое облегчение, что даже не могу ничего сказать. Какое счастье, что она мне доверяет.
– Я сказала маме, что ты любишь Даррена. Но мама говорит, что я так думаю только потому, что мне семнадцать лет.
– Но ты права, Линда. Ты права. Я действительно люблю Даррена, – истерически твержу я. Как важно, что она мне верит.
– Мама сказала, что я не должна тебе звонить.
– Понятно.
– Просто Даррен вчера вечером звонил и говорил, что должен быть сегодня в Музее естествознания, и я подумала, что ты, наверное…
– Линда, Линда, так бы и расцеловала тебя, – ору я в трубку.
Конечно, его любимое место. Вот куда он ходит, чтобы поразмышлять. Неожиданно у меня перед глазами возникает детская комната Даррена. Его пещера Аладдина, Остров сокровищ и пещера Бэтмена одновременно. Бесчисленное множество книг, картонные модели на гардеробе, экосистема «Мекано» и Млечный Путь.
– Спасибо, Линда. Большое, огромное спасибо! Ты поступила правильно. Линда, я тебя люблю! – Я бросаю трубку, хватаю ключи и пулей вылетаю из квартиры.
20
Я бегу к метро, каблуки барабанят по тротуару, кровь кипит, а сердце отбивает убыстряющийся ритм. Я несусь к станции «Тауэр Хилл» мимо жизнерадостных людей, пьющих пиво. Они похотливо смотрят на меня и смеются, потому что я без лифчика и к тому же вспотела. А я бегу, я мчусь. В спортзале я пробегаю восемь ежедневных миль, но после того шоу я там не была. Не потому что боялась, что на меня будут показывать пальцем (в нашем спортклубе больше любят знаменитостей, пользующихся дурной славой – регистратор каждый раз просто кончает от счастья при виде Джеффри Арчера на тренажере), просто было некогда. Все это время я искала Даррена. Поэтому сейчас я задыхаюсь. Но мне плохо не только из-за того, что я не в форме, а еще и из-за волнения. Все еще можно поправить. Будет трудно, но я попытаюсь.
На станции метро я обнаруживаю, что в спешке забыла кошелек. Откуда у меня эта забывчивость?
– Будьте добры, один билет. – Я улыбаюсь, из кожи вон лезу, чтобы понравиться кассиру.
– Куда?
– До «Саут Кенсингтон».
– Фунт восемьдесят пенсов.
– У меня нет денег. – Улыбка застывает на моем лице, словно приклеенная.
Кассир фыркает.
– Мы не занимаемся благотворительностью.
– Ну пожалуйста. Это исключительный случай. Мне нужно попасть на «Саут Кен». – У меня не осталось ни капли самолюбия, я просто умоляю его. Но он непреклонен.
– Между прочим, есть другие пассажиры. У которых есть деньги.
Я не ухожу.
– Пожалуйста. – Сейчас заплачу. На глаза наворачиваются слезы. Обычно я их сдерживаю, а сейчас не могу.
Кассир даже не смотрит на меня.
– Нет денег – нет билета. Уходите.
Это стало той самой последней каплей. Из меня рвутся оглушительные, жуткие, непреодолимые рыдания. Я не понимаю, откуда они исходят. Кажется, не только изо рта, но и из носа и даже из ушей.
– Мне необходимо туда попасть. Он там. Он там, – рыдаю я, о господи, как нелепо. Начнем с того, что кассир не знает, кто я такая и кто такой «он». В любом случае ему мало до нас дела. И потом, я не знаю, найду ли Даррена.
Я размазываю по щекам сопли и тушь. Я ослепла от слез, воспоминаний, сожалений, разочарований, боли и потерь. Я сползла на пол. Это уже слишком. Больше не могу. Раньше я хотела казаться бесчувственной, потом полюбила, а теперь потеряла и любовь, и всякую надежду. Это слишком. Я не могу жить без Даррена.
– Я за нее заплачу, – слышится ленивый, теплый, протяжный голос с американским акцентом. – Ей, видать, и вправду надо.
Я не смею верить, что кто-то хочет мне помочь. Бесконечный поток ненависти лишил меня надежды на сострадание. Могу только сказать, что этот парень только что приехал или что он не читает газет. Этот Добрый Самаритянин встает рядом со мной на колени среди смятых жестяных банок и окурков. Ему нелегко это сделать, потому что он, судя по внешности, явно из тех, кто любит плотно позавтракать, пообедать и поужинать.
– Вы та девушка, которую показывали по телевизору? – шепчет он, давая мне билет.
– На самом деле все было не так.
– Так всегда бывает. – Он неловко поднимается и протягивает мне руку.
– Вы случайно не журналист? – вставая, спрашиваю я. Он качает головой и растворяется в толпе. Пошел осматривать достопримечательности.
Странно. Я смотрю вверх и вижу видеокамеру наблюдения. Может, это их новый проект. Этот человек мог быть подсадным.
Возьми себя в руки. Только Линда знает, где ты. А она никак не может в этом участвовать.
Но за мной могли следить. Я все еще часто и быстро дышу. Этот парень, кажется, не притворялся. Пусть это и странно, но кажется, он просто хотел мне помочь. Больше не буду терять времени на раздумья. Я сую билет в прорезь турникета и бегу на платформу.
При виде этого песчано-серого здания мое сердце уходит в пятки. Я надеюсь, я так надеюсь, что – может быть, да, а может – нет, – возможно, он здесь, в Музее естествознания. Ясно, что без денег меня не впустят, и я вру билетеру, что у меня украли сумку. Работники Музея очень, очень вежливы и в ответ не хохочут мне прямо в лицо.
– Вы сообщили о краже, мисс? – спрашивает огромный охранник.
– Нет, только собираюсь.
– Может, после того, как вы посмотрите на тираннозавра?
– Да.
– Пожалуйста.
Мое терпение на исходе, недавние события меня совсем доконали, но я все же настаиваю, чтобы мне позволили позвонить Иззи. Она называет им номер кредитной карты, а они дают мне билет.
Я прорываюсь через турникет и мчусь прямо в галереи. Пробегаю по трем лестницам, все время оглядываясь вокруг. Его нигде нет. Быстро иду длинными коридорами, а по дороге заглядываю во все залы, во все углы. Тут легионы ящеров с зачатками крыльев, окаменелости, чучела орлов и тигров и прочие фантазии таксидермистов. Но Даррена нет.
Его нигде нет.
Я прочесываю залы с минералами, млекопитающими и динозаврами. Животные, растения и камни на всех стадиях развития, созревания и распада, – я делаю два круга по всему музею и после полутора часов бурных и тщетных поисков снова спускаюсь в главное фойе. Результат моей погони – лишь насмешливые взгляды да пристальный интерес публики. О, да, да, конечно.
Присаживаюсь под сенью скелета динозавра среди готических арок и в окружении иностранцев, читающих друг другу путеводитель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Я мешкаю, не зная, что ответить. Мистер Смит считает, что я «бегала» за Дарреном, что ж, это не радует. К тому же подтвердились мои худшие опасения: семья Даррена смотрела шоу.
– Еще я видел твою фотографию в газете. Замечательно.
– Я просто звоню… мне немного неудобно просить вас. Понимаете, мне нужно поговорить с Дарреном, но я не могу его найти.
– Так.
– И… я думала, может, вы знаете, где он.
– Так.
– Вы не могли бы сказать мне, где он? – Скрещиваю пальцы на счастье. Вообще-то я скрестила их несколько дней назад, и, между прочим, из-за этого мне очень-очень трудно держать чашку с горячим кофе, а зашнуровать кроссовки так и вовсе невозможно.
– Это что-то новенькое. Не уверен, что смогу помочь. Нужно спросить у жены. Мать! – орет он.
Я воображаю, как миссис Смит несется по коридору, источая запах пирогов и ярость, трушу и хочу повесить трубку. Но тогда я вообще не найду Даррена. Мистер Смит накрыл трубку ладонью, но я все равно слышу сердитое бормотание:
– Что еще от нее можно ожидать, какая наглость, скажу ей, чтобы не звонила. – Я парализована страхом и теперь уже не смогу положить трубку, даже если бы хотела.
– Да? – рявкает она. – Кто это?
– Это Кэс Перри, – смиренно отвечаю я.
– Кто? – Надо же. Притворяется, что не помнит меня.
– Кэс Перри, подруга Даррена.
– Да неужели?
– Миссис Смит, я понимаю, что вы на меня сердитесь…
– Понимаете? – фыркает она. – Сомневаюсь.
– Но мне очень нужно поговорить с Дарреном.
Молчание. Я слышу, как вращаются шарики ее мозгов.
– Мне вам нечего сказать.
Она кладет трубку, и в воздухе повисают холодные короткие гудки, зудящие о том, что никто не хочет со мной говорить.
Интересно, он сейчас там? Может, он был во дворе, играл с Ричардом в футбол, не обращая внимания на телефонные провода, по которым я пытаюсь до него добраться. А может, он знал, что я звонила, но не захотел подойти.
В субботу стоит невероятная жара. Солнце лупит в мои окна. Ух, как весело. Для свадьбы лучшей погоды и желать нельзя, так что и солнце надо мной насмехается. Я опускаю шторы и осматриваюсь, раздумывая, чем бы себя занять, чтобы скоротать оставшиеся пятьдесят лет. Последние несколько дней я прибиралась, приводила все в порядок, и вообще перетрясла весь дом. Упаковки с полезными кашами разложены по размеру в убывающем порядке, трусы – по цвету и давности приобретения, флаконы с косметикой рассортированы на те, что для лица, для тела, для рук (косметика разных фирм разложена отдельно), а компакт-диски стоят по алфавиту. Всюду, куда ни посмотри, безупречный порядок и чистота. Смешно. Я знаю, где лежит список тех, кому я посылала рождественские открытки в девяносто пятом, но понятия не имею, где искать своего жениха.
Времени хватает и для того, чтобы навести порядок и чтобы прочистить себе мозги. Я составляю список неудач. Или, говоря точней, список своих ошибок. Свои злодеяния я раскладываю по категориям: Даррен, мама, друзья, работа, любовники и все остальное. Эти же мотивы повторяются в каждом подразделе.
Получалось, что ради собственного спокойствия я безжалостно попирала чувства других. Хуже того, я оправдывала свое поведение, затаив на родителей угрюмое недовольство за то, что они посмели принимать решения и жить своей собственной жизнью. Я вспомнила, как Фи спросила меня однажды в порыве пьяной откровенности, когда мы сидели в одном жутком пабе:
– Ты не могла просто, ну, ошибаться, как все ошибаются?
Оглядываясь назад, я думаю, что так оно и было. Наверняка. В конце концов, у меня была куча возможностей совершать ошибки.
Почему же я не заметила, что мама учила меня любви, а не равнодушию? Она так меня любила и долгие годы жила только для меня. А я этим возмущалась, и мне казалось, что она на меня давит.
У меня были замечательные друзья, а чем я им отплатила? Я пользовалась добротой Иззи и вертела ею, а потом оскорбила Джоша. Нашу с Иззи дружбу будет очень трудно восстановить. И чтобы сохранить эту дружбу, я должна научиться честным и справедливым отношениям.
Джоша, своего лучшего друга, я потеряла навсегда. Трудно представить, что кто-то из нас сможет забыть то, что произошло. Слишком сильно задета его гордость. И слишком стыдно мне.
На работе я с детским безрассудством пользовалась своей властью. Меня опьяняли и слепили успехи, рейтинги, растущие рекламные доходы, и я не видела, сколько зла несет людям моя программа. Сейчас я заставляю себя анализировать все события: от женщины, рыдавшей у нашей регистратуры перед Рождеством, до шелковой фермы, которую вынуждены были закрыть из-за того, что сильно упал экспорт.
Сколько же жизней я поломала ради «Секс с экс»! Разве можно было вторгаться самой и позволять другим вмешиваться в жизнь любящих людей? Могли бы эти люди остаться вместе, если бы не мое вмешательство? И если да, то всегда ли это кончается плохо, как я думала прежде? А еще было нечестно давить на эмоции людей незадолго до свадьбы. К тому же это была не просто игра и не только шоу. Теперь-то я понимаю, что «Секс с экс» было просто изощренным способом доказать, что мой отец скорее правило, чем исключение.
Я гордилась своей независимостью и не имела понятия, что такое одиночество.
Как больно. Встаю и хожу по кухне, пытаясь хоть на время забыть этот ужасный список.
Наливаю себе немного «Эвиан» и прижимаю ко лбу холодный стакан. Боль вроде бы проходит, но, кажется, я веду себя вроде стюардессы, которая за секунду до катастрофы спрашивает пассажира: «Курица или говядина?»
Я снова беру ручку.
Мои бывшие любовники. Я уверена: большинство из них знало, что их ждет. Любовь тут ни при чем. Эти мужчины чаще всего были женаты или имели постоянных подруг. Они хотели потрахаться быстро и без проблем, и я им это позволяла.
Но приходило ли мне в голову, что у них есть жены и подруги? Едва ли. Как часто по моей вине сердца этих женщин разрывались от боли, когда они находили мой номер телефона, записанный на клочке бумаги.
А что, если некоторые из мужчин, особенно одинокие, были удивлены тем, что я им больше не звонила? Что, если они переживали и недоумевали? Может, Иззи права, и мужчины тоже способны испытывать чувства?
Я думаю о Даррене и о Джоше.
Конечно, у них тоже есть чувства.
Мой список превратился в путаную схему из стрелок и кружков, где одно действие связано с другим, как в диаграмме Венна. Если посмотреть, сколько бумаги исписано моими грехами, неудивительно, что Даррен от меня сбежал. Я его просто недостойна.
Но я так раскаиваюсь. Не оттого, что меня преследует пресса, что шоу выставило напоказ мою жизнь, что меня ненавидит вся страна и особенно Даррен. Я раскаиваюсь, потому что делала все не так.
Я недостойна Даррена, но он достоин того, чтобы с ним объясниться. И я разыщу его.
Звонит телефон.
– Это я, – быстро говорит Иззи, чтобы я не подумала, что это Даррен, а не она. Она знает, как я жду его звонка. – Не знала, стоит ли звонить.
– Как я рада, что ты позвонила. – Я и в самом деле безмерно признательна Иззи за то, что она смогла продержаться только два часа. Она разозлилась, но сумела погасить свою ярость. Думаю, это единственная перемена к лучшему после шоу. Иззи не смогла отвернуться от меня тогда, когда она мне нужна. Раз вся Британия отвернулась от меня с презрением, то Иззи просто не приходит в голову отказать мне в поддержке.
– Он звонил?
– Нет.
– Ты думаешь, он позвонит? – Да.
– А зачем?
И тут я начинаю понимать, насколько серьезно мое положение. Если даже Иззи, последний романтик, не верит в то, что это окончится свадьбой, то у меня больше шансов выиграть в лотерею, чем поговорить с Дарреном.
– Я же говорила тебе, что верю ему. Он сделал мне предложение. Даррен не пошел бы на это ради телевидения.
– А я тебе говорю, что он сделал это из мести. Ведь ты с ним жила две недели и все это время прикидывалась, что дорожишь им, а потом смылась. Ни один мужчина не простил бы такое. Это же удар по его самолюбию. Неужели ты думаешь, что после этого он захотел бы к тебе вернуться?
– Я знаю, что он не имеет отношения к шоу. – Стараюсь не сердиться на нее, но пересадка моей личности еще не закончена, и я не могу стерпеть, когда Даррена без конца критикуют. – Слушай, Иззи, а может, тебе спросить Джоша, был ли Даррен замешан в этой провокации? Он должен это знать, – я сделала ударение на местоимение «он». Если переключить гнев Иззи на Джоша, может, тогда она оставит Даррена в покое.
– Тебе очень нужно это знать?
– Иззи, это тебе нужно знать, что Даррен ни при чем. А я и так в этом уверена.
Мы обиженно замолкаем. Я-то могу сердиться подольше, чем Иззи. Но не успеваю досчитать до трех, как она сама идет на примирение.
– Ладно, допустим, ты права, и Даррен не знал, что тебя хотели уничтожить его руками, но почему ты думаешь, что он от тебя скрывается?
– Это же очевидно, Иззи. Он думает, что я его предала.
– Точно.
Иззи слишком откровенна, чтобы притвориться, что не понимает, отчего он мог так подумать. Она его даже не винит.
– Я должна была сказать ему о помолвке!
– И что же теперь делать?
– Хороший вопрос. Мне нужно с ним поговорить, я уже всех обзвонила. Звонила на работу, домой, в пабы. Даже искала его на улице, но все бесполезно. Лондон слишком большой город, а Англия большая страна.
– На самом деле она довольно маленькая…
– Она огромная, когда ищешь того, кто не хочет, чтобы его нашли.
– Он может быть вообще не в Англии, а за границей. Он может быть где угодно.
Интересно, существуют ли в других мирах люди, которые вместо того, чтоб утешить, расстраивают тебя еще больше. Иззи в этом деле просто профессионал.
Я вздыхаю. Она права. Я такая маленькая, ну просто единичка, а мир так велик.
– Иззи, у меня кто-то на другой линии. Потом договорим, хорошо? – Мы обе знаем, что я жду звонка Даррена. И обе знаем, что это не он.
– Ладно. Позвоню тебе вечером, – говорит Иззи.
– Алло, – пищит высокий голос в трубке. Я стараюсь не впасть в отчаяние, потому что голос этот женский, вот только не пойму, чей.
– Линда?
– Да. Привет, Кэс. – Голос у Линды взволнованный и юный. Даже моложе, чем бывают голоса в семнадцать лет.
– Линда, я так рада тебя слышать.
– Правда? Наверное, мне нельзя было тебе звонить.
– Можно. Линда, я понимаю, ты считаешь, все это ужасно. Я поступила отвратительно, но ты должна знать, что я не имею никакого отношения к той передаче про нас с Дарреном. – Я говорю очень быстро, чтобы успеть ей все объяснить. Господи, только бы она не бросила трубку.
– Я знаю, – отвечает тонкий голос.
– Знаешь?! – Я чувствую такое облегчение, что даже не могу ничего сказать. Какое счастье, что она мне доверяет.
– Я сказала маме, что ты любишь Даррена. Но мама говорит, что я так думаю только потому, что мне семнадцать лет.
– Но ты права, Линда. Ты права. Я действительно люблю Даррена, – истерически твержу я. Как важно, что она мне верит.
– Мама сказала, что я не должна тебе звонить.
– Понятно.
– Просто Даррен вчера вечером звонил и говорил, что должен быть сегодня в Музее естествознания, и я подумала, что ты, наверное…
– Линда, Линда, так бы и расцеловала тебя, – ору я в трубку.
Конечно, его любимое место. Вот куда он ходит, чтобы поразмышлять. Неожиданно у меня перед глазами возникает детская комната Даррена. Его пещера Аладдина, Остров сокровищ и пещера Бэтмена одновременно. Бесчисленное множество книг, картонные модели на гардеробе, экосистема «Мекано» и Млечный Путь.
– Спасибо, Линда. Большое, огромное спасибо! Ты поступила правильно. Линда, я тебя люблю! – Я бросаю трубку, хватаю ключи и пулей вылетаю из квартиры.
20
Я бегу к метро, каблуки барабанят по тротуару, кровь кипит, а сердце отбивает убыстряющийся ритм. Я несусь к станции «Тауэр Хилл» мимо жизнерадостных людей, пьющих пиво. Они похотливо смотрят на меня и смеются, потому что я без лифчика и к тому же вспотела. А я бегу, я мчусь. В спортзале я пробегаю восемь ежедневных миль, но после того шоу я там не была. Не потому что боялась, что на меня будут показывать пальцем (в нашем спортклубе больше любят знаменитостей, пользующихся дурной славой – регистратор каждый раз просто кончает от счастья при виде Джеффри Арчера на тренажере), просто было некогда. Все это время я искала Даррена. Поэтому сейчас я задыхаюсь. Но мне плохо не только из-за того, что я не в форме, а еще и из-за волнения. Все еще можно поправить. Будет трудно, но я попытаюсь.
На станции метро я обнаруживаю, что в спешке забыла кошелек. Откуда у меня эта забывчивость?
– Будьте добры, один билет. – Я улыбаюсь, из кожи вон лезу, чтобы понравиться кассиру.
– Куда?
– До «Саут Кенсингтон».
– Фунт восемьдесят пенсов.
– У меня нет денег. – Улыбка застывает на моем лице, словно приклеенная.
Кассир фыркает.
– Мы не занимаемся благотворительностью.
– Ну пожалуйста. Это исключительный случай. Мне нужно попасть на «Саут Кен». – У меня не осталось ни капли самолюбия, я просто умоляю его. Но он непреклонен.
– Между прочим, есть другие пассажиры. У которых есть деньги.
Я не ухожу.
– Пожалуйста. – Сейчас заплачу. На глаза наворачиваются слезы. Обычно я их сдерживаю, а сейчас не могу.
Кассир даже не смотрит на меня.
– Нет денег – нет билета. Уходите.
Это стало той самой последней каплей. Из меня рвутся оглушительные, жуткие, непреодолимые рыдания. Я не понимаю, откуда они исходят. Кажется, не только изо рта, но и из носа и даже из ушей.
– Мне необходимо туда попасть. Он там. Он там, – рыдаю я, о господи, как нелепо. Начнем с того, что кассир не знает, кто я такая и кто такой «он». В любом случае ему мало до нас дела. И потом, я не знаю, найду ли Даррена.
Я размазываю по щекам сопли и тушь. Я ослепла от слез, воспоминаний, сожалений, разочарований, боли и потерь. Я сползла на пол. Это уже слишком. Больше не могу. Раньше я хотела казаться бесчувственной, потом полюбила, а теперь потеряла и любовь, и всякую надежду. Это слишком. Я не могу жить без Даррена.
– Я за нее заплачу, – слышится ленивый, теплый, протяжный голос с американским акцентом. – Ей, видать, и вправду надо.
Я не смею верить, что кто-то хочет мне помочь. Бесконечный поток ненависти лишил меня надежды на сострадание. Могу только сказать, что этот парень только что приехал или что он не читает газет. Этот Добрый Самаритянин встает рядом со мной на колени среди смятых жестяных банок и окурков. Ему нелегко это сделать, потому что он, судя по внешности, явно из тех, кто любит плотно позавтракать, пообедать и поужинать.
– Вы та девушка, которую показывали по телевизору? – шепчет он, давая мне билет.
– На самом деле все было не так.
– Так всегда бывает. – Он неловко поднимается и протягивает мне руку.
– Вы случайно не журналист? – вставая, спрашиваю я. Он качает головой и растворяется в толпе. Пошел осматривать достопримечательности.
Странно. Я смотрю вверх и вижу видеокамеру наблюдения. Может, это их новый проект. Этот человек мог быть подсадным.
Возьми себя в руки. Только Линда знает, где ты. А она никак не может в этом участвовать.
Но за мной могли следить. Я все еще часто и быстро дышу. Этот парень, кажется, не притворялся. Пусть это и странно, но кажется, он просто хотел мне помочь. Больше не буду терять времени на раздумья. Я сую билет в прорезь турникета и бегу на платформу.
При виде этого песчано-серого здания мое сердце уходит в пятки. Я надеюсь, я так надеюсь, что – может быть, да, а может – нет, – возможно, он здесь, в Музее естествознания. Ясно, что без денег меня не впустят, и я вру билетеру, что у меня украли сумку. Работники Музея очень, очень вежливы и в ответ не хохочут мне прямо в лицо.
– Вы сообщили о краже, мисс? – спрашивает огромный охранник.
– Нет, только собираюсь.
– Может, после того, как вы посмотрите на тираннозавра?
– Да.
– Пожалуйста.
Мое терпение на исходе, недавние события меня совсем доконали, но я все же настаиваю, чтобы мне позволили позвонить Иззи. Она называет им номер кредитной карты, а они дают мне билет.
Я прорываюсь через турникет и мчусь прямо в галереи. Пробегаю по трем лестницам, все время оглядываясь вокруг. Его нигде нет. Быстро иду длинными коридорами, а по дороге заглядываю во все залы, во все углы. Тут легионы ящеров с зачатками крыльев, окаменелости, чучела орлов и тигров и прочие фантазии таксидермистов. Но Даррена нет.
Его нигде нет.
Я прочесываю залы с минералами, млекопитающими и динозаврами. Животные, растения и камни на всех стадиях развития, созревания и распада, – я делаю два круга по всему музею и после полутора часов бурных и тщетных поисков снова спускаюсь в главное фойе. Результат моей погони – лишь насмешливые взгляды да пристальный интерес публики. О, да, да, конечно.
Присаживаюсь под сенью скелета динозавра среди готических арок и в окружении иностранцев, читающих друг другу путеводитель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36