— Согласна.
— А что вы будете делать на Рождество?
— Возможно, повторим наш ужин Дня Благодарения. Нам всем тогда было очень хорошо — замечательный способ отпраздновать что-либо. А что вы будете делать?
— Повторять День Благодарения. Думаю, семья моей свояченицы будет тогда здесь, что означает кучу народа. Когда я был ребенком, — сказал он мечтательно, — нас собиралось на Рождество человек пятьдесят. Родители приглашали всю округу, всех тех, у кого не было семьи, а мы с сестрой раскладывали билетики и играли в швейцаров, рассаживали гостей и раздавали всем сидр. Ничего крепче сидра не было, мы другого и позволить себе не могли, да и родители не признавали спиртного. Затем мы раздавали рождественские подарки, которые сооружали вместе с мамой: печенья, завернутые в разноцветную бумагу, маленькие булки с изюмом в фольге, маленькие баночки клубничного джема с полосатыми резиночками на крышках. Моя мать была без ума от клубничного джема. Я слушал всех этих людей, которые даже не были друг с другом знакомы, или не виделись много лет, они знакомились, рассказывали истории своих жизней, пытались произвести друг на друга впечатление, даже хотя многие из них сидели без работы или занимались совсем не тем, чем бы им хотелось, или только что развелись или еще что-нибудь, что сделало возможным пригласить их к нам. Я бродил от одной маленькой группки к другой, они собирались в разных комнатках, — пели рождественские гимны, играли в шахматы или китайские шашки или помогали на кухне. Это был словно театр; вот тогда-то я и решил стать писателем. Мне и сестре это ужасно нравилось, мы так возбуждались, что не могли утихомириться до середины января. А что было у вас на Рождество?
— Мы ходили к соседям. Их сына убили на войне, и они хотели, чтобы в доме на Рождество было много народа, а с нами и семьей их замужней дочери и некоторыми другими людьми это. можно было бы назвать и целой толпой. Там не было так интересно, как у вас, судя по вашему рассказу; когда я подросла, то все время порывалась пойти к своим друзьям. По правде говоря, я просила родителей меня отпустить, но они всегда категорически отказывались, у нас был долг — заполнять собой соседский дом на Рождество.
— И теперь вам это нравится, не так ли? У вас очень развито чувство долга.
— Да, конечно. Мир стал бы ужасным, если бы оно пропало у людей.
— У многих его нет. И они сильно мешают тем, у кого есть. Вы закончили вашу работу на Эйгера?
— Почти. Я надеюсь, что будет другая работа, а может быть, и не одна, когда я завершу эту; я не хочу видеть пустые чертежные столы. Мне все это напоминает кладбище. А как ваша работа? Вы до сих пор не показали мне статьи.
— Она закончена. — Он достал папку из своего портфеля и, пройдя через комнату, подал ее ей.
— Я могу подержать? Хотелось бы прочитать немного попозже.
— Она ваша. Исправляйте все, что покажется вам вопиюще неуместным и дайте мне знать дня через два, если возможно. Мне пора идти: у меня завтра встреча с сыном, я хочу перенести "ее на сегодня. — А вы сможете?
— Я просто заеду к нему в школу, никаких других планов у нас не было. А куда вы хотите сходить завтра на ужин?
— Решайте вы.
— У вас есть антипатии к какой-нибудь национальной кухне?
— Нет. Мне они все нравятся.
— Восхитительная женщина. — Он натянул свою кожаную куртку и взял в руки портфель: — Кстати, у одного моего друга премьера спектакля в Виллидж в следующий вторник, хотите сходить? Я читал пьесу, думаю, выйдет хорошо, и спектакль удастся.
— Да, — сказала Клер, — я никогда не была на премьерах.
— Потом будет вечеринка, если только это не слишком поздно для вас.
Клер улыбнулась:
— У меня нет комендантского часа:
— Хорошо. У меня тоже. — Он взял ее за руку и задержал ненадолго; формальное рукопожатие стало затянувшимся дружеским приветствием. — До свидания, Клер, и еще раз благодарю за то, что позволили мне разделить с вами это замечательное место.
— Мне нравится, когда вы здесь. Без вас здесь кажется пусто.
Он задержался в дверях:
— Спасибо за то, что сказали это.
Клер просидела на табурете довольно долго после того, как он ушел, уставившись на дверь и на заваленный чертежный стол, и на мебель в мастерской, но не замечая ничего этого. Ей просто нравилось сидеть. Она не хотела никуда идти.
— Ты придешь поздно? — спросила Ханна, возникая в дверях. Или вообще не пойдешь?
— Пойду, пойду. Просто, кажется, я сдвинуться не могу.
Ханна зашла в комнату и села в кресло.
— Эмма ушла полчаса назад. Она просила передать тебе, что вернется поздно.
— Она всегда поздно.
— Но, по крайней мере, возвращается. В ту ночь…
— Она обещала, что больше такого не будет. Я не думаю, что ей это понравилось. Как ты думаешь, что такое случилось в День Благодарения, от чего она изменилась? Я бы это повторила, если знала, что именно.
— Мне так представляется: маленькие каникулы от всего того, что ее тревожит. И думаю, это был первый шаг. Теперь, когда у нее были каникулы, она захочет еще, и потом сама начнет выискивать способы для того, чтобы они произошли:
— Кстати, о каникулах: я собираюсь пойти завтра с Алексом на ужин.
— Замечательная идея. Потребовалось много времени, чтобы дошло до этого.
— Разве? Я знаю его только несколько недель.
— И ты была занята Квентином. А сейчас?
— Иногда. — Клер встала и принялась бесцельно бродить по студии, поглаживая маленькие скульптурки зверей, которые она понаставила на столах и подоконниках. Она понимала, что просто оттягивает тот момент, когда надо будет одеваться для того, чтобы идти с ним.
— Знаешь, моя дорогая , — сказала Ханна, — теперь ты должна представлять его себе немного яснее. И в конце концов, ты должна уже знать, что он от тебя хочет и что ты хочешь от него.
— Что ему нужно от меня. — Клер задумалась. — Некое украшение компании. Хозяйку дома на время вечеринок. Умного, понимающего слушателя, который может обсуждать дела, политику и искусство. Женщину, которой нравится секс. Верного и преданного сотрудника. Кого-то, кто не стремится выйти замуж.
— И все это — ты.
— Кажется, он так думает.
— А чего ты от него хочешь?
— Сейчас? Не знаю. Что я хотела вначале, так это его мир — другие люди, разные жизни, незнакомые мысли о людях и вещах. Я не знаю как жить жизнью Квентина. Он меня учил. Он меня ввел в этот мир.
— А сейчас?
— Сейчас я все это повидала, это очень приятно, но не слишком.
Ханна хихикнула.
— Я все об этом знаю. Я однажды порвала с мужчиной, потому что единственное, к чему он стремился — это превратить свою компанию в самую крупную в городе, и тогда бы он всласть попользовался своим авторитетом, не отвлекаясь на всякие мелочи. Он был богат и хорош собой, знал все рестораны, и в каких ночных клубах есть маленькие комнатки наверху, но поэзии в его сердце не было, и никакой в душе музыки. Я ему так и сказала. — Она кивнула, уловив заинтересованный взгляд Клер. — Я думаю, ты готова к поэзии и музыке.
— Ханна, — спросила Клер, — сколько в твоих историях правды?
— Ох, дорогая, — Ханна покачала головой. — Что это ты вздумала сомневаться? Это легче, чем подумать о том, как бы порвать с Квентином?
— Конечно, нет, — начала Клер недовольно, но потом задумалась. У нее и раньше возникали подозрения по поводу рассказов Ханны, но почему вдруг она решила их высказать именно теперь? Может быть, Ханна права — она, наверное, завела речь об этом только потому, что Ханна привела ей прекрасные доводы за то, чтобы разойтись с Квентином, а она боится посмотреть правде в лицо. Поэзия и музыка, подумала она уныло. Она пробыла с Квентином шесть месяцев. Он все еще возбуждал ее одним прикосновением или словом, но какая-то ее часть, она понимала это, заводилась от его власти: ей нравилось то, что она рядом с таким могуществом, и это, тоже, конечно, возбуждало. Квентин Эйгер приносил в жизнь легкость и роскошь и то, что казалось иногда естественным порядком вещей. — Это очень удобный образ жизни, — пробормотала она.
— А почему он будет неудобным без него?
— Ты хочешь спросить, буду ли я по нему тосковать? Не слишком, мне кажется. Но это не означает, что я собираюсь лишиться его особенного рода возбуждения.
— Клер села на ручку кресла рядом с Ханной. — Довольно занятно быть по его сторону ограды, вместо того, чтобы наблюдать за радостями с другой.
Ханна вздохнула.
— Я скажу тебе, что думаю о Квентине Эйгере. Я уверена, что он необходим для лучшего функционирования нашей экономики, и я благодарна ему и всем людям, таким как он, всем этим миллионам бизнесменов, которые озабочены деланьем денег и своим авторитетом, потому что, безусловно, они ответственны за то, что еда поступает в наши магазины так быстро, а машины и самолеты строятся именно так, чтобы мы могли легко ездить по стране, а одежда приходит со всего мира, и все остальное. Я позволю ему и ему подобным все это. Но мне кажется, что в нем так мало радости.
Клер сидела прямо, невидящими глазами уставившись в черные квадратики окон и маленькие горки снега на внешней стороне подоконника. В нем мало радости. И никогда не было, прибавила она про себя. Она мысленно проглядела все те месяцы своей жизни, что они пробыли вместе. Он был решителен и агрессивен, силен и уверен в себе, и умело справлялся со всем, за что брался, но все, что Квентин делал, даже занятия любовью, проходило без особой жизнерадостности, такого он просто не допускал. Вся его кипучая энергия и страстность употреблялись лишь на то, чтобы достичь успеха в одной области, затем переносились на следующую, пошире и поважнее, а затем на что-то третье, дальше. Его друзья это знали — они ей неоднократно говорили. Все знали, и Клер тоже, что Квентину скорее интересен уровень моря и горизонт, чем люди, которые собрались вокруг него.
Он знал, в каких ночных клубах есть маленькие комнатки наверху. Да, он знает о самых потаенных уголках мира и о том, что в них делать. Он очарователен, волнующ и сексуально силен. Но в нем нет радости.
— Спасибо, Ханна, — сказала Клер, вставая. — Ты умеешь представить все в перспективе. — Она нагнулась к Ханне и поцеловала ее в обе щеки. — В этом ты молодец. Я должна переодеться — мы собирались на ужин.
— Собирались?
— Не думаю, что мы пойдем. Мне кажется даже, что вернусь очень рано. Так что, если будешь готовить ужин для себя, оставь немного и мне.
Одним воскресным днем, в середине декабря, здание! «Эйгер Лэбс» погрузилось в молчание и полумрак под! низкими угрюмыми облаками. Кое-где в кабинетах и лабораториях зажигали свет, и слышалась некая жизнедеятельность — щелканье компьютерных клавиш, звяканье кофейных чашек, шипение воды, рвущейся из крана у лабораторного стола. Джина заглянула в боковую дверь, которую держали открытой весь день, тогда как все остальные в здании запирались, и через мрачноватый коридор прошла к испытательной лаборатории. Там никого не было. Столы и маленькие конторы вдоль одной стороны зала были тихи и не освещены; все выглядело покинутым, как будто люди больше сюда не вернутся уже никогда. Сбежали, или умерли, подумала Джина, потому что в тишине было что-то призрачное.
Она тут же себя одернула. Хватит — она пришла сюда, чтобы отыскать… что-нибудь. Что найдется. Это ее последний шанс перед увольнением. Отчеты об испытаниях, сказала она себе. Их всегда держат в одной пачке, но, вероятно, где-то есть и другой комплект. Если бы я подправила отчеты, то стала бы хранить подлинник? Конечно нет, я бы его уничтожила. Но люди так не делают, по причинам, которые я не могу понять, они их хранят. Все администраторы в дюжине компаний, таких, как «Доу», «Форд», «Джи Эм», «Монсанто» — даже президент Соединенных Штатов — они берегут все, даже самые опасные документы и записи. Так что стоит осмотреться.
Она заслышала шаги и окаменела, пока они не затихли. Нужно спешить, подумала она, и при бледном свете из коридора шагнула в кабинет с папками, из которого Курт доставал отчеты, которые ей демонстрировал. Она направила луч фонаря на верхнюю полку. Отчеты все еще были здесь. Она порыскала по остальным папкам на полке, в каждой были материалы о разных продуктах ПК-20, но больше ничего о восстановительном глазном креме. Она выдвинула другой ящичек, а потом два нижних и обнаружила отчеты о других продуктах «Эйгер Лэбс», документы, интервью, анализы. Но о ПК-20 ничего другого не нашлось.
Они избавились от подлинников, подумала она. Или Эмма неверно прочла записки, никакой проблемы нет и не было.
Она села на корточки и положила фонарь рядом с собой. Если подлинные отчеты подменили, они могут быть в любом шкафу одной из множества комнат, или кабинетов. Потребуется несколько часов, а то и дней, чтобы их разыскать. Что ж, коли я не могу их найти, значит, не могу. И что еще делать я не знаю. Если бы Эмма не была так уверена в том, что она прочла в тех записках…
Записки. Джина подняла голову и оглядела всю комнату, до углового кабинета. Кабинета Курта. Курт глава испытательной группы, он мог послать эти записки. А Курт уходит, он говорил, на работу получше, хотя и не говорит куда. Позаботился ли он о том, чтобы стереть все из своего компьютера? Держу пари, что нет. Могу поспорить, что он думает о будущем, а не о прошлом. И спорю, что все еще здесь.
Тут в ней вспыхнуло возбуждение, то особого рода возбуждение, которое охватило ее, когда она поняла, что кое-что в лаборатории у нее получилось, или когда она впервые проскакала на лошади на ферме Роз, почти такое же чувство, что она испытывала по отношению к самой Роз. Случается иногда, что мы точно знаем, что делаем все верно, подумала Джина, слова почти пропелись в ее голове. И сейчас как раз такой момент.
Она посветила фонарем в пол и направилась вдоль стены зала, мимо открытых дверей, к кабинету Курта. Затем выключила фонарь. Последние лучи мрачного дня едва проникали в комнату через угловые окошки, но их было достаточно, чтобы разглядеть клавиатуры компьютеров, а это было все, что Джине требовалось.
Она опустила жалюзи на окнах и, включив компьютер, вызвала список файлов. Для ПК-20 их было около ста, и каждый обозначался своим кодом. «ПК-20 — предтесты», прочла она, и нажала на клавишу, чтобы вывести документ на экран. Это был предварительный план, двухлетней давности, оговаривающий основные черты испытаний всех продуктов новой партии. — Через несколько минут она разыскала окончательный план, записанный три месяца назад. Джина вздохнула. Предстоит ознакомиться с девяносто восемью файлами.
Но вскоре она поняла, который из них ей нужен. Код отчетов о тестах составлялся из даты его проведения и последовательного номера по окончательному плану Курта. Итак, раз Эмма видела то, что было, вероятно, написано в октябре, когда записки попались ей на глаза, или в сентябре, по крайней мере то Джина стала проглядывать номера 9 и 10 с большим последовательным номером, вызывала их на экран и быстро просматривала.
Кому: Квентину Эйгеру от Курта Грина. Согласно решениям нашей беседы с Хейлом Йегером, мы расширяем испытания Дневного Восстановительного Крема, Ночного Восстановительного Крема и Глазного Восстановительного Крема, привлекая к тестам черных женщин, 250 из городов севера и 150 — юга. Данные испытаний должны быть готовы в то же время, что и…
Джина отослала этот документ и вызвала другой.
…ранние тесты на послойную чистку указывают мелкое заражение, вероятно, от оборудования; поздние тесты, с другим комплектом, были чисты. Следует заменить оборудование первого комплекта: стоимость закупки 175 тыс. долл. и я сильно рекомендую…
Черт, пробормотала она, избавилась от этого и вывела на экран следующий файл.
…тонер "А" предпочли 65% тестируемых, тонер "Б" предпочли 15%, 20% отрицательно отозвались об обоих. Из них 17% сказали, что он сушит их кожу. Возможно решение, сделать тонер прозрачным, а не бледно-голубым; женщинам нравятся вещи, которые выглядят чистыми.
«Вот что он знает о женщинах», пробурчала Джина, вызвала другой файл, а потом еще один. Ни в октябрьских, ни в сентябрьских отчетах ничего подозрительного не оказалось. Она вернулась к августу и снова ничего не обнаружила. Это смешно, подумала она, он не может быть более ранним. Тем не менее, из упрямства она вернулась к июлю.
"Проверки чувствительности человеческого организма к ПК-20.
Результаты последнего теста ПК-20 удостоверяют, что от 4% до 5% испытуемых имеют аллергические кожные реакции. В их числе: легкое жжение, зуд, раздражение, сыпь, образование прыщей, и аллергический дерматит. Кроме того, 1% пользовавшихся Восстановительным Глазным Кремом ПК-20, испытывали аллергический конъюнктивит, а у одного из тестируемых была более злокачественная реакция, которая привела к слепоте на один глаз. (Примечание: вероятно, мы сможем доказать, что испытуемый употреблял продукт неверно…)"
Джина перечитала. То самое, о чём говорила Эмма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58