— Нет, Роз. Подруга твоей матери, дама, у которой есть лдшади. Я была у нее много раз, ездила и помогала. Это роскошное место, Эмма, маленький кусочек рая, и Роз — очень своеобразная женщина. Тебе понравится, если ты попробуешь.
— У меня нет времени. Может быть, я попробую позже, когда времени будет больше.
Некоторое время они молчали.
— Ну, а что насчет моего другого доброго совета? Ты можешь сказать своему любовнику, что решила больше не принимать кокаин?
— Ему нравится нюхать кокаин вместе со мной. Ему вообще нравится делать что-то вместе.
— Конечно, — Джина подняла стакан вина, который поставил перед ней официант и отпила. — Ладно, так зачем мы здесь? Ты хотела о чем-то поговорить. Если не о Бриксе, то о чем?
— Это и Брикса тоже касается. Джина, я знаю, ты не считаешь его совершенством, но я о нем беспокоюсь, и не знаю, что делать, и не знаю, к кому еще, кроме тебя, пойти. — Она наклонилась, и понизила голос. — Я видела две записки в столе Брикса о людях, на которых испытывали глазной крем ПК-20, и в этих записках говорится… о нежелательных реакциях… что-то о четырех процентах…
Джина опустила вилку:
— Каких реакциях?
— Что-то на латыни, я не поняла, и конъюнктивит: что это, я знаю, у меня был. И… что-то о… о слепоте…
Джина захватила Эмму за руку:
— Ты в этом уверена?
— Я это прочла. Там. Что-то насчет того, что, может быть, тот, кто ослеп, пользовался кремом неправильно… я читала очень быстро, но про слепоту я не выдумала. Я об этом думаю все время, как прочитала. — Эмма помолчала. — Джина, ты можешь выяснить, что все это значит? Я уверена, что они с этим справятся — и Брикс здесь ни при чем — ну, то есть, он хочет, чтобы все было как надо — но, может быть, его вовлекли, а он не знал — хотя, нет, он очень важный человек в компании — ох, я не знаю, мне кажется, что это все какая-то ужасная ошибка и если ты сможешь.выяснить… Джина кивнула:
— А ты не думала спросить Брикса?
— Да, но я… не смогла. Я просто представить себе не могу, как его об этом спросить.
— Я тоже. Ладно, посмотрим, что я смогу разузнать. Это все не очень-то хорошо звучит: они планируют выпускать продукцию в магазины в марте.
— Знаю. Они все с ума посходили, ты знаешь? Тод и Билл только что выдумали что-то новое, и теперь мы опять начнем на следующей неделе целую серию реклам. Похоже, что это никогда не закончится, а они первую серию пока еще не использовали. Они ведут себя так, словно это самая важная вещь в мире.
— Может быть, так и есть, по крайней мере, для компании. Из того, что я слышала, они все вложили в это дело. Так что, либо случится сенсация века, либо «Эйгер Лэбс» погибнет.
— Погибнет? Компания? Этого не может быть: они производят еще много другого.
— Но они вероятно, поставили все на это новое предприятие. Я не из тех, кто общается с Квентином или с теми, с кем он говорит о делах, но я слышала разные сплетни в лаборатории, и все они об одном: что все стянуто и вложено в ПК-20. Ладно, я выясню что смогу завтра и дам тебе знать. А теперь давай, остывшие спагетти не так хороши, как горячие, так что — поедим. Ну же, Эмма, я хочу, чтобы ты хоть немного поела.
Эмма кивнула:
— Хорошо, мэм.
— Эй, — сказала Джина, и подождала, когда Эмма поднимет глаза: — Я люблю тебя. Помни это. И твоя мать тебя любит. Но если ты будешь время от времени приходить ко мне, а не к ней, я это пойму, и я всегда здесь, когда ты захочешь поговорить. Я здесь даже если ты не захочешь поговорить. Подумай о том, что я сказала. Я это сказала с любовью.
Эмма кивнула:
— Я знаю, — сказала она, но внутри нее поднялись слезы, и поэтому она прекратила говорить и попыталась есть. Она украдкой подняла глаза и увидела, что Джина уставилась в одну точку, поглощенная своими мыслями. Она любила Джину. Ей всегда нравилось, что Джина обращается с ней как со взрослой — и так было, когда она еще была совсем девчонкой, они подолгу беседовали, и Джина внимательно выслушивала "все, что говорила Эмма, и ей нравилось то, что Джина говорила о женщинах: что они могут делать гораздо больше, чем кажется мужчинам, и что обычно они умнее их, и выносливости у женщин больше, и людей они понимают лучше. Эмма не могла поверить, что Джина умнее Брикса, он был настолько опытнее ее, но ей приходилось признать, что он на самом деле не так уж много думает и разбирается в людях. Она не знала, насколько он вынослив, но и про себя она этого тоже не знала. Джина всегда утверждала, что женщины выдерживали всякие испытания огнем успешнее, чем — мужчины. Эмма подумала, а как бы она выдержала такое испытание огнем? Хотела бы я, чтобы мне надо было через такое пройти, подумала она, чтобы случилось что-нибудь ужасное на самом деле, и я смогла бы выйти из этого сильной, победительницей, и чтобы все сказали, какая я молодец. Тогда бы и Брикс подумал, что я чудесная, и захотел бы уберечь меня от других испытаний, потому что не захотел бы меня потерять.
А где он теперь? — подумала она. Он не звонил ей одиннадцать дней. Он, вероятно, с кем-то, какой-нибудь очень красивой девушкой… Но эта мысль была слишком мучительной, и Эмма вынырнула из нее. Может быть, он думает обо мне, планирует что-нибудь особенное для нас вместе. Он любит меня удивлять. Я уверена, что этим он сейчас и занят. Выдумывает для меня сюрприз.
— Ну что ж, давай поговорим о твоих съемках, — сказала Джина. — А я расскажу тебе о моих скачках в том славном месте, и о Роз. Я думаю, мы можем говорить о всем самом важном в нашей жизни.
Брикс сел напротив отца и глотнул виски. Он был голоден, но не мог пойти ужинать прежде, чем отец не решит, что их встреча закончена. Он напряг живот, чтобы прекратить урчание и сконцентрировался на том, что они обсуждали, пытаясь удержать свой голос ровным, не скулящим. Отец ненавидел, когда он хныкал.
— Курт — мой друг, вот почему он дал их мне. А почему я не должен был видеть эти отчеты? Боже, папа, я же вице-президент, компании, я должен быть первым человеком, с кем ты все обсуждаешь, когда у нас возникают проблемы.
— Кто еще их видел?
— Никто — Курт не дурак. Он предупреждал меня пару месяцев назад, что похоже, что-то неладное…
— Ты мне об этом не говорил.
— Он сказал мне, что послал тебе отчет и я подумал, что надо подождать, пока не придет окончательный рапорт. Я думал, ты захочешь поговорить со мной о них, что мы встретимся, как только ты их получишь.
Боже, это звучит так, как будто я торчал у телефона, ожидая звонка. Как Эмма. Он прочистил горло.
— Да кстати, еще кое-что. Курт сказал, что сегодня утром они получили первые отчеты о новом тесте, и в них все не слишком хорошо. Фактически, судя по некоторым данным — просто плохо. Он сказал, что посылает тебе записку. Есть и кое-что хорошее: реакции возникают не у четырех процентов, а у меньшего числа, ненамного меньшего, конечно, но все-таки…
— У них только начальные отчеты? Результаты этого теста должны были быть готовыми на неделе. Что, черт возьми, у них там происходит?
— Не знаю. Курт не сказал ничего, кроме…
— У тебя есть его домашний номер телефона?
— Курта? Да, но пап, дай мне позаботиться об этом. Я могу выяснить, когда они…
— Какой номер?
Брикс вздохнул так, словно разорвалась небольшая бомба. Урчание в животе показалось ему громом. Он хотел скотча, но отец не любил, когда он пил больше одной порции. Ну и черт с ним, решил он, пошел к бару и наполнил стакан. Он небрежно прислонился к стойке и, как будто на самом деле все это было чепухой, продиктовал Квентину домашний телефон Курта.
Он делал вид, что поглощен разглядыванием фото на стене, хотя точно такие же висели у него в кабинете, и размышлял, какие же они скучные, и не поворачивался, пока не услышал, как Квентин положил трубку.
— Сядь, я хочу с тобой поговорить, — сказал Квентин. Брикс сел. — Как хорошо ты знаешь Курта?
— Не слишком. Мы бегаем вместе, иногда вместе выпиваем. Время от времени играем в теннис. Он живет в нескольких домах от меня..
— Один?
— Да, он разведен. Детей нет.
— Сколько ему лет?
— Тридцать четыре.
— А сколько лет он здесь работает?
— Четыре года или пять, что-то около того. Он был здесь, когда я начал, а это случилось два года назад, и он проработал тогда уже немало.
— Где он работал раньше?
— Не знаю: мы об этом никогда не говорили. Квентин откинулся в кресле.
— Он проработал здесь почти шесть лет, его родители живут в Аризоне, в одной из забытых богом деревушек, он приехал из «Хелен Куртис» в Чикаго, и его сделали начальником испытательной лаборатории в начале этого года.
Брикс уставился на него:
— Если ты все это знал, зачем спрашивал у меня?
— Я знаю это потому, что мое дело — знать как можно больше о начальниках отделов в этой компании. А ты, думаешь, от этого освобожден? Ты любишь напоминать мне, что ты вице-президент, но ты даже не знаешь своих подчиненных высшего ранга. А с этим ты к тому же вместе бегаешь и выпиваешь, и при этом не знаешь о нем самой основной информации. — Квентин подождал, но Брикс молчал, сердито разглядывая виски. — Чего я не знаю, так это его личных привычек. Он любит дорогие вещи?
— Что? Ну да, я думаю, любит. Ну конечно, он много тратит. Особенно на обувь — он на этом помешан, большей частью, на итальянских туфлях. И на ковбойских ботинках «Джастин» — он покупает все расцветки, как только они появляются. И кашемировые спортивные куртки.
— На свою зарплату?
— Я не знаю, сколько он получает. Но полагаю, ты знаешь.
— Восемьдесят пять тысяч в год.
— Что ж, он все их и тратит на себя. Детей или чего-то такого нет.
— Но, вероятно, ему никогда не хватает. Брикс пожал плечами:
— А кому хватает?
— Боже правый, не отвлекайся. Если он обладает нашей внутренней информацией, он может захотеть продать ее кому-нибудь подороже.
— Продать? Курт? — Брикс потряс головой. — Я не думаю, что он достаточно умен, чтобы такое придумать.
— Ты думаешь, он глуп только потому, что это не пришло в голову тебе?
Брикс выбрался со стула и побрел снова к бару.
— Третью подряд?
— Да, что-то у меня жажда. — Он наполнил стакан и вернулся к стулу. — Я бы подумал об этом, если бы это был не Курт. Он такого не выкинет.
— А что он выкинет?
— Ну, он, если действительно захочет много денег, то подумает только о работе — я хочу сказать, ты понимаешь — ничего незаконного. Он действительно помешан на своей работе — он ею гордится. Он просто захочет заработать здесь или в другой лаборатории.
— Он говорил о том, что собирается перейти в другое место?
— Нет, но ты понимаешь, все говорят о том, куда бы они хотели когда-нибудь попасть. Он говорит, что ему очень нравится в Европе: там есть несколько больших косметических компаний, в Швейцарии и Франции.
— И у него нет никакой преданности к «Эйгер Лэбс»?
— Да нет, конечно он верен. Он думает, что мы готовим хорошие вещи. Вот почему его так встревожили тесты.
— А что он сказал?
— Я ведь уже говорил: что они выглядят плоховато. Он думает, что следует что-то изменить, по крайней мере, в Восстановительном Глазном, или снять его с линии.
— А почему он это сказал?
— Потому что он… пап, четыре процента это не много, но их тяжело будет игнорировать.
— Что насчет женщин?
— В смысле?
— Курт и женщины.
— Ох. Он говорит, что у него их много, но ничего серьезного. Я их не видел, поэтому наверняка не знаю.
— Отлично. Я хочу быть уверенным в его лояльности, что он сохранит эти тесты в тайне. Я не беспокоюсь насчет испытатель-компании в Чикаго; я выбрал их для этого проекта, потому что у них никогда не бывало утечек. Но я должен быть уверен в Курте. Тебе лучше поговорить с ним… нет, я сам скажу ему, что мы ожидаем от него сотрудничества в том, что касается этих испытаний. И я что-нибудь придумаю с его рождественской премией и подниму зарплату на пересмотре в январе. Я о нем позабочусь, но я хочу, чтобы и ты приглядел за ним. Пробежки, выпивки, теннис, что бы ни было, я хочу, чтобы ты был с ним, и хочу от тебя услышать что-нибудь о нем: как он проводит время, не похоже ли, что он голодает, когда до зарплаты остается совсем чуть-чуть, не подумывает ли о других компаниях. Ясно?
— Конечно.
— И еще в первую очередь я собираюсь сказать ему завтра утром, что мы выяснили — наши результаты испытаний были подделаны, чтобы избавиться от четырех процентов. Я скажу, что мы не знаем, кто это делал, но конечно же, кто бы это ни был, он больше никогда не найдет работы ни в одной лаборатории мира.
— Подделаны? Но они не… Они… — Возникла заминка. — Ты хочешь, чтобы я это сделал.
— Несколько минут назад ты заявил, что позаботишься об этом. Я и хочу, чтобы ты позаботился. Мне кажется, я не должен тебе объяснять, насколько это важно и необходимо.
Брикс уставился на отца, как зачарованный. Боже, подумал он, он выдает все эти идеи сразу же, будто думал над ними по месяцу. Почему я так не могу? Он все сочетает, подводит в нужное место… черт, он настолько впереди меня, что мне никогда не догнать.
— Так должен ли я объяснять? — поинтересовался Квентин.
— Нет! Я хочу сказать, я понял, пап, я знаю, что все поставлено на…
— Я мог бы и сам взяться за это, но хочу, чтобы ты сделал. Это то, на что я могу положиться — ты позаботишься, или нет?
— Конечно, пап, ты же знаешь — можно положиться, я позабочусь, никаких проблем. Я прямо сейчас это сделаю. Мы закончили? То есть, я хочу сказать, если я тебе больше не нужен…
— Да, иди. Я хочу видеть все отчеты после того, как ты с ними поработаешь. И я не хочу ждать слишком долго. — Квентин открыл папку и начал читать. Брикс постоял в нерешительности, затем вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. Когда он очутился в коридоре, то обнаружил, что все еще держит в руке стакан. Что ж, стакан мне нужен, подумал он. Отец отлично обойдется и без него. Он вероятно, даже и не заметит пропажи. Как и я.
Я мог бы и сам этим заняться. Это то, на что я могу положиться — ты позаботишься, или нет?
Проклятье, он может все сделать сам, я ему не нужен, и никто не нужен. Почему мне самому в голову не пришло — уладить все с отчетами, когда я только увидел эти записки? Ведь это первое, о чем следовало подумать. Тогда бы он мной гордился. А теперь — нет. Он никогда мне не станет доверять, и никогда я ему не понадоблюсь: я слишком медлителен. До тех пор, пока я не придумаю что-то важное, что я смогу сделать, а он нет… только что это может быть? Я должен что-то придумать. Нагнать его. Я должен нагнать его какой-нибудь идеей. Просто надо чуть поднапрячься, поразмыслить. Но сначала покончить с этим. И сейчас же.
Медленно, вслушиваясь в гулкий стук своих шагов по полу и звяканье кубиков льда в стакане, он прошел все здание до испытательной лаборатории, открыл дверь своим пропускным ключом, и тихо закрыл ее за собой.
ГЛАВА 11
— Только еще один кусочек кекса, — сказала Ханна, прицеливаясь ножом. — Я уверена, что Клер придет буквально через минуту.
— Прекрасный кекс, — сказал Алекс. — Я от него в восторге. Но больше — не надо. Я не привык к деликатесам и не хочу начинать привыкать сейчас.
— А почему?
— Потому что дома мне некому готовить подобные вкусноты. Так зачем мне баловать себя роскошью, если это только дразнит аппетит тем, чем я его никогда больше не утолю?
— Я не верю этому. Неужели нет никакой подруги? Я думала, писатели ничего не пишут без музы.
— Перед вами такой, который научился. Ханна подлила кофе и села:
— Клер сказала, что раньше вы писали книги:
— Да.
— А почему прекратили?
— Она вам не сказала?
— Нет, а зачем бы ей было? Это ведь ваша история, не так ли?
— Да, — сказал он, смущенный. — Но обычно это людей не останавливает.
— Клер — это не «люди». Она особенная. Так почему вы больше не пишете книг? Или вы об этом не говорите?
— Не очень-то. Клер я сказал только то, что потерял всякое желание писать, и мотивацию тоже. Я начинал книгу и почти написал одну треть, когда произошло слишком много событий в моей жизни, и все — одновременно. Моя жена умерла — совершенно внезапно…
— Ох, простите. Сколько ей было лет?
— Тридцать шесть.
— Ужасно. Ужасно, — она покачала головой. — Такая молодая, такой ужас. А у вас были дети?
— Сын. Дэвид. Теперь ему четырнадцать, он живет с моей сестрой в ее семье, и нет, Ханна — я могу предугадать ваш вопрос — я не могу оставить его у себя. Я путешествую ради статей по контрактам, а ему нужен постоянный дом и семья, а не временный бродячий отец. И нет (этот вопрос я тоже могу предвидеть), я не так с ним близок, как надо. Мне хотелось бы, но я не знаю как этого добиться.
— Боже, — сказала Ханна мягко, — вы всегда ведете разговор за обоих собеседников? Я полагаю, это оттого, что вы писали в своих книгах диалоги.
Алекс усмехнулся:
— Вероятно, вы правы. Не думал, что делаю это так часто.
— Так что было, когда вы перестали писать романы? Я не уловила связь.
— Извините. Это нелегко объяснить.
Ханна проверила содержимое термоса и вылила остатки в чашку Алекса.
— Я поставлю еще кофейник, — сказала она, и пошла к раковине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58