Сами и сделаем…
Маленький — он был не намного ниже длинного, просто она его так для себя окрестила, надо ж было как-то его обозначить — кашлянул многозначительно. А потом еще раз. Видимо, сначала напоминая длинному о том, что при ней много говорить не стоит, — а потом оповещая его о приближении официанта.
— Ты это, короче… — Длинный смотрел на официанта как на низшее существо, посмевшее его озлобить — видимо, тем, что меню оказалось слишком сложным, а позориться длинному не хотелось. — Короче, по салату нам и мяса потом — так, Лех?
— Какой именно… — начал было официант, замолчав, когда длинный поднял на него глаза, выпячивая увесистую нижнюю челюсть.
— Сам разберись! Мясо чтоб прожаренное и кусок побольше. Без понтов всяких и наворотов. И все сразу тащи — сечешь? И минералки — жарко ж. Ну и хватит — так, Лех?
— И водки, — вставил маленький, внимательно глядя на длинного. — Водки хорошей — бутылку. А девчонке шампань. Есть у нас повод.
— Ну! — Длинный хлопнул себя по лбу, немного неестественно — словно маленький напомнил ему о чем-то, о чем они договаривались, а он забыл. — Только это — особо не старайся. А то потом счет притаранишь, а в нем штука баксов за навороты местные. А мы пацаны простые, без понтов — вот и тащи че попроще…
Официант взглянул на нее мельком, и она улыбнулась ему, чувствуя себя немного неловко в такой компании. Благодаря его улыбкой за то, что он, кажется, удивился, что она делает рядом с ними. Начиная представлять себе, какой веселый вечер ее ждет, — и надеясь, что он будет не слишком долгим.
Ей не слишком нравилось здесь — слишком помпезно, слишком много золота, слишком тяжеловесное все, включая несгибающиеся скатерти и похожие на глыбы хрусталя рюмки и фужеры. Но она всегда гордилась своим умением приспосабливаться к людям и местам — и потому откинулась на обтянутом кожей полустуле-полукресле, доставая сигареты, щелкая зажигалкой. Не собираясь капризно дожидаться, пока кто-нибудь из этих даст ей прикурить. Хотя она имела на это право — она ведь из-за них здесь была.
Она улыбнулась про себя, подумав, что они наверняка оценили бы манерность — но только не утонченную, а дешевую. И стали бы менее враждебными, если бы она начала закатывать глаза и громко протестовать, заявляя жеманно, что она бережет фигуру и мясо ей ни в коем случае нельзя. Да даже если бы она сказала в своей манере, что от шампанского сильно пьянеет и потому боится его пить с мужчинами, которые могут воспользоваться ее состоянием. Такое поведение вполне укладывалось в их представление о женщине, и поведи она себя так, возможно, они были бы сейчас поприветливее. И вместо молчания говорили бы ей пошлости и закидывали не слишком тонкими намеками. Но ей совсем не хотелось, чтобы их общение выходило за рамки дела, — и играть с ними тоже не хотелось.
— Э, на меня не дыми. — Длинный, сидящий сбоку, отмахнулся от сигаретного дыма. — И вообще — ты сюда не расслабляться пришла, а дело делать. Усекла?
— Может быть, вы мне скажете, куда смотреть? — Она улыбалась, она была максимально дружелюбна, не желая вспоминать, что было между ней и длинным, потому что этого было бы достаточно, чтобы стереть с ее лица улыбку. — Я примерно помню того человека — но здесь столько людей…
— Да ты не дергайся, нет его еще! — бросил длинный. Он был неприветлив сегодня, он даже не кивнул ей, когда она села в джип, — а сейчас в словах его сквозило пренебрежение, словно она была дешевой проституткой, услугами которой он воспользовался и начал ее после этого презирать. — Появится — покажем. Он сюда обычно к восьми-девяти подруливает — с людьми он встречается тут. Вчера не было — ну, может, сегодня заявится…
— Но, Владимир, — мне просто интересно, кто это… — Она пожала плечами, собираясь с мыслями, вспоминая, что советовал сказать им Виктор. — Тот человек — он на бизнесмена был похож больше, понимаете? Не очень молодой и по виду не… скорее бизнесмен…
— Ты че сказать хочешь — что не бандит он? — буркнул длинный. — А что, бандитом быть — в падлу, что ли? Ты против них имеешь че? Ну я вот российский бандит — ты против меня че имеешь? Или сказать хочешь, что коммерсант паскудный лучше, чем я, что ли?
Она не знала, почему он так ведет себя с ней. Кажется, он мог быть полюбезнее после того, что произошло вчера поздно вечером в ее квартире. Но он был нелюбезен и напряжен — и ей показалось, что он нервничает. И еще показалось, что он бравирует, специально для нее строит из себя очень крутого — потому что его напарник, услышав эту тираду, посмотрел на него внимательно. И взгляд, видимо, означал удивление, потому что длинный, поймав его, махнул рукой.
— Да ладно, че ты, Лех? Я так — объясняю просто.
— Может быть… — Остатки хорошего настроения уже улетучились, все опять шло не так, им было невозможно что-то объяснить, но надо было попробовать еще раз. — Может быть, я вам нарисую примерно, на кого он похож? Я ничего не имею против бандитов — просто тот был бизнесмен, я так думаю…
— А ты че думаешь — раз бандит, значит, весь в голде и наколках, волына за пазухой и пальцы веером? — Длинный скривил губы — видимо, это означало усмешку. — Вот на меня посмотри — в Версачке, солидный мужик, чем не бизнесмен? Щас вообще хер поймешь, кто есть кто. А бизнесмен похуже любого бандита будет — кто заказ-то делает и башляет за него?
Второй кашлянул так по-цензорски, но длинному, похоже, цензура надоела.
— Да че ты, Лех? Че она, мусорам стуканет? Да она ж тут сидит, чтоб узнать того, кто Сашка завалил, — какие тут, на хер, мусора? С нами девка теперь — это дело сделает, может, к другому приспособим… — Длинный хохотнул, наконец развеселившись. — А картинки твои на хер не нужны, короче. Мы тебе сами всех покажем — а ты узнай. Хотя и одного хватит — как думаешь, Лех? Саввы-то должно хватить — верняк его работа…
— Савва? — переспросила с недоумением. — Он бизнесмен, да? Я ведь вам говорила, что тот…
Длинный скривился, явно собираясь сказать ей что-то грубое. Но промолчал, остановленный появившимся официантом, торопливо расставившим на столе заказ и удалившимся поспешно.
— Ладно, похавай пока. — Длинный сменил гнев на милость. — С пустым брюхом че сидеть-то?
Она сделала глоток шампанского, налитого из красивой бутылки с надписью «Фрейшенетт», — подумав про себя, что официант точно испугался, вот и принес ей недорогое для такого ресторана вино. И наверное, ему пришлось умолять повара вынуть из салата крабов и икру и подать к мясу простой кетчуп вместо сложного многокомпонентного соуса — а тот отказал, и бедняга обливался потом, доставляя заказ к столу, и, сжавшись, ждал ругани и угроз, и умчался поспешно, пока длинный ничего не заметил.
— Ты смотри, Лех! — Длинный словно услышал ее мысли. — Сказали ж ему, падле, — а…
Длинный осекся на полуслове. А игравший негромко оркестр — джаз это был, насколько она разбиралась в музыке, — вдруг сбился на мгновение, заиграв что-то другое. Что-то знакомое очень, известное.
Она отвлеклась, опуская глаза в заставленный стол, тут же вспоминая. «We are the champions, my friends», Фредди Меркьюри — даже странно, что она не сразу узнала. Ей когда-то жутко нравились «Queen», и несколько песен она напевала постоянно, эту в том числе. Трактуя ее не как «мы чемпионы» — это дословно, конечно, а Меркьюри, может, совсем другое имел в виду, может, то же, что и она. «Ты лучше всех» — так она для нее всегда звучала, эта песня.
— Он? — тихо спросил маленький, сидевший спиной ко входу. — Савва?
— А кто еще? — В голосе длинного много всего было намешано — от презрения до уважения, от ненависти до страха. — Сашок еще говорил, что Савву тут всегда встречают музоном этим — по кайфу ему музон. А ты че уснула — смотри давай!
Он толкнул своей рукой ее руку, так что она едва не пролила шампанское. Он все-таки совершенно не умел себя вести, и не только с женщиной — вообще. Он здесь якобы отдыхал — якобы пришел просто поесть и выпить, даже спиртное специально заказал, потому что так и не притронулся к принесенной водке и косо посмотрел, когда она сделала глоток налитого ей официантом шампанского. А этим вот толчком все выдавал, если кто на них смотрел.
— Вон, видишь, идут! Вот в центре — в пиджаке белом, видишь?
Это было так примитивно — то, что при появлении какого-то человека музыканты исполняют нравящуюся ему песню. Это купечеством каким-то отдавало, или нэпом, или блатной Одессой времен гражданской войны. Она в фильмах такое не раз видела — как подгулявшего буржуя или вора, купца или жулика ресторанный оркестр встречает любимой его музыкой, получая за это щедрые чаевые в виде кинутой нетрезвой рукой пачки смятых бумажек, падающих сверху осенними листьями.
И тут, кажется, было то же самое — и так же киношно. И главный персонаж шел по залу гордо в окружении мрачных личностей. И одет был по примитивному броско, контрастируя белым пиджаком с черными брюками и черной рубашкой. И она, не видя его лица, да и его самого толком не видя, уже дорисовала все остальное — массивную золотую цепь с гигантским крестом на шее, такой же браслет на руке, кольцо или два, с черным камнем скорее всего, оттопыривающийся от денег карман, жаргон, как у длинного. И может, даже манеры такие же — и выражение лица, как у того высеченного из камня, который возглавил шайку покойного.
Кажется, все было то же самое — но одновременно и не то. Тут играла не русская народная, не ненавидимая ею так называемая попса, но Меркьюри. И не просто Меркьюри — но одна из ее любимых песен. И деньги на сцену не летели — она видела, как он кивнул, повернувшись к музыкантам, и тут же отвернулся. Поворачиваясь в ее сторону, делая шаг к одному из столиков, пожимая руку уважительно поднявшемуся мужчине. И лицо, которое она увидела наконец, было не каменным, не тупым — но живым, ярким и очень интересным, куда поинтереснее, чем у того, кто взорвался в машине. И никаких цепей не виднелось из-под рубашки — потому что она застегнута была. И пиджак был красивым, и не просто дорогим, но и стильным. А когда, он поднял руку, на запястье вместо увесистого браслета блеснули тускло и сдержанно часы. Тоже, кажется, весьма тяжелые — но выглядящие очень солидно.
— Ну че — он? — Длинный снова подтолкнул ее. — Узнала, а?
— Нет-нет, — выговорила рассеянно, внимательно всматриваясь в незнакомого ей, но понравившегося человека. Всматриваясь, хотя он отвернулся уже и пошел дальше. — Нет, это не он…
— Да ты не суетись. — Маленький впервые произнес фразу, обращенную напрямую к ней. — Он сейчас в угол сядет лицом к тебе — он там всегда садится. Ты расслабься пока, шампани глотни — и смотри не спеша…
Маленький сидел спиной ко входу и боком к части зала, про которую говорил, — и он не видел того, о ком шла речь, но оказался абсолютно прав. Потому что вошедший действительно сел за угловой стол, спиной к стене и лицом к ней. И притом сел один, так что его никто не загораживал, — а остальные, пришедшие с ним, рассаживались за соседними столами. До него каких-то метров десять было, может быть, даже меньше, и она прекрасно его видела.
— Близко сели мы, — шепнул длинный. — Говорил, что подальше надо. И сидим еще, бля, в самом центре — а я сам в углу люблю. Да тут еще видно нас отовсюду — увидят щас, начнут прикидывать, че мы здесь? Да че ты смотришь так, Лех? Я ж не втираю тут, что с Саввой вась-вась, — пацаны его рядом с Сашком нас видеть могли. Тогда ж на стрелку подъезжали, в мае, — и ты там был, и я, кто-то мог срисовать…
Она не прислушивалась — она смотрела на того, ради кого была здесь. Думая про себя, что не отказалась бы оказаться здесь ради него совсем в другом смысле — в другом качестве и в другой роли. Потому что он нравился ей — и чем-то напоминал Виктора. Солидностью, вальяжностью, уверенностью. Конечно, он наверняка был не такой интеллигентный и не такой воспитанный — но значит, и в постели он вел себя не так.
Он вдруг посмотрел на нее. Сначала равнодушно, просто случайно наткнувшись на нее взглядом, — но глаза не пошли дальше, оставшись на ней, и в них интерес появился, по крайней мере ей так показалось. Они смотрели и не отворачивались, и ей показалось, что они изучают ее и оценивают, сравнивают с кем-то, решают, интересна хозяину этих глаз или нет платиновая блондинка с ярко-красными пухлыми губами. Наивно, но кокетливо смотрящая на него, не отводя ярко-синего взгляда. Блондинка, затянутая в черную кожу, так подчеркивающую белизну ее лица и тела.
— Э, ты че вылупилась так? — громким шепотом возмутился длинный. Он не мог видеть, что они встретились глазами, он сидел спиной к тому столику — и явно нервничал, уже давно. — Ты че хочешь — чтоб он просек, че мы тут с тобой делаем? Ты ж засветилась уже где только можно — узнает ведь. А нас люди его того гляди узнают. Точно ж отсюда не уйдем…
— О, простите! — Она наконец отвела взгляд от того, кого они называли Саввой, — скромно потупившись, прикрывшись от него бокалом с «Фрейшенетт», делая глоток вкусной шипучей жидкости, на ее взгляд, чересчур сладковатой, она все-таки любила классическое шампанское, сухое то есть. — Я просто пыталась получше его разглядеть, и… Вы же мне не сказали, кто он, — я ведь не знала…
— Ты че, газет не читаешь? — Длинный посмотрел на нее как на идиотку, не обращая внимания на кашель маленького. — Да про Савву в книжках даже есть — ну пишут херню всякую про братву, воры там, бригады, все такое. Ну Савва — Игорь Савостьянов, Игорь Тульский? Че, не слышала? Ну дела! Ты вот че скажи — у тебя ж мужиков много, верняк, они че, коммерсанты все? Че, никого от братвы не было никогда?
— А он — он такой известный, да? — спросила, как бы не расслышав последнего его вопроса, не желая переходить на личные темы. Виктор говорил ей про этого — но тоже вскользь, просто сказал, что он в Москве один из самых крупных бандитов, этакий крестный отец. То есть сам как бы бизнесмен, в руководство фирм каких-то входит и банков и ничего такого лично уже не делает, других посылает — но на самом деле понятно, кто такой. И тогда для нее этой информации было достаточно — да это даже лишнее было, она случайно запомнила, — а вот сейчас захотелось узнать побольше. — Раз я должна была о нем слышать…
— Сашка не убили б — Сашок бы поизвестней стал, — небрежно заметил длинный, словно заслуги его покойного босса переносились автоматически на него самого, — А че — Савва ж не местный тоже, из Тулы он, только перебрался вот уже лет пятнадцать как, а то и поболе, вот и развернулся тут, чуть не королем Москвы себя считает, хотя тут таких королей куча. А Сашок тут всего пару лет был, а уже поднялся так, что мало не покажется. Мы ж че на него-то думаем — Сашок там от Саввы чуть банк один не отхватил, так тот на разборку аж армию пригнал, трухнул, видать. А Сашок хитрый был, на мир пошел, чтоб потом кусок побольше отгрызть, когда момент подвернется. А этот, видать…
— Завязывай, Вован, — хрипло посоветовал уставший кашлять маленький — явно показав этой фразой, что он тут главный. И что поведение длинного он не одобряет — да и его самого в целом. — На кой ей?
Она снова подняла глаза на того, кто сидел в углу, — он уже не один был, кто-то подсел к нему, но он смотрел на нее по-прежнему. И тот, кто сидел с ним, повернулся и тоже на нее посмотрел. Словно тот, из-за кого ее сюда привезли, сказал собеседнику, что ему понравилась девушка за тем столиком в центре зала.
Она вдруг представила на мгновение, что он ее узнал. Он или кто-то из его… помощников, подчиненных, не суть важно. Они ведь наверняка читали газету, хотя бы держали ее в руках, и могли запомнить ее лицо, его ведь нельзя не запомнить. И сейчас могут понять, зачем она здесь с этими. И подумать, что эти в состоянии ее запугать так, что она его как бы узнает, и…
— Давайте уйдем, — попросила, отворачиваясь от столика в углу, глядя не на длинного, а на маленького. — Они на нас смотрят уже давно, они правда могут узнать. А раз он такой, как вы говорите… И к тому же это не он. Я ведь говорила — тот был другой, постарше и повыше, кажется, и не смуглый, и с сединой…
— Дело говорит, — с энтузиазмом подхватил длинный, кажется, очень неуютно чувствовавший себя, кажется, оказавшийся трусом, несмотря на всю свою браваду. Но стоило маленькому посмотреть на него внимательно — она заметила этот пристальный взгляд, — тут же кардинально изменил мнение, взглянув на нее со злобой. — Ты че гонишь-то — уйдем, не уйдем?! Когда скажем, тогда уйдешь. Ты говори — может, узнала, а сказать боишься? Ты нас бойся, а не его. Сашку все авторитеты по х…ю были, и нам тоже — с любым разберемся. Ну так че, он?
Она посмотрела на него еще раз — сказав себе, что это для них попытка, потому что она уже убедилась, что это не он. Для них — и немного для себя. И когда он подмигнул ей — неожиданно и весело подмигнул, ухмыльнувшись большими умными глазами и всем лицом, — улыбнулась в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Маленький — он был не намного ниже длинного, просто она его так для себя окрестила, надо ж было как-то его обозначить — кашлянул многозначительно. А потом еще раз. Видимо, сначала напоминая длинному о том, что при ней много говорить не стоит, — а потом оповещая его о приближении официанта.
— Ты это, короче… — Длинный смотрел на официанта как на низшее существо, посмевшее его озлобить — видимо, тем, что меню оказалось слишком сложным, а позориться длинному не хотелось. — Короче, по салату нам и мяса потом — так, Лех?
— Какой именно… — начал было официант, замолчав, когда длинный поднял на него глаза, выпячивая увесистую нижнюю челюсть.
— Сам разберись! Мясо чтоб прожаренное и кусок побольше. Без понтов всяких и наворотов. И все сразу тащи — сечешь? И минералки — жарко ж. Ну и хватит — так, Лех?
— И водки, — вставил маленький, внимательно глядя на длинного. — Водки хорошей — бутылку. А девчонке шампань. Есть у нас повод.
— Ну! — Длинный хлопнул себя по лбу, немного неестественно — словно маленький напомнил ему о чем-то, о чем они договаривались, а он забыл. — Только это — особо не старайся. А то потом счет притаранишь, а в нем штука баксов за навороты местные. А мы пацаны простые, без понтов — вот и тащи че попроще…
Официант взглянул на нее мельком, и она улыбнулась ему, чувствуя себя немного неловко в такой компании. Благодаря его улыбкой за то, что он, кажется, удивился, что она делает рядом с ними. Начиная представлять себе, какой веселый вечер ее ждет, — и надеясь, что он будет не слишком долгим.
Ей не слишком нравилось здесь — слишком помпезно, слишком много золота, слишком тяжеловесное все, включая несгибающиеся скатерти и похожие на глыбы хрусталя рюмки и фужеры. Но она всегда гордилась своим умением приспосабливаться к людям и местам — и потому откинулась на обтянутом кожей полустуле-полукресле, доставая сигареты, щелкая зажигалкой. Не собираясь капризно дожидаться, пока кто-нибудь из этих даст ей прикурить. Хотя она имела на это право — она ведь из-за них здесь была.
Она улыбнулась про себя, подумав, что они наверняка оценили бы манерность — но только не утонченную, а дешевую. И стали бы менее враждебными, если бы она начала закатывать глаза и громко протестовать, заявляя жеманно, что она бережет фигуру и мясо ей ни в коем случае нельзя. Да даже если бы она сказала в своей манере, что от шампанского сильно пьянеет и потому боится его пить с мужчинами, которые могут воспользоваться ее состоянием. Такое поведение вполне укладывалось в их представление о женщине, и поведи она себя так, возможно, они были бы сейчас поприветливее. И вместо молчания говорили бы ей пошлости и закидывали не слишком тонкими намеками. Но ей совсем не хотелось, чтобы их общение выходило за рамки дела, — и играть с ними тоже не хотелось.
— Э, на меня не дыми. — Длинный, сидящий сбоку, отмахнулся от сигаретного дыма. — И вообще — ты сюда не расслабляться пришла, а дело делать. Усекла?
— Может быть, вы мне скажете, куда смотреть? — Она улыбалась, она была максимально дружелюбна, не желая вспоминать, что было между ней и длинным, потому что этого было бы достаточно, чтобы стереть с ее лица улыбку. — Я примерно помню того человека — но здесь столько людей…
— Да ты не дергайся, нет его еще! — бросил длинный. Он был неприветлив сегодня, он даже не кивнул ей, когда она села в джип, — а сейчас в словах его сквозило пренебрежение, словно она была дешевой проституткой, услугами которой он воспользовался и начал ее после этого презирать. — Появится — покажем. Он сюда обычно к восьми-девяти подруливает — с людьми он встречается тут. Вчера не было — ну, может, сегодня заявится…
— Но, Владимир, — мне просто интересно, кто это… — Она пожала плечами, собираясь с мыслями, вспоминая, что советовал сказать им Виктор. — Тот человек — он на бизнесмена был похож больше, понимаете? Не очень молодой и по виду не… скорее бизнесмен…
— Ты че сказать хочешь — что не бандит он? — буркнул длинный. — А что, бандитом быть — в падлу, что ли? Ты против них имеешь че? Ну я вот российский бандит — ты против меня че имеешь? Или сказать хочешь, что коммерсант паскудный лучше, чем я, что ли?
Она не знала, почему он так ведет себя с ней. Кажется, он мог быть полюбезнее после того, что произошло вчера поздно вечером в ее квартире. Но он был нелюбезен и напряжен — и ей показалось, что он нервничает. И еще показалось, что он бравирует, специально для нее строит из себя очень крутого — потому что его напарник, услышав эту тираду, посмотрел на него внимательно. И взгляд, видимо, означал удивление, потому что длинный, поймав его, махнул рукой.
— Да ладно, че ты, Лех? Я так — объясняю просто.
— Может быть… — Остатки хорошего настроения уже улетучились, все опять шло не так, им было невозможно что-то объяснить, но надо было попробовать еще раз. — Может быть, я вам нарисую примерно, на кого он похож? Я ничего не имею против бандитов — просто тот был бизнесмен, я так думаю…
— А ты че думаешь — раз бандит, значит, весь в голде и наколках, волына за пазухой и пальцы веером? — Длинный скривил губы — видимо, это означало усмешку. — Вот на меня посмотри — в Версачке, солидный мужик, чем не бизнесмен? Щас вообще хер поймешь, кто есть кто. А бизнесмен похуже любого бандита будет — кто заказ-то делает и башляет за него?
Второй кашлянул так по-цензорски, но длинному, похоже, цензура надоела.
— Да че ты, Лех? Че она, мусорам стуканет? Да она ж тут сидит, чтоб узнать того, кто Сашка завалил, — какие тут, на хер, мусора? С нами девка теперь — это дело сделает, может, к другому приспособим… — Длинный хохотнул, наконец развеселившись. — А картинки твои на хер не нужны, короче. Мы тебе сами всех покажем — а ты узнай. Хотя и одного хватит — как думаешь, Лех? Саввы-то должно хватить — верняк его работа…
— Савва? — переспросила с недоумением. — Он бизнесмен, да? Я ведь вам говорила, что тот…
Длинный скривился, явно собираясь сказать ей что-то грубое. Но промолчал, остановленный появившимся официантом, торопливо расставившим на столе заказ и удалившимся поспешно.
— Ладно, похавай пока. — Длинный сменил гнев на милость. — С пустым брюхом че сидеть-то?
Она сделала глоток шампанского, налитого из красивой бутылки с надписью «Фрейшенетт», — подумав про себя, что официант точно испугался, вот и принес ей недорогое для такого ресторана вино. И наверное, ему пришлось умолять повара вынуть из салата крабов и икру и подать к мясу простой кетчуп вместо сложного многокомпонентного соуса — а тот отказал, и бедняга обливался потом, доставляя заказ к столу, и, сжавшись, ждал ругани и угроз, и умчался поспешно, пока длинный ничего не заметил.
— Ты смотри, Лех! — Длинный словно услышал ее мысли. — Сказали ж ему, падле, — а…
Длинный осекся на полуслове. А игравший негромко оркестр — джаз это был, насколько она разбиралась в музыке, — вдруг сбился на мгновение, заиграв что-то другое. Что-то знакомое очень, известное.
Она отвлеклась, опуская глаза в заставленный стол, тут же вспоминая. «We are the champions, my friends», Фредди Меркьюри — даже странно, что она не сразу узнала. Ей когда-то жутко нравились «Queen», и несколько песен она напевала постоянно, эту в том числе. Трактуя ее не как «мы чемпионы» — это дословно, конечно, а Меркьюри, может, совсем другое имел в виду, может, то же, что и она. «Ты лучше всех» — так она для нее всегда звучала, эта песня.
— Он? — тихо спросил маленький, сидевший спиной ко входу. — Савва?
— А кто еще? — В голосе длинного много всего было намешано — от презрения до уважения, от ненависти до страха. — Сашок еще говорил, что Савву тут всегда встречают музоном этим — по кайфу ему музон. А ты че уснула — смотри давай!
Он толкнул своей рукой ее руку, так что она едва не пролила шампанское. Он все-таки совершенно не умел себя вести, и не только с женщиной — вообще. Он здесь якобы отдыхал — якобы пришел просто поесть и выпить, даже спиртное специально заказал, потому что так и не притронулся к принесенной водке и косо посмотрел, когда она сделала глоток налитого ей официантом шампанского. А этим вот толчком все выдавал, если кто на них смотрел.
— Вон, видишь, идут! Вот в центре — в пиджаке белом, видишь?
Это было так примитивно — то, что при появлении какого-то человека музыканты исполняют нравящуюся ему песню. Это купечеством каким-то отдавало, или нэпом, или блатной Одессой времен гражданской войны. Она в фильмах такое не раз видела — как подгулявшего буржуя или вора, купца или жулика ресторанный оркестр встречает любимой его музыкой, получая за это щедрые чаевые в виде кинутой нетрезвой рукой пачки смятых бумажек, падающих сверху осенними листьями.
И тут, кажется, было то же самое — и так же киношно. И главный персонаж шел по залу гордо в окружении мрачных личностей. И одет был по примитивному броско, контрастируя белым пиджаком с черными брюками и черной рубашкой. И она, не видя его лица, да и его самого толком не видя, уже дорисовала все остальное — массивную золотую цепь с гигантским крестом на шее, такой же браслет на руке, кольцо или два, с черным камнем скорее всего, оттопыривающийся от денег карман, жаргон, как у длинного. И может, даже манеры такие же — и выражение лица, как у того высеченного из камня, который возглавил шайку покойного.
Кажется, все было то же самое — но одновременно и не то. Тут играла не русская народная, не ненавидимая ею так называемая попса, но Меркьюри. И не просто Меркьюри — но одна из ее любимых песен. И деньги на сцену не летели — она видела, как он кивнул, повернувшись к музыкантам, и тут же отвернулся. Поворачиваясь в ее сторону, делая шаг к одному из столиков, пожимая руку уважительно поднявшемуся мужчине. И лицо, которое она увидела наконец, было не каменным, не тупым — но живым, ярким и очень интересным, куда поинтереснее, чем у того, кто взорвался в машине. И никаких цепей не виднелось из-под рубашки — потому что она застегнута была. И пиджак был красивым, и не просто дорогим, но и стильным. А когда, он поднял руку, на запястье вместо увесистого браслета блеснули тускло и сдержанно часы. Тоже, кажется, весьма тяжелые — но выглядящие очень солидно.
— Ну че — он? — Длинный снова подтолкнул ее. — Узнала, а?
— Нет-нет, — выговорила рассеянно, внимательно всматриваясь в незнакомого ей, но понравившегося человека. Всматриваясь, хотя он отвернулся уже и пошел дальше. — Нет, это не он…
— Да ты не суетись. — Маленький впервые произнес фразу, обращенную напрямую к ней. — Он сейчас в угол сядет лицом к тебе — он там всегда садится. Ты расслабься пока, шампани глотни — и смотри не спеша…
Маленький сидел спиной ко входу и боком к части зала, про которую говорил, — и он не видел того, о ком шла речь, но оказался абсолютно прав. Потому что вошедший действительно сел за угловой стол, спиной к стене и лицом к ней. И притом сел один, так что его никто не загораживал, — а остальные, пришедшие с ним, рассаживались за соседними столами. До него каких-то метров десять было, может быть, даже меньше, и она прекрасно его видела.
— Близко сели мы, — шепнул длинный. — Говорил, что подальше надо. И сидим еще, бля, в самом центре — а я сам в углу люблю. Да тут еще видно нас отовсюду — увидят щас, начнут прикидывать, че мы здесь? Да че ты смотришь так, Лех? Я ж не втираю тут, что с Саввой вась-вась, — пацаны его рядом с Сашком нас видеть могли. Тогда ж на стрелку подъезжали, в мае, — и ты там был, и я, кто-то мог срисовать…
Она не прислушивалась — она смотрела на того, ради кого была здесь. Думая про себя, что не отказалась бы оказаться здесь ради него совсем в другом смысле — в другом качестве и в другой роли. Потому что он нравился ей — и чем-то напоминал Виктора. Солидностью, вальяжностью, уверенностью. Конечно, он наверняка был не такой интеллигентный и не такой воспитанный — но значит, и в постели он вел себя не так.
Он вдруг посмотрел на нее. Сначала равнодушно, просто случайно наткнувшись на нее взглядом, — но глаза не пошли дальше, оставшись на ней, и в них интерес появился, по крайней мере ей так показалось. Они смотрели и не отворачивались, и ей показалось, что они изучают ее и оценивают, сравнивают с кем-то, решают, интересна хозяину этих глаз или нет платиновая блондинка с ярко-красными пухлыми губами. Наивно, но кокетливо смотрящая на него, не отводя ярко-синего взгляда. Блондинка, затянутая в черную кожу, так подчеркивающую белизну ее лица и тела.
— Э, ты че вылупилась так? — громким шепотом возмутился длинный. Он не мог видеть, что они встретились глазами, он сидел спиной к тому столику — и явно нервничал, уже давно. — Ты че хочешь — чтоб он просек, че мы тут с тобой делаем? Ты ж засветилась уже где только можно — узнает ведь. А нас люди его того гляди узнают. Точно ж отсюда не уйдем…
— О, простите! — Она наконец отвела взгляд от того, кого они называли Саввой, — скромно потупившись, прикрывшись от него бокалом с «Фрейшенетт», делая глоток вкусной шипучей жидкости, на ее взгляд, чересчур сладковатой, она все-таки любила классическое шампанское, сухое то есть. — Я просто пыталась получше его разглядеть, и… Вы же мне не сказали, кто он, — я ведь не знала…
— Ты че, газет не читаешь? — Длинный посмотрел на нее как на идиотку, не обращая внимания на кашель маленького. — Да про Савву в книжках даже есть — ну пишут херню всякую про братву, воры там, бригады, все такое. Ну Савва — Игорь Савостьянов, Игорь Тульский? Че, не слышала? Ну дела! Ты вот че скажи — у тебя ж мужиков много, верняк, они че, коммерсанты все? Че, никого от братвы не было никогда?
— А он — он такой известный, да? — спросила, как бы не расслышав последнего его вопроса, не желая переходить на личные темы. Виктор говорил ей про этого — но тоже вскользь, просто сказал, что он в Москве один из самых крупных бандитов, этакий крестный отец. То есть сам как бы бизнесмен, в руководство фирм каких-то входит и банков и ничего такого лично уже не делает, других посылает — но на самом деле понятно, кто такой. И тогда для нее этой информации было достаточно — да это даже лишнее было, она случайно запомнила, — а вот сейчас захотелось узнать побольше. — Раз я должна была о нем слышать…
— Сашка не убили б — Сашок бы поизвестней стал, — небрежно заметил длинный, словно заслуги его покойного босса переносились автоматически на него самого, — А че — Савва ж не местный тоже, из Тулы он, только перебрался вот уже лет пятнадцать как, а то и поболе, вот и развернулся тут, чуть не королем Москвы себя считает, хотя тут таких королей куча. А Сашок тут всего пару лет был, а уже поднялся так, что мало не покажется. Мы ж че на него-то думаем — Сашок там от Саввы чуть банк один не отхватил, так тот на разборку аж армию пригнал, трухнул, видать. А Сашок хитрый был, на мир пошел, чтоб потом кусок побольше отгрызть, когда момент подвернется. А этот, видать…
— Завязывай, Вован, — хрипло посоветовал уставший кашлять маленький — явно показав этой фразой, что он тут главный. И что поведение длинного он не одобряет — да и его самого в целом. — На кой ей?
Она снова подняла глаза на того, кто сидел в углу, — он уже не один был, кто-то подсел к нему, но он смотрел на нее по-прежнему. И тот, кто сидел с ним, повернулся и тоже на нее посмотрел. Словно тот, из-за кого ее сюда привезли, сказал собеседнику, что ему понравилась девушка за тем столиком в центре зала.
Она вдруг представила на мгновение, что он ее узнал. Он или кто-то из его… помощников, подчиненных, не суть важно. Они ведь наверняка читали газету, хотя бы держали ее в руках, и могли запомнить ее лицо, его ведь нельзя не запомнить. И сейчас могут понять, зачем она здесь с этими. И подумать, что эти в состоянии ее запугать так, что она его как бы узнает, и…
— Давайте уйдем, — попросила, отворачиваясь от столика в углу, глядя не на длинного, а на маленького. — Они на нас смотрят уже давно, они правда могут узнать. А раз он такой, как вы говорите… И к тому же это не он. Я ведь говорила — тот был другой, постарше и повыше, кажется, и не смуглый, и с сединой…
— Дело говорит, — с энтузиазмом подхватил длинный, кажется, очень неуютно чувствовавший себя, кажется, оказавшийся трусом, несмотря на всю свою браваду. Но стоило маленькому посмотреть на него внимательно — она заметила этот пристальный взгляд, — тут же кардинально изменил мнение, взглянув на нее со злобой. — Ты че гонишь-то — уйдем, не уйдем?! Когда скажем, тогда уйдешь. Ты говори — может, узнала, а сказать боишься? Ты нас бойся, а не его. Сашку все авторитеты по х…ю были, и нам тоже — с любым разберемся. Ну так че, он?
Она посмотрела на него еще раз — сказав себе, что это для них попытка, потому что она уже убедилась, что это не он. Для них — и немного для себя. И когда он подмигнул ей — неожиданно и весело подмигнул, ухмыльнувшись большими умными глазами и всем лицом, — улыбнулась в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42