Она имела обыкновение к любой момент появляться на пороге, пока Франческа возилась с Дэзи, и затем околачиваться рядом, отпуская добродушные, но ворчливые критические замечания по любому поводу. Попросить старую няньку оставить их вдвоем было совершенно невозможно, ибо это означало смертельное оскорбление в ее лучших чувствах. Франческа, сама еще так недавно вернувшаяся в мир повседневных радостей, была не способна никого обидеть.
Она удивленно взглянула на Машу, когда та вернулась на целый час раньше, чем предполагала Франческа. Пожилая русская женщина ворвалась в детскую с выражением гнева на широком, обычно добродушном лице. Ее губы беззвучно шевелились, казалось, каждая клеточка ее крепкого, плотно сбитого тела выражает невероятное возмущение.
— Маша, что случилось? — шепотом спросила Франческа. — Дэзи только что заснула, не шумите, пожалуйста.
Маша была так взволнована, что с трудом заставила себя сдержаться и говорить тихо.
— Она, эта сестра, сестра Анни из клиники — я встретила ее в магазине, — так вот, эта тварь имела наглость заявить… Понимаете, я знакома с ней много лет, и она… нет, я этого не вынесу, ох, я просто не могу повторить это вранье, эти сплетни, которые люди разносят… — Маша неожиданно оборвала свою бессвязную речь, не в состоянии говорить дальше от душившего ее гнева, и рухнула на желтую качалку.
— Маша, так что именно сказала сестра Анни? — спокойно спросила Франческа, понимая, что, в течение девяти недель находясь в депрессии, она, вероятно, совершила немало эксцентричных поступков, о которых Маше не было известно. Конечно, со стороны медсестры было, мягко говоря, нарушением профессионального долга обсуждать бывших пациентов, но годы, проведенные в Голливуде, закалили Франческу, научив не обращать внимания на самые чудовищные сплетни.
— Она сказала мне, она говорит… она… Ах, во что только не верят эти безумные люди! Она говорит, что наша бедная умершая малышка вовсе не умирала!
Франческа смертельно побледнела. Сплетни — это одно, но подобная гнусность?! Такая чудовищная подлость — говорить о ее трагедии как о чем-то несуществующем, устраивать из ее горя повод для пересудов и небылиц! Однако стоило ей взглянуть Маше в лицо, как она поняла, что здесь скрывается нечто большее.
— Я хочу, чтобы вы повторили все сказанное сестрой Анни слово в слово, Маша. Она — опасная женщина. Расскажите мне все!
— Она сказала, что малютка Даниэль, наша крошка, прожила в клинике несколько месяцев после того, как вы ушли оттуда, а потом, когда девочка достаточно окрепла, они отослали ее к мадам Луизе Гудрон, той женщине, что берет детей на воспитание…
— Они? Она не сказала, кто такие эти «они»?
— Нет, она не знает. Но самое худшее она сказала мне потом, когда я заявила ей, что это — самая идиотская ложь, которую мне доводилось слышать в жизни. Она сказала, что я могу говорить все, что мне заблагорассудится, но она знает некоторых людей, считающих себя достаточно богатыми, знатными и могущественными, чтобы просто избавиться от своего ребенка, когда им не нравится, что с ним не все в порядке. Я в ответ пожелала ей сгореть в аду, княгиня, высказала ей это прямо в лицо!
— Тише, Маша, вы разбудите Дэзи. Невозможно, чтобы сестра Анни, хотя, конечно, я была груба с ней, оказалась настолько злобной, что выдумывает теперь в отместку подобные истории. Она сошла с ума. С ней надо что-то делать. Нельзя допустить, чтобы она находилась рядом с больными людьми. Она — сумасшедшая, Маша, неужели вы не понимаете, абсолютно невменяемая!
— Ах, княгиня, это все ужасно. А что, если она расскажет еще кому-нибудь и люди ей поверят?
— Ерунда. Никто, находясь в здравом уме, не станет даже слушать ее. Князь просто придушит ее, если кто-нибудь узнает. Это все, что она вам сказала?
— Да, все. Я вышла из магазина и помчалась сюда, чтобы сообщить вам.
— Надо бы прямо сейчас позвонить доктору Аллару. Впрочем, нет, обождите. Он примет меня за такую же сумасшедшую, как сестра Анни. Вы будете моим свидетелем. Мы вместе поедем в город завтра утром и первым делом встретимся с ним. Тогда она не сможет отрицать, что говорила вам, эта тварь, эта гнусная скотина!
В дверь постучал камердинер Стаха.
— В чем дело? — сердито спросила Франческа.
— Княгиня, вас просят к телефону. Это князь, он звонит из Лондона.
— Сию минуту, Мамп!
Телефон находился в библиотеке. Франческа вихрем слетела вниз по лестнице и схватила трубку:
— Дорогой, я так рада слышать твой голос! Почему? О, я просто чувствую себя такой одинокой без тебя, вот и все. Это ощущение не покидает меня целый день.
Говоря все это, она подумала, что нет никакого смысла рассказывать Стаху про сестру Анни. Он придет в то состояние холодного, дьявольского гнева, в котором ей уже приходилось видеть его, когда что-то или кто-то осмеливался вставать ему поперек дороги, и одному богу известно, что он сделает с этой несчастной, безумной женщиной. Она вполне способна сама устранить прискорбный инцидент.
— Дэзи? — продолжала говорить Франческа. — Она только что уснула. Мы чудесно провели день, совсем одни, только вдвоем с нею. Нет, дорогой, ничего нового. Еще пару дней или, может быть, три? Конечно, совсем непросто найти подобающую резиденцию для князя. Ладно, не сердись… Да, за мной здесь прекрасно ухаживают. Спокойной ночи, дорогой. Я люблю тебя.
* * *
На следующее утро шофер доставил Франческу с Машей в Лозанну. Франческа велела Маше подождать в приемной доктора Аллара, а сама прошла в его кабинет. Как только секретарь ввел ее, маленький доктор вскочил из-за стола ей навстречу:
— Ага, мамаша, вы передумали! Так я и знал! Я был в этом убежден. Я был уверен, что такая женщина, как вы, никогда не оставит своего ребенка. Конечно, всему свое время, но… Что с вами, дорогая моя?
Доктор Аллар едва успел подхватить готовую упасть Франческу. Он принялся приводить ее в чувство, бормоча себе под нос:
— Ну, конечно, нервы, нервы…
Придя в себя, Франческа ощутила, что к ней подступает какой-то ужас, нечто страшное, чему нет названия, нечто неопределенное наваливается на нее, гнет и душит. Она ничего не понимала, только чувствовала, что случилось что-то очень плохое, даже преступное. Ей пришлось собрать все свои жизненные силы, чтобы постепенно понять, где она находится, и осознать сказанное доктором Алларом. Однако затем она сумела проявить такое искусство притворства, которого даже не подозревала в себе.
— Простите, доктор, должно быть, это реакция на возвращение в клинику. Теперь со мной все в порядке. Нет, благодарю вас, не надо воды. Я прекрасно себя чувствую. Ну-с, как поживаете?
Она старалась выиграть время, чтобы обрести равновесие, и любезные слова срывались с ее онемевших губ так естественно, будто она полностью владела собой.
— А? Сегодня я самый счастливый человек на свете, княгиня! Когда князь сказал мне, что вы приняли решение никогда не видеть Даниэль и отказываетесь забрать ее, я был, клянусь честью, глубоко разочарован. Но я всегда считал своим долгом не комментировать подобные решения, понимаете ли… ведь это право родителей — решать. Но что-то мне подсказывало, что, когда вы совсем оправитесь, обязательно передумаете и измените свое решение.
— Доктор, у меня было очень трудное время. Я не уверена, что даже теперь, когда выздоровела, совершенно точно представляю, что происходило тогда. Не могли бы вы объяснить мне подробнее, что же случилось. Я обращала мало внимания на происходившее, и мне стыдно… я не хочу, чтобы мой муж знал, что я почти не понимала, что он говорил мне в то время. — И она улыбнулась доктору, смущенная, очаровательная в своей беспомощности.
Пока доктор вел свой рассказ, припоминая все детали беседы со Стахом, Франческа сидела молча, в полном оцепенении. Каждое слово доктора тяжелым камнем падало ей прямо в сердце, нанося удар за ударом. Ей слышалась тяжелая поступь судьбы, бездна разверзалась перед ее взором. Ей хотелось закричать что было мочи и заглушить своим воплем голос доктора, лишь бы не слышать, что он говорит ей. Но вместо этого она услышала собственный голос, глухой, будто доносившийся с того света:
— Вы все еще не сказали мне, доктор, в каком специальном уходе нуждается Даниэль?
— Только в том, какой вы предоставляете Дэзи, я читал в газете, что именно так ее теперь называют, нашу крошку Маргариту. До того времени, пока Дэзи не начнет ходить, различия между ними будут не столь явными, как впоследствии. Конечно, Даниэль будет во всем отставать от своей сестры и будет намного менее активна, но, уверяю вас, внешне она будет выглядеть совершенно нормальной. Однако первые проблемы возникнут скоро, очень скоро, когда девочкам придет время заговорить. Потом, через несколько лет, Даниэль должна будет пройти новое обследование. Если повезет, малютку удастся обучить многому, чтобы она могла обслуживать себя сама, но все это — дело будущего. Пока же любовь и внимание — вот все, в чем она нуждается.
— Доктор Аллар, в безумном своем состоянии я выбросила ее колыбельку и все, что могло бы мне напоминать… мне требуется еще один день, чтобы быть готовой забрать ее.
— Ну, конечно, день, два, какое это теперь имеет значение?
Доктор ласково взглянул на Франческу и подумал: «Возможно, единственное, что ей действительно нужно сейчас, так это время, чтобы привыкнуть к мысли о том, что трудное решение наконец принято».
Когда Франческа вышла из кабинета, Маша поджидала ее, пылая яростью, готовая выступить свидетельницей против сестры Анни, но Франческа жестом остановила ее, прежде чем та успела вымолвить хоть слово.
— Маша, все выяснилось. Пошли скорее, у нас еще масса дел.
Она схватила пожилую женщину под руку, увлекла к дверям, протащила по коридору и вывела из клиники на улицу.
— Княгиня, вы добились, чтобы эту женщину выбросили вон? Почему вы не позволили мне рассказать ему все? Вы пробыли там так долго, что я уже начала беспокоиться.
— Маша, — заговорила было Франческа, но замолчала. В течение часа рухнуло все, во что она верила, на чем строилась вся ее жизнь. Все оказалось обманом, ложью, непереносимой болью. Ее окружали сплошные развалины. — Маша, она не солгала вам. Даниэль жива!
Несмотря на свою крепкую крестьянскую натуру, женщина покачнулась, и, чтобы поддержать ее, Франческе потребовалась вся ее сила.
— Пошли, Маша, мы посидим в парке, и я все вам объясню.
После того как Франческа закончила свою длинную исповедь, прерываемую иногда недоверчивыми расспросами Маши, они еше долго сидели молча на скамейке под любопытными взглядами шофера их машины, по-прежнему стоявшей у ворот клиники. Потом Маша медленно обернулась к Франческе:
— Понимаете, княгиня, с раннего детства он испытывает непреодолимый ужас перед болезнями, перед больными, это единственная его слабость. Я знаю его уже много лет. О, мне известно, что он не обращал на меня все это время никакого внимания, но я следила за ним, наблюдала, изучила его. Он привык все делать по-своему, он хочет всегда быть победителем, всегда и во всем. Нет никакой надежды, княгиня. Он никогда не впустит бедную малютку к себе в душу.
— От него этого и не требуется, — почти простонала Франческа, переполненная рвущимся наружу гневом. — Он уже потерял все.
Реакция Маши на поступок Стаха только придала ей решимости. Эта пожилая женщина попыталась объяснить действия Стаха, оправдать их, будто им можно было найти оправдание.
— Я ухожу, Маша, и забираю детей с собой. Никто меня не остановит, предупреждаю вас. Он лгал мне, заставил меня поверить, что моя дочь умерла. Он украл у меня моего ребенка. Если я не защищу ее, кто знает, какие ужасные веши он еще вытворит. Подумайте, что он сделал, Маша, подумайте, кто он такой после этого. Я больше не желаю его видеть и уеду до его возвращения из Лондона. Единственное, о чем я вас прошу, — не говорите никому ничего, пока я не уеду.
Глаза Маши наполнились слезами.
— За кого вы меня принимаете? У меня когда-то тоже был ребенок, он умер, но во мне бьется материнское сердце, княгиня. В любом случае вы не справитесь без меня. Подумайте сами, как вы одна сумеете ухаживать за двумя детьми? Я еду с вами.
— О, Маша, — вскричала Франческа, — я надеялась, что вы это скажете, но сама никогда не решилась бы попросить вас оставить его.
— Я ему не нужна, а вам необходима, — с твердой уверенностью произнесла Маша.
* * *
Франческа потратила целый день, чтобы с помощью скучного и безразличного клерка оформить паспорта в американском посольстве в Женеве, приобрести билеты на самолет в Женевском туристическом агентстве, вернуться в Лозанну и получить в банке большую сумму денег по чеку, после чего поспешила назад на виллу собрать вещи. Она почти ничего не взяла для себя, кроме дорожного наряда, но зато набила два больших чемодана вещами Дэзи и разными припасами для нее на первое время. Она достала все свои драгоценности и оценивающе взглянула на них. Нет, она больше не жена человеку, который подарил ей все это. А ее сад из цветов Фаберже в хрустальных вазочках? Да, это пришло из иной жизни, жизни без лжи, и они, несомненно, поедут с нею. А это яйцо из ляпис-лазури с бриллиантовой короной Екатерины Великой и рубином внутри? Да! Его подарили ей, когда она носила близнецов, и оно, несомненно, тоже принадлежит ей. Франческа убрала вазочки и яйцо в футляры и сунула сверток в баул.
Все ее действия в тот день отличались необыкновенной легкостью, точностью и неутомимостью. Тлевший в душе неукротимый гнев, словно вечный двигатель, придавал ей силы. Ее энергия не знала предела, мозг работал в десятки раз быстрее обычного, она вся была как огонь, рвавшийся наружу, всей душой стремившаяся приблизить тот момент, когда ее дети окажутся вместе с ней в полной безопасности. Может быть, ей стоит дать телеграмму Мэтти Файерстоуну, чтобы тот встретил ее в Лос-Анджелесе? Нет! Никто не должен ничего знать о ее побеге до тех пор, пока она не окажется в пути.
Она сумела ответить еще на один вечерний звонок Стаха, сохранив совершенно те же интонации, что и накануне, чему немало удивилась сама. Но потом всю ночь проходила взад и вперед по спальне, бросая мужу горькие упреки и проклятия. Человек, совершивший подобное, заслуживает смерти. Как чудовищно мало, оказывается, она знала его, как доверчива была, как легко позволила ему обмануть себя, играть собой, словно пешкой на шахматной доске. Как она ненавидела его!
Следующим утром Франческа позвонила доктору Аллару и предупредила, что через два часа посылает няню к мадам Гудрон забрать ребенка. Не будет ли доктор столь любезен, чтобы позвонить этой даме и попросить ее собрать и потеплее одеть Даниэль к определенному часу? Да-да, это такой особенный день для нее, она очень счастлива и взволнованна. Да, доктор совершенно прав, это чудесный день. Да, она передаст князю наилучшие пожелания. Как это любезно с его стороны!
* * *
Точно через два часа Франческа с Дэзи на руках сидела в глубине такси и поджидала Машу, отправившуюся в маленький домик, у которого они остановились. Никто не смог бы признать в этой женщине в темных очках, одетой в мешковатое дорожное пальто и низко надвинутую шляпу, без всяких следов косметики на лице и с собранными в узел на затылке волосами, ту ослепительно красивую особу с распущенными, развевавшимися на ветру локонами, которая всего полтора года назад по прибытии в Шербур весело и беззаботно отвечала на приветствия поклонников.
Пять минут спустя появилась Маша, помахав на прощание женщине, стоявшей в дверях с приветливо поднятой рукой. Как только такси тронулось в направлении аэропорта, Франческа и Маша поменялись детьми. Франческа отогнула край одеяла, в которое была завернута Даниэль, и открыла личико ребенка. Какая же она крошечная! И какая невероятно хорошенькая. Серебристые светлые волосы в очаровательных завитушках, серьезное, немного грустное, но удивительно родное личико. А эти глаза, бархатисто-черные, напоминающие лепестки анютиных глазок, глаза Дэзи! И все же это была кукла, просто маленькая кукла по сравнению с Дэзи. Стоп, сравнивать их — это как раз то, чего ей больше никогда, ни при каких обстоятельствах не следует делать!
Франческе оказалось достаточно одного взгляда, чтобы навсегда полюбить и отныне защищать своего ребенка, хорошо зная при этом, что, какое бы счастье ни сулило ей будущее общение с Даниэль, оно всегда будет овеяно запрятанной в глубине души безмерной грустью.
6
Никто из слуг не осмелился сказать ни единого слова своему хозяину. Лицо Стаха Валенского все время, пока он занимался продажей громадной виллы в Лозанне и перебирался вместе с прислугой в Лондон, было постоянно искажено гримасой боли, делавшей его почти неузнаваемым. Даже в разговорах между собой они лишь шепотом решались обменяться короткими неудоменными репликами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Она удивленно взглянула на Машу, когда та вернулась на целый час раньше, чем предполагала Франческа. Пожилая русская женщина ворвалась в детскую с выражением гнева на широком, обычно добродушном лице. Ее губы беззвучно шевелились, казалось, каждая клеточка ее крепкого, плотно сбитого тела выражает невероятное возмущение.
— Маша, что случилось? — шепотом спросила Франческа. — Дэзи только что заснула, не шумите, пожалуйста.
Маша была так взволнована, что с трудом заставила себя сдержаться и говорить тихо.
— Она, эта сестра, сестра Анни из клиники — я встретила ее в магазине, — так вот, эта тварь имела наглость заявить… Понимаете, я знакома с ней много лет, и она… нет, я этого не вынесу, ох, я просто не могу повторить это вранье, эти сплетни, которые люди разносят… — Маша неожиданно оборвала свою бессвязную речь, не в состоянии говорить дальше от душившего ее гнева, и рухнула на желтую качалку.
— Маша, так что именно сказала сестра Анни? — спокойно спросила Франческа, понимая, что, в течение девяти недель находясь в депрессии, она, вероятно, совершила немало эксцентричных поступков, о которых Маше не было известно. Конечно, со стороны медсестры было, мягко говоря, нарушением профессионального долга обсуждать бывших пациентов, но годы, проведенные в Голливуде, закалили Франческу, научив не обращать внимания на самые чудовищные сплетни.
— Она сказала мне, она говорит… она… Ах, во что только не верят эти безумные люди! Она говорит, что наша бедная умершая малышка вовсе не умирала!
Франческа смертельно побледнела. Сплетни — это одно, но подобная гнусность?! Такая чудовищная подлость — говорить о ее трагедии как о чем-то несуществующем, устраивать из ее горя повод для пересудов и небылиц! Однако стоило ей взглянуть Маше в лицо, как она поняла, что здесь скрывается нечто большее.
— Я хочу, чтобы вы повторили все сказанное сестрой Анни слово в слово, Маша. Она — опасная женщина. Расскажите мне все!
— Она сказала, что малютка Даниэль, наша крошка, прожила в клинике несколько месяцев после того, как вы ушли оттуда, а потом, когда девочка достаточно окрепла, они отослали ее к мадам Луизе Гудрон, той женщине, что берет детей на воспитание…
— Они? Она не сказала, кто такие эти «они»?
— Нет, она не знает. Но самое худшее она сказала мне потом, когда я заявила ей, что это — самая идиотская ложь, которую мне доводилось слышать в жизни. Она сказала, что я могу говорить все, что мне заблагорассудится, но она знает некоторых людей, считающих себя достаточно богатыми, знатными и могущественными, чтобы просто избавиться от своего ребенка, когда им не нравится, что с ним не все в порядке. Я в ответ пожелала ей сгореть в аду, княгиня, высказала ей это прямо в лицо!
— Тише, Маша, вы разбудите Дэзи. Невозможно, чтобы сестра Анни, хотя, конечно, я была груба с ней, оказалась настолько злобной, что выдумывает теперь в отместку подобные истории. Она сошла с ума. С ней надо что-то делать. Нельзя допустить, чтобы она находилась рядом с больными людьми. Она — сумасшедшая, Маша, неужели вы не понимаете, абсолютно невменяемая!
— Ах, княгиня, это все ужасно. А что, если она расскажет еще кому-нибудь и люди ей поверят?
— Ерунда. Никто, находясь в здравом уме, не станет даже слушать ее. Князь просто придушит ее, если кто-нибудь узнает. Это все, что она вам сказала?
— Да, все. Я вышла из магазина и помчалась сюда, чтобы сообщить вам.
— Надо бы прямо сейчас позвонить доктору Аллару. Впрочем, нет, обождите. Он примет меня за такую же сумасшедшую, как сестра Анни. Вы будете моим свидетелем. Мы вместе поедем в город завтра утром и первым делом встретимся с ним. Тогда она не сможет отрицать, что говорила вам, эта тварь, эта гнусная скотина!
В дверь постучал камердинер Стаха.
— В чем дело? — сердито спросила Франческа.
— Княгиня, вас просят к телефону. Это князь, он звонит из Лондона.
— Сию минуту, Мамп!
Телефон находился в библиотеке. Франческа вихрем слетела вниз по лестнице и схватила трубку:
— Дорогой, я так рада слышать твой голос! Почему? О, я просто чувствую себя такой одинокой без тебя, вот и все. Это ощущение не покидает меня целый день.
Говоря все это, она подумала, что нет никакого смысла рассказывать Стаху про сестру Анни. Он придет в то состояние холодного, дьявольского гнева, в котором ей уже приходилось видеть его, когда что-то или кто-то осмеливался вставать ему поперек дороги, и одному богу известно, что он сделает с этой несчастной, безумной женщиной. Она вполне способна сама устранить прискорбный инцидент.
— Дэзи? — продолжала говорить Франческа. — Она только что уснула. Мы чудесно провели день, совсем одни, только вдвоем с нею. Нет, дорогой, ничего нового. Еще пару дней или, может быть, три? Конечно, совсем непросто найти подобающую резиденцию для князя. Ладно, не сердись… Да, за мной здесь прекрасно ухаживают. Спокойной ночи, дорогой. Я люблю тебя.
* * *
На следующее утро шофер доставил Франческу с Машей в Лозанну. Франческа велела Маше подождать в приемной доктора Аллара, а сама прошла в его кабинет. Как только секретарь ввел ее, маленький доктор вскочил из-за стола ей навстречу:
— Ага, мамаша, вы передумали! Так я и знал! Я был в этом убежден. Я был уверен, что такая женщина, как вы, никогда не оставит своего ребенка. Конечно, всему свое время, но… Что с вами, дорогая моя?
Доктор Аллар едва успел подхватить готовую упасть Франческу. Он принялся приводить ее в чувство, бормоча себе под нос:
— Ну, конечно, нервы, нервы…
Придя в себя, Франческа ощутила, что к ней подступает какой-то ужас, нечто страшное, чему нет названия, нечто неопределенное наваливается на нее, гнет и душит. Она ничего не понимала, только чувствовала, что случилось что-то очень плохое, даже преступное. Ей пришлось собрать все свои жизненные силы, чтобы постепенно понять, где она находится, и осознать сказанное доктором Алларом. Однако затем она сумела проявить такое искусство притворства, которого даже не подозревала в себе.
— Простите, доктор, должно быть, это реакция на возвращение в клинику. Теперь со мной все в порядке. Нет, благодарю вас, не надо воды. Я прекрасно себя чувствую. Ну-с, как поживаете?
Она старалась выиграть время, чтобы обрести равновесие, и любезные слова срывались с ее онемевших губ так естественно, будто она полностью владела собой.
— А? Сегодня я самый счастливый человек на свете, княгиня! Когда князь сказал мне, что вы приняли решение никогда не видеть Даниэль и отказываетесь забрать ее, я был, клянусь честью, глубоко разочарован. Но я всегда считал своим долгом не комментировать подобные решения, понимаете ли… ведь это право родителей — решать. Но что-то мне подсказывало, что, когда вы совсем оправитесь, обязательно передумаете и измените свое решение.
— Доктор, у меня было очень трудное время. Я не уверена, что даже теперь, когда выздоровела, совершенно точно представляю, что происходило тогда. Не могли бы вы объяснить мне подробнее, что же случилось. Я обращала мало внимания на происходившее, и мне стыдно… я не хочу, чтобы мой муж знал, что я почти не понимала, что он говорил мне в то время. — И она улыбнулась доктору, смущенная, очаровательная в своей беспомощности.
Пока доктор вел свой рассказ, припоминая все детали беседы со Стахом, Франческа сидела молча, в полном оцепенении. Каждое слово доктора тяжелым камнем падало ей прямо в сердце, нанося удар за ударом. Ей слышалась тяжелая поступь судьбы, бездна разверзалась перед ее взором. Ей хотелось закричать что было мочи и заглушить своим воплем голос доктора, лишь бы не слышать, что он говорит ей. Но вместо этого она услышала собственный голос, глухой, будто доносившийся с того света:
— Вы все еще не сказали мне, доктор, в каком специальном уходе нуждается Даниэль?
— Только в том, какой вы предоставляете Дэзи, я читал в газете, что именно так ее теперь называют, нашу крошку Маргариту. До того времени, пока Дэзи не начнет ходить, различия между ними будут не столь явными, как впоследствии. Конечно, Даниэль будет во всем отставать от своей сестры и будет намного менее активна, но, уверяю вас, внешне она будет выглядеть совершенно нормальной. Однако первые проблемы возникнут скоро, очень скоро, когда девочкам придет время заговорить. Потом, через несколько лет, Даниэль должна будет пройти новое обследование. Если повезет, малютку удастся обучить многому, чтобы она могла обслуживать себя сама, но все это — дело будущего. Пока же любовь и внимание — вот все, в чем она нуждается.
— Доктор Аллар, в безумном своем состоянии я выбросила ее колыбельку и все, что могло бы мне напоминать… мне требуется еще один день, чтобы быть готовой забрать ее.
— Ну, конечно, день, два, какое это теперь имеет значение?
Доктор ласково взглянул на Франческу и подумал: «Возможно, единственное, что ей действительно нужно сейчас, так это время, чтобы привыкнуть к мысли о том, что трудное решение наконец принято».
Когда Франческа вышла из кабинета, Маша поджидала ее, пылая яростью, готовая выступить свидетельницей против сестры Анни, но Франческа жестом остановила ее, прежде чем та успела вымолвить хоть слово.
— Маша, все выяснилось. Пошли скорее, у нас еще масса дел.
Она схватила пожилую женщину под руку, увлекла к дверям, протащила по коридору и вывела из клиники на улицу.
— Княгиня, вы добились, чтобы эту женщину выбросили вон? Почему вы не позволили мне рассказать ему все? Вы пробыли там так долго, что я уже начала беспокоиться.
— Маша, — заговорила было Франческа, но замолчала. В течение часа рухнуло все, во что она верила, на чем строилась вся ее жизнь. Все оказалось обманом, ложью, непереносимой болью. Ее окружали сплошные развалины. — Маша, она не солгала вам. Даниэль жива!
Несмотря на свою крепкую крестьянскую натуру, женщина покачнулась, и, чтобы поддержать ее, Франческе потребовалась вся ее сила.
— Пошли, Маша, мы посидим в парке, и я все вам объясню.
После того как Франческа закончила свою длинную исповедь, прерываемую иногда недоверчивыми расспросами Маши, они еше долго сидели молча на скамейке под любопытными взглядами шофера их машины, по-прежнему стоявшей у ворот клиники. Потом Маша медленно обернулась к Франческе:
— Понимаете, княгиня, с раннего детства он испытывает непреодолимый ужас перед болезнями, перед больными, это единственная его слабость. Я знаю его уже много лет. О, мне известно, что он не обращал на меня все это время никакого внимания, но я следила за ним, наблюдала, изучила его. Он привык все делать по-своему, он хочет всегда быть победителем, всегда и во всем. Нет никакой надежды, княгиня. Он никогда не впустит бедную малютку к себе в душу.
— От него этого и не требуется, — почти простонала Франческа, переполненная рвущимся наружу гневом. — Он уже потерял все.
Реакция Маши на поступок Стаха только придала ей решимости. Эта пожилая женщина попыталась объяснить действия Стаха, оправдать их, будто им можно было найти оправдание.
— Я ухожу, Маша, и забираю детей с собой. Никто меня не остановит, предупреждаю вас. Он лгал мне, заставил меня поверить, что моя дочь умерла. Он украл у меня моего ребенка. Если я не защищу ее, кто знает, какие ужасные веши он еще вытворит. Подумайте, что он сделал, Маша, подумайте, кто он такой после этого. Я больше не желаю его видеть и уеду до его возвращения из Лондона. Единственное, о чем я вас прошу, — не говорите никому ничего, пока я не уеду.
Глаза Маши наполнились слезами.
— За кого вы меня принимаете? У меня когда-то тоже был ребенок, он умер, но во мне бьется материнское сердце, княгиня. В любом случае вы не справитесь без меня. Подумайте сами, как вы одна сумеете ухаживать за двумя детьми? Я еду с вами.
— О, Маша, — вскричала Франческа, — я надеялась, что вы это скажете, но сама никогда не решилась бы попросить вас оставить его.
— Я ему не нужна, а вам необходима, — с твердой уверенностью произнесла Маша.
* * *
Франческа потратила целый день, чтобы с помощью скучного и безразличного клерка оформить паспорта в американском посольстве в Женеве, приобрести билеты на самолет в Женевском туристическом агентстве, вернуться в Лозанну и получить в банке большую сумму денег по чеку, после чего поспешила назад на виллу собрать вещи. Она почти ничего не взяла для себя, кроме дорожного наряда, но зато набила два больших чемодана вещами Дэзи и разными припасами для нее на первое время. Она достала все свои драгоценности и оценивающе взглянула на них. Нет, она больше не жена человеку, который подарил ей все это. А ее сад из цветов Фаберже в хрустальных вазочках? Да, это пришло из иной жизни, жизни без лжи, и они, несомненно, поедут с нею. А это яйцо из ляпис-лазури с бриллиантовой короной Екатерины Великой и рубином внутри? Да! Его подарили ей, когда она носила близнецов, и оно, несомненно, тоже принадлежит ей. Франческа убрала вазочки и яйцо в футляры и сунула сверток в баул.
Все ее действия в тот день отличались необыкновенной легкостью, точностью и неутомимостью. Тлевший в душе неукротимый гнев, словно вечный двигатель, придавал ей силы. Ее энергия не знала предела, мозг работал в десятки раз быстрее обычного, она вся была как огонь, рвавшийся наружу, всей душой стремившаяся приблизить тот момент, когда ее дети окажутся вместе с ней в полной безопасности. Может быть, ей стоит дать телеграмму Мэтти Файерстоуну, чтобы тот встретил ее в Лос-Анджелесе? Нет! Никто не должен ничего знать о ее побеге до тех пор, пока она не окажется в пути.
Она сумела ответить еще на один вечерний звонок Стаха, сохранив совершенно те же интонации, что и накануне, чему немало удивилась сама. Но потом всю ночь проходила взад и вперед по спальне, бросая мужу горькие упреки и проклятия. Человек, совершивший подобное, заслуживает смерти. Как чудовищно мало, оказывается, она знала его, как доверчива была, как легко позволила ему обмануть себя, играть собой, словно пешкой на шахматной доске. Как она ненавидела его!
Следующим утром Франческа позвонила доктору Аллару и предупредила, что через два часа посылает няню к мадам Гудрон забрать ребенка. Не будет ли доктор столь любезен, чтобы позвонить этой даме и попросить ее собрать и потеплее одеть Даниэль к определенному часу? Да-да, это такой особенный день для нее, она очень счастлива и взволнованна. Да, доктор совершенно прав, это чудесный день. Да, она передаст князю наилучшие пожелания. Как это любезно с его стороны!
* * *
Точно через два часа Франческа с Дэзи на руках сидела в глубине такси и поджидала Машу, отправившуюся в маленький домик, у которого они остановились. Никто не смог бы признать в этой женщине в темных очках, одетой в мешковатое дорожное пальто и низко надвинутую шляпу, без всяких следов косметики на лице и с собранными в узел на затылке волосами, ту ослепительно красивую особу с распущенными, развевавшимися на ветру локонами, которая всего полтора года назад по прибытии в Шербур весело и беззаботно отвечала на приветствия поклонников.
Пять минут спустя появилась Маша, помахав на прощание женщине, стоявшей в дверях с приветливо поднятой рукой. Как только такси тронулось в направлении аэропорта, Франческа и Маша поменялись детьми. Франческа отогнула край одеяла, в которое была завернута Даниэль, и открыла личико ребенка. Какая же она крошечная! И какая невероятно хорошенькая. Серебристые светлые волосы в очаровательных завитушках, серьезное, немного грустное, но удивительно родное личико. А эти глаза, бархатисто-черные, напоминающие лепестки анютиных глазок, глаза Дэзи! И все же это была кукла, просто маленькая кукла по сравнению с Дэзи. Стоп, сравнивать их — это как раз то, чего ей больше никогда, ни при каких обстоятельствах не следует делать!
Франческе оказалось достаточно одного взгляда, чтобы навсегда полюбить и отныне защищать своего ребенка, хорошо зная при этом, что, какое бы счастье ни сулило ей будущее общение с Даниэль, оно всегда будет овеяно запрятанной в глубине души безмерной грустью.
6
Никто из слуг не осмелился сказать ни единого слова своему хозяину. Лицо Стаха Валенского все время, пока он занимался продажей громадной виллы в Лозанне и перебирался вместе с прислугой в Лондон, было постоянно искажено гримасой боли, делавшей его почти неузнаваемым. Даже в разговорах между собой они лишь шепотом решались обменяться короткими неудоменными репликами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58