Один самый уважаемый Шенноном ирландец, а именно Джордж Бернард Шоу, как-то сказал: «Если бы жизнь состояла из одного счастья, то это никто не смог бы. выдержать. Это был бы конец света». Пэт Шеннон мрачно усмехнулся, вспомнив его слова, и в пятидесятый раз за вечер послал свою лошадь в легкий галоп.
— Вы делаете успехи, — сухо произнес Чак Байере тоном, отнюдь не соответствовавшим содержанию его реплики.
У него никогда прежде не было подобного ученика, и он надеялся, что такой ученик больше никогда не появится. Шеннон заявил, что желает научиться ездить верхом. Ради бога, тысячи людей уже научились этому. Но никто прежде не требовал, чтобы его научили ездить рысью уже к концу первого занятия, легким галопом — к окончанию второго и настоящим галопом — к концу третьего.
Байере предупредил, что это невозможно и что Шеннон в конце концов переломает себе кости, а затем заставил его подписать документ, гласивший, что конюшня не несет ответственности за любые травмы ученика, но что Шеннон, в свою очередь, отвечает за любые травмы лошади. Однако этот чудак действительно галопировал уже после трех уроков.
Неумение ездить верхом скорее всего послужило для Шеннона своего рода вызовом, на который он должен ответить, неким препятствием, которое необходимо преодолеть. Он приезжал на занятия полностью сосредоточенным и брался задело, словно каторжник. Шеннон ненавидел часы, проводимые им в манеже, столь же неистово, сколь Байере ненавидел учить его.
За весь месяц у них лишь однажды случился разговор, выходящий за рамки формальных отношений ученика и тренера. Как-то раз Байере заметил, что Шеннон сильно прихрамывает в своих новых сапогах, приобретенных у «М. Дж. Ноуд Инк.», солидной фирмы, снабдившей его также великолепной одеждой для верховой езды.
— Какие-то проблемы с сапогами, мистер Шеннон? — не без злорадства заметил Байере.
— Стер лодыжки до крови, — равнодушно ответил Шеннон, говоря об этом, как о чем-то несущественном. — Полагаю, что так бывает всегда, когда разнашиваешь новые сапоги.
— Совсем необязательно, но далеко не все переносят это так стойко, как вы.
— Какой размер обуви носите вы, мистер Байере?
— Двенадцатый.
— Это мой размер. Не продадите ли мне свои сапоги?
— Что? Нет, мистер Шеннон, вряд ли вам понравятся мои сапоги.
— И все же они мне понравились. Это как раз то, что мне надо. Прекрасная кожа и хорошо разношены. У нас с вами один размер, а у вас наверняка есть еще несколько пар.
— Разумеется.
— Я заплачу столько, сколько вы скажете, Байере, но я хочу купить ваши сапоги. Готов заплатить за них вдвое дороже, чем заплатили вы при покупке, нет, черт побери, втрое.
— Вы в этом абсолютно уверены, мистер Шеннон? — спросил Байере, не подавая виду, насколько он оскорблен.
— Господи, ведь это просто сапоги, а не какая-либо святыня! — воскликнул Патрик, не замечая собственной наглости. Все три последних часа он испытывал страшную боль, но ни за что на свете не признался бы в этом.
— Они — ваши, — отрывисто бросил Байере. — Отдаю даром.
Он многим занимался в своей жизни, но никогда не торговал поношенной обувью.
— Спасибо, Байере, — ответил Шеннон, — я высоко ценю вашу щедрость.
Он считал, что Байере поступил так, как обязан был поступить мужчина в подобной ситуации, как бы он ни пожалел затем об упущенной выгоде. Бизнес есть бизнес. Шеннон не имел ни малейшего представления о том культе вещей и о трепетном отношении ко всем кожаным штуковинам, который царит в мире лошадников.
Скряга ты, Пэт Шеннон, что бы ты там ни воображал о себе, мать твою, думал Байере, вручая ему свои поношенные сапоги.
Многие люди, бывшие рядом с Шенноном в разные периоды его жизни, не очень лестно думали о нем, и все они рано или поздно убеждались в том, что самые худшие их предположения на его счет оказывались верными. Мало кто из них любил Шеннона, но, если бы даже тот узнал об этом, вряд ли он сильно удивился. Его это мало заботило, тем более что, карабкаясь все выше, он даже не вспоминал имен этих людей. Он был авантюристом чистой воды и всего, чего он достиг, добился сам, следуя только им самим намеченным планам и ни у кого не прося советов.
Мало кого в деловом мире Шеннон считал себе равным. По крайней мере, ни один, кто унаследовал свое состояние от родителей, как бы велико оно ни было, не мог быть причислен в его глазах к этой избранной группе. Они должны были сделать себя сами. Бог видит, он же сумел!
Еще находясь в сиротском приюте, Шеннон удостоился стипендии для продолжения образования в частной католической школе для мальчиков имени Святого Антония. Эту стипендию для мальчиков-сирот, обнаруживших отличные способности в учебе и спорте, учредил бывший воспитанник школы, пожилой бездетный миллионер. Очутившись в школе Святого Антония, Шеннон впервые попал в совершенно новый мир, который ему предстояло завоевать. Ему были незнакомы те мальчики-из высшего среднего класса Восточного побережья, среди которых он оказался; все, что те считали само собой разумеющимся, было для него непознанной страной. Первые два года он наблюдал, прислушивался, изучал, чувствуя себя гораздо уютнее в компании взрослых преподавателей и воспитателей, чем среди своих сверстников. Благодаря няням из приюта, обучавшим его, он всегда говорил правильно; к тому же, на его счастье, в школе считалось обязательным ношение формы, и все мальчики были одеты одинаково. Он привык к тому, что его черные волосы должны быть коротко подстрижены, что его агрессивность на футбольном поле и способности к бейсболу только приветствуются, и к тому, что, как бы ни изнурял он учебой свой мозг, предпочтительнее демонстрировать знания и интеллект во время экзаменов или в контрольных работах, а не в классной комнате.
С юных лет он готовил себя к тому, чтобы прорваться наверх. Пэт Шеннон очень тщательно выбирал среди товарищей тех мальчиков, с которыми хотел бы подружиться, и наметил для себя одноклассников, выделявшихся среди остальных не столько выдающимися способностями, сколько наличием характера. К моменту окончания школы у Пэта было шестеро друзей, с которыми он не расставался. Верность друзьям была его религией. Если бы кто-то из друзей попросил его без объяснения причин, скажем, послезавтра днем встретиться, например, в Сингапуре, Пэт обязательно был бы там к назначенному сроку. И его друзья отвечали ему тем же. Лишенный в детстве семьи, он создал ее для себя из своих друзей. Этот жестокий человек имел любящую душу, но предпочитал, чтобы его любили немногие, и в этом была его сила.
В детстве Шеннон был высоким, крепко скроенным мальчиком, быстрым и резким, как леопард. Его внешность не оставляла сомнений в его происхождении. Он являл собой классический тип брюнета-ирландца с иссиня-черными волосами, широко расставленными темно-синими глазами, тяжелыми густыми бровями, высоким лбом и белой, легко красневшей от прилива крови кожей, а его улыбка была столь открытой и обезоруживающей, что могла легко заставить собеседника позабыть о его остром уме, хотя это было отнюдь не безопасно.
В старших классах он стал старостой, капитаном футбольной команды и первым учеником по всем предметам. Он сумел добиться максимальной стипендии для поступления в Тьюлейн и окончил его в три года за счет напряженных занятий, оставаясь в школе каждое лето и резко сократив занятия спортом, ограничившись только футболом. К двадцати трем годам Патрик Шеннон, выпускник Гарвардской школы бизнеса, был готов завоевать мир.
За неделю до окончания Гарварда его заметил и нанял на работу Нэт Темпл, человек несколько десятилетий назад основавший корпорацию «Супракорп». Шеннон отвел себе десять лет, чтобы достичь положения, близкого к самому верху в структуре корпорации. Первые три года он был обречен на совершенно нещадную, изнурительную работу. Навещая своих друзей, Пэт Шеннон убедился в том, что для хорошей жизни требуются время и деньги, но, по его расчетам, у него до тридцати лет не должно было появиться ни того, ни другого. Хотя его манили удовольствия жизни, врожденная самодисциплина и вошедшая в плоть и кровь целеустремленность вынуждали его не отступать от намеченного плана. Он никогда не рассчитывал жениться на деньгах, хотя среди сестер его друзей и одноклассников было немало таких, кто бы мог предоставить ему подобную возможность, но в браке такого рода его ничто не привлекало. Он должен был сам всего добиться. Потребность в самоутверждении проявлялась в нем сильнее всех остальных чувств, и каждая новая победа, одержанная им, заключала в себе новый вызов, на который он обязан был ответить. На жизненном пути Шеннона словно никогда и не было ни одного плато, ровного места, на котором он мог бы отдохнуть и, оглянувшись назад, прийти к выводу, что все победы уже одержаны, игра сделана и он достиг всего, к чему стремился.
Теперь, к своим тридцати восьми, он был на гребне успеха. Нэт Темпл, который первым разглядел потенциальные возможности Шеннона, три года назад оставил место президента корпорации, сохранив за собой должность председателя правления, предоставив Пэту возможность самому руководить компанией дальше. С момента назначения Шеннона на этот пост корпорация начала бурно расти. Стоимость акций компании за это время выросла вдвое.
Многие влиятельные держатели акций «Супракорп» до сих пор не целиком доверяли Шеннону. У него были враги. Были люди, которым стали ненавистны его молодость и достигнутые им успехи, ибо такие люди не любили никакого риска. До поры до времени его недруги помалкивали, но следили за ним и ждали удобного момента, чтобы спихнуть Шеннона, как только он предоставит им такую возможность.
Шеннон обладал теперь всеми материальными доказательствами своих достижений: ему принадлежали апартаменты на верхних этажах небоскреба Юнайтед-Нейшнс-Плаза. Теперь Пэт был членом трех клубов: «Сенчюри», «Ривер» и университетского; он владел собственным домом в Ист-Хэмптоне, где у него почти никогда не было времени бывать. А еще ему предстоял неизбежный развод с женщиной, которую ему следовало бы узнать лучше до того, как жениться на ней, красивой и общительной.
Хорошо, что у них не было детей. В противном случае их развод скорее всего не состоялся бы, поскольку Шеннон, не будучи религиозным человеком, тем не менее хорошо помнил и никогда не мог забыть одиночества сироты, оставленного родителями. Когда его короткий брак распался, он позволил себе несколько романов, завоевывал очередную избранницу с откровенным физическим желанием и таким напором, с каким пожирает сухую осеннюю траву пламя от случайно оброненной спички. Он решительно запрещал себе влюбляться вновь, опасаясь новых страданий. Любовь — слишком большой риск даже для него, решил Шеннон.
Его детищем была «Супракорп» и сотканная ею паутина из различных дочерних компаний, производивших косметику, парфюмерию, продукты питания, а также сеть магазинов, телевизионных станций, фирм по продаже недвижимости. Еще его «детьми» были мальчики из Полицейской атлетической лиги, с которыми он втайне от всех проводил почти все свободные уик-энды. Он учил их житейской сметке, щедро делился с ними всем, что знал и умел, будь то удары по мячу, запуск воздушного змея или правила деления больших чисел.
Годы не изменили его улыбку. Она по-прежнему оставалась такой же открытой и неотразимо обаятельной, а его синие глаза светились прежним блеском. Но теперь две глубокие вертикальные складки залегли по краям губ, а широкий лоб, на который постоянно падали непослушные черные волосы, бороздили морщины.
Занимаясь с детьми, Патрик Шеннон не пытался обратить время вспять, он просто заново переживал свои юные годы, которых по-настоящему у него никогда не было. У него никогда не находилось времени для свободного, беззаботного существования. Зато, уверял он себя, у тебя было достаточно времени, чтобы обрести успех, влиятельность, богатство, познания и немного настоящих друзей, пусть даже ценой теперешней ностальгии по юношескому веселью и играм.
* * *
Когда Хэмильтон Шорт, умелый и удачливый торговец недвижимостью, заработал свои первые три миллиона долларов, он вложил их в долгосрочные казначейские облигации и забыл о них. В сорок два года, став обладателем небольшого брюшка и лысины, он уже имел за спиной десяток миллионов, с помощью которых ему не составило большого труда убедить Топси Маллинс, робкую, с пышными формами восемнадцатилетнюю девушку, происходившую из старинной, но обедневшей семьи из Виргинии, выйти за него замуж. В течение последующих восьми лет, пока интересы бизнеса вынуждали семейство Шорт переезжать из Далласа в Майами, а затем в Чикаго, Топси произвела на свет троих детей — все девочки, — а Хэм заработал еще несколько миллионов. По его подсчетам, личное состояние теперь приближалось к двадцати пяти миллионам, а его бизнес расцвел как никогда.
В свое время Топси на остатки семейных денег прошла обучение в знаменитой школе верховой езды, где познакомилась со многими девушками из богатых, известных в обществе семейств из Нью-Йорка и Лонг-Айленда. Она продолжала следить за карьерой своих подружек по модным журналам и колонкам светских новостей в прессе, испытывая безумную зависть и злобу. Она вышла замуж ради денег, но единственное, что дало ей замужество, — это три беременности и три переезда из одного, по ее мнению, провинциального города в другой, а потом и в третий.
Для Топси, страстно стремившейся попасть в высшее общество, принимая во внимание ее ограниченный кругозор, возможность быть вхожей в высший свет Нью-Йорка означала принадлежность к этому обществу. Но ей хватило здравого смысла, чтобы понять, насколько провинциалке сложно проникнуть в высший свет, тем более такой провинциалке, как она, опирающейся на поддержку нескольких полузабытых подружек и имевшей мужа, вряд ли способного украсить собой какой-либо прием. Поэтому она решила завоевать Нью-Йорк со своей территории, из Виргинии, где ее семья пользовалась известностью и уважением. По ее мнению, собственное имение в самом сердце огромной территории в Северной Виргинии, известной под названием Охотничья страна, помогло бы снять с нее клеймо обладательницы «новых» денег.
Когда Топси заявила Хэму, что наступило самое время приобрести имение в крошечном Мидлбурге, традиционно распадавшемся на две неравные части — миллионеры и их прислуга, ему в разговоре безжалостно было дано понять, что он может рассчитывать на свою привычную, удобную и хорошо организованную семейную жизнь только при условии, если у них будет приличное, очень приличное владение в Мидлбурге.
К двадцати пяти годам многообещающая в юности красота Топси расцвела во всем блеске. В течение семи лет замужества она, лишь ненадолго отвлекаемая рождением детей, занималась исключительно собой, оттачивая свою привлекательность. Ее каштановые волосы, кроткие глаза, пышная грудь, широкие бедра и тонкая талия оставались столь же неотразимы, как и в те времена, когда впервые покорили воображение Хэма Шорта. Хотя теперь Хэм нечасто наслаждался прелестями супруги, но тем не менее он не желал семейных проблем. Он не был слишком чувственным человеком. Одно быстрое занятие любовью в неделю или две — вот все, на что он претендовал, но он настаивал на том, чтобы у него в доме царили мир и покой, пока он зарабатывает свои очередные миллионы. Ему было все равно, Мидлбург или Майами, лишь бы Топси прекратила свое нытье по поводу отсутствия вокруг нее светского общества.
К счастью, Хэм Шорт продолжал успешно наживать свои миллионы и в последующие два года, поскольку расходы на содержание плантации «Фэрфакс» высасывали из него деньги, словно кит, пожирающий планктон.
Голова Хэма Шорта, владельца всего этого великолепия, в последнее время была занята куда более серьезными вещами. Предложение, полученное им от «Супракорп», было очень интересным. Если он согласится присоединить свою компанию по торговле недвижимостью к «Супракорп», ворочающей двумя миллиардами долларов, то пакет акций, который он получит, увеличит его состояние до такой отметки, что, вместо того чтобы думать, как ему заработать тридцатый миллион, он сможет оперировать цифрой в шестьдесят миллионов. Помимо того, это позволит ему избавиться от ежедневной рутины, от той работы, которую он выполняет практически в одиночку. Его дети — девочки, и ему некого вводить в семейный бизнес, поэтому присоединение к «Супракорп» позволит ему начать вести ту жизнь джентльмена, которую Топси постоянно стремится ему навязать. Но, с другой стороны, разве он желает утратить контроль над своим делом? Что может быть привлекательнее, чем ощущать себя владельцем собственной компании и обладать свободой в принимаемых решениях, как это происходит сейчас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Вы делаете успехи, — сухо произнес Чак Байере тоном, отнюдь не соответствовавшим содержанию его реплики.
У него никогда прежде не было подобного ученика, и он надеялся, что такой ученик больше никогда не появится. Шеннон заявил, что желает научиться ездить верхом. Ради бога, тысячи людей уже научились этому. Но никто прежде не требовал, чтобы его научили ездить рысью уже к концу первого занятия, легким галопом — к окончанию второго и настоящим галопом — к концу третьего.
Байере предупредил, что это невозможно и что Шеннон в конце концов переломает себе кости, а затем заставил его подписать документ, гласивший, что конюшня не несет ответственности за любые травмы ученика, но что Шеннон, в свою очередь, отвечает за любые травмы лошади. Однако этот чудак действительно галопировал уже после трех уроков.
Неумение ездить верхом скорее всего послужило для Шеннона своего рода вызовом, на который он должен ответить, неким препятствием, которое необходимо преодолеть. Он приезжал на занятия полностью сосредоточенным и брался задело, словно каторжник. Шеннон ненавидел часы, проводимые им в манеже, столь же неистово, сколь Байере ненавидел учить его.
За весь месяц у них лишь однажды случился разговор, выходящий за рамки формальных отношений ученика и тренера. Как-то раз Байере заметил, что Шеннон сильно прихрамывает в своих новых сапогах, приобретенных у «М. Дж. Ноуд Инк.», солидной фирмы, снабдившей его также великолепной одеждой для верховой езды.
— Какие-то проблемы с сапогами, мистер Шеннон? — не без злорадства заметил Байере.
— Стер лодыжки до крови, — равнодушно ответил Шеннон, говоря об этом, как о чем-то несущественном. — Полагаю, что так бывает всегда, когда разнашиваешь новые сапоги.
— Совсем необязательно, но далеко не все переносят это так стойко, как вы.
— Какой размер обуви носите вы, мистер Байере?
— Двенадцатый.
— Это мой размер. Не продадите ли мне свои сапоги?
— Что? Нет, мистер Шеннон, вряд ли вам понравятся мои сапоги.
— И все же они мне понравились. Это как раз то, что мне надо. Прекрасная кожа и хорошо разношены. У нас с вами один размер, а у вас наверняка есть еще несколько пар.
— Разумеется.
— Я заплачу столько, сколько вы скажете, Байере, но я хочу купить ваши сапоги. Готов заплатить за них вдвое дороже, чем заплатили вы при покупке, нет, черт побери, втрое.
— Вы в этом абсолютно уверены, мистер Шеннон? — спросил Байере, не подавая виду, насколько он оскорблен.
— Господи, ведь это просто сапоги, а не какая-либо святыня! — воскликнул Патрик, не замечая собственной наглости. Все три последних часа он испытывал страшную боль, но ни за что на свете не признался бы в этом.
— Они — ваши, — отрывисто бросил Байере. — Отдаю даром.
Он многим занимался в своей жизни, но никогда не торговал поношенной обувью.
— Спасибо, Байере, — ответил Шеннон, — я высоко ценю вашу щедрость.
Он считал, что Байере поступил так, как обязан был поступить мужчина в подобной ситуации, как бы он ни пожалел затем об упущенной выгоде. Бизнес есть бизнес. Шеннон не имел ни малейшего представления о том культе вещей и о трепетном отношении ко всем кожаным штуковинам, который царит в мире лошадников.
Скряга ты, Пэт Шеннон, что бы ты там ни воображал о себе, мать твою, думал Байере, вручая ему свои поношенные сапоги.
Многие люди, бывшие рядом с Шенноном в разные периоды его жизни, не очень лестно думали о нем, и все они рано или поздно убеждались в том, что самые худшие их предположения на его счет оказывались верными. Мало кто из них любил Шеннона, но, если бы даже тот узнал об этом, вряд ли он сильно удивился. Его это мало заботило, тем более что, карабкаясь все выше, он даже не вспоминал имен этих людей. Он был авантюристом чистой воды и всего, чего он достиг, добился сам, следуя только им самим намеченным планам и ни у кого не прося советов.
Мало кого в деловом мире Шеннон считал себе равным. По крайней мере, ни один, кто унаследовал свое состояние от родителей, как бы велико оно ни было, не мог быть причислен в его глазах к этой избранной группе. Они должны были сделать себя сами. Бог видит, он же сумел!
Еще находясь в сиротском приюте, Шеннон удостоился стипендии для продолжения образования в частной католической школе для мальчиков имени Святого Антония. Эту стипендию для мальчиков-сирот, обнаруживших отличные способности в учебе и спорте, учредил бывший воспитанник школы, пожилой бездетный миллионер. Очутившись в школе Святого Антония, Шеннон впервые попал в совершенно новый мир, который ему предстояло завоевать. Ему были незнакомы те мальчики-из высшего среднего класса Восточного побережья, среди которых он оказался; все, что те считали само собой разумеющимся, было для него непознанной страной. Первые два года он наблюдал, прислушивался, изучал, чувствуя себя гораздо уютнее в компании взрослых преподавателей и воспитателей, чем среди своих сверстников. Благодаря няням из приюта, обучавшим его, он всегда говорил правильно; к тому же, на его счастье, в школе считалось обязательным ношение формы, и все мальчики были одеты одинаково. Он привык к тому, что его черные волосы должны быть коротко подстрижены, что его агрессивность на футбольном поле и способности к бейсболу только приветствуются, и к тому, что, как бы ни изнурял он учебой свой мозг, предпочтительнее демонстрировать знания и интеллект во время экзаменов или в контрольных работах, а не в классной комнате.
С юных лет он готовил себя к тому, чтобы прорваться наверх. Пэт Шеннон очень тщательно выбирал среди товарищей тех мальчиков, с которыми хотел бы подружиться, и наметил для себя одноклассников, выделявшихся среди остальных не столько выдающимися способностями, сколько наличием характера. К моменту окончания школы у Пэта было шестеро друзей, с которыми он не расставался. Верность друзьям была его религией. Если бы кто-то из друзей попросил его без объяснения причин, скажем, послезавтра днем встретиться, например, в Сингапуре, Пэт обязательно был бы там к назначенному сроку. И его друзья отвечали ему тем же. Лишенный в детстве семьи, он создал ее для себя из своих друзей. Этот жестокий человек имел любящую душу, но предпочитал, чтобы его любили немногие, и в этом была его сила.
В детстве Шеннон был высоким, крепко скроенным мальчиком, быстрым и резким, как леопард. Его внешность не оставляла сомнений в его происхождении. Он являл собой классический тип брюнета-ирландца с иссиня-черными волосами, широко расставленными темно-синими глазами, тяжелыми густыми бровями, высоким лбом и белой, легко красневшей от прилива крови кожей, а его улыбка была столь открытой и обезоруживающей, что могла легко заставить собеседника позабыть о его остром уме, хотя это было отнюдь не безопасно.
В старших классах он стал старостой, капитаном футбольной команды и первым учеником по всем предметам. Он сумел добиться максимальной стипендии для поступления в Тьюлейн и окончил его в три года за счет напряженных занятий, оставаясь в школе каждое лето и резко сократив занятия спортом, ограничившись только футболом. К двадцати трем годам Патрик Шеннон, выпускник Гарвардской школы бизнеса, был готов завоевать мир.
За неделю до окончания Гарварда его заметил и нанял на работу Нэт Темпл, человек несколько десятилетий назад основавший корпорацию «Супракорп». Шеннон отвел себе десять лет, чтобы достичь положения, близкого к самому верху в структуре корпорации. Первые три года он был обречен на совершенно нещадную, изнурительную работу. Навещая своих друзей, Пэт Шеннон убедился в том, что для хорошей жизни требуются время и деньги, но, по его расчетам, у него до тридцати лет не должно было появиться ни того, ни другого. Хотя его манили удовольствия жизни, врожденная самодисциплина и вошедшая в плоть и кровь целеустремленность вынуждали его не отступать от намеченного плана. Он никогда не рассчитывал жениться на деньгах, хотя среди сестер его друзей и одноклассников было немало таких, кто бы мог предоставить ему подобную возможность, но в браке такого рода его ничто не привлекало. Он должен был сам всего добиться. Потребность в самоутверждении проявлялась в нем сильнее всех остальных чувств, и каждая новая победа, одержанная им, заключала в себе новый вызов, на который он обязан был ответить. На жизненном пути Шеннона словно никогда и не было ни одного плато, ровного места, на котором он мог бы отдохнуть и, оглянувшись назад, прийти к выводу, что все победы уже одержаны, игра сделана и он достиг всего, к чему стремился.
Теперь, к своим тридцати восьми, он был на гребне успеха. Нэт Темпл, который первым разглядел потенциальные возможности Шеннона, три года назад оставил место президента корпорации, сохранив за собой должность председателя правления, предоставив Пэту возможность самому руководить компанией дальше. С момента назначения Шеннона на этот пост корпорация начала бурно расти. Стоимость акций компании за это время выросла вдвое.
Многие влиятельные держатели акций «Супракорп» до сих пор не целиком доверяли Шеннону. У него были враги. Были люди, которым стали ненавистны его молодость и достигнутые им успехи, ибо такие люди не любили никакого риска. До поры до времени его недруги помалкивали, но следили за ним и ждали удобного момента, чтобы спихнуть Шеннона, как только он предоставит им такую возможность.
Шеннон обладал теперь всеми материальными доказательствами своих достижений: ему принадлежали апартаменты на верхних этажах небоскреба Юнайтед-Нейшнс-Плаза. Теперь Пэт был членом трех клубов: «Сенчюри», «Ривер» и университетского; он владел собственным домом в Ист-Хэмптоне, где у него почти никогда не было времени бывать. А еще ему предстоял неизбежный развод с женщиной, которую ему следовало бы узнать лучше до того, как жениться на ней, красивой и общительной.
Хорошо, что у них не было детей. В противном случае их развод скорее всего не состоялся бы, поскольку Шеннон, не будучи религиозным человеком, тем не менее хорошо помнил и никогда не мог забыть одиночества сироты, оставленного родителями. Когда его короткий брак распался, он позволил себе несколько романов, завоевывал очередную избранницу с откровенным физическим желанием и таким напором, с каким пожирает сухую осеннюю траву пламя от случайно оброненной спички. Он решительно запрещал себе влюбляться вновь, опасаясь новых страданий. Любовь — слишком большой риск даже для него, решил Шеннон.
Его детищем была «Супракорп» и сотканная ею паутина из различных дочерних компаний, производивших косметику, парфюмерию, продукты питания, а также сеть магазинов, телевизионных станций, фирм по продаже недвижимости. Еще его «детьми» были мальчики из Полицейской атлетической лиги, с которыми он втайне от всех проводил почти все свободные уик-энды. Он учил их житейской сметке, щедро делился с ними всем, что знал и умел, будь то удары по мячу, запуск воздушного змея или правила деления больших чисел.
Годы не изменили его улыбку. Она по-прежнему оставалась такой же открытой и неотразимо обаятельной, а его синие глаза светились прежним блеском. Но теперь две глубокие вертикальные складки залегли по краям губ, а широкий лоб, на который постоянно падали непослушные черные волосы, бороздили морщины.
Занимаясь с детьми, Патрик Шеннон не пытался обратить время вспять, он просто заново переживал свои юные годы, которых по-настоящему у него никогда не было. У него никогда не находилось времени для свободного, беззаботного существования. Зато, уверял он себя, у тебя было достаточно времени, чтобы обрести успех, влиятельность, богатство, познания и немного настоящих друзей, пусть даже ценой теперешней ностальгии по юношескому веселью и играм.
* * *
Когда Хэмильтон Шорт, умелый и удачливый торговец недвижимостью, заработал свои первые три миллиона долларов, он вложил их в долгосрочные казначейские облигации и забыл о них. В сорок два года, став обладателем небольшого брюшка и лысины, он уже имел за спиной десяток миллионов, с помощью которых ему не составило большого труда убедить Топси Маллинс, робкую, с пышными формами восемнадцатилетнюю девушку, происходившую из старинной, но обедневшей семьи из Виргинии, выйти за него замуж. В течение последующих восьми лет, пока интересы бизнеса вынуждали семейство Шорт переезжать из Далласа в Майами, а затем в Чикаго, Топси произвела на свет троих детей — все девочки, — а Хэм заработал еще несколько миллионов. По его подсчетам, личное состояние теперь приближалось к двадцати пяти миллионам, а его бизнес расцвел как никогда.
В свое время Топси на остатки семейных денег прошла обучение в знаменитой школе верховой езды, где познакомилась со многими девушками из богатых, известных в обществе семейств из Нью-Йорка и Лонг-Айленда. Она продолжала следить за карьерой своих подружек по модным журналам и колонкам светских новостей в прессе, испытывая безумную зависть и злобу. Она вышла замуж ради денег, но единственное, что дало ей замужество, — это три беременности и три переезда из одного, по ее мнению, провинциального города в другой, а потом и в третий.
Для Топси, страстно стремившейся попасть в высшее общество, принимая во внимание ее ограниченный кругозор, возможность быть вхожей в высший свет Нью-Йорка означала принадлежность к этому обществу. Но ей хватило здравого смысла, чтобы понять, насколько провинциалке сложно проникнуть в высший свет, тем более такой провинциалке, как она, опирающейся на поддержку нескольких полузабытых подружек и имевшей мужа, вряд ли способного украсить собой какой-либо прием. Поэтому она решила завоевать Нью-Йорк со своей территории, из Виргинии, где ее семья пользовалась известностью и уважением. По ее мнению, собственное имение в самом сердце огромной территории в Северной Виргинии, известной под названием Охотничья страна, помогло бы снять с нее клеймо обладательницы «новых» денег.
Когда Топси заявила Хэму, что наступило самое время приобрести имение в крошечном Мидлбурге, традиционно распадавшемся на две неравные части — миллионеры и их прислуга, ему в разговоре безжалостно было дано понять, что он может рассчитывать на свою привычную, удобную и хорошо организованную семейную жизнь только при условии, если у них будет приличное, очень приличное владение в Мидлбурге.
К двадцати пяти годам многообещающая в юности красота Топси расцвела во всем блеске. В течение семи лет замужества она, лишь ненадолго отвлекаемая рождением детей, занималась исключительно собой, оттачивая свою привлекательность. Ее каштановые волосы, кроткие глаза, пышная грудь, широкие бедра и тонкая талия оставались столь же неотразимы, как и в те времена, когда впервые покорили воображение Хэма Шорта. Хотя теперь Хэм нечасто наслаждался прелестями супруги, но тем не менее он не желал семейных проблем. Он не был слишком чувственным человеком. Одно быстрое занятие любовью в неделю или две — вот все, на что он претендовал, но он настаивал на том, чтобы у него в доме царили мир и покой, пока он зарабатывает свои очередные миллионы. Ему было все равно, Мидлбург или Майами, лишь бы Топси прекратила свое нытье по поводу отсутствия вокруг нее светского общества.
К счастью, Хэм Шорт продолжал успешно наживать свои миллионы и в последующие два года, поскольку расходы на содержание плантации «Фэрфакс» высасывали из него деньги, словно кит, пожирающий планктон.
Голова Хэма Шорта, владельца всего этого великолепия, в последнее время была занята куда более серьезными вещами. Предложение, полученное им от «Супракорп», было очень интересным. Если он согласится присоединить свою компанию по торговле недвижимостью к «Супракорп», ворочающей двумя миллиардами долларов, то пакет акций, который он получит, увеличит его состояние до такой отметки, что, вместо того чтобы думать, как ему заработать тридцатый миллион, он сможет оперировать цифрой в шестьдесят миллионов. Помимо того, это позволит ему избавиться от ежедневной рутины, от той работы, которую он выполняет практически в одиночку. Его дети — девочки, и ему некого вводить в семейный бизнес, поэтому присоединение к «Супракорп» позволит ему начать вести ту жизнь джентльмена, которую Топси постоянно стремится ему навязать. Но, с другой стороны, разве он желает утратить контроль над своим делом? Что может быть привлекательнее, чем ощущать себя владельцем собственной компании и обладать свободой в принимаемых решениях, как это происходит сейчас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58