Она поспешила назад к кровати, на которой полулежала-полусидела Топси, глядевшая на нее широко раскрытыми глазами, выдававшими отчаянную борьбу их хозяйки с подступившим искушением.
— Как ты прелестна! Как?! У тебя еще туфли на ногах? — Ванесса издала хриплый смешок. — Позволь же мне снять их наконец…
Она нагнулась и сняла с Топси туфли.
— Закрой глаза, — шепнула Ванесса, — и позволь мне быть хорошей с тобой, тебе же необходим кто-то, кто был бы с тобою нежен, не правда ли, крошка… Кто-то, кто дал бы тебе почувствовать то, о чем ты всегда мечтала, но никогда не испытывала в жизни. О да, я думаю, что сумею. Стоило мне только взглянуть на тебя, как я поняла, что ты создана для меня.
Говоря так, Ванесса ловко расстегнула пуговицы на блузке Топси и застежку ее бюстгальтера, обнажив роскошные, круглые, мягкие груди с выпуклыми коричневыми сосками, казавшимися удивительно темными на фоне белого тела.
— О, да ты просто красавица! Ты великолепна, я всегда это знала, — шептала Ванесса, легонько касаясь полураскрытых губ Топси кончиком пальца с покрытым темно-красным лаком ногтем. Она склонилась над своей добычей, не желая вспугнуть ее каким-либо резким движением. Своими теплыми проворными пальцами она пробежала по телу Топси от самой шеи и круговыми движениями, едва касаясь, погладила ее груди, не дотрагиваясь пока до сосков, ставших, как она заметила, твердыми и напряженными. Утонченно сластолюбивая, она готова была выжидать и не спешила получить удовольствие немедленно. Сейчас ее заботило только одно: надо было как следует завести эту женщину, которая — Ванесса была уверена — никогда в жизни не испытывала того мучительного удовольствия, которое она собиралась ей доставить.
— Топси, это все ради тебя, я сама ничего не хочу. Тебе не стоит шевелиться, просто ляг на спину и позволь мне полюбоваться тобой.
Она расстегнула юбку Топси и осторожным движением стянула ее, одновременно продолжая обсасывать пальцы Топси, попарно беря их в рот и облизывая быстрыми касаниями своего искусного языка. Топси дрожала всем телом, будучи не в силах поверить, что пришла в такое возбуждение лишь от легких прикосновений к ее груди и манипуляций с ее пальцами. Когда Ванесса сказала, что от нее ничего не требуется, Топси расслабилась, поскольку не знала, что ей надо делать самой. Теперь Ванесса, сложив щепоткой пальцы обеих рук, ухватила и нежно сжала соски Топси. Она все делала умело и ласково. Только когда Топси начала громко вздыхать, не в состоянии больше сдерживаться, она накрыла губами один из ее сосков и кончиком языка коснулась его горячей твердой выпуклости, а потом то же самое проделала с другим. Еще несколько томительно долгих минут Ванесса не оставляла этих крупных коричневых сосков, попеременно покусывая и облизывая их языком, пока они не сделались почти болезненно твердыми. Только тогда она опустила руки и освободила Топси от еще остававшегося на ней белья.
Глаза ее подруги оставались плотно зажмуренными. Ванесса отметила это про себя, пока торопливо сбрасывала с себя одежду. Тем лучше, так даже проще, для первого раза. Она подхватила одной рукой голову Топси, заведя ладонь ей под затылок и нежно баюкая, а пальцами свободной руки легко, почти неощутимо, но от того еще более возбуждающе пробежала вниз по телу Топси вплоть до треугольника каштановых волос на лобке. Топси не сделала никакого протестующего движения, и тогда Ванесса со свойственной ей грацией оседлала тело лежавшей женщины, опершись на колени по обе стороны пышных бедер Топси. Она осмелилась пронести пальцами по восхитительно белым бедрам и ногам Топси сверху вниз до розовых ступней, а потом снова потянулась вверх, избегая касаться кудрявившихся на лобке волос. Она заметила, что руки Топси ожили и пришли в движение. Вот одна из них схватила руку Ванессы и потянула ее вниз. Ванесса высвободила руку и прошептала: «Нет-нет, не спеши…» Она принялась ласкать нежную кожу Топси на внутренних поверхностях ее бедер, постепенно продвигая все выше и выше. Топси застонала и раскинула ноги. Ванесса увидела блеск увлажнившегося лона Топси. Сама Ванесса с трудом сдерживала себя, чтобы немедленно не приникнуть к подруге. Вместо того она низко склонилась и нежно подула на густые волосы, росшие на лобке Топси, чтобы обнажить набухший клитор. Выждав немного, она припала к нему губами, попеременно целуя его долгими всасывающими поцелуями и лаская легкими прикосновениями свернутого в трубочку языка.
— Трахни меня, ради бога, трахни, — прохрипела Топси, не в состоянии терпеть дольше.
* * *
Прошло много времени, прежде чем Топси, потерявшая ему счет, с кружившейся головой поднялась и села на кровати.
— Через десять минут они все будут здесь, и Хэм, должно быть, уже меня ищет. На что я, должно быть, похожа?
— Ты выглядишь восхитительно, — ответила Ванесса, торопливо натягивая одежду. — У тебя есть поблизости пояс с чулками?
— Да, я когда-то покупала их, чтобы соблазнять Хэма, но они не произвели на него впечатления. А что?
— Не могла бы ты надеть их сейчас, для меня? И ходить без трусиков весь сегодняшний день, вечером и завтра? Я могла бы тогда, взглянув на тебя, мечтать о том, что ласкаю тебя там, под платьем, а ты, посмотрев на меня, видела бы, что я об этом думаю.
—Ох!
— Ты сделаешь это?
— Конечно, господи, конечно!
Пока гости Шортов собирались к аперитиву перед ленчем, Робин Валериан присоединился к жене и, подойдя, обнял ее за плечи.
— Ты хорошо покатался, мой ангел? — спросила Ванесса, подняв к нему лицо с крупным носом и широко распахнутыми восточными глазами.
— Чудесно. Как жаль, что ты вдруг стала бояться лошадей, моя бедная крошка. Прежде ты прекрасно ездила верхом. А как ты поохотилась?
— Прекрасно. Просто великолепно.
— Я в этом не сомневался. Порой я ненавижу тебя.
* * *
Дэзи позавтракала вместе с Синди и ее младшими сестрами в комнате для игр, а потом довольно долго рисовала, делая наброски с восседавшей на своем пони старшей дочери хозяев. Младшие девочки, одна семи, а вторая пяти лет, тоже сидя верхом, внимательно и с неподдельным интересом наблюдали за происходящим. Проработав до тех пор, пока Синди не устала позировать, Дэзи смогла наконец позволить себе насладиться главным удовольствием от своих уик-эндов в домах лошадников: она поехала кататься в одиночестве. Эти часы, когда она скакала на лошади одна, свободная, как ветер, переполненная бездумной радостью, были той роскошью, которую она больше нигде не могла себе позволить, и Дэзи при первой же возможности старалась не упустить верховую прогулку, но, разумеется, не в ущерб работе. С наступлением сумерек она нехотя, шагом подъехала к конюшне, чтобы поставить лошадь и, вернувшись к себе в комнату, принять ванну перед тем, как переодеться к ужину.
Начинается самое противное во всех уик-эндах, подумала Дэзи, снимая и тщательно складывая костюм для верховой езды. Этот обязательный ужин с приглашенными, эти обязательные светские беседы, необходимость разыгрывать роль, входя в обязательный образ княжны, которого ждет от нее хозяйка… да просто требует от нее. Кики часто удивлялась, почему Дэзи так не любит свой титул и пользуется им лишь для того, чтобы ее работы лучше продавались. Мне страшно понравилось бы быть княжной, часто говорила она, с суровым видом кивая в сторону Дэзи, которая никому, даже Кики, не сумела бы объяснить, почему она не в состоянии пересилить себя и признаться, что чувствует себя самозванкой под именем княжны Дэзи Валенской, а сама не имеет никаких прав на этот титул. Несомненно, любые титулы — вещь давно устаревшая в современном мире, если не считать нескольких стран, где еще сохранились монархии, но тем не менее очень многие люди в разных странах без смущения продолжают носить их, не испытывая никаких неудобств подобных тем, от которых страдала Дэзи.
Погрузившись в горячую ванну, Дэзи ощутила знакомый приступ беспричинной грусти, время от времени накатывавшей на нее. В прошлом она безуспешно пыталась сопротивляться ему, не понимая до конца причин своей печали. Бывали у нее и приступы депрессии, приближение которых она всегда угадывала. Когда подобное состояние настигало ее дома, Дэзи натягивала на ноги грубые шерстяные носки, забиралась под ворох одеял, собранных по всему дому, и часами лежала, дрожа всем телом и пытаясь разобраться, почему будущее представляется ей в таком мрачном свете, ища хоть какую-нибудь зацепку, некое событие, ситуацию или местечко, которые помогли бы ей справиться с собой и обрести чувство реальности.
Сколько бы раз Дэзи ни пыталась проанализировать причину этих отчаянных приступов грусти, она неизбежно сталкивалась с уймой неприятных вопросов, на которые никто не был в состоянии дать ей ответы. Например, что было бы с ней, будь у нее, как у большинства людей, живы оба родителя? Как бы сложилась ее жизнь, если бы все они жили вместе? Многие вопросы Дэзи так и остались без ответа — ведь, кроме матери и отца, никто не мог раскрыть ей их тайны.
Дэзи вышла из ванной комнаты и начала одеваться. Расчесывая волосы, она обратила внимание на лежавшие на туалетном столике поддельные изумруды, одолженные ею у Кики. Ожерелье и браслеты прекрасно подойдут к зеленому твидовому жакету с блестками на лацканах, но серьги надо бы замаскировать волосами. Сегодня вечером она решила оставить волосы распущенными. Целый день они были заплетены в косы, а сейчас струились роскошным серебряным водопадом. В зеленом брючном костюме она была похожа на юного Робин Гуда. Покончив с одеванием, Дэзи взглянула на себя в зеркало тем придирчивым взором, которым обычно смотрела на норовистую лошадь, и громко приказала себе: Дэзи Вален-ская, какой смысл думать о том, что могло бы быть, если… как есть, так тому и быть.
По тому, как Дэзи держит голову, Патрик Шеннон сразу узнал в ней ту девушку, которую видел сегодня утром. Он понял, что это та самая прекрасная наездница, как только она вошла в гостиную. Иначе он счел бы ее вновь прибывшей гостьей, поскольку не встречался с нею ни за завтраком, ни за ленчем. Когда Дэзи появилась в комнате, где уже собрались остальные гости, всем показалось, что время на секунду остановилось, — разговоры на какое-то мгновение стихли, а затем зазвучали с новой силой.
Дэзи ни с кем не была знакома, и Топси обошла вместе с ней гостиную, представив девушку собравшимся. Когда они приблизились к Патрику, тот как раз подумал, что мог бы и сам догадаться, кто она такая. Он не имел обыкновения тратить время на светские сплетни, но тем не менее, как и все, слышал о существовании княжны Валенской. Он живо припомнил детскую фотографию Дэзи, виденную им когда-то на обложке журнала «Лайф».
Они пожали друг другу руки, обменявшись небрежными улыбками. Дэзи была поглощена запоминанием новых имен, ведь эти люди могли бы стать ее заказчиками, а Шеннон попытался найти для нее место в своей классификации, поскольку был тем человеком, который любил немедленно определить нового знакомого на надлежащее место, чтобы знать впоследствии, как к нему относиться. Он уже вычеркнул лошадников как совершенно никчемных людей, не отвечавших его шкале достоинств, нацепил на Ванессу и Робина Валерианов ярлык типов, с которыми он ни в коем случае не станет вести никаких дел, и пришел к убеждению, что Хэм Шорт — тот человек, с которым можно выгодно и приятно поработать, ибо ему понравился стиль поведения Хэма. Когда Дэзи повернулась, чтобы быть представленной семейству Демпси, Шеннон подумал о ней как о поверхностной, изнеженной, избалованной, думающей только об удовольствиях пустой особе. Урок, преподанный ему бывшей женой, был хорошо усвоен, и он прекрасно знал подобный тип женщин.
Во время ужина его первоначальное мнение о Дэзи лишь упрочилось, особенно после того, как он услышал разговор сидевшей справа княжны с Дейвом Хеммингом и Чарли Демпси.
— Я никогда не забуду вашего отца, игравшего на большом турнире в Монтре в тридцатых годах, — сказал Чарли Демпси, обращаясь к Дэзи. — По-моему, никогда больше не удавалось собрать более сильную команду, чем та.
— Вздор, Чарли, — заявил сидевший через стол Дейв Хемминг, вмешиваясь в разговор. — При всем моем уважении к Стаху, самой сильной командой были Гест, Сесил Смит и Педли с Хичкоком на третьем номере.
— Думаю, что вы оба правы, — улыбнулась Дэзи, — ибо никто, даже Сесил Смит, не умел ездить на лошади лучше моего отца.
Дэзи уже привыкла к подобным разговорам за последние несколько лет. Почти каждый лошадник старше пятидесяти лет имел собственные воспоминания о ее отце, и ей нравилось их слушать. Благодаря этим разговорам отец оживал на короткое время, даже несмотря на то, что все воспоминания говоривших относились к очень далекому времени, то есть еще до ее рождения. Пока собеседники обменивались репликами, она обернулась к Шеннону.
— Вы увлекаетесь поло, мистер Шеннон? — вежливо поинтересовалась она.
— Не имею о нем представления, — ответил тот.
— Это нечто новенькое.
Ему показалось, что Дэзи насмехается над ним.
— А чем занимаетесь вы, княжна Валенская, когда не играете роль арбитра в дискуссиях об играх, состоявшихся сорок пять лет назад?
— Всем понемногу. В этот уик-энд я рисовала эскизы к портрету юной Синди верхом на ее пони.
— Развлечения ради?
— Более или менее.
Дэзи считала необходимым скрывать истинную коммерческую подоплеку своих появлений на подобных приемах. Маска дилетантки, под которой она имела обыкновение скрываться, как нельзя лучше позволяла завуалировать тот факт, что она находится здесь, чтобы заработать так необходимые деньги, и что весь вечер она, как правило, осторожно, но целенаправленно подыскивает среди гостей тех, у кого есть дети и кто может представлять для нее интерес как возможный клиент. Она не желала показать, что занимается не чем иным, как охотой за заказчиками.
— Вы охотитесь здесь по соседству, мистер Шеннон?
— Охочусь? Здесь? Нет.
«Господи, — подумал Шеннон, — разве можно ожидать от меня, что всего после месяца занятий в школе верховой езды я начну скакать через изгороди?»
— В таком случае, где же вы охотитесь? — продолжала свои расспросы Дэзи.
— Я вообще не охочусь, — коротко ответил Патрик.
— Ну конечно, разумеется, вы этим не занимаетесь. Тогда зачем же вы их нацепили?
Шеннон заглянул ей в глаза, но в черной бархатистой глубине ее зрачков он не увидел ничего, кроме отблеска свечей. Пламя свечей, букеты хризантем, блеск тяжелого серебра и сверкание ирландского хрусталя — все это лишь оттеняло красоту девушки, перед которой меркло все яркое убранство столовой. Но он ясно различил насмешливые нотки в ее настойчивых расспросах.
— Я уверяю вас, что не охочусь, никогда не охотился прежде и не имею ни малейшего желания заниматься этим в будущем, — ответил он с ледяной вежливостью.
— Но… ваши сапоги… — смущенно пробормотала Дэзи.
— А что с ними такое? — встрепенулся Патрик.
— Ничего, — поспешила ретироваться она.
— Нет, я настаиваю. Что там насчет моих сапог? — Теперь он был просто уверен в том, что Дэзи насмехается над ним.
— Ну, разве… Нет, это и в самом деле не имеет никакого значения. Просто глупо с моей стороны, что я обратила на это внимание, — промямлила Дэзи, стараясь не встречаться с ним взглядом.
— Так что там с сапогами? — непримиримым тоном продолжал настаивать Шеннон.
Теперь уже Дэзи рассердилась. Если этот человек собирается допрашивать ее, словно свидетеля на уголовном процессе, то она с радостью его отбреет.
— Мистер Шеннон, у вас черные сапоги с коричневыми голенищами. Такие сапоги носят люди из свиты охотника, например загонщики, или хозяин гончих, или сам хозяин охоты. Только они имеют право носить их. Если же вы не охотник, то должны носить одноцветные сапоги.
— Вот дьявол!
— Кто-нибудь должен был вам подсказать, — поспешила добавить Дэзи.
— Вы хотите сказать, что, как предполагается, каждый обязан знать об этом?
— Это действительно не так уж важно, — как можно холоднее ответила Дэзи.
— А вы не считаете, что это сделано намеренно? — спросил Шеннон, распаляясь при воспоминании о Чаке Байерсе, отдавшем ему сапоги, ничего не объяснив.
— Это просто недоразумение, — начиная раздражаться, сказала Дэзи.
— Тогда почему никто ничего мне не сказал? Я скакал в этих сапогах весь день, — суровым тоном упрекнул он всех.
— Полагаю, они все сочли, что вы охотник. Это самое простое предположение.
— Я не так уж здорово езжу верхом, и любой нормальный человек не может заподозрить во мне охотника, — злобно заметил он.
— Тогда, возможно, они все оказались достаточно тактичны и, полагая, что вы расстроитесь, не захотели огорчать вас. Однако почему вы сердитесь на меня, мистер Шеннон, ведь не я продала вам эти сапоги?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Как ты прелестна! Как?! У тебя еще туфли на ногах? — Ванесса издала хриплый смешок. — Позволь же мне снять их наконец…
Она нагнулась и сняла с Топси туфли.
— Закрой глаза, — шепнула Ванесса, — и позволь мне быть хорошей с тобой, тебе же необходим кто-то, кто был бы с тобою нежен, не правда ли, крошка… Кто-то, кто дал бы тебе почувствовать то, о чем ты всегда мечтала, но никогда не испытывала в жизни. О да, я думаю, что сумею. Стоило мне только взглянуть на тебя, как я поняла, что ты создана для меня.
Говоря так, Ванесса ловко расстегнула пуговицы на блузке Топси и застежку ее бюстгальтера, обнажив роскошные, круглые, мягкие груди с выпуклыми коричневыми сосками, казавшимися удивительно темными на фоне белого тела.
— О, да ты просто красавица! Ты великолепна, я всегда это знала, — шептала Ванесса, легонько касаясь полураскрытых губ Топси кончиком пальца с покрытым темно-красным лаком ногтем. Она склонилась над своей добычей, не желая вспугнуть ее каким-либо резким движением. Своими теплыми проворными пальцами она пробежала по телу Топси от самой шеи и круговыми движениями, едва касаясь, погладила ее груди, не дотрагиваясь пока до сосков, ставших, как она заметила, твердыми и напряженными. Утонченно сластолюбивая, она готова была выжидать и не спешила получить удовольствие немедленно. Сейчас ее заботило только одно: надо было как следует завести эту женщину, которая — Ванесса была уверена — никогда в жизни не испытывала того мучительного удовольствия, которое она собиралась ей доставить.
— Топси, это все ради тебя, я сама ничего не хочу. Тебе не стоит шевелиться, просто ляг на спину и позволь мне полюбоваться тобой.
Она расстегнула юбку Топси и осторожным движением стянула ее, одновременно продолжая обсасывать пальцы Топси, попарно беря их в рот и облизывая быстрыми касаниями своего искусного языка. Топси дрожала всем телом, будучи не в силах поверить, что пришла в такое возбуждение лишь от легких прикосновений к ее груди и манипуляций с ее пальцами. Когда Ванесса сказала, что от нее ничего не требуется, Топси расслабилась, поскольку не знала, что ей надо делать самой. Теперь Ванесса, сложив щепоткой пальцы обеих рук, ухватила и нежно сжала соски Топси. Она все делала умело и ласково. Только когда Топси начала громко вздыхать, не в состоянии больше сдерживаться, она накрыла губами один из ее сосков и кончиком языка коснулась его горячей твердой выпуклости, а потом то же самое проделала с другим. Еще несколько томительно долгих минут Ванесса не оставляла этих крупных коричневых сосков, попеременно покусывая и облизывая их языком, пока они не сделались почти болезненно твердыми. Только тогда она опустила руки и освободила Топси от еще остававшегося на ней белья.
Глаза ее подруги оставались плотно зажмуренными. Ванесса отметила это про себя, пока торопливо сбрасывала с себя одежду. Тем лучше, так даже проще, для первого раза. Она подхватила одной рукой голову Топси, заведя ладонь ей под затылок и нежно баюкая, а пальцами свободной руки легко, почти неощутимо, но от того еще более возбуждающе пробежала вниз по телу Топси вплоть до треугольника каштановых волос на лобке. Топси не сделала никакого протестующего движения, и тогда Ванесса со свойственной ей грацией оседлала тело лежавшей женщины, опершись на колени по обе стороны пышных бедер Топси. Она осмелилась пронести пальцами по восхитительно белым бедрам и ногам Топси сверху вниз до розовых ступней, а потом снова потянулась вверх, избегая касаться кудрявившихся на лобке волос. Она заметила, что руки Топси ожили и пришли в движение. Вот одна из них схватила руку Ванессы и потянула ее вниз. Ванесса высвободила руку и прошептала: «Нет-нет, не спеши…» Она принялась ласкать нежную кожу Топси на внутренних поверхностях ее бедер, постепенно продвигая все выше и выше. Топси застонала и раскинула ноги. Ванесса увидела блеск увлажнившегося лона Топси. Сама Ванесса с трудом сдерживала себя, чтобы немедленно не приникнуть к подруге. Вместо того она низко склонилась и нежно подула на густые волосы, росшие на лобке Топси, чтобы обнажить набухший клитор. Выждав немного, она припала к нему губами, попеременно целуя его долгими всасывающими поцелуями и лаская легкими прикосновениями свернутого в трубочку языка.
— Трахни меня, ради бога, трахни, — прохрипела Топси, не в состоянии терпеть дольше.
* * *
Прошло много времени, прежде чем Топси, потерявшая ему счет, с кружившейся головой поднялась и села на кровати.
— Через десять минут они все будут здесь, и Хэм, должно быть, уже меня ищет. На что я, должно быть, похожа?
— Ты выглядишь восхитительно, — ответила Ванесса, торопливо натягивая одежду. — У тебя есть поблизости пояс с чулками?
— Да, я когда-то покупала их, чтобы соблазнять Хэма, но они не произвели на него впечатления. А что?
— Не могла бы ты надеть их сейчас, для меня? И ходить без трусиков весь сегодняшний день, вечером и завтра? Я могла бы тогда, взглянув на тебя, мечтать о том, что ласкаю тебя там, под платьем, а ты, посмотрев на меня, видела бы, что я об этом думаю.
—Ох!
— Ты сделаешь это?
— Конечно, господи, конечно!
Пока гости Шортов собирались к аперитиву перед ленчем, Робин Валериан присоединился к жене и, подойдя, обнял ее за плечи.
— Ты хорошо покатался, мой ангел? — спросила Ванесса, подняв к нему лицо с крупным носом и широко распахнутыми восточными глазами.
— Чудесно. Как жаль, что ты вдруг стала бояться лошадей, моя бедная крошка. Прежде ты прекрасно ездила верхом. А как ты поохотилась?
— Прекрасно. Просто великолепно.
— Я в этом не сомневался. Порой я ненавижу тебя.
* * *
Дэзи позавтракала вместе с Синди и ее младшими сестрами в комнате для игр, а потом довольно долго рисовала, делая наброски с восседавшей на своем пони старшей дочери хозяев. Младшие девочки, одна семи, а вторая пяти лет, тоже сидя верхом, внимательно и с неподдельным интересом наблюдали за происходящим. Проработав до тех пор, пока Синди не устала позировать, Дэзи смогла наконец позволить себе насладиться главным удовольствием от своих уик-эндов в домах лошадников: она поехала кататься в одиночестве. Эти часы, когда она скакала на лошади одна, свободная, как ветер, переполненная бездумной радостью, были той роскошью, которую она больше нигде не могла себе позволить, и Дэзи при первой же возможности старалась не упустить верховую прогулку, но, разумеется, не в ущерб работе. С наступлением сумерек она нехотя, шагом подъехала к конюшне, чтобы поставить лошадь и, вернувшись к себе в комнату, принять ванну перед тем, как переодеться к ужину.
Начинается самое противное во всех уик-эндах, подумала Дэзи, снимая и тщательно складывая костюм для верховой езды. Этот обязательный ужин с приглашенными, эти обязательные светские беседы, необходимость разыгрывать роль, входя в обязательный образ княжны, которого ждет от нее хозяйка… да просто требует от нее. Кики часто удивлялась, почему Дэзи так не любит свой титул и пользуется им лишь для того, чтобы ее работы лучше продавались. Мне страшно понравилось бы быть княжной, часто говорила она, с суровым видом кивая в сторону Дэзи, которая никому, даже Кики, не сумела бы объяснить, почему она не в состоянии пересилить себя и признаться, что чувствует себя самозванкой под именем княжны Дэзи Валенской, а сама не имеет никаких прав на этот титул. Несомненно, любые титулы — вещь давно устаревшая в современном мире, если не считать нескольких стран, где еще сохранились монархии, но тем не менее очень многие люди в разных странах без смущения продолжают носить их, не испытывая никаких неудобств подобных тем, от которых страдала Дэзи.
Погрузившись в горячую ванну, Дэзи ощутила знакомый приступ беспричинной грусти, время от времени накатывавшей на нее. В прошлом она безуспешно пыталась сопротивляться ему, не понимая до конца причин своей печали. Бывали у нее и приступы депрессии, приближение которых она всегда угадывала. Когда подобное состояние настигало ее дома, Дэзи натягивала на ноги грубые шерстяные носки, забиралась под ворох одеял, собранных по всему дому, и часами лежала, дрожа всем телом и пытаясь разобраться, почему будущее представляется ей в таком мрачном свете, ища хоть какую-нибудь зацепку, некое событие, ситуацию или местечко, которые помогли бы ей справиться с собой и обрести чувство реальности.
Сколько бы раз Дэзи ни пыталась проанализировать причину этих отчаянных приступов грусти, она неизбежно сталкивалась с уймой неприятных вопросов, на которые никто не был в состоянии дать ей ответы. Например, что было бы с ней, будь у нее, как у большинства людей, живы оба родителя? Как бы сложилась ее жизнь, если бы все они жили вместе? Многие вопросы Дэзи так и остались без ответа — ведь, кроме матери и отца, никто не мог раскрыть ей их тайны.
Дэзи вышла из ванной комнаты и начала одеваться. Расчесывая волосы, она обратила внимание на лежавшие на туалетном столике поддельные изумруды, одолженные ею у Кики. Ожерелье и браслеты прекрасно подойдут к зеленому твидовому жакету с блестками на лацканах, но серьги надо бы замаскировать волосами. Сегодня вечером она решила оставить волосы распущенными. Целый день они были заплетены в косы, а сейчас струились роскошным серебряным водопадом. В зеленом брючном костюме она была похожа на юного Робин Гуда. Покончив с одеванием, Дэзи взглянула на себя в зеркало тем придирчивым взором, которым обычно смотрела на норовистую лошадь, и громко приказала себе: Дэзи Вален-ская, какой смысл думать о том, что могло бы быть, если… как есть, так тому и быть.
По тому, как Дэзи держит голову, Патрик Шеннон сразу узнал в ней ту девушку, которую видел сегодня утром. Он понял, что это та самая прекрасная наездница, как только она вошла в гостиную. Иначе он счел бы ее вновь прибывшей гостьей, поскольку не встречался с нею ни за завтраком, ни за ленчем. Когда Дэзи появилась в комнате, где уже собрались остальные гости, всем показалось, что время на секунду остановилось, — разговоры на какое-то мгновение стихли, а затем зазвучали с новой силой.
Дэзи ни с кем не была знакома, и Топси обошла вместе с ней гостиную, представив девушку собравшимся. Когда они приблизились к Патрику, тот как раз подумал, что мог бы и сам догадаться, кто она такая. Он не имел обыкновения тратить время на светские сплетни, но тем не менее, как и все, слышал о существовании княжны Валенской. Он живо припомнил детскую фотографию Дэзи, виденную им когда-то на обложке журнала «Лайф».
Они пожали друг другу руки, обменявшись небрежными улыбками. Дэзи была поглощена запоминанием новых имен, ведь эти люди могли бы стать ее заказчиками, а Шеннон попытался найти для нее место в своей классификации, поскольку был тем человеком, который любил немедленно определить нового знакомого на надлежащее место, чтобы знать впоследствии, как к нему относиться. Он уже вычеркнул лошадников как совершенно никчемных людей, не отвечавших его шкале достоинств, нацепил на Ванессу и Робина Валерианов ярлык типов, с которыми он ни в коем случае не станет вести никаких дел, и пришел к убеждению, что Хэм Шорт — тот человек, с которым можно выгодно и приятно поработать, ибо ему понравился стиль поведения Хэма. Когда Дэзи повернулась, чтобы быть представленной семейству Демпси, Шеннон подумал о ней как о поверхностной, изнеженной, избалованной, думающей только об удовольствиях пустой особе. Урок, преподанный ему бывшей женой, был хорошо усвоен, и он прекрасно знал подобный тип женщин.
Во время ужина его первоначальное мнение о Дэзи лишь упрочилось, особенно после того, как он услышал разговор сидевшей справа княжны с Дейвом Хеммингом и Чарли Демпси.
— Я никогда не забуду вашего отца, игравшего на большом турнире в Монтре в тридцатых годах, — сказал Чарли Демпси, обращаясь к Дэзи. — По-моему, никогда больше не удавалось собрать более сильную команду, чем та.
— Вздор, Чарли, — заявил сидевший через стол Дейв Хемминг, вмешиваясь в разговор. — При всем моем уважении к Стаху, самой сильной командой были Гест, Сесил Смит и Педли с Хичкоком на третьем номере.
— Думаю, что вы оба правы, — улыбнулась Дэзи, — ибо никто, даже Сесил Смит, не умел ездить на лошади лучше моего отца.
Дэзи уже привыкла к подобным разговорам за последние несколько лет. Почти каждый лошадник старше пятидесяти лет имел собственные воспоминания о ее отце, и ей нравилось их слушать. Благодаря этим разговорам отец оживал на короткое время, даже несмотря на то, что все воспоминания говоривших относились к очень далекому времени, то есть еще до ее рождения. Пока собеседники обменивались репликами, она обернулась к Шеннону.
— Вы увлекаетесь поло, мистер Шеннон? — вежливо поинтересовалась она.
— Не имею о нем представления, — ответил тот.
— Это нечто новенькое.
Ему показалось, что Дэзи насмехается над ним.
— А чем занимаетесь вы, княжна Валенская, когда не играете роль арбитра в дискуссиях об играх, состоявшихся сорок пять лет назад?
— Всем понемногу. В этот уик-энд я рисовала эскизы к портрету юной Синди верхом на ее пони.
— Развлечения ради?
— Более или менее.
Дэзи считала необходимым скрывать истинную коммерческую подоплеку своих появлений на подобных приемах. Маска дилетантки, под которой она имела обыкновение скрываться, как нельзя лучше позволяла завуалировать тот факт, что она находится здесь, чтобы заработать так необходимые деньги, и что весь вечер она, как правило, осторожно, но целенаправленно подыскивает среди гостей тех, у кого есть дети и кто может представлять для нее интерес как возможный клиент. Она не желала показать, что занимается не чем иным, как охотой за заказчиками.
— Вы охотитесь здесь по соседству, мистер Шеннон?
— Охочусь? Здесь? Нет.
«Господи, — подумал Шеннон, — разве можно ожидать от меня, что всего после месяца занятий в школе верховой езды я начну скакать через изгороди?»
— В таком случае, где же вы охотитесь? — продолжала свои расспросы Дэзи.
— Я вообще не охочусь, — коротко ответил Патрик.
— Ну конечно, разумеется, вы этим не занимаетесь. Тогда зачем же вы их нацепили?
Шеннон заглянул ей в глаза, но в черной бархатистой глубине ее зрачков он не увидел ничего, кроме отблеска свечей. Пламя свечей, букеты хризантем, блеск тяжелого серебра и сверкание ирландского хрусталя — все это лишь оттеняло красоту девушки, перед которой меркло все яркое убранство столовой. Но он ясно различил насмешливые нотки в ее настойчивых расспросах.
— Я уверяю вас, что не охочусь, никогда не охотился прежде и не имею ни малейшего желания заниматься этим в будущем, — ответил он с ледяной вежливостью.
— Но… ваши сапоги… — смущенно пробормотала Дэзи.
— А что с ними такое? — встрепенулся Патрик.
— Ничего, — поспешила ретироваться она.
— Нет, я настаиваю. Что там насчет моих сапог? — Теперь он был просто уверен в том, что Дэзи насмехается над ним.
— Ну, разве… Нет, это и в самом деле не имеет никакого значения. Просто глупо с моей стороны, что я обратила на это внимание, — промямлила Дэзи, стараясь не встречаться с ним взглядом.
— Так что там с сапогами? — непримиримым тоном продолжал настаивать Шеннон.
Теперь уже Дэзи рассердилась. Если этот человек собирается допрашивать ее, словно свидетеля на уголовном процессе, то она с радостью его отбреет.
— Мистер Шеннон, у вас черные сапоги с коричневыми голенищами. Такие сапоги носят люди из свиты охотника, например загонщики, или хозяин гончих, или сам хозяин охоты. Только они имеют право носить их. Если же вы не охотник, то должны носить одноцветные сапоги.
— Вот дьявол!
— Кто-нибудь должен был вам подсказать, — поспешила добавить Дэзи.
— Вы хотите сказать, что, как предполагается, каждый обязан знать об этом?
— Это действительно не так уж важно, — как можно холоднее ответила Дэзи.
— А вы не считаете, что это сделано намеренно? — спросил Шеннон, распаляясь при воспоминании о Чаке Байерсе, отдавшем ему сапоги, ничего не объяснив.
— Это просто недоразумение, — начиная раздражаться, сказала Дэзи.
— Тогда почему никто ничего мне не сказал? Я скакал в этих сапогах весь день, — суровым тоном упрекнул он всех.
— Полагаю, они все сочли, что вы охотник. Это самое простое предположение.
— Я не так уж здорово езжу верхом, и любой нормальный человек не может заподозрить во мне охотника, — злобно заметил он.
— Тогда, возможно, они все оказались достаточно тактичны и, полагая, что вы расстроитесь, не захотели огорчать вас. Однако почему вы сердитесь на меня, мистер Шеннон, ведь не я продала вам эти сапоги?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58