Ох, мне никто не говорил, что ты так хороша на вкус.
— А ты и не спрашивал.
— Это моя ошибка. — В его голосе послышался благоговейный трепет, когда он спросил: — Где ты пряталась от меня все эти годы?
Дэзи никогда еще не приходилось слышать подобных ноток в голосе человека, от которого она привыкла получать только резкие, отрывистые приказания. Он, обычно разражавшийся только непререкаемыми командами, сейчас дотрагивался до кончиков ее грудей с такой нежностью и благоговейным восхищением, будто археолог, исследующий только что выкопанную из земли статую Венеры. Резкие черты его лица освещались бликами, отражавшимися от поверхности воды в Большом канале, а Дэзи, полуприкрыв глаза, следила затем, как меняется это лицо под натиском сдерживаемой страсти. Все его острые углы сплавились по мере того, как он превращался в незнакомого ей нежного, веселого любовника, который покрывал ее тело долгими, почти задумчивыми поцелуями, а руки его скользили вниз к ее талии и дальше, к теплому, податливому изгибу ее тела. Он теснее прижал ее к себе, и они оказались лицом к лицу.
— Разрешите? — пробормотал он, ожидая, пока она кивнет головой, чтобы он мог осторожно раздеть ее, а потом и сам раздеться. Он стоял перед ней обнаженный, и нетерпеливая улыбка играла на его губах. Его обнаженное тело показалось ей еще прекраснее, чем она могла себе представить, и Дэзи поняла, что всегда мечтала увидеть его нагим, может быть, с того первого дня, когда они встретились. Потрясенная этим неожиданным открытием, она притянула его к себе и впервые осмелилась поцеловать его нос, его глаза, уши, щеки, короче говоря, все, до чего могла дотянуться, все то, за чем она наблюдала, волнуясь, столько лет, пока выполняла его приказания, вечно находясь в напряжении, чтобы приноровиться к его бешеному темпераменту, готовая исполнить все, что ему потребуется. Теперь, обнаженные, они стали равными, и ее губы ощущали только теплое, ставшее по-новому близким и дорогим для нее тело. А ведь он любит меня, с невероятным удовольствием подумала Дэзи, он хочет меня, я тот человек, который ему нужен, которому он может по-настоящему доверять. Она раскрыла свои объятия и, обвив руками его шею, прижалась к нему, изо всех сил стараясь внушить ему объятием своих рук, чтобы он никогда больше не становился прежним Нортом, которого она так хорошо знала. Мало-помалу она начинала понимать, что этот новый, любящий ее Норт никуда не денется, а его ласки, как только он ощутил, что все сомнения и колебания Дэзи остались в прошлом, постепенно становились смелее и настойчивее. Он сантиметр за сантиметром обследовал ее тело, а когда все ее протесты остались позади, осторожно развел ее ноги, но пред тем, как овладеть ею, снова прошептал:
— Вы позволите?
— Да, да, да.
* * *
— Все еще никаких перемен? — спросил Норт у портье.
— Нет, синьор, к сожалению, ничего нового. Мы уже привыкли, что эти забастовки никогда не заканчиваются так же быстро, как начинаются, особенно всеобщие забастовки вроде этой. Однако, могу вас заверить, что они не так уж часто случаются.
— Ладно, значит, это шоу продолжается, — безмятежно улыбнулся Норт. — Вы не заметили, куда направилась мисс Валенская? Ее нет у себя в номере.
— Ах, княжна… она только что ушла, синьор. Она сказала, что ей надо расплатиться с нанятой лодкой, кажется, так она сказала, или с лодочником. Так или иначе, я предлагал сделать это за нее, но она настояла на том, чтобы расплатиться самой.
— Господи, она действительно нанимала тут одного, — улыбнулся Норт. — Я совсем забыл.
— Синьор?
— Ничего, я пойду поищу ее.
Норт быстрым шагом направился к выходу и нос к носу столкнулся с Дэзи.
— Ты пыталась удрать, не так ли? — спросил он.
— Нет, просто я отсекла последний путь к цивилизации.
— Я проспал, — сообщил ей Норт.
— Это я сумела заметить. Было очень интересно наблюдать за тем, как ты спишь. Во сне ты выглядишь совсем по-другому.
— Ну и как же я выгляжу? — осторожно поинтересовался он.
— Проще сказать, чего в тебе нет, когда ты спишь: никакого буйства, никакой грубости, никакой раздражительности, никакого крика и гнева, никакой уязвимости, никакой…
— У тебя передо мной преимущество, — сказал Норт, пытаясь остановить ее.
— О, я надеюсь на это! Это всегда было моим тайным желанием. Именно поэтому я считаю, что всегда лучше просыпаться первой в подобных обстоятельствах.
— Ну и сколько же раз ты оказывалась в подобных обстоятельствах? — прорычал Норт.
— Мы еще не настолько близко знакомы, чтобы я могла сказать тебе об этом, — шутливо ответила Дэзи, улыбнувшись, но одновременно дерзко сверкнув глазами.
К всеобщему изумлению всех находившихся в вестибюле, Норт схватил ее за шкирку и поволок к окну.
— Дай-ка я взгляну на тебя. Но, черт побери, в твоих черных глазах ничего не разберешь.
— Очень может быть, что и так, — с торжеством ответила Дэзи, и при этом ее брови темного золота вытянулись в одну ниточку. — Зато я вижу тебя насквозь и даже глубже, мой бедный, прозрачный, рыжий и голубоглазый.
— Вот дьявол, еще никто не говорил мне, что видит меня насквозь и читает мои мысли.
— Хочешь пари?
— Только не перед завтраком, — торопливо возразил Норт. — В любом случае, неужели у тебя нет ничего более интересного, чем можно заняться? Ты понимаешь, что еще ничего здесь не видела, кроме бара «Генри»?
— И еще потолка в номере пятнадцатом отеля «Гритти Палас», правда, смутно, — добавила она с довольной усмешкой, после чего он снова встряхнул ее.
— Пошли позавтракаем и отправимся на прогулку.
— Я уже завтракала, но могу полюбоваться, как ты будешь есть, — непринужденным тоном согласилась Дэзи.
— Почему у меня постоянно такое ощущение, что ты соображаешь быстрее меня? — пробормотал Норт.
— Покопайся в себе в поисках ответа, — рассмеялась Дэзи.
— Слушай, опять ты начинаешь.
* * *
Дэзи и Норту казалось, что перед ними распахнулся невидимый занавес и открылся иной, незнакомый мир, щедро, как из рога изобилия осыпавший их неведомыми прежде радостями, будто древняя Венеция много веков дожидалась их прихода. Неожиданно, волшебным образом с них слетело все наносное, и они снова превратились в любопытных детей.
Занятия любовью с Нортом наконец научили Дэзи тому, что такое по-настоящему желать мужчину и быть полностью удовлетворенной от близости с ним. Но проходила ночь, полная блаженства, и Дэзи понимала, что она все еще остается, хотя и незаметно для него, излишне сдержанной. Внутри ее продолжало томиться в заключении некое существо, молившее об освобождении от постоянного жуткого напряжения, которое она испытывала даже в самые блаженные минуты их близости. Дэзи страстно желала, чтобы это существо наконец сгорело в огне сжигавшего ее пламени, но оно продолжало томиться за тюремными решетками ее сдержанности. Норт, разумеется, жертвовал ради нее своим трудным, резким, несговорчивым характером и доставлял ей невероятные мгновения наслаждения, но Дэзи все равно, как ни старалась, не могла избавиться от того, чтобы не смотреть на него, как на противника, пусть теперь обожаемого, но все равно противника, каким она привыкла видеть его. Она никак не могла воспринять его иначе даже в эти дни, украденные ими у работы.
Может быть, все дело было в особенностях характера Норта, в его невероятной замкнутости? Она недоумевала и постоянно задавалась вопросом: что же такое есть в нем или в ней самой, что препятствует достижению абсолютной близости между ними? Подобно тому, как Дэзи порой чувствовала себя самозванкой, когда ее называли княжной, она иногДа ловила себя на ощущении, что они с Нортом тоже в известной мере являются мошенниками, присвоившими себе звание любовников. Может быть, говорила она себе, все дело в том, что случившееся произошло слишком быстро, они слишком резво скакнули от чисто деловых отношений, существовавших между ними столько лет, к любовным, и от прежних амплуа их отделяло всего несколько часов легкого флирта.
Дэзи терзала неопределенность их отношений, носивших налет иллюзорности, временности, подвластность их обоих любой, самой незначительной случайности, способной разрушить все. Может быть, так и бывает поначалу, думала она, засыпая. Может быть, потом, позднее, их связь перейдет в нечто большее? А вдруг на большее нельзя рассчитывать? Тогда стоит, может быть, удовлетвориться тем, что есть?
Что же произошло с нею и Нортом? Может быть, это всего лишь несколько дней, вырванных из другого измерения? Раньше она знала Норта, наблюдая как бы со стороны, выполняла его приказания, ей были известны его любые слова и присказки, его жесты и выражения. Теперь она узнала его в качестве первого мужчины, научившего ее тело испытывать истинную страсть. Но узнали ли они друг друга лучше, установилась ли между ними более глубокая и тесная связь? Хотел ли Норт такой близости? И желала ли ее она сама?
В их беседах всегда присутствовало ощущение тревожного ожидания, какое бывает в болтовне зрителей перед открытием занавеса. Дэзи понимала, что такое время настанет завтра или день спустя, а может, вообще никогда. Возможно, она и сама не стремилась к этому. Не лучше ли, чтобы ее секреты оставались при ней, кто знает? Дэзи не хотела углубляться в эти вопросы и, радуясь настоящему, лишь походя задумывалась обо всем этом перед сном.
Дэзи не представляла себе, с чем можно было бы сравнить их отношения. То ли это тот первый, лучший весенний день, когда люди наконец понимают, что весна уже пришла, то ли это день, накануне которого обычно говорят со вздохом удивления: «А ведь уже лето наступило!» Дэзи постоянно казалось, что выпавшая им идиллия неустойчива, преходяща, балансирует где-то на грани межсезонья. Она не могла ни избавиться от этого ощущения, ни тем более поделиться своими страхами с Нортом. Впервые испытав настоящую страсть, она мгновенно со всей очевидностью поняла всю хрупкость и мимолетность приобретения.
Венецианская неделя расцветила красоту Дэзи. Фантастическая живописность ландшафта пробудила ее собственную фантазию. Именно в этом городе она решилась наконец надеть платье от Нормана Хартнелла, придуманное им в конце двадцатых годов. Она не осмеливалась носить этот туалет в Нью-Йорке, называя его платьем-картиной. Оно состояло из розового шифонового топа, надеваемого поверх блузки из тафты, и бледно-голубой юбки, тоже из тафты, вручную расписанной по подолу крупными цветами. Днем одетая в брюки и футболку, с варварскими браслетами на запястьях ценой в три доллара, вечером Дэзи, переодевшись, неизменно украшала волосы живыми цветами.
От солнца, постоянно отражавшегося в водах каналов, веснушки на лице у Норта потемнели, а голубые глаза словно выгорели и посветлели. Дэзи загорела, и ее кожа приобрела теплый цвет со слегка медным отливом, который так удачно контрастировал с ее светлыми волосами, что все прохожие в открытую пялились на нее на улицах.
В часы своих дневных походов Норт и Дэзи завтракали в любой, первой подвернувшейся траттории, но обедать неизменно приходили в бар «Генри», который становится любимым клубом для каждого, кто побывал здесь хотя бы дважды. В баре, разумеется, бывали и другие туристы, но они растворялись в толпе венецианцев, которые начиная с 1931 года взяли за правило хотя бы по разу в день забегать сюда, чтобы узнать, что нового происходит в мире, границы коего замыкались для них на одной несравненной Венеции. Венецианцы обладали той холодной лощеной элегантностью представителей древней расы, долгий опыт которой научил их философски относиться ко всему на свете.
Однажды вечером, неделю спустя после их приезда в Венецию, Дэзи имела неосторожность просыпать соль на розовую скатерть столика, за которым они сидели. Оба — и Норт, и она — немедленно протянули руки и, схватив по щепотке соли, перебросили ее через плечо позади себя.
— Ты сознаешь, что это суеверие? — поинтересовался Норт.
— Конечно. Это для того, чтобы с нами не случилось чего-нибудь плохого.
И они тут же автоматически постучали по деревянным спинкам своих стульев.
— Настоящий пережиток прошлого, — заметил Норт.
— Первобытное поверье, — согласилась Дэзи.
— Если рядом нет ничего деревянного, с равным успехом можно постучать по собственному лбу: это помогает, — добавил Норт. — Или хотя бы по моему…
— Я это знаю, но главное, чтобы не прошло больше трех секунд до этого.
— Я спокойно прохожу под лестницей, — глубокомысленно заявил Норт с видом человека, который знает больше, чем говорит.
— А я никогда не обращаю внимания на разбитое зеркало, — принялась перечислять Дэзи, — на шляпы, оставленные на постели, на свист в помещении, на черных котов…
— Веришь только в соль и дерево? — скептически переспросил Норт.
— Нет, еще в загадывание желаний при виде первой звезды. Можно загадывать еще и на Луну, но только если случайно увидишь ее через левое плечо.
— Я этого не знал.
— Это очень важно, — с умным видом заявила Дэзи, теребя пальцами прядь его рыжих волос. — А еще можно загадывать желания на пролетающий самолет, но только если ты движешься на машине в ту же сторону, что и он.
— Я запомню, — сказал Норт тем грустным, осенним тоном, которого она прежде никогда не слышала у него.
— Что-то не так? — спросила Дэзи.
— Абсолютно ничего. Все прекрасно.
— Да, я понимаю, в чем дело, — задумчиво произнесла она.
На следующее утро, когда они еще спали, неожиданно зазвонил телефон рядом с кроватью.
— Ты забыла выключить будильник, детка? — неразборчиво пробормотал Норт, когда телефон, прозвонив несколько раз, вырвал их из объятий сна.
— Нет-нет, — вздохнула Дэзи и покорно потянулась к настойчиво звенящему аппарату.
— Не отвечай! — Норт крепко стиснул ей руку в запястье.
— Норт, ты сам прекрасно понимаешь, что это значит, — хмуро, но настойчиво сказала Дэзи.
— Оставь его! Мы имеем право еще на один день.
Дэзи внимательно вслушивалась в его голос, уловив, как он разрывается между вполне искренним желанием отгородиться от всего мира и непреодолимым стремлением откликнуться на непрекращавшиеся призывы телефона. Взвесив все, она улыбнулась Норту и подняла трубку. Любовь, сожаление, понимание, смешавшись, породили сложное, сладко-горькое чувство, и голос ее дрогнул, когда она произнесла:
— Привет, Арни. Нет, нет, ты меня не разбудил. Просто мне нужно было время, чтобы добраться до телефона.
18
Сара Фейн при ближайшем рассмотрении оказалась более или менее соответствующей надеждам Рэма, когда тот начал действовать согласно принятому много месяцев назад, ранней весной 1976 года, решению изучить ее как возможную кандидатку на роль жены. Она понравилась ему даже больше, чем можно было ожидать, хотя и не вполне отвечала всем его требованиям к будущей жене. Действительно, она была безукоризненно воспитана и прекрасно обучена тому, как следует себя вести в большом свете, с которым она, будущая дебютантка, пока была знакома лишь в его сельских проявлениях: в охоте, рыбной ловле, стрельбе. С этой точки зрения Сара вполне устраивала Рэма, будучи не вполне изысканной, но и не слишком провинциальной. Но при этом, как подсказывал Рэму трезвый анализ, любая женщина, тем более юная девушка из тех, что надеются заполучить такого завидного жениха, как он, должна быть готова боготворить его, чего в достопочтенной мисс Фейн не наблюдалось, по крайней мере внешне.
Она была кокеткой, хладнокровной, твердой и расчетливой. А еще она была чертовски хороша собой и являла тот тип холодных, ослепительно белокурых красоток, которых принято называть «английскими розами», чьи безукоризненно правильные черты лица, бело-розовая кожа, прелестные губы и искренний взгляд не раз вводили в заблуждение многих мужчин, оставляя их в неведении, что за красивой внешностью скрываются темперамент и сила воли, достойные королевы Виктории. Теперь Рэм недоумевал, как ему могло прийти в голову предположение, что Сара Фейн намерена пропустить лондонский сезон. В своем белом вечернем платье до полу и длинных белых перчатках она собиралась побывать повсюду, не только на балу в честь дня рождения королевы Шарлотты, но и на скачках в Аскоте и на Хенлейнской регате. Она получила приглашение на все наиболее важные приемы с танцами, которые должны были состояться с мая по июль, и давала собственный бал в июле, пригласив шестьсот человек. По окончании бального сезона Сара намеревалась посетить скачки в Гудвуде, регату в Каусе и международные конные состязания в Дублине. Когда Рэм вскользь заметил, что каусская неделя и время соревнований в Дублине пересекаются, Сара только очаровательно улыбнулась и объяснила, каким образом она собирается застать на три четверти каждое мероприятие, покинув остров Уайт и вернувшись в Ирландию сразу после бала в Королевском яхт-клубе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— А ты и не спрашивал.
— Это моя ошибка. — В его голосе послышался благоговейный трепет, когда он спросил: — Где ты пряталась от меня все эти годы?
Дэзи никогда еще не приходилось слышать подобных ноток в голосе человека, от которого она привыкла получать только резкие, отрывистые приказания. Он, обычно разражавшийся только непререкаемыми командами, сейчас дотрагивался до кончиков ее грудей с такой нежностью и благоговейным восхищением, будто археолог, исследующий только что выкопанную из земли статую Венеры. Резкие черты его лица освещались бликами, отражавшимися от поверхности воды в Большом канале, а Дэзи, полуприкрыв глаза, следила затем, как меняется это лицо под натиском сдерживаемой страсти. Все его острые углы сплавились по мере того, как он превращался в незнакомого ей нежного, веселого любовника, который покрывал ее тело долгими, почти задумчивыми поцелуями, а руки его скользили вниз к ее талии и дальше, к теплому, податливому изгибу ее тела. Он теснее прижал ее к себе, и они оказались лицом к лицу.
— Разрешите? — пробормотал он, ожидая, пока она кивнет головой, чтобы он мог осторожно раздеть ее, а потом и сам раздеться. Он стоял перед ней обнаженный, и нетерпеливая улыбка играла на его губах. Его обнаженное тело показалось ей еще прекраснее, чем она могла себе представить, и Дэзи поняла, что всегда мечтала увидеть его нагим, может быть, с того первого дня, когда они встретились. Потрясенная этим неожиданным открытием, она притянула его к себе и впервые осмелилась поцеловать его нос, его глаза, уши, щеки, короче говоря, все, до чего могла дотянуться, все то, за чем она наблюдала, волнуясь, столько лет, пока выполняла его приказания, вечно находясь в напряжении, чтобы приноровиться к его бешеному темпераменту, готовая исполнить все, что ему потребуется. Теперь, обнаженные, они стали равными, и ее губы ощущали только теплое, ставшее по-новому близким и дорогим для нее тело. А ведь он любит меня, с невероятным удовольствием подумала Дэзи, он хочет меня, я тот человек, который ему нужен, которому он может по-настоящему доверять. Она раскрыла свои объятия и, обвив руками его шею, прижалась к нему, изо всех сил стараясь внушить ему объятием своих рук, чтобы он никогда больше не становился прежним Нортом, которого она так хорошо знала. Мало-помалу она начинала понимать, что этот новый, любящий ее Норт никуда не денется, а его ласки, как только он ощутил, что все сомнения и колебания Дэзи остались в прошлом, постепенно становились смелее и настойчивее. Он сантиметр за сантиметром обследовал ее тело, а когда все ее протесты остались позади, осторожно развел ее ноги, но пред тем, как овладеть ею, снова прошептал:
— Вы позволите?
— Да, да, да.
* * *
— Все еще никаких перемен? — спросил Норт у портье.
— Нет, синьор, к сожалению, ничего нового. Мы уже привыкли, что эти забастовки никогда не заканчиваются так же быстро, как начинаются, особенно всеобщие забастовки вроде этой. Однако, могу вас заверить, что они не так уж часто случаются.
— Ладно, значит, это шоу продолжается, — безмятежно улыбнулся Норт. — Вы не заметили, куда направилась мисс Валенская? Ее нет у себя в номере.
— Ах, княжна… она только что ушла, синьор. Она сказала, что ей надо расплатиться с нанятой лодкой, кажется, так она сказала, или с лодочником. Так или иначе, я предлагал сделать это за нее, но она настояла на том, чтобы расплатиться самой.
— Господи, она действительно нанимала тут одного, — улыбнулся Норт. — Я совсем забыл.
— Синьор?
— Ничего, я пойду поищу ее.
Норт быстрым шагом направился к выходу и нос к носу столкнулся с Дэзи.
— Ты пыталась удрать, не так ли? — спросил он.
— Нет, просто я отсекла последний путь к цивилизации.
— Я проспал, — сообщил ей Норт.
— Это я сумела заметить. Было очень интересно наблюдать за тем, как ты спишь. Во сне ты выглядишь совсем по-другому.
— Ну и как же я выгляжу? — осторожно поинтересовался он.
— Проще сказать, чего в тебе нет, когда ты спишь: никакого буйства, никакой грубости, никакой раздражительности, никакого крика и гнева, никакой уязвимости, никакой…
— У тебя передо мной преимущество, — сказал Норт, пытаясь остановить ее.
— О, я надеюсь на это! Это всегда было моим тайным желанием. Именно поэтому я считаю, что всегда лучше просыпаться первой в подобных обстоятельствах.
— Ну и сколько же раз ты оказывалась в подобных обстоятельствах? — прорычал Норт.
— Мы еще не настолько близко знакомы, чтобы я могла сказать тебе об этом, — шутливо ответила Дэзи, улыбнувшись, но одновременно дерзко сверкнув глазами.
К всеобщему изумлению всех находившихся в вестибюле, Норт схватил ее за шкирку и поволок к окну.
— Дай-ка я взгляну на тебя. Но, черт побери, в твоих черных глазах ничего не разберешь.
— Очень может быть, что и так, — с торжеством ответила Дэзи, и при этом ее брови темного золота вытянулись в одну ниточку. — Зато я вижу тебя насквозь и даже глубже, мой бедный, прозрачный, рыжий и голубоглазый.
— Вот дьявол, еще никто не говорил мне, что видит меня насквозь и читает мои мысли.
— Хочешь пари?
— Только не перед завтраком, — торопливо возразил Норт. — В любом случае, неужели у тебя нет ничего более интересного, чем можно заняться? Ты понимаешь, что еще ничего здесь не видела, кроме бара «Генри»?
— И еще потолка в номере пятнадцатом отеля «Гритти Палас», правда, смутно, — добавила она с довольной усмешкой, после чего он снова встряхнул ее.
— Пошли позавтракаем и отправимся на прогулку.
— Я уже завтракала, но могу полюбоваться, как ты будешь есть, — непринужденным тоном согласилась Дэзи.
— Почему у меня постоянно такое ощущение, что ты соображаешь быстрее меня? — пробормотал Норт.
— Покопайся в себе в поисках ответа, — рассмеялась Дэзи.
— Слушай, опять ты начинаешь.
* * *
Дэзи и Норту казалось, что перед ними распахнулся невидимый занавес и открылся иной, незнакомый мир, щедро, как из рога изобилия осыпавший их неведомыми прежде радостями, будто древняя Венеция много веков дожидалась их прихода. Неожиданно, волшебным образом с них слетело все наносное, и они снова превратились в любопытных детей.
Занятия любовью с Нортом наконец научили Дэзи тому, что такое по-настоящему желать мужчину и быть полностью удовлетворенной от близости с ним. Но проходила ночь, полная блаженства, и Дэзи понимала, что она все еще остается, хотя и незаметно для него, излишне сдержанной. Внутри ее продолжало томиться в заключении некое существо, молившее об освобождении от постоянного жуткого напряжения, которое она испытывала даже в самые блаженные минуты их близости. Дэзи страстно желала, чтобы это существо наконец сгорело в огне сжигавшего ее пламени, но оно продолжало томиться за тюремными решетками ее сдержанности. Норт, разумеется, жертвовал ради нее своим трудным, резким, несговорчивым характером и доставлял ей невероятные мгновения наслаждения, но Дэзи все равно, как ни старалась, не могла избавиться от того, чтобы не смотреть на него, как на противника, пусть теперь обожаемого, но все равно противника, каким она привыкла видеть его. Она никак не могла воспринять его иначе даже в эти дни, украденные ими у работы.
Может быть, все дело было в особенностях характера Норта, в его невероятной замкнутости? Она недоумевала и постоянно задавалась вопросом: что же такое есть в нем или в ней самой, что препятствует достижению абсолютной близости между ними? Подобно тому, как Дэзи порой чувствовала себя самозванкой, когда ее называли княжной, она иногДа ловила себя на ощущении, что они с Нортом тоже в известной мере являются мошенниками, присвоившими себе звание любовников. Может быть, говорила она себе, все дело в том, что случившееся произошло слишком быстро, они слишком резво скакнули от чисто деловых отношений, существовавших между ними столько лет, к любовным, и от прежних амплуа их отделяло всего несколько часов легкого флирта.
Дэзи терзала неопределенность их отношений, носивших налет иллюзорности, временности, подвластность их обоих любой, самой незначительной случайности, способной разрушить все. Может быть, так и бывает поначалу, думала она, засыпая. Может быть, потом, позднее, их связь перейдет в нечто большее? А вдруг на большее нельзя рассчитывать? Тогда стоит, может быть, удовлетвориться тем, что есть?
Что же произошло с нею и Нортом? Может быть, это всего лишь несколько дней, вырванных из другого измерения? Раньше она знала Норта, наблюдая как бы со стороны, выполняла его приказания, ей были известны его любые слова и присказки, его жесты и выражения. Теперь она узнала его в качестве первого мужчины, научившего ее тело испытывать истинную страсть. Но узнали ли они друг друга лучше, установилась ли между ними более глубокая и тесная связь? Хотел ли Норт такой близости? И желала ли ее она сама?
В их беседах всегда присутствовало ощущение тревожного ожидания, какое бывает в болтовне зрителей перед открытием занавеса. Дэзи понимала, что такое время настанет завтра или день спустя, а может, вообще никогда. Возможно, она и сама не стремилась к этому. Не лучше ли, чтобы ее секреты оставались при ней, кто знает? Дэзи не хотела углубляться в эти вопросы и, радуясь настоящему, лишь походя задумывалась обо всем этом перед сном.
Дэзи не представляла себе, с чем можно было бы сравнить их отношения. То ли это тот первый, лучший весенний день, когда люди наконец понимают, что весна уже пришла, то ли это день, накануне которого обычно говорят со вздохом удивления: «А ведь уже лето наступило!» Дэзи постоянно казалось, что выпавшая им идиллия неустойчива, преходяща, балансирует где-то на грани межсезонья. Она не могла ни избавиться от этого ощущения, ни тем более поделиться своими страхами с Нортом. Впервые испытав настоящую страсть, она мгновенно со всей очевидностью поняла всю хрупкость и мимолетность приобретения.
Венецианская неделя расцветила красоту Дэзи. Фантастическая живописность ландшафта пробудила ее собственную фантазию. Именно в этом городе она решилась наконец надеть платье от Нормана Хартнелла, придуманное им в конце двадцатых годов. Она не осмеливалась носить этот туалет в Нью-Йорке, называя его платьем-картиной. Оно состояло из розового шифонового топа, надеваемого поверх блузки из тафты, и бледно-голубой юбки, тоже из тафты, вручную расписанной по подолу крупными цветами. Днем одетая в брюки и футболку, с варварскими браслетами на запястьях ценой в три доллара, вечером Дэзи, переодевшись, неизменно украшала волосы живыми цветами.
От солнца, постоянно отражавшегося в водах каналов, веснушки на лице у Норта потемнели, а голубые глаза словно выгорели и посветлели. Дэзи загорела, и ее кожа приобрела теплый цвет со слегка медным отливом, который так удачно контрастировал с ее светлыми волосами, что все прохожие в открытую пялились на нее на улицах.
В часы своих дневных походов Норт и Дэзи завтракали в любой, первой подвернувшейся траттории, но обедать неизменно приходили в бар «Генри», который становится любимым клубом для каждого, кто побывал здесь хотя бы дважды. В баре, разумеется, бывали и другие туристы, но они растворялись в толпе венецианцев, которые начиная с 1931 года взяли за правило хотя бы по разу в день забегать сюда, чтобы узнать, что нового происходит в мире, границы коего замыкались для них на одной несравненной Венеции. Венецианцы обладали той холодной лощеной элегантностью представителей древней расы, долгий опыт которой научил их философски относиться ко всему на свете.
Однажды вечером, неделю спустя после их приезда в Венецию, Дэзи имела неосторожность просыпать соль на розовую скатерть столика, за которым они сидели. Оба — и Норт, и она — немедленно протянули руки и, схватив по щепотке соли, перебросили ее через плечо позади себя.
— Ты сознаешь, что это суеверие? — поинтересовался Норт.
— Конечно. Это для того, чтобы с нами не случилось чего-нибудь плохого.
И они тут же автоматически постучали по деревянным спинкам своих стульев.
— Настоящий пережиток прошлого, — заметил Норт.
— Первобытное поверье, — согласилась Дэзи.
— Если рядом нет ничего деревянного, с равным успехом можно постучать по собственному лбу: это помогает, — добавил Норт. — Или хотя бы по моему…
— Я это знаю, но главное, чтобы не прошло больше трех секунд до этого.
— Я спокойно прохожу под лестницей, — глубокомысленно заявил Норт с видом человека, который знает больше, чем говорит.
— А я никогда не обращаю внимания на разбитое зеркало, — принялась перечислять Дэзи, — на шляпы, оставленные на постели, на свист в помещении, на черных котов…
— Веришь только в соль и дерево? — скептически переспросил Норт.
— Нет, еще в загадывание желаний при виде первой звезды. Можно загадывать еще и на Луну, но только если случайно увидишь ее через левое плечо.
— Я этого не знал.
— Это очень важно, — с умным видом заявила Дэзи, теребя пальцами прядь его рыжих волос. — А еще можно загадывать желания на пролетающий самолет, но только если ты движешься на машине в ту же сторону, что и он.
— Я запомню, — сказал Норт тем грустным, осенним тоном, которого она прежде никогда не слышала у него.
— Что-то не так? — спросила Дэзи.
— Абсолютно ничего. Все прекрасно.
— Да, я понимаю, в чем дело, — задумчиво произнесла она.
На следующее утро, когда они еще спали, неожиданно зазвонил телефон рядом с кроватью.
— Ты забыла выключить будильник, детка? — неразборчиво пробормотал Норт, когда телефон, прозвонив несколько раз, вырвал их из объятий сна.
— Нет-нет, — вздохнула Дэзи и покорно потянулась к настойчиво звенящему аппарату.
— Не отвечай! — Норт крепко стиснул ей руку в запястье.
— Норт, ты сам прекрасно понимаешь, что это значит, — хмуро, но настойчиво сказала Дэзи.
— Оставь его! Мы имеем право еще на один день.
Дэзи внимательно вслушивалась в его голос, уловив, как он разрывается между вполне искренним желанием отгородиться от всего мира и непреодолимым стремлением откликнуться на непрекращавшиеся призывы телефона. Взвесив все, она улыбнулась Норту и подняла трубку. Любовь, сожаление, понимание, смешавшись, породили сложное, сладко-горькое чувство, и голос ее дрогнул, когда она произнесла:
— Привет, Арни. Нет, нет, ты меня не разбудил. Просто мне нужно было время, чтобы добраться до телефона.
18
Сара Фейн при ближайшем рассмотрении оказалась более или менее соответствующей надеждам Рэма, когда тот начал действовать согласно принятому много месяцев назад, ранней весной 1976 года, решению изучить ее как возможную кандидатку на роль жены. Она понравилась ему даже больше, чем можно было ожидать, хотя и не вполне отвечала всем его требованиям к будущей жене. Действительно, она была безукоризненно воспитана и прекрасно обучена тому, как следует себя вести в большом свете, с которым она, будущая дебютантка, пока была знакома лишь в его сельских проявлениях: в охоте, рыбной ловле, стрельбе. С этой точки зрения Сара вполне устраивала Рэма, будучи не вполне изысканной, но и не слишком провинциальной. Но при этом, как подсказывал Рэму трезвый анализ, любая женщина, тем более юная девушка из тех, что надеются заполучить такого завидного жениха, как он, должна быть готова боготворить его, чего в достопочтенной мисс Фейн не наблюдалось, по крайней мере внешне.
Она была кокеткой, хладнокровной, твердой и расчетливой. А еще она была чертовски хороша собой и являла тот тип холодных, ослепительно белокурых красоток, которых принято называть «английскими розами», чьи безукоризненно правильные черты лица, бело-розовая кожа, прелестные губы и искренний взгляд не раз вводили в заблуждение многих мужчин, оставляя их в неведении, что за красивой внешностью скрываются темперамент и сила воли, достойные королевы Виктории. Теперь Рэм недоумевал, как ему могло прийти в голову предположение, что Сара Фейн намерена пропустить лондонский сезон. В своем белом вечернем платье до полу и длинных белых перчатках она собиралась побывать повсюду, не только на балу в честь дня рождения королевы Шарлотты, но и на скачках в Аскоте и на Хенлейнской регате. Она получила приглашение на все наиболее важные приемы с танцами, которые должны были состояться с мая по июль, и давала собственный бал в июле, пригласив шестьсот человек. По окончании бального сезона Сара намеревалась посетить скачки в Гудвуде, регату в Каусе и международные конные состязания в Дублине. Когда Рэм вскользь заметил, что каусская неделя и время соревнований в Дублине пересекаются, Сара только очаровательно улыбнулась и объяснила, каким образом она собирается застать на три четверти каждое мероприятие, покинув остров Уайт и вернувшись в Ирландию сразу после бала в Королевском яхт-клубе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58