— У нас в стране королевские семьи не в моде.
— Ну, тогда — аристократии. Вы этого хотите, мистер Локвуд?
— Как бы вы его ни называли, в ваших устах мой план превращается в недостойную мечту мелкого честолюбца. А это не так, уверяю вас. Семейство Уиннов стремилось к этой же цели, дело лишь в том, что вашему дяде не хватало воображения. Прошу не принимать этого на свой счет, Агнесса, но вы знаете не хуже меня, что Том Уинн нажил себе богатство тем, что выкапывал из земли уголь и уродовал местность. Лесов не стало. Мы же хотим другого. Конечно, и мы наживаем деньги. Но когда-нибудь — возможно, еще при жизни вашего мужа — мы станем хозяевами всей территории между нашим городом и Рихтервиллом. Аккуратные, чистенькие городки, богатые фермеры, получающие вполне приличный доход, и во главе всего этого — мы. Вы с Джорджем или ваши дети. Здесь, в этом городе, жить будут Локвуды, подобно тому как в Нью-Йорке — Морганы, а в Филадельфии — Дрексели.
— А после Рихтервилла? Очевидно, Гиббсвилл? Ваш план можно расширить.
— За Гиббсвилл браться уже поздно, там хозяйничают Морганы и Дрексели. А в Рихтервилле родилась моя жена, так что ваш муж пользуется там некоторыми правами. Это выглядит грандиозно — завладеть одиннадцатью милями сельскохозяйственных угодий с двумя селениями. Мы с легкостью могли бы приобрести их и сейчас, если бы наш капитал не был вложен в более прибыльные предприятия. Когда-нибудь Джордж приберет к рукам рихтервиллский банк, а с ним — и большую часть ферм на пять миль к востоку от Рихтервилла. Поскольку местным банком мы уже овладели, сейчас мы распространяем наше влияние на запад.
— Ну и ну! Настоящее княжество.
— В этом нет ничего необычного, Агнесса. На Западе встречаются поместья с радиусом в сорок — пятьдесят миль. Некоторые старинные испанские семьи владели целыми штатами. На Востоке это исключено. Слишком здесь все застроено и много железных дорог. Лично я не хотел бы здесь расширяться. Все, на что я рассчитываю, это — взять под свой контроль Шведскую Гавань, город моей жены и земли, пролегающие между ними.
— А каковы ваши планы насчет территории к югу и к востоку от нас?
— На юге у нас есть небольшие владения, но в остальной части округа я не заинтересован. Лесами и крупными плотинами там владеет моргановская Железорудная компания. Земельные угодья к югу отсюда слишком холмисты, их трудно обрабатывать. Надо углубиться на двадцать миль южнее, чтобы найти хорошие земли, а это уже территория немцев Рединга и Лебанона.
Воля Авраама Локвуда к жизни, его желание видеть первого внука оказались менее сильными, чем желание Агнессы Локвуд родить ребенка. Когда она была на седьмом месяце беременности, Авраам Локвуд умер от двухстороннего воспаления легких.
Гроб с телом Авраама Локвуда провожал весь город и вся южная часть округа, похороны были торжественными, многолюдными, в Шведской Гавани и в Гиббсвилле были мобилизованы все кэбы для траурного кортежа. Городские улицы, железнодорожные станции, некоторые частные резиденции и «Биржевая гостиница» были заполнены респектабельной приезжей публикой, Агнесса Локвуд, сильно располневшая в связи с беременностью, несколько удивилась такому скоплению людей, однако в ее памяти это событие запечатлелось благодаря двум другим обстоятельствам: в ту ночь, когда скончался Авраам Локвуд, она увидела — в первый и единственный раз — своего мужа плачущим; а в день похорон, вернувшись домой с кладбища, они встретили в холле нижнего этажа даму, которая подошла к Джорджу и протянула ему руку.
— Вы меня не помните, Джордж, но я вас знала, когда вы были еще мальчиком. Я — мать Стерлинга Даунса.
— Конечно, я помню вас, миссис Даунс. Очень любезно было с вашей стороны приехать.
— Теперь я уже не миссис Даунс, а миссис Викершем.
— Прошу прощения. Позвольте представить вам мою жену. Агнесса, это миссис Викершем. Я учился вместе с ее сыном в школе. Вы помните то лето, что провели на Ране, миссис Викершем?
— Помню и никогда не забуду. Ведь именно тогда я по-настоящему познакомилась с вашим отцом и матерью. Я лишь повидаться с вами зашла, Джордж, я спешу на поезд.
Она выпустила руку Джорджа, улыбнулась ему и Агнессе и торопливо вышла.
— Из самой Филадельфии приехала, — сказал Джордж.
— И была влюблена в твоего отца.
— Не знаю.
— Зато я знаю. Это — та самая дама, что была тогда в летнем доме. Вблизи она даже красивей.
— Боже милостивый! Сколько же лет у них это продолжалось? Ну, тебе надо отдохнуть, Агнесса. Не принимай пока больше никого. Все от тебя зависящее ты уже сделала.
Она улыбнулась.
— Все от меня зависящее я сделаю месяца через полтора.

Признательность, которую почувствовал Джордж Локвуд к Марте Даунс-Викершем, была особого свойства. Это не имело ничего общего с ее приездом отдать последний долг его отцу и, в сущности, почти ничего общего — с ней самой. Все дело в том, что Марта нечаянно, сама об этом не догадываясь, открыла ему, что у его отца еще при жизни Аделаиды была, по крайней мере, одна любовница, а Джорджу Локвуду как раз этот предлог и требовался для оправдания своего собственного романа с Лали Фенстермахер-Брауер.
Брак Лали с Карлом Брауером, адвокатом из Рединга, был вызывающе скоропалителен, так как ее родители хотели, чтобы все как можно скорее забыли о Джордже Локвуде. Фенстермахеры не послали Джорджу даже послесвадебного извещения, но он узнал о венчании Лали из газеты «Игл», выходившей в Рединге, и еще из двух филадельфийских газет. В «Игл» был указан домашний адрес Карла Брауера, которым Джордж Локвуд и воспользовался однажды утром, когда вернулся из своего свадебного путешествия.
— Мне нужно видеть миссис Брауер, — сказал он прислуге.
— Миссис Брауер или мистера Брауера? Если вы его хотите видеть, то он в конторе на Пенн-стрит.
— Нет, дело, по которому я пришел, касается миссис Брауер.
— Сейчас я ей скажу. Входите.
Через несколько минут к нему вышла Лали.
— Доброе утро, миссис Брауер. Я от фирмы Вонемейкера. — Эти слова предназначались для служанки.
Лали растерялась, но служанка, замешкавшаяся в холле, не видела ее лица.
— Ах, от Вонемейкера. Пройдите сюда, здесь мы можем поговорить.
Он вошел следом за ней в гостиную — длинную узкую комнату с единственной дверью.
— Принесли образцы? — громко спросила она.
— Они у меня в кармане.
Она понизила голос.
— Ты в своем уме? Говори скорее, если тебе нужно что-то сказать, и больше сюда не являйся.
— Долго я не пробуду.
— Ты ведь женат.
— А ты замужем. Женат. И жалею об этом. Мне жаль не только себя, но и тебя.
— Какое мне дело до твоих семейных неурядиц?
— Ты отчасти повинна в этих неурядицах. Я не могу без тебя.
— Слишком поздно, Джордж. Я теперь замужем, и у меня хороший муж.
— А у меня хорошая жена, но без тебя я все равно не могу. И теперь я знаю то, что хотел узнать. Что и ты без меня — тоже.
— Нет.
— Да.
— Уходи.
— Еще не время уходить. Я еще должен показать тебе образцы.
— Ты с ума сошел!
— В некотором смысле — да. Голубой будет несколько дороже зеленого, миссис Брауер .
— Голубой дороже? Я этого не знала. Она пошла в подвал. Но ты уходи, слышишь?
— Уйду, но приду опять.
— Я не пущу. Велю тебя не пускать.
— Перестань, Лали. Мы же не дети. Это серьезно. Я ухожу, но не отступаюсь от тебя. Когда ты будешь готова встретиться со мной, пришли записку в Гиббсвиллский клуб.
— Встретиться с тобой? Где?
— Где угодно. Можно здесь, когда уедет Брауер. Приходится же ему иногда уезжать.
— Здесь? В этом доме? Прислуга живет у нас постоянно, она никуда не ходит.
— Уволь ее и найди другую, которая ночует у себя дома.
— Уходи, Джордж. Ты совсем рехнулся. Карл убьет нас обоих. Он любит меня.
— А я, думаешь, не люблю?
— Нет! Нет! Если бы любил, то оставил бы меня в покое.
— Если через две недели ты не дашь мне ответа, я опять приду.
— Не надо, Джордж, Пожалуйста. Не приходи больше.
Джордж вышел из дома и, ликуя, зашагал по направлению к площади. Ее слабость возвратила ему чувство уверенности в себе. Через восемь дней Лали прислала ему записку: «В четверг в девять часов вечера. Калитка в переулке, с другой стороны дома. Со стороны улицы не входи. — Л.».
В девять часов было еще светло, и он, подходя к ее дому, подумал, что было бы разумней войти с улицы, затененной деревьями, чем с переулка, где нет деревьев; но он решил не нарушать ее инструкций и, смело открыв калитку, пошел по уложенной кирпичной дорожке к заднему крыльцу. Его не удивило, что дверь перед ним распахнулась, как только он ступил на крыльцо. Но здесь его ожидал сюрприз: перед ним оказалась совсем не робкая растерянная девушка, которую он представлял в воображении. Лали закрыла за ним дверь и обняла его, подставив губы для поцелуя. По тому, как она прильнула к нему, он понял, что теперь уже ничто не будет сдерживать ее страсти. Если она решилась на свидание с ним при таких обстоятельствах, значит, готова на все.
— Пойдем наверх, — были ее первые слова, и она взяла его за руку.
Постель там была уже готова, комнату освещал прикрепленный к стене газовый рожок. Она развязала ему галстук и расстегнула верхние пуговицы белого полотняного жилета.
— Не надо, я справлюсь быстрее, — сказал он.
— Как хочешь. — Она села на стул и стала смотреть, как он раздевается. — Одежды на тебе — как на женщине. У меня и то меньше.
— Наверно, так оно и есть.
— А теперь я. — Она встала и расстегнула на себе платье из льняной ткани. Они снова обнялись, ее беззастенчивые порывистые движения возбуждали его.
— Пожалуй, нам лучше лечь, — сказала она и, расположившись на кровати, подперла ладонями груди, как бы целясь ими в Джорджа.
— Вообрази, что ты — грудной младенец.
— Уже вообразил, — сказал он.
Некоторое время она лежала, положив ему на голову руки, потом вдруг встрепенулась, не в силах больше сдерживать себя:
— Теперь сюда. Скорее. Ну, скорее же!
Джордж заспешил. Когда он овладел ею, она вскрикнула и произнесла что-то нечленораздельное, похожее на немецкие слова. В этот миг он с радостью подумал: как хорошо, что, когда Лали была еще девушкой и проводила с ним время в гостиной своего дома в Лебаноне, они ни разу не пошли дальше поцелуя! Хотя любовный экстаз прошел, она не переставала ласкаться, нежно целовала его губы, глаза, руки, грудь.
— О, я люблю тебя, я так тебя люблю!
— И я тебя, Лали, — сказал он, и это была правда.
Некоторое время они лежали не двигаясь.
— Я еще не видел тебя с распущенными волосами, — сказал он. — Ты чудесно выглядишь.
— Они закрывают груди. У тебя грудь голая, а у Карла — вся в волосах, словно в шубе, вывернутой мехом наружу. — Она улыбнулась.
— Чему ты улыбаешься?
— Ты подготовил меня для Карла, а Карл подготовил меня для тебя и ненавидит.
— Видимо, так.
— Ты избегаешь говорить о Карле, потому что не хочешь, чтоб я говорила о ней.
— А зачем нам о них говорить?
— Ты ее не любишь?
— Не надо, Лали.
— Ты ревнуешь меня к Карлу.
— Да.
— А я тебя — к ней… Он весь черный от волос, даже спина заросла. Я не люблю его, Джордж. А он и любит меня, и ненавидит.
— За что ему тебя ненавидеть? У тебя есть кто-нибудь, кроме меня?
— Нет, нет, нет! Никогда. Только ты. Я ему говорю: имей терпение. Имей терпение. А он — нет: едва переступит порог дома, как сразу — давай. Пойдем наверх, говорю я ему, а он уже не может.
— Неужели он…
— Да нет, у нас получается. Но я должна уже быть в постели. Если я в постели, то он прямо с работы — ко мне. Не раздеваясь. Имей терпение, говорю я ему, ведь не все же такие, как ты. А он похож на быка, да и хочет быть быком. Другие мужчины спрашивают его, когда у него будет ребенок, и он приходит домой злой. Хочет взвалить вину на меня, но знает, что я тут ни при чем, за это и ненавидит меня. И зачем это мужики его дразнят?
— Нехорошо.
— Почему ты пришел ко мне, Джордж?
— Соскучился.
— И я соскучилась. Но тебе, Джордж, тоже, может быть, надо набраться терпения.
— С ней?
— Да.
— Но разлюбить-то тебя я все равно не смогу, Лали.
— Она холодная?
— Я бы не сказал. Просто — не подходит мне.
— Она тебя боится? Как мужчину?
— Нет. Не в том дело.
— Скажи тогда, в чем. О себе-то я рассказала.
— Не хочу, Лали. Не принуждай меня говорить на эту тему.
— Разве можно принудить тебя к чему-нибудь против твоей воли? Сомневаюсь.
— Ты думаешь, я эгоист? Возможно, ты права.
— Я не считаю себя вправе называть других эгоистами. Это я — эгоистка. Назначила вот тебе свидание.
— Ты не эгоистка, Лали. Никому и в голову не придет назвать тебя эгоисткой.
— Ради встречи с тобой я уволила прислугу. И наврала Карлу. Сказала ему, что эта женщина лентяйка, а она совсем не лентяйка. Она хорошая работница, и найти такое место ей будет трудно. Но для меня это был единственный путь. Карл не любит оставлять меня вечерами одну, Джордж.
— Значит, ты наймешь теперь новую?
— Карл не беден. Он и двух прислуг нанять может.
— Как же тогда мы сможем встречаться?
— А не лучше ли нам вообще не встречаться? Рединг — небольшой городок. Чего доброго, заметят, как я выхожу из гостиницы.
— Надо бы было вам бедствовать. Снял бы я у вас комнату на правах нахлебника.
— Шутки здесь неуместны. Карл способен убить человека. И меня в том числе. Его друзья посмеиваются над ним, а он приходит домой взбешенный. Не хотела бы я быть на месте этих мужиков, если он когда-нибудь выйдет из себя.
— А что если я дам ему адвокатскую практику? Позволит он мне останавливаться у вас, когда я буду приезжать в Рединг?
— Ты с ума сошел.
— Иногда бредовые идеи как раз и выручают. Впрочем, это идея, пожалуй, слишком бредовая. Поблизости от вас никто не сдает комнаты?
— Со столом? Видела я за углом в окнах объявления, только и эта идея — бредовая.
— Тогда вот что: я арендую помещение для конторы, и у меня будет предлог приезжать сюда время от времени.
— Контора с кроватью?
— С диваном. Поставлю письменный стол, кресла и диван. У нас в Шведской Гавани в конторе тоже есть диван, на нем отец отдыхает. Я подыщу помещение, хорошо?
— Только подальше отсюда. Все равно ведь, где бы твоя контора ни находилась, в вечерние часы я не смогу у тебя бывать. У нас теперь телефон, так что Карл всегда может позвонить домой, если допоздна задерживается.
— Тебе бы приятельницу завести. Такую, на которую можно доложиться.
— У меня есть приятельницы, которым я могу поверять свои тайны, только не такие, как эта, Джордж. Они перестанут уважать меня. Рано или поздно прекратятся в моих врагов, а Карл ничего не должен знать ни сейчас, ни через десять лет. Этим летом ты можешь приехать и снять здесь контору.
— Я сниму ее сейчас. Люди успеют привыкнуть к моим неожиданным поездкам и к осени перестанут обращать на них внимание.
— И так будет продолжаться всю жизнь, Джордж?
— Нет, Лали. Это не может продолжаться всю жизнь! Придет время, и ты сама от меня откажешься. Навсегда. Я это знаю. А ты?
— Я тоже. Но все же хорошо, что ты это сказал. Я не хотела, чтобы ты говорил мне неправду. Конечно, я знаю.
— Но когда ты откажешься от меня, на мое место придет кто-нибудь другой?
— Нет. Только Карл. Я выходила за Карла.
Она оставалась его любовницей в течение трех лет. Встречались они в самых разных местах: во второразрядных гостиницах Гиббсвилла и Филадельфии, что было рискованно; в конторе, которую снимал Джордж Локвуд, что было надежнее; в передней ее дома, где они могли предаваться лишь кратковременным эротическим забавам. А однажды их свидание неожиданно состоялось в отеле в Атлантик-Сити, где случайно оказались и Джордж Локвуд с Агнессой, и Карл Брауер с Лали. Знакомства между супружескими парами не произошло, но, когда Карл отправился в турецкую баню, Джордж пришел к Лали в номер.
— Ты не в своем уме, — сказала она.
— Никогда мне не отказывай, Лали.
Но Лали решила, что пришло время расстаться. Себялюбие Джорджа довело его до высокомерного безрассудства, и, хотя она не прогнала его в тот день, слова, сказанные ею на прощание, дали ему понять, что разрыв близок.
— А твоя жена мне понравилась, — сказала Лали. — Даже по ее виду можно сказать, что она на голову выше тебя.
— Другого мнения о ней я и не ожидал от тебя услышать, Лали. Чего я не мог бы сказать о Карле. Карл мне определенно не нравится.

За год совместной жизни Джордж Локвуд, несмотря на эти нарушения супружеской верности, не сделал ни одной ошибки, которая обратила бы на себя внимание Агнессы. В первый год замужества, резко отличавшийся от ее спокойной девичьей жизни в доме родителей, мысли ее были так заполнены, что у нее не оставалось времени на подозрения. Это был совсем иной образ жизни, к которому Агнесса не могла подготовиться ни по книгам, ни по рассказам. Надо было испытать все на себе, прежде чем обнаружить в этой новой жизни какие-то преимущества и определить, насколько она пригодна для роли жены. Ночью она позволяла Джорджу ласкать себя, как он хотел, и научилась извлекать из этих ласк удовольствие;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56