— Какой король?
— Великий король.
— Где он?
— Что это за вопрос?
Наступила пауза. Я упрямо смотрел на загадку, стоящую передо мной. Он на меня тоже смотрел.
— Ты очень похож на меня.
— Это ты очень похож на меня, — ответил он.
Затем, словно подозревая, что он начинает становиться мне понятным, он сказал:
— Становись на эту тропинку, и все с тобой будет в порядке.
Я посмотрел, куда он показывал, и увидел собаку, которую преследовал раньше. Когда я взглянул опять на этого человека, его уже не было. Я пошел за собакой. Какое-то время мы шли по этой тропинке. Синие ленты свисали с деревьев. Тропинка становилась все уже, и я почувствовал, что иду но краю стены. Мне приходилось не спускать глаз с тропинки, чтобы быть уверенным, что не упаду, и я не заметил, как вышел из леса. Когда я поднял глаза, то увидел Мадам Кото, в желтом великолепии, одетую как на праздник.
— Где ты был?
— Я не знаю, — ответил я.
Она покачала головой в легком раздражении и отправилась по своим делам. Когда она ушла, я нигде не мог найти собаку и пошел к дому.
Стало очень темно. Я подошел к бараку, поспешил к нам в комнату и не нашел никого. Мамы не было на кровати. Комната была прибрана, и по углам пахло дезинфекцией. Я покинул комнату и пошел в коридор. Казалось, все куда-то ушли. Наконец в последней комнате я услышал разом все поселковые шумы, словно их туда затолкали силой. Гвалт стоял буйный. Голос Папы то и дело возносился надо всеми. Когда я посмотрел в комнату сквозь трещину в двери, я увидел там все поселение, представлявшее из себя неистовое собрание. На столе не было ничего спиртного. С одной стороны комнаты находились кредиторы и их родственники. Те двое, которых избил Папа, кричали из-за их спин. У одного было мачете, у другого палка. Между ними и столом располагались поселковые мужчины и женщины. По другую сторону комнаты были Мама и Папа, множество детей и фотограф, делавший снимки с собрания. Лендлорда избрали судьей. Каждый раз при вспышке камеры лендлорд принимал позу. Папа был спокоен, и Мама выглядела хорошо. Один из кредиторов сказал:
— Если ты такой сильный, почему бы тебе не стать боксером!
— Я стану им, — ответил Папа.
Другой кредитор сказал:
— Почему бы тебе не вступить в армию, поработать мускулами, чтоб тебя там убили. Ты только здесь такой сильный.
Лендлорд поднял руку, призывая всех к тишине. Вспышка. Он приосанился. Кредиторы закричали о своих деньгах и ранениях. Это звучало как детский лепет. Папа улыбался. Лендлорд, посреди вспышек, провозгласил свой вердикт. Он присудил Папу к штрафу в десять фунтов, очень солидной сумме. Кредиторы ликовали. Лендлорд сказал, что Папа должен заплатить долги и штраф в течение недели или убираться из поселения. Затем, подбадриваемый ликующими голосами, он ко всему прочему присудил Папу к покупке бутылки огогоро в знак общественного примирения. Папа ответил, что у него нет денег, но он может купить ее в кредит. Женщины засмеялись. Камера дала вспышку. Лендлорд, в приступе необычайного великодушия, предложил сам купить огогоро примирения. Люди похвалили его за мудрость. Я отпрянул от двери, пошел к линии домов и стал играть в песок с другими детьми.
Вскоре я услышал голоса в коридоре. Я пошел на задний двор, помыл лицо и ноги и прошел в комнату. Мама оживленно суетилась, как будто болезни и след простыл. На ее лице горел румянец, и глаза светились. Лечение укрепило ее дух и оживило лицо. Папа сидел на стуле и курил. Он выглядел счастливым. Стол был накрыт. Рана на голове Папы почти зажила, и его больная рука уже не свисала беспомощно.
— Где ты был? — спросил он меня.
Мама ринулась ко мне и прижала к себе, и я вдохнул запахи ее тела. Казалось, что меня не было здесь очень долго, что я прошел через долгое время забытья.
— Сын мой! — воскликнула Мама, и ее глаза необычно засверкали.
Папа отложил свою сигарету и сказал:
— Ты пропустил собрание поселения. Они оштрафовали меня. Я устал тебя ждать и пошел домой. Твоей матери уже хорошо. Боги ответили на наши молитвы.
Я прижался к Маме. Папа продолжал:
— Садись и ешь. С завтрашнего дня и до того времени, когда ты пойдешь в школу, ты будешь ходить в бар Мадам Кото. Ты будешь оставаться там по несколько минут каждый день. Вот.
Я закивал. Потом помыл руки. Мы ели все вместе, и Папа все накладывал мне лучшие кусочки раков и курицы, в то время как Мама осторожно вынимала косточки из свежезажаренной рыбы и подкладывала мне сочные куски. Комната была светлой от родительского сияния. Я чувствовал себя странно. Я пропустил какой-то важный момент, изменивший свет в нашем мире.
* * *
Мы закончили есть, и я понес тарелки на задний двор и помыл их. На обратном пути я встретил одного из кредиторов, которого избил Папа. Его лицо в синяках было жестоким и трусливым. Проходя мимо, он исподтишка стукнул меня по голове. Когда я пришел домой, мои глаза были мокрыми. Мама и Папа сидели вместе на кровати. Мама посмотрела на меня и сказала:
— Смотри, наш сын плачет от счастья.
Я улыбнулся, и боль прошла. Я вытер стол, расстелил мат и растянулся на нем. Папа пошел к своему креслу. Свеча почти догорела, и Мама зажгла новую. Я смотрел на таинство пламени. Мама сложила свой товар в корзину.
— Я собираюсь снова начать торговлю, — сказала она.
Папа улыбнулся.
— Моя жена — серьезная деловая женщина.
Потом он посмотрел на меня.
— Люди считают, что из меня получится хороший боксер. Человек, который живет напротив, видел, как я бил кредиторов. Он сказал, что может представить меня некоторым тренерам и менеджерам. Найти хорошего тренера. Бесплатно.
Он засмеялся. Потом ударил по воздуху и подался назад.
— Я буду великим боксером. Говорят, бокс приносит деньги.
Он снова стукнул по воздуху. Он начал бить пламя свечи, мастерски потушил его серией ударов и после снова зажег.
— Я побиваю огонь и становлюсь огнем. Каждый, кто сражается со мной, сражается с солнцем.
Он снова засмеялся. Я продолжал наблюдать мистерию пламени. Мама устало вздохнула. Я посмотрел и увидел, что она не очень-то рада перспективе, что Папа станет боксером. Она подсчитывала свою мелочь. Она сказала:
— Твой отец в деревне любил боксировать и бороться. Его прозвали Черный Тигр. Он побил всех молодцов в деревне. Однажды, перед дракой, он пробил большую дыру в стене дома врага своего отца.
Папа громко засмеялся. Мама продолжала.
— Тот враг наслал на него проклятие. И люди вокруг стали говорить, что в следующий раз, когда твой отец будет биться, он проиграет. Они сказали, что он на неделю впадет в безумие. Твой отец перестал драться. И деревенские люди передали его прозвище другому человеку. Но те, кто его поддерживал, уговаривали его идти драться и отвоевать титул чемпиона деревни. Они много поставили на него. Сначала твой отец отказался, но затем из гордости дал согласие. Мужчина, маленький мужчина, уложил твоего отца в последнем раунде. Твой отец проиграл.
— Но я не впал в безумие на неделю. Об этом вся деревня говорила.
— Но ты ушел в город.
— Да, я ушел в город.
Они оба замолчали. Казалось, что они попали в кромешный ад. Мама закончила пересчитывать мелочь и села на кровать. Папа вздохнул.
— Своего отца я не видел вот уже пять лет.
Вдруг за шкафом начала что-то грызть крыса. Ожила большая муха, словно пробудившись от долгого сна, и стала летать по комнате. Мотылек взлетел с папиных ботинок и облетел огонек пламени по нисходящей спирали. Папа зажег сигарету и сосредоточенно закурил. Звуки, издаваемые крысой, усилились, и к ней присоединились другие крысы. Мамино лицо передернулось. Папа сказал:
— Сейчас твой дедушка уже почти слепой. Он — главный священник нашего прихода, Священник Бога Большой Дороги. Каждый, кто хочет принести особую жертву для своих путешествий, важных дел, рождений, похорон, всего остального, приходит к нему. Все человеческие существа идут одной дорогой.
Он помолчал. Потом продолжил:
— Мне предназначалось сменить его на месте священника, но старейшины деревни сказали: «Твой сын — боец. Как боец может стать Священником Большой Дороги? Бог выберет тебе преемника не из твоей семьи. Но кто может знать будущее?» Твой дедушка очень был этим расстроен. Он сейчас слепой и носит темные очки, и бродит по деревне и по миру без посоха и какой-либо помощи со стороны. Старшие в нашей семье очень сильны духом. Они обладают очень большим могуществом.
Его голос вдруг сделался очень грустным.
— Мы забываем про эти силы. Сейчас вся сила, которая есть у людей, это их эгоизм, деньги и политика.
Крысы продолжали грызть. Мотылек подлетел ближе к свече, обжег себе крылья и упал в воск. Дым от его сгоревших крыльев был тяжелый и не мог подняться высоко, а сам мотылек влип в воск и загорелся. Я задул оба огонька, вынул мотылька из воска и снова зажег свечу. Папа сказал:
— Вся сила у бедных людей заключена в их голоде.
— Ах, эти крысы! — сказала Мама.
Она раскинула руки и ноги по кровати. Папа закончил курить сигарету. Я взял свою подушку и покрывало. Папа задул свечу, и я слушал, как едят крысы, и муха жужжит во тьме. Папа лег в кровать. Скрипнули пружины. Крысы продолжали грызть, и Папа из темноты сказал:
— Азаро, крысы могут быть нашими друзьями. Иногда они могут сказать тебе, что происходит в мире. Они — наши шпионы. Послушай их, Азаро, и завтра скажи мне, о чем они говорили.
Я стал прислушиваться к крысам. У одной из них зубы были как из желтого камня. Крысы, кажется, ни о чем не говорили, но вскоре я услышал, как пружины кровати скрипят в этом особенном ритме многих ночей. Движения кровати заглушили звуки крыс. Я заснул и проснулся, и услышал, что Мама дышит как-то по-особенному, кровать трясется и горбатые фигуры бродят по темноте. Я снова заснул.
Я проснулся внезапно, кровать все скрипела, но вскоре я перестал слушать музыкальный скрип кровати, потому что мой слух поглотили крысы и их настойчивость. Перед тем как заснуть, я вообще перестал слушать кровать, потому что вдруг понял, что если я как следует попытаюсь, то смогу понять язык крыс. Они говорили, прокладывая себе путь в мамином мешке с гарри, что мир злее, чем огонь, и тверже, чем сталь. Я не понял, что они имели в виду, и постарался позвать их, чтобы они объяснили. Но они не понимали меня, потому что, в отличие от нас, они умеют говорить только на одном языке.

КНИГА ВТОРАЯ
Глава 1
Мир полон загадок, ответить на которые может только мертвец. Когда я чаще стал ходить в бар Мадам Кото, я понял, почему духи проявляли к ней такой интерес. Я приходил к ней днем после школы. Она часто бывала во дворе. Иногда она копала землю, зарывала свои амулеты, или отрывала их. Однажды я спрятался и, наблюдая за ней, увидел, как она что-то зарыла, обложив белыми камнями. Я не понял, зачем они нужны, имеют ли они вообще какую-то значимость.
В другие часы, когда я приходил из школы, она была в буше во дворе и, едва заметив меня, могла крикнуть:
— Садись! Садись и привлекай клиентов! Зови их сюда!
Мне приходилось садиться и приваживать мух. Обилие пальмового вина так расплодило мух, что, когда я дышал, я был почти уверен, что их вдыхаю. Мне приходилось сидеть в пустом баре, рядом с глиняным котлом, и смотреть за прохожими через ленточную занавеску. В первый раз, когда я сидел там один, никто не зашел в бар выпить, и мне казалось, что я приношу одни несчастья.
Днем бар, как правило, пустовал. Один или два человека, у которых не было работы, приходили спросить цену на стаканчик пальмового вина. Как только человек решался войти в бар, Мадам Кото начинала относиться к нему с уважением. Кого она ненавидела, так это неуверенных, тех, кто стоял снаружи и не решался зайти. Она предпочитала, чтобы такие лучше шли своей дорогой, чем заходили в бар. Она была очень избирательна в своем уважении.
Иногда днем заходили женщины. В основном это были торговки тем, что блестит на солнце. Они говорили о своих детях или мужьях, о предстоящих выборах, о громилах и насилии, о людях из различных партий, убитых в политических стычках в глубине страны. Женщины всегда приходили с узелками на головах. Они выглядели здоровыми, но вместе с тем печальными, добродушными, но словно чем-то придавленными. В большинстве это были торговки, идущие на рынок, или же женщины, которые останавливались передохнуть в тени, спасаясь от пыльных дорог поселка. Они разговаривали высокими голосами и скапливались вокруг Мадам Кото во дворе, когда та сидела на табурете, готовя вечерний перечный суп.
Когда женщины входили, они постоянно дразнили меня, приговаривая:
— Этот мальчик женится на моей дочке. Посмотрите, у него женское воспитание.
К спинам у них были привязаны дети. Вот и женское воспитание: именно от женщин я узнавал о том, что происходит в стране. Я узнал, что идут разговоры о Независимости, узнал про то, как с нами обращаются белые люди, узнал о политических партиях и племенных движениях. Я сидел в баре на скамейке, так и не доставая ногами до земли, и слушал их истории о сенсационных любовных скандалах, пока сон не касался моих глаз жарким дневным дыханием. Жарко было постоянно, и мухи, и гекконы, и комары, и мошки постоянно находились в движении.
Женщины все не умолкали, и Мадам Кото приходилось покупать у них какую-нибудь вещицу или две, тогда те снаряжались в жаркую дорогу, трогая меня или улыбаясь, когда проходили мимо.
Иногда Мадам Кото исчезала и оставляла меня одного в баре. Посетители приходили, и я смотрел на них, а они на меня.
— Есть пальмовое вино?
— Да.
— Тогда обслужи нас.
Я не двигался.
— Ты не хочешь нас обслуживать?
Я не произносил ни слова.
— Где твоя мадам?
— Я не знаю.
Они прогуливались до заднего двора, приходили и опять садились.
— Как тебя зовут?
Я не говорил им своего имени. Они с отвращением уходили, и я не видел их долгое время после этого. Когда Мадам Кото возвращалась, я рассказывал ей о посетителях, и тогда она говорила со мной резко.
— Почему ты не пришел и не позвал меня?
— Куда?
— Ко мне в комнату.
— А где она?
— Пошли со мной.
Она провела меня к себе, и тогда я узнал, что у нее в бараке есть комната. Ее комната была возле туалета. Она не позвала меня внутрь, и дверь комнаты всегда была закрыта. Я также понял, что днем она ходит на рынок, чтобы закупить необходимые припасы для ужина и нужные травы для своего перечного супа. Иногда она покупала листья табака и коротала полдень, сворачивая ртом сигаретки.
Однажды днем я сидел в своей обычной позе, когда вдруг глиняный котел начал дребезжать. Я положил на него руки, и он замолчал. Я убрал руки — и он задребезжал. Я пошел во двор, осматриваясь вокруг, чтобы мне кто-нибудь это объяснил. Когда я вернулся, то увидел стоящих в дверях троих очень странно выглядящих мужчин. Они были необычно высокого роста и очень черные. У них были миндалевидной формы глаза, маленькие носы, короткие руки, и на лицах у них не проскальзывало и тени улыбки. Говорили они между собой гнусавыми голосами, звучавшими так, словно у них не было груди. Я не мог понять, о чем они говорят. Они отказывались входить дальше двери. Оглядывали бар, инспектируя его, и каждый смотрел в свою сторону, как будто их разные головы были связаны общим разумом.
Глаза у них были глубоко посаженные, тусклые, невыразительные. Я не был уверен — смотрят ли они на меня или в потолок. Я показал на скамейки. Мужчины одновременно покачали головами. Они просто стояли в проеме, полностью закрывая свет с улицы. Я посмотрел на их короткие руки, двинулся в сторону двери, и моя голова едва не соскочила с плеч от испуга, когда я понял, что у них у всех без исключения по семи пальцев на каждой руке. Затем я заметил, что все они босые и большие пальцы на их ногах загнуты вовнутрь, как у некоторых животных. От мужчин исходило сильное и пугающее чувство достоинства. Я соскочил со скамейки и побежал к комнате Мадам Кото сказать ей, что в баре три очень странных клиента. Она поспешила в бар, затягивая набедренную повязку, сплевывая табак изо рта. Я так и не попал к ней в комнату. Я осмотрелся. Мухи и гекконы исчезли. Черный кот подглядывал за мной через открытую дверь на задний дзор. Я пошел за ним, но он перепрыгнул через забор. Я пошел к фасаду бара и не смог найти Мадам Кото. Войдя в бар, я увидел, что она вытирает столы мокрой тряпкой.
— Я никого не видела, — сказала она. — Зови меня только тогда, когда приходят клиенты, ты понял?
Я ничего не ответил и даже не кивнул.
* * *
Когда Мама выздоровела, она стала еще более грустной, подавленной, но и более собранной. Каждое утро, когда она просыпалась, она сразу принималась бродить по комнате, словно что-то ночью выбивало ее из привычной колеи, но она не могла припомнить, что именно. Папа ложился спать очень поздно и очень рано вставал. Когда я просыпался, он уже где-то искал работу. Мама слонялась по комнате, что-то бурча себе под нос о крысах и бедности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58