Ее большие груди источали бесстыдную женскую силу. Одеяние цвета шафрана было наброшено на ее беременный живот. Из-за темных очков, казалось, она оценивает все вокруг с непоколебимой безмятежностью. Женщина распространяла вокруг себя противоречивые мечты. Я был очарован ее полубожественной маской.
Я мог слышать, как бьется ее сердце. Оно звучало, как медленные часы. Рядом с ее сиденьем стояло транзисторный приемник. На стене перед ней висело голубое зеркало. Прямо над головой, на маленькой полке, стояли часы, которые уже перестали работать. На гвозде, перед головой, висели железный гонг и колокольчик. Возле ног стояла пара красных туфель. Богиня впитала в себя ароматы молитв, крови животных, каолина, неукротимых надежд незнакомцев и ярко-желтое бесстрашие. Белые бусы покоились на ее коленях. Часы внезапно пробили, и я поднялся. Она напряженно смотрела на меня. За ее взором, ее силой и безмятежностью стояла бесконечность.
Часы остановились. За Древней Матерью я увидел желтую птицу. Она была связанной, ее перья шевелились, а глаза сверкали. Я ощутил паутину на своем лице. Муха загудела надо мной. Затем облетела вокруг и села на нос беременной богине. Часы пробили очередной раз, спугнув муху. Черепаха засучила лапами. Птица забилась. Я посмотрелся в голубое зеркало и себя не увидел. Мне стало страшно. В этот момент Древняя Матерь заговорила со мной.
Она говорила со мной через все эти вещи — через протестующие звуки перевернутой черепахи, биение птицы в неволе, жалобы мухи. Часы начали тикать. Ящерица вползла мне на ногу, и я вскочил с места. Очнувшись, я понял, что прижат к стене, мое сердце неистово забилось. Затем я почувствовал, что в углу все ожило. Горшок двинулся в мою сторону. Зеркало ударилось о стену, ничего не отразив. Я чувствовал, как ходят стены, растворяясь от моего касания. Вещи крались в воздухе. На стене я увидел улитку. Я подался назад и у котла чуть не раздавил черепаху, наступив ей на лапу. Я заметил, что на белой простыне повсюду сидят улитки. Они были большие, в самый раз для еды. Я споткнулся о ведро. Затем увидел, что улитки ползают вокруг Древней Матери, по поверхности зеркала, по краям ведра. Я не знал, куда от них скрыться. Моя голова расширилась во все стороны от воздействия богини, которая разговаривала со мной через улиток и вещи в комнате.
Как мне было выбраться из сумятицы этих воображаемых вещей, каждая из которых была для меня препятствием? Как мне было уйти от чар головы змеи и ее сброшенной кожи на газете? Мне мешали камни, черные от асфальта новых дорог, и из бутылки с прозрачной жидкостью на меня показывал одинокий палец. Деревянная богиня говорила со мной через вещи, но более всего она говорила глазами. Я не понимал смысла ее речи. Без каких-либо мыслей, как бродяга в своих мечтах, я взобрался по телу богини и снял с нее очки. В ее глазницах глубоко сидели глаза из красных камней, драгоценных камней цвета крови. У меня перехватило дыхание. Глаза глядели на меня так пристально, что я тут же поспешил надеть очки обратно. По мне стекал пот. Я вдруг почувствовал, что совсем обессилел. И затем, к моему ужасу, богиня стала двигаться — словно она хотела заполучить меня к себе в живот. Я соскочил с ее большого тела и с криками стал пробивать себе дорогу сквозь нагромождение тканей.
Я сел на кровать. Мое путешествие в тайный мир изменило вещи, которые я видел в комнате. То, о чем я раньше думал, что это просто свалка одежды, стало разнообразием париков, шалей, нижнего белья, раскрашенных головных повязок, материалов из батика. Альманахи тайных обществ висели на стенах.
Улитки ползли по стенам, оставляя за собой мокрые следы. В шкафу были мужская одежда, черная трость для прогулок и пять зонтиков. Над шкафом висела табличка с напечатанными готическим шрифтом буквами: ВРЕМЯ БОГА САМОЕ ЛУЧШЕЕ. Еще выше на стене было повешено изображение распятого Христа и под ним другая надпись: ЗЛО, ТВОРИМОЕ МУЖЧИНАМИ. На стенах были также фотографии Мадам Кото с мужчиной. У него были живое лицо и печальные глаза, а на одной руке всего три пальца. Это была старая фотография, выцветшая от солнца и времени. Я не знал, как выбраться из лабиринта этих вещей. Я пошел к кровати, лег под зеленую сетку и заснул в лихорадочных мечтах этой комнаты.
Глава 7
Когда я проснулся, я чувствовал себя так, словно всю мою память стерли. Комната изменилась. Жирные тени крались по стенам. Будущее, еще не видимое, заполняло пространство. В воздухе ощущались силы, еще только набиравшие мощь. В глазах у меня зарябило от очертаний захваченных пленников, яичных белков в пробирках, из которых должны были вылупиться монстры, джиннов в темных бутылках, гомункулусов в гнездах летучих мышей. Везде были несформировавшиеся существа. В этом лесу теней скрывались пойманные призраки, против своей воли заключенные в чудовищные формы. Дождь прекратился, и только ветер продолжал греметь цинковой крышей. Я вышел из комнаты на цыпочках и закрыл за собой дверь. Я почувствовал себя другим. Я ощутил себя так, словно ветер будущего продул меня насквозь.
Проход был пуст. На заднем дворе кто-то пытался разжечь огонь из промокших дров. Запах был тяжелый. На землю опускался вечер. Небо было серое. На дворе полным полно луж.
С каждым шагом, приближавшим меня к бару Мадам Кото, я чувствовал, что наши жизни изменились.
В баре было темно. Когда я вошел в зал, то подумал, что там пусто. Я бесшумно пробрался к своему месту возле глиняного котла. Входная дверь была наполовину распахнута. Жужжали мухи, и я слышал, как геккон пробирается под столами. Присев, я увидел в темноте группу женщин. Они сидели прямо, лицом к входной двери. Вскоре они начали разговаривать.
— Когда же сюда проведут электричество, а?
— Откуда мне знать?
— Мадам Кото уже давно об этом говорит.
— Она стала политиком.
— Одни обещания.
— И разговоры.
— Когда-нибудь его проведут.
— И бар засияет.
— И однажды он превратится в отель.
— Но когда же он засияет?
— В один из дней.
— В один из дней я построю свой собственный отель.
— Как, интересно? Ты что, украдешь деньги?
— Политики дадут.
— Ты дашь политикам?
— А ты этого не делаешь?
— Не только я.
— А кто еще?
— Мадам Кото.
— Не называй ее имени. У нее везде уши.
— Я слышала, что она беременна.
— От кого же?
— Откуда мне знать? Я что, была там, когда они этим занимались?
— А что, вполне возможно.
— Все возможно в наше время.
— Кто сказал тебе, что она беременна?
— Да, откуда ты знаешь?
— Люди говорят.
— Люди всегда что-то говорят.
— Я не верю им.
— Люди говорят слишком много.
— Сплетня — самая дешевая проститутка.
— А сама-то?
— Я не такая уж дешевая.
— Да ты дешевле, чем дерьмо.
— А ты сама? Мужчины говорят, у тебя анус воняет.
— Твоя дырка тоже воняет.
— Да тебя петух может трахнуть.
— Крыса тебя трахала.
— А тебе собака вдула.
— Заткнись.
— Сама заткнись.
— Свинья отъячила твою мамочку.
— А твою мать поимел козел и получилась ты.
— Заткнись!
— Почему ты всем постоянно говоришь «заткнись»?
— И ты тоже заткнись!
На какое-то время женщины притихли. Порыв ветра стукнул входную дверь о наружную стену так, что затрещали петли. Затем короткими фразами женщины снова принялись обзывать друг друга, и их голоса были острее, чем битое стекло. Одна из них зажгла сигарету. В скучной перебранке то и дело воцарялись паузы, во время которых было слышно завывание ветра в ветвях деревьев. Затем на весь район свои трели стали выводить сверчки. Наконец, во время одной из пауз, вошла Мадам Кото, неся в руке лампу. Она выглядела громадой, проплывающей в воздухе, лицо ее сияло. Снаружи я увидел разносчика пальмового вина, его велосипед был перевязан веревками; бочонки вина, связанные вместе, свисали с багажника.
— Нет света? — спросила Мадам Кото.
Она подошла ко мне и посветила в глаза лампой.
— А ты уже поднялся, да?
— Да, спасибо вам.
— Чувствуешь себя получше?
— Да.
— Зачем ты трогал ведро с улитками?
— Я не трогал.
— Врун! Ты знаешь, сколько у меня ушло времени, чтобы их собрать? И многие все еще прячутся где-то. Почему ты постоянно приносишь мне неприятности? Тебя, наверно, послали в этот мир, чтобы наказать меня?
— Я не знаю.
— И ты залез в каждый угол в моей комнате.
— Нет.
— Что ты там нашел?
— Ничего.
— Что ты видел?
— Ничего.
Она долго смотрела на меня. Женщины не двигались. Нам были видны профили их лиц, повернутых к входной двери. Затем одна из женщин взглянула на меня.
— Когда ты пришел сюда?
— Я не помню.
— Лучше бы тебе начать собираться, — сказала Мадам Кото.
Я оставался на месте. Она подошла к стойке. Одна из женщин встала, вышла и вернулась с тремя лампами, которые она расставила на разные столики.
— Когда вам наконец проведут электричество?
— Не задавай мне никаких вопросов.
Она обошла стойку, вышла, и я услышал, как она торгуется с разносчиком. Наконец они договорились, и разносчик отпустил сальную шутку. Я слышал, как он погнал свой велосипед, оставив в воздухе ржавый лязгнувший звук. Мадам Кото вошла в бар с тремя бочонками. Вино пролилось на пол. Женщины не двигались. Поставив бочонки около меня, она уперла руки в бока и стала громко ругать женщин за лень и нерадивость. Те повскакали и тут же нашли себе работу, расставляя скамейки, протирая чашки и тарелки. Мадам Кото опять вышла. Как только она скрылась, женщины заняли свои прежние места и впали в неподвижное ожидание. Затем к входной двери ветер принес мужчину. Он стоял снаружи, виднеясь сквозь полосы занавески. Потом вошел, осмотрелся по сторонам, и две женщины подбежали к нему и усадили. Это был Папа. Женщины сели напротив него. Я подошел, он дотронулся до моей головы и ничего не сказал. Лицо его спало, щетина отросла. Он сидел с пустым выражением глаз. Я уже знал, что сегодня что-то случится.
— Пойдем домой, — сказал я.
— Зачем? Я только что пришел. Сегодня был дьявольский день. Налей-ка мне пальмового вина. Где Мадам Кото?
— Вышла.
Одна из женщин принесла ему пальмового вина и стала ждать, когда он заплатит. Он отмахнулся от нее.
— Я вас не знаю, — сказала женщина, — поэтому заплатите сейчас, чтобы не было неприятностей.
Папа посмотрел на нее так, как будто готов был ее ударить.
— Это мой отец, — сказал я.
— Ну и что?
Папа заплатил с крайней неохотой. Я сел рядом с ним.
— Однажды, — сказал он, — беды сотрут с лица земли этот район.
Одна из женщин облизала зубы и чмокнула. Другая сплюнула.
— Плюйся сколько хочешь, — сказал Папа. — От бед все равно не убежишь.
Женщины оставили его. С опущенной головой он стал медленно пить. Женщины заговорили о предстоящем съезде. Они рисовали такую картину этого политического съезда, словно речь шла о каком-то фантастическом базаре на краю света. Они говорили о коровах, которых забьют к этому событию, гусях, которых будут жарить на вертелах, они сказали, что мы услышим великих музыкантов и сможем увидеть автомобили всех марок, и что людям будут бросать деньги прямо из мешков, и никто не останется ненакормленным, и всем будут показаны чудеса, сила и обещания нового будущего.
— Дерьмо собачье ваш съезд! — сказал Папа.
Поначалу женщины замолчали. Потом одна из них сказала замогильным голосом:
— Дерьмо собачье — это то, что ты ешь!
Папа одним долгим глотком осушил стакан вина и смачно отрыгнул. Он напряженно смотрел в сторону одной из женщин, а женщина смотрела на него. Ветер трепал полоски занавески. Мы все смотрели на дверь, ожидая, что вот-вот сюда войдет какой-нибудь необычный персонаж. Папа смотрел сквозь женщину, сквозь стены, и его необычный взгляд испугал меня. Огонь в лампе у двери заколыхался и потух. Затем Папа издал холодный смешок, от которого у меня по спине пробежал легкий озноб. Папа продолжал смеяться с неподвижным лицом, похожим в темноте на маску, и казалось, что его смех каким-то образом влиял на ветер. Что-то прогремело по крыше. Я услышал из леса странные завывания котов. Ветер ворвался в бар как бестелесный дух, ища место, куда сесть. Когда Папа закончил смеяться, в комнате стало темнее и ветер поутих. Мы все словно ютились где-то на краю долгих пространств неопределенных ожиданий.
— Пойдем домой, — сказал я, и дрожь прошла через мое тело.
— Молчи, — ответил Папа с тем же пустым взглядом.
Одна из женщин встала и села снова. Поднялась другая женщина и, виляя задом, пошла и встала у дверей. В слабом свете я увидел у нее на задней стороне шеи шрам. Она долго там стояла, и ее била дрожь. Пошел моросящий дождик. Папа налил себе еще пальмового вина. Погасла еще одна лампа. Глаза женщин посверкивали в темноте. Подул ветер, я слышал его завывания, когда он вихрем проносился в деревьях. В его движениях зародился злой дух. Цинковая крыша дребезжала от порывов ветра, я слышал протесты деревьев, ветер приносил и уносил с собой кваканье лягушек. Женщина у дверей развернулась и, двигая каждой частицей своей подвижной плоти, пошла в нашу сторону, обогнула наш стол и тяжело села. Она вздохнула и произнесла:
— Сегодня посетителей нет, — сказала она.
Временно наступила тишина. Я посмотрел на дверь. Полосы занавеси чуть раздвинулись, словно освобождая путь для какого-то большого существа, и в бар вошел дух с тремя головами. Каждая из голов имела особый облик. Одна была красная с голубыми глазами, другая желтая с красными глазами, третья голубая с желтыми глазами. Всего у духа было около десяти глаз. Он вошел в бар, постоял у двери, каждая голова посмотрела в своем направлении, и из желтых глаз духа повалил дым. Затем дух медленно и неуклюже стал продвигаться в зал. Я наблюдал за ним с восхищением, чувствуя, как в мой мозг входит лихорадка. Дух подошел и встал напротив, через стол от меня, затем все три его головы повернулись в мою сторону, и он уставился на меня всеми десятью глазами. Лихорадка дошла до моего мозга, и у темечка начался какой-то зуд, похожий на непрекращающееся сверление. Дух долго вглядывался в меня. Я не мог двинуться. От разноцветья его глаз мне было больно, оно жгло мне глаза. Затем голос в моем черепе сказал:
— Закрой глаза.
Я закрыл их и все равно все видел. Головы духа вытянулись на шеях и затем втянулись обратно. Дух, пройдя сквозь стол, будто его не было, уселся среди женщин. Две его головы, смотря в противоположных направлениях изучали женские лица. Средняя голова, желтая с красными глазами, остановила свой взгляд на мне. Одна женщина закашлялась. Другая чихнула. Третья встала и снова села. Папа икнул.
— Чем-то здесь воняет, — сказала женщина которая чихнула.
— Я, кажется, заболеваю, — сказала другая.
— А мне хочется блевать.
— Я не могу двинуться с места.
— И посетителей нет как нет.
— Нет посетителей — нет денег.
— И нет электричества.
— Дурацкий дождь.
— Чертов ветер.
— И Мадам Кото куда-то исчезла.
— Куда она могла пойти?
— Откуда я знаю?
Они замолчали. Ветер утих, как будто земля наконец, чем-то разродилась. Одна из женщин достала нюхательный табак и резко вдохнула. И затем, зашатавшись, она схватилась за стол. Ее голова закачалась, а широко открытый рот попытался удержать равновесие. Голубая голова духа была прямо перед ней. И вдруг женщина так оглушительно чихнула, что голова духа затряслась и отпрянула от нее в изумлении. Остальные головы широко пооткрывали глаза и один глаз, самый далекий, стал ходить ходуном, вращаясь в своей орбите. Все глаза начали расширяться, и затем дух тоже разразился могучим чихом, который буквально отбросил меня к стене.
— Что с тобой такое? — спросил Папа.
— Ничего.
— Какая-то баба чихнула и тебя как ветрам сдуло? Ты что, не мужчина?
Потом я сам начал чихать. Папа ударил меня по голове. Чихание продолжила еще одна женщина. Потом к ней присоединился и Папа. Вскоре мы все перезаражались этой странной болезнью — неуправляемым чиханием. Мы чихали так долго и с такой силой, что казалось, наши головы разлетятся в разные стороны. Женщина, с которой все началось, казалось, распространила вирус чихания по всему залу, и от ее чиха погасла последняя лампа. Папа высморкался в чашку с недопитым пальмовым вином и затем перевернул ее. Всех нас корчило от спазм, пока ветер, влетев в бар, не унес с собой наше чихание; взамен он доставил нам пять крутых мужчин, которые смеялись над нами. Мы так и не поняли; что кончили чихать, когда один из них сказал:
— Так-то вы встречаете посетителей?
Женщины, вытирая носы, чуть ли не дерясь друг с дружкой, наперегонки помчались к мужчинам и проводили их к столу.
— Еще вина! — потребовал Папа.
Никто не обратил на него внимания. Средняя голова духа повернулась к Папе, как будто он только что материализовался.
— И побольше света! — добавил Папа.
Одна из женщин встала и зажгла лампу. Дух стал виден хуже.
— Если к вам пришли новые посетители, это не значит, что вы меня не должны обслуживать, — сказал Папа раздраженным голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Я мог слышать, как бьется ее сердце. Оно звучало, как медленные часы. Рядом с ее сиденьем стояло транзисторный приемник. На стене перед ней висело голубое зеркало. Прямо над головой, на маленькой полке, стояли часы, которые уже перестали работать. На гвозде, перед головой, висели железный гонг и колокольчик. Возле ног стояла пара красных туфель. Богиня впитала в себя ароматы молитв, крови животных, каолина, неукротимых надежд незнакомцев и ярко-желтое бесстрашие. Белые бусы покоились на ее коленях. Часы внезапно пробили, и я поднялся. Она напряженно смотрела на меня. За ее взором, ее силой и безмятежностью стояла бесконечность.
Часы остановились. За Древней Матерью я увидел желтую птицу. Она была связанной, ее перья шевелились, а глаза сверкали. Я ощутил паутину на своем лице. Муха загудела надо мной. Затем облетела вокруг и села на нос беременной богине. Часы пробили очередной раз, спугнув муху. Черепаха засучила лапами. Птица забилась. Я посмотрелся в голубое зеркало и себя не увидел. Мне стало страшно. В этот момент Древняя Матерь заговорила со мной.
Она говорила со мной через все эти вещи — через протестующие звуки перевернутой черепахи, биение птицы в неволе, жалобы мухи. Часы начали тикать. Ящерица вползла мне на ногу, и я вскочил с места. Очнувшись, я понял, что прижат к стене, мое сердце неистово забилось. Затем я почувствовал, что в углу все ожило. Горшок двинулся в мою сторону. Зеркало ударилось о стену, ничего не отразив. Я чувствовал, как ходят стены, растворяясь от моего касания. Вещи крались в воздухе. На стене я увидел улитку. Я подался назад и у котла чуть не раздавил черепаху, наступив ей на лапу. Я заметил, что на белой простыне повсюду сидят улитки. Они были большие, в самый раз для еды. Я споткнулся о ведро. Затем увидел, что улитки ползают вокруг Древней Матери, по поверхности зеркала, по краям ведра. Я не знал, куда от них скрыться. Моя голова расширилась во все стороны от воздействия богини, которая разговаривала со мной через улиток и вещи в комнате.
Как мне было выбраться из сумятицы этих воображаемых вещей, каждая из которых была для меня препятствием? Как мне было уйти от чар головы змеи и ее сброшенной кожи на газете? Мне мешали камни, черные от асфальта новых дорог, и из бутылки с прозрачной жидкостью на меня показывал одинокий палец. Деревянная богиня говорила со мной через вещи, но более всего она говорила глазами. Я не понимал смысла ее речи. Без каких-либо мыслей, как бродяга в своих мечтах, я взобрался по телу богини и снял с нее очки. В ее глазницах глубоко сидели глаза из красных камней, драгоценных камней цвета крови. У меня перехватило дыхание. Глаза глядели на меня так пристально, что я тут же поспешил надеть очки обратно. По мне стекал пот. Я вдруг почувствовал, что совсем обессилел. И затем, к моему ужасу, богиня стала двигаться — словно она хотела заполучить меня к себе в живот. Я соскочил с ее большого тела и с криками стал пробивать себе дорогу сквозь нагромождение тканей.
Я сел на кровать. Мое путешествие в тайный мир изменило вещи, которые я видел в комнате. То, о чем я раньше думал, что это просто свалка одежды, стало разнообразием париков, шалей, нижнего белья, раскрашенных головных повязок, материалов из батика. Альманахи тайных обществ висели на стенах.
Улитки ползли по стенам, оставляя за собой мокрые следы. В шкафу были мужская одежда, черная трость для прогулок и пять зонтиков. Над шкафом висела табличка с напечатанными готическим шрифтом буквами: ВРЕМЯ БОГА САМОЕ ЛУЧШЕЕ. Еще выше на стене было повешено изображение распятого Христа и под ним другая надпись: ЗЛО, ТВОРИМОЕ МУЖЧИНАМИ. На стенах были также фотографии Мадам Кото с мужчиной. У него были живое лицо и печальные глаза, а на одной руке всего три пальца. Это была старая фотография, выцветшая от солнца и времени. Я не знал, как выбраться из лабиринта этих вещей. Я пошел к кровати, лег под зеленую сетку и заснул в лихорадочных мечтах этой комнаты.
Глава 7
Когда я проснулся, я чувствовал себя так, словно всю мою память стерли. Комната изменилась. Жирные тени крались по стенам. Будущее, еще не видимое, заполняло пространство. В воздухе ощущались силы, еще только набиравшие мощь. В глазах у меня зарябило от очертаний захваченных пленников, яичных белков в пробирках, из которых должны были вылупиться монстры, джиннов в темных бутылках, гомункулусов в гнездах летучих мышей. Везде были несформировавшиеся существа. В этом лесу теней скрывались пойманные призраки, против своей воли заключенные в чудовищные формы. Дождь прекратился, и только ветер продолжал греметь цинковой крышей. Я вышел из комнаты на цыпочках и закрыл за собой дверь. Я почувствовал себя другим. Я ощутил себя так, словно ветер будущего продул меня насквозь.
Проход был пуст. На заднем дворе кто-то пытался разжечь огонь из промокших дров. Запах был тяжелый. На землю опускался вечер. Небо было серое. На дворе полным полно луж.
С каждым шагом, приближавшим меня к бару Мадам Кото, я чувствовал, что наши жизни изменились.
В баре было темно. Когда я вошел в зал, то подумал, что там пусто. Я бесшумно пробрался к своему месту возле глиняного котла. Входная дверь была наполовину распахнута. Жужжали мухи, и я слышал, как геккон пробирается под столами. Присев, я увидел в темноте группу женщин. Они сидели прямо, лицом к входной двери. Вскоре они начали разговаривать.
— Когда же сюда проведут электричество, а?
— Откуда мне знать?
— Мадам Кото уже давно об этом говорит.
— Она стала политиком.
— Одни обещания.
— И разговоры.
— Когда-нибудь его проведут.
— И бар засияет.
— И однажды он превратится в отель.
— Но когда же он засияет?
— В один из дней.
— В один из дней я построю свой собственный отель.
— Как, интересно? Ты что, украдешь деньги?
— Политики дадут.
— Ты дашь политикам?
— А ты этого не делаешь?
— Не только я.
— А кто еще?
— Мадам Кото.
— Не называй ее имени. У нее везде уши.
— Я слышала, что она беременна.
— От кого же?
— Откуда мне знать? Я что, была там, когда они этим занимались?
— А что, вполне возможно.
— Все возможно в наше время.
— Кто сказал тебе, что она беременна?
— Да, откуда ты знаешь?
— Люди говорят.
— Люди всегда что-то говорят.
— Я не верю им.
— Люди говорят слишком много.
— Сплетня — самая дешевая проститутка.
— А сама-то?
— Я не такая уж дешевая.
— Да ты дешевле, чем дерьмо.
— А ты сама? Мужчины говорят, у тебя анус воняет.
— Твоя дырка тоже воняет.
— Да тебя петух может трахнуть.
— Крыса тебя трахала.
— А тебе собака вдула.
— Заткнись.
— Сама заткнись.
— Свинья отъячила твою мамочку.
— А твою мать поимел козел и получилась ты.
— Заткнись!
— Почему ты всем постоянно говоришь «заткнись»?
— И ты тоже заткнись!
На какое-то время женщины притихли. Порыв ветра стукнул входную дверь о наружную стену так, что затрещали петли. Затем короткими фразами женщины снова принялись обзывать друг друга, и их голоса были острее, чем битое стекло. Одна из них зажгла сигарету. В скучной перебранке то и дело воцарялись паузы, во время которых было слышно завывание ветра в ветвях деревьев. Затем на весь район свои трели стали выводить сверчки. Наконец, во время одной из пауз, вошла Мадам Кото, неся в руке лампу. Она выглядела громадой, проплывающей в воздухе, лицо ее сияло. Снаружи я увидел разносчика пальмового вина, его велосипед был перевязан веревками; бочонки вина, связанные вместе, свисали с багажника.
— Нет света? — спросила Мадам Кото.
Она подошла ко мне и посветила в глаза лампой.
— А ты уже поднялся, да?
— Да, спасибо вам.
— Чувствуешь себя получше?
— Да.
— Зачем ты трогал ведро с улитками?
— Я не трогал.
— Врун! Ты знаешь, сколько у меня ушло времени, чтобы их собрать? И многие все еще прячутся где-то. Почему ты постоянно приносишь мне неприятности? Тебя, наверно, послали в этот мир, чтобы наказать меня?
— Я не знаю.
— И ты залез в каждый угол в моей комнате.
— Нет.
— Что ты там нашел?
— Ничего.
— Что ты видел?
— Ничего.
Она долго смотрела на меня. Женщины не двигались. Нам были видны профили их лиц, повернутых к входной двери. Затем одна из женщин взглянула на меня.
— Когда ты пришел сюда?
— Я не помню.
— Лучше бы тебе начать собираться, — сказала Мадам Кото.
Я оставался на месте. Она подошла к стойке. Одна из женщин встала, вышла и вернулась с тремя лампами, которые она расставила на разные столики.
— Когда вам наконец проведут электричество?
— Не задавай мне никаких вопросов.
Она обошла стойку, вышла, и я услышал, как она торгуется с разносчиком. Наконец они договорились, и разносчик отпустил сальную шутку. Я слышал, как он погнал свой велосипед, оставив в воздухе ржавый лязгнувший звук. Мадам Кото вошла в бар с тремя бочонками. Вино пролилось на пол. Женщины не двигались. Поставив бочонки около меня, она уперла руки в бока и стала громко ругать женщин за лень и нерадивость. Те повскакали и тут же нашли себе работу, расставляя скамейки, протирая чашки и тарелки. Мадам Кото опять вышла. Как только она скрылась, женщины заняли свои прежние места и впали в неподвижное ожидание. Затем к входной двери ветер принес мужчину. Он стоял снаружи, виднеясь сквозь полосы занавески. Потом вошел, осмотрелся по сторонам, и две женщины подбежали к нему и усадили. Это был Папа. Женщины сели напротив него. Я подошел, он дотронулся до моей головы и ничего не сказал. Лицо его спало, щетина отросла. Он сидел с пустым выражением глаз. Я уже знал, что сегодня что-то случится.
— Пойдем домой, — сказал я.
— Зачем? Я только что пришел. Сегодня был дьявольский день. Налей-ка мне пальмового вина. Где Мадам Кото?
— Вышла.
Одна из женщин принесла ему пальмового вина и стала ждать, когда он заплатит. Он отмахнулся от нее.
— Я вас не знаю, — сказала женщина, — поэтому заплатите сейчас, чтобы не было неприятностей.
Папа посмотрел на нее так, как будто готов был ее ударить.
— Это мой отец, — сказал я.
— Ну и что?
Папа заплатил с крайней неохотой. Я сел рядом с ним.
— Однажды, — сказал он, — беды сотрут с лица земли этот район.
Одна из женщин облизала зубы и чмокнула. Другая сплюнула.
— Плюйся сколько хочешь, — сказал Папа. — От бед все равно не убежишь.
Женщины оставили его. С опущенной головой он стал медленно пить. Женщины заговорили о предстоящем съезде. Они рисовали такую картину этого политического съезда, словно речь шла о каком-то фантастическом базаре на краю света. Они говорили о коровах, которых забьют к этому событию, гусях, которых будут жарить на вертелах, они сказали, что мы услышим великих музыкантов и сможем увидеть автомобили всех марок, и что людям будут бросать деньги прямо из мешков, и никто не останется ненакормленным, и всем будут показаны чудеса, сила и обещания нового будущего.
— Дерьмо собачье ваш съезд! — сказал Папа.
Поначалу женщины замолчали. Потом одна из них сказала замогильным голосом:
— Дерьмо собачье — это то, что ты ешь!
Папа одним долгим глотком осушил стакан вина и смачно отрыгнул. Он напряженно смотрел в сторону одной из женщин, а женщина смотрела на него. Ветер трепал полоски занавески. Мы все смотрели на дверь, ожидая, что вот-вот сюда войдет какой-нибудь необычный персонаж. Папа смотрел сквозь женщину, сквозь стены, и его необычный взгляд испугал меня. Огонь в лампе у двери заколыхался и потух. Затем Папа издал холодный смешок, от которого у меня по спине пробежал легкий озноб. Папа продолжал смеяться с неподвижным лицом, похожим в темноте на маску, и казалось, что его смех каким-то образом влиял на ветер. Что-то прогремело по крыше. Я услышал из леса странные завывания котов. Ветер ворвался в бар как бестелесный дух, ища место, куда сесть. Когда Папа закончил смеяться, в комнате стало темнее и ветер поутих. Мы все словно ютились где-то на краю долгих пространств неопределенных ожиданий.
— Пойдем домой, — сказал я, и дрожь прошла через мое тело.
— Молчи, — ответил Папа с тем же пустым взглядом.
Одна из женщин встала и села снова. Поднялась другая женщина и, виляя задом, пошла и встала у дверей. В слабом свете я увидел у нее на задней стороне шеи шрам. Она долго там стояла, и ее била дрожь. Пошел моросящий дождик. Папа налил себе еще пальмового вина. Погасла еще одна лампа. Глаза женщин посверкивали в темноте. Подул ветер, я слышал его завывания, когда он вихрем проносился в деревьях. В его движениях зародился злой дух. Цинковая крыша дребезжала от порывов ветра, я слышал протесты деревьев, ветер приносил и уносил с собой кваканье лягушек. Женщина у дверей развернулась и, двигая каждой частицей своей подвижной плоти, пошла в нашу сторону, обогнула наш стол и тяжело села. Она вздохнула и произнесла:
— Сегодня посетителей нет, — сказала она.
Временно наступила тишина. Я посмотрел на дверь. Полосы занавеси чуть раздвинулись, словно освобождая путь для какого-то большого существа, и в бар вошел дух с тремя головами. Каждая из голов имела особый облик. Одна была красная с голубыми глазами, другая желтая с красными глазами, третья голубая с желтыми глазами. Всего у духа было около десяти глаз. Он вошел в бар, постоял у двери, каждая голова посмотрела в своем направлении, и из желтых глаз духа повалил дым. Затем дух медленно и неуклюже стал продвигаться в зал. Я наблюдал за ним с восхищением, чувствуя, как в мой мозг входит лихорадка. Дух подошел и встал напротив, через стол от меня, затем все три его головы повернулись в мою сторону, и он уставился на меня всеми десятью глазами. Лихорадка дошла до моего мозга, и у темечка начался какой-то зуд, похожий на непрекращающееся сверление. Дух долго вглядывался в меня. Я не мог двинуться. От разноцветья его глаз мне было больно, оно жгло мне глаза. Затем голос в моем черепе сказал:
— Закрой глаза.
Я закрыл их и все равно все видел. Головы духа вытянулись на шеях и затем втянулись обратно. Дух, пройдя сквозь стол, будто его не было, уселся среди женщин. Две его головы, смотря в противоположных направлениях изучали женские лица. Средняя голова, желтая с красными глазами, остановила свой взгляд на мне. Одна женщина закашлялась. Другая чихнула. Третья встала и снова села. Папа икнул.
— Чем-то здесь воняет, — сказала женщина которая чихнула.
— Я, кажется, заболеваю, — сказала другая.
— А мне хочется блевать.
— Я не могу двинуться с места.
— И посетителей нет как нет.
— Нет посетителей — нет денег.
— И нет электричества.
— Дурацкий дождь.
— Чертов ветер.
— И Мадам Кото куда-то исчезла.
— Куда она могла пойти?
— Откуда я знаю?
Они замолчали. Ветер утих, как будто земля наконец, чем-то разродилась. Одна из женщин достала нюхательный табак и резко вдохнула. И затем, зашатавшись, она схватилась за стол. Ее голова закачалась, а широко открытый рот попытался удержать равновесие. Голубая голова духа была прямо перед ней. И вдруг женщина так оглушительно чихнула, что голова духа затряслась и отпрянула от нее в изумлении. Остальные головы широко пооткрывали глаза и один глаз, самый далекий, стал ходить ходуном, вращаясь в своей орбите. Все глаза начали расширяться, и затем дух тоже разразился могучим чихом, который буквально отбросил меня к стене.
— Что с тобой такое? — спросил Папа.
— Ничего.
— Какая-то баба чихнула и тебя как ветрам сдуло? Ты что, не мужчина?
Потом я сам начал чихать. Папа ударил меня по голове. Чихание продолжила еще одна женщина. Потом к ней присоединился и Папа. Вскоре мы все перезаражались этой странной болезнью — неуправляемым чиханием. Мы чихали так долго и с такой силой, что казалось, наши головы разлетятся в разные стороны. Женщина, с которой все началось, казалось, распространила вирус чихания по всему залу, и от ее чиха погасла последняя лампа. Папа высморкался в чашку с недопитым пальмовым вином и затем перевернул ее. Всех нас корчило от спазм, пока ветер, влетев в бар, не унес с собой наше чихание; взамен он доставил нам пять крутых мужчин, которые смеялись над нами. Мы так и не поняли; что кончили чихать, когда один из них сказал:
— Так-то вы встречаете посетителей?
Женщины, вытирая носы, чуть ли не дерясь друг с дружкой, наперегонки помчались к мужчинам и проводили их к столу.
— Еще вина! — потребовал Папа.
Никто не обратил на него внимания. Средняя голова духа повернулась к Папе, как будто он только что материализовался.
— И побольше света! — добавил Папа.
Одна из женщин встала и зажгла лампу. Дух стал виден хуже.
— Если к вам пришли новые посетители, это не значит, что вы меня не должны обслуживать, — сказал Папа раздраженным голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58