Я СЛОН. Мой ГРОМ поразит его. И если ему будет мало, я пошлю своих мальчиков хорошенько его проучить.
Он подошел к окну и положил в карман орех кола. Вытащил белый носовой платок и вытер им лицо. Затем повернулся и прямо посмотрел на Маму. Все обернулись на лендлорда. Кроме Мамы. Она продолжала смотреть на пламя свечи, словно провидя в пламени свою судьбу.
Лендлорд только открыл рот, чтобы начать говорить, как легкий ветерок вошел в комнату и превратился в темную фигуру, высокую, но сгорбленную. Вместе с фигурой вошло воспоминание о фургоне с нечистотами. Фигурой был Папа, и лендлорду пришлось прикрыть рот.
Трое мужчин сгруппировались в стороне от Папы, отошли от стены и заняли полубоевую позицию рядом со шкафом. Внезапно комната показалась тесной, и Папа усугубил положение тем, что закрыл дверь. Свет выхватил его лицо, и я увидел человека, несущего на себе суровое проклятие. Скулы его обострились, глаза ввалились, голова была как окоченевшая. Он выглядел человеком, поставленным в тупик. Папа встал прямо перед дверью и посмотрел на всех нас, повернув голову к каждому в отдельности. Его шея казалась одеревеневшей. Временами создавалось впечатление, что он потерял связь между тем, что он видит и тем, что понимает. Казалось, что его стукнули чем-то по голове и сбили центральную ось. Он смутился, как человек, который вошел не в ту комнату и не знает, как оттуда выйти.
— Папа, — крикнул я.
Он непонимающе посмотрел на меня. И только спустя какое-то время мы стали осознавать, что он принес с собой зловоние.
Внезапно один из мужчин издал звук, словно втягивая назад рвущуюся из желудка желчь, затем он бросился к окну и сплюнул. Лендлорд плюнул на пол, наступил на плевок и затер его ступней, как делают, когда гасят сигарету. Другой мужчина зашел за Папу и открыл дверь. Мотыльки, мошки и летучие муравьи влетели в комнату, и уныло запели в тишине москиты. Мотылек облетел свечку, и я почувствовал, что время пошло вспять и оказалось в ловушке.
Папа пошел к Маме и сел на кровать. На его лице читался стыд: стыд, унижение и неповиновение. Лендлорд стал продвигаться к двери. Разыгранные драматические страсти опустошили его. Казалось, он почуял в Папе какую-то новую угрозу. Я тоже ее почувствовал. Лендлорд промолвил:
— Ваша жена передаст вам то, что я говорил.
И с этими словами он вышел из комнаты, не повторив требования уплатить ренту. Его подручные вышли за ним, напоследок бросив взгляды на Папу.
Мы расселись в комнате, смущенные запахом. Казалось, что под нашим полом взорвалась канализационная труба. Мы сидели, не двигаясь, ни о чем не говоря, пока один из мотыльков не обжег крылышки и не потушил собой свечу. В полной темноте я стал искать на столе спички. Затем я услышал, как Мама сказала, с нежностью в несчастном голосе:
— Мой муж, что случилось с тобой?
Когда я зажег свечу, мамины руки обвивали папину шею. Она крепко прижимала его к себе, зарывшись лицом в его волосы. Затем, осознав появление света, она быстро отстранилась от него и стала развязывать ему ботинки. Папа не двигался. Она стащила с него ботинки и, отдав их мне, сказала:
— Твой отец, наверное, на что-то наступил. Сходи в ванную и отмой его ботинки. Только не около колодца.
Я взял ботинки и вышел. Ветер веял по коридору, задувая пыль мне в глаза. Ветер был прохладный; он пах деревьями и ночью, бушем и ароматными травами. Также он пах керосином и свечным дымом, но в нем не чувствовался тот гнилостный запах, что вошел к нам в комнату. На заднем дворике я занял лампу у одного из съемщиков, вскипятил воду, набрал старых газет и кусочков дерева. Я посмотрел на папины ботинки и не увидел в них ничего необычного. Они ничем не пахли, кроме привычного для них пота трудовых ног. Но тем не менее я помыл ботинки, вымыл руки и пошел обратно.
Папа теперь сидел на стуле. Мама спрашивала его, все ли у него в порядке. Я был уверен, что он не произнес ни слова в мое отсутствие. Мама выглядела несчастной, как будто тайная тоска точила ее изнутри. Когда я поставил ботинки в угол, Папа вынул конверт из кармана и отдал его Маме. Она открыла его, вынула несколько банкнот достоинством в фунт и посмотрела на него с изумлением. Он сказал:
— Это рента.
Маму так переполнили эмоции, что она встала на колени, обхватила его бедра и повторяла снова и снова:
— Спасибо, спасибо, мой храбрый муж.
Она говорила это с такой горделивой печалью, что я подумал, что те, кто страдают в этом мире, всего лишь странники в нем. Папа не поблагодарил ее, он вообще не выражал никаких эмоций, но его лицо было таким необычным, что я был уверен, что он чувствует гораздо больше, чем может выразить.
Вскоре Мама приготовила еду. Папа вышел и долго принимал ванну. Он пришел обратно с одним полотенцем на талии. Он послал меня сбегать и купить ему маленькую бутылку духов «Хауза».
Я пошел по нашей улице, по направлению к главной дороге, и пришел к сборищу ночных торговцев компании «Хауза», продававших индийские благовония, ожерелья, духи и украшения. Я купил бутылку дешевых духов и побежал обратно. Папа уже переоделся. Он с ног до головы обрызгал себя духами и заполнил всю комнату их грубым запахом. Мы умыли руки и поели в тишине.
После того как мы поели, Мама вышла и замочила папины одежды в дезинфицирующем растворе и запрятала ведро в глубине двора. Папа бодрствовал, сидя на стуле. Он не пил и не курил. Он был очень трезв. Он выглядел так, словно ему уже никогда не будет суждено оправиться от шока какого-то важного для себя открытия. Мама присела рядом с ним. Долгое время они молчали. И когда я уже лег спать, я услышал, как Мама спросила его:
— Ты ведь никого не убил, правда?
Я открыл глаза. Папа покачал головой. Они молчали. Мама зажгла москитную спираль. Я снова закрыл глаза.
* * *
Позднее в ту ночь к нам снова постучали в дверь. Это был фотограф. Он поспешно прокрался к нам в комнату. Папа открыл глаза и сказал:
— А, фотограф, это ты.
— Это я.
— Доброй ночи.
— И вам, сэр.
Фотограф лег со мной на мат. Он показал мне круглую прозрачную бутылочку. Внутри нее был желтый порошок.
— Это самый сильный в мире крысиный яд. Завтра, если я вернусь рано, мы покончим с крысами раз и навсегда.
Он оставил ее в своих вещах. Я задул свечу. Мы поплыли в ночь по темным волнам парфюмерии, особенно приторной в жаре нашей комнаты.
Глава 4
Много дней Папа оставался угрюмым. Мы пользовались его духами. Он ничего нам не объяснял. И только узнав, что требовал лендлорд, он приободрился. Он сказал, что даже если они его убьют, он все равно не пойдет голосовать за партию лендлорда. С этими словами он прошелся по всему поселению. Некоторые соседи кивали ему в знак согласия. Мама предостерегла его, что у лендлорда есть шпионы.
— Пусть шпионят, — ответил Папа, — я все равно не буду голосовать за эту бесполезную партию.
— Я знаю, но не говори им об этом.
— Почему нет? Я что, трус?
— Нет.
— Тогда я должен говорить то, во что я верю.
— Но ты же слышал, что сказал лендлорд.
— Пусть этот лендлорд сдохнет!
— Можно немного потише?
— А почему?
— Шпионы.
— Пусть шпионы тоже сдохнут!
— Я боюсь за нас.
— Нечего бояться за нас.
— Но я боюсь.
— Какое право имеет лендлорд запугивать нас, говорить нам за кого нам голосовать, а? Он что, Бог? Но даже Бог не может говорить нам, за кого голосовать. Не бойся. Мы, может быть, и бедные, но мы не рабы.
— Куда мы пойдем искать другую комнату?
— Судьба распорядится нами.
В таком духе шли их разговоры. Загоревшись чувством неповиновения, Папа стал говорить, что он единственный, кто не будет голосовать за партию лендлорда.
Те, кто поддерживал эту партию в нашем районе, стали еще агрессивнее. Они ходили группами, терроризируя всех и каждого. Мы слышали истории о людях, которых увольняли с работы за то, что они были на другой стороне. Мама начала бояться рынка и ходила туда не каждый день. Денег стало в обрез. Маме пришлось готовить меньше еды.
Фотографа мы видели только по ночам. Однажды несколько ночей я ждал его стука, но он не пришел. Когда я встречал его на улице, он сразу начинал говорить, что уходит из нашего района. Он продолжал снимать свои необычные фото и некоторые из них появлялись в газетах. Когда люди замечали его, они тут же собирались вокруг. Он стал чем-то вроде легенды. В то время, когда он оставался у нас, он пытался соорудить себе темный угол, где обычно стояли ботинки Папы, чтобы проявлять там снимки, но без особого успеха, потому что Мама, с ее страхом паутины, все выметала, чистила и впускала свет в самые темные места.
Однажды ночью к нам в поселение пришли мужчины и начали расспрашивать про фотографа. Они назвались журналистами. Они сказали, что слышали, что он ночует где-то у съемщиков. Съемщики отрицали это, но они продолжали его искать. Ночью мы видели странных мужчин, изучавших наш дом из сгоревшего фургона. Когда я рассказал об этом фотографу, он очень перепугался, и мы не видели его несколько дней.
Тогда же у нас в комнате появилась и Мадам Кото. Изумив меня, она возникла словно из воздуха. Мама была дома, Папы еще не было. Я прямо-таки остолбенел, но она схватила меня и сказала:
— Ты плохой мальчик.
— Почему?
— Убегаешь от старших.
Она дала мне немного денег.
— Почему ты все время бежишь от меня, а? Что я тебе сделала плохого?
— Ничего.
— Тогда почему ты выбросил мое джу-джу?
— Нипочему.
Мама засмеялась. Мадам Кото отпустила меня. Она села на кровать рядом с Мамой. Мадам Кото была такая же толстая, пышная, как гигантский фрукт, но ее лицо стало более устрашающим, чем я его запомнил. Она больше не носила на шее белые бусы. Ее лицо стало темнее; глаза, подведенные карандашом, делали ее взгляд загадочным. Многочисленные повязки на талии увеличивали ее толщину. Две женщины разговаривали вполголоса. Я подался к ним, прислушиваясь. Мадам Кото дала Маме пакет, о содержимом которого я так и не узнал. Затем она повернулась ко мне и сказала:
— Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне. Твоя Мама согласна. С тех пор, как ты перестал ходить в бар, он совсем опустел.
— Я поговорю об этом с твоим отцом, — добавила Мама.
Они продолжили разговор. Я пошел играть к оградам домов. Когда Мадам Кото уходила, она позвала меня.
— Я сейчас ухожу, — сказала она, — но завтра я хочу, чтобы ты пришел в бар и привлекал посетителей, ты слышишь меня?
Я кивнул.
— Я приготовлю специально для тебя перечный суп с большими кусками мяса.
И затем она смешалась с темнотой.
Папа той ночью вернулся изможденный. Мама ничего с ним не обсуждала. Фотограф так и не появился. Крысы продолжали что-то грызть.
Глава 5
Бар Мадам Кото изменился. Она повесила новую вывеску: пышногрудая русалка потчует всех напитками и перечным супом. У входа висели разноцветные пластиковые полоски. Раздвинув эту занавесь, я вошел. Дверь теперь была голубая. Внутри было темно и прохладно. Скамейки стали короче. На столах были постелены клеенки. Как будто ожидая новых бед и новых посетителей, Мадам Кото начала ставить стойку в дальнем углу бара, напротив двери на задний двор. Стены были перекрашены в кобальтовый цвет. В баре чувствовалось более мирное настроение. Я пошел во двор и увидел маленькую девочку, которая мыла тарелки и ложки. Она подозрительно на меня посмотрела.
— Где Мадам Кото?
Девочка не ответила.
— Ты что, не умеешь разговаривать?
Девочка молчала. Я пошел и постучал в комнату Мадам Кото. Ее там, кажется, не было. Поэтому я опять направился в бар и уселся рядом с глиняным котлом. Умиротворенно жужжали мухи. Вошла маленькая девочка и осталась стоять у порога, и полосы занавески закрывали ее лицо. Она смотрела на меня. У нее было длинное печальное лицо и большие глаза. На ее щеках были вытатуированы небольшие знаки. Она была слишком печальна и слишком безучастна, чтобы быть красивой. Она продолжала разглядывать меня, и мне это надоело.
— Чего ты на меня все время смотришь, а?
Она оставалась немой. Затем она пошла во двор и взяла вымытые тарелки и ложки.
За весь день никто не зашел выпить, и я не видел Мадам Кото. Я заснул на скамейке и проснулся внезапно. Было тихо. На столе стояла керосиновая лампа. Я подумал, что очутился где-то в подводном царстве. Я поискал девочку, но никого не нашел. Когда я вернулся, Мадам Кото была в баре с плотником.
— Где ты был? — спросила она меня, перекрикивая стук молотка плотника.
— Я ходил искать девочку.
— Какую девочку?
— Девочку, которая моет тарелки.
Она посмотрела на меня так, как будто я стал рыбой или сошел с ума.
— Какие тарелки?
— Тарелки на заднем дворе.
Она сходила туда, посмотрела и вернулась, крикнув:
— С тобой явно что-то не так.
Я пошел во двор и увидел тарелки и ложки, сваленные в кучу. Их никто не мыл. Кастрюля с перечным супом булькала на решетке над огнем.
— Иди и помой посуду, — приказала Мадам Кото, — пока я не рассердилась.
Мне было все равно, но я пошел. Я набрал воды из колодца, сел на стул и помыл тарелки и ложки. Огонь обжигал мне лицо и сушил глаза, и у меня закружилась голова от необычно благоухающего древесного дыма. Я слушал, как стучит молоток плотника и трещат дрова. Головокружение стало еще сильнее от приливов жара, меня зашатало, и все завертелось. Перечный суп вспенился зелеными пузырями, побежал через край и пролился на огонь, к очагу подошла маленькая девочка и сняла крышку с кипящей кастрюли голыми руками. Затем она помешала суп длинным деревянным черпаком, который имел форму человеческой ладони.
— Уходи отсюда, — крикнул я.
Когда она вытащила черпак, конца в виде руки на нем уже не было. Деревянная ладонь стала частью супа.
— Смотри, что ты наделала! — закричал я.
Она выбросила то, что осталось от ковша и отошла, сердясь на что-то. Вскоре она вернулась с длинной большой костью. Она помешала ею суп и кость растворилась.
— Если ты не уйдешь отсюда, я побью тебя, — пригрозил я.
Она снова прикрыла кастрюлю крышкой, припала к земле рядом с решеткой и уставилась на огонь. Она протянула в него руки, как будто погреть их, и затем швырнула в пламя две белых каури. Огонь вскрикнул, треща и постреливая, и густой синий дым заполнил воздух и поглотил девочку, а когда дым прошел, я увидел, что девочка растаяла. Сначала в воздухе растворились ее распростертые руки, затем плечи и потом уже все тело. Ее голова оставалась на земле, и большие печальные глаза продолжали безразлично на меня смотреть, пока голова совсем не растаяла. Я закричал и вдруг все стало белым-бело. Я упал около огня. Когда я пришел в себя, то лежал на спине на земляном полу. Моя рубашка вся промокла. Надо мной стояла Мадам Кото.
— Что опять с тобой происходит, а?
— Я опять видел девочку.
— Какую девочку?
— Которая тогда мыла тарелки.
— Поднимайся!
Я встал. Я чувствовал себя очень странно, словно это я растаял. Я присел на стул. На том месте, где была голова девочки, всего-навсего было пятно от пролитой пены из кастрюли.
— Где ты ее видел?
— Здесь, — я указал на пену.
— Здесь ничего нет.
— Но она тут была! — настаивал я.
— Иди в бар. Не надо мыть тарелки. Иди и попей немного воды.
Я пошел, попил воды и сел на скамейку. От нескончаемого стука молотка у меня началась невыносимая головная боль. Каждый раз, когда плотник поднимал молоток в воздух, я чувствовал, что он опускается мне на голову. Я вышел из бара и сел на песок. Я смотрел, как мимо проходят люди. Никто не заходил в бар. Никто даже не смотрел в его сторону. Темнота медленно заволакивала лес. Воздух становился прохладнее. Птицы перелетали с дерева на дерево. Кишели насекомые. Никто не замечал бар, потому что вокруг все было куда интереснее. Я чувствовал себя на краю реальности. Бар Мадам Кото казался странным сказочным миром посреди мира реального, еще более сказочного в своих возможностях.
Я стал бросать камни в новую вывеску. Затем швырять в голубую дверь и в разноцветные пластиковые полоски занавески. Вышла Мадам Кото и сказала:
— Кто швыряет камни?
— Это девочка, — ответил я.
— Где она?
— Убежала.
Мадам Кото грозно на меня посмотрела, покрутила свои белые бусы и пошла мыться. Я стоял у входа и смотрел, как темнота струится от леса и постепенно поглощает весь остальной мир. Вдали ухнула сова. Какая-то птица трубила, не умолкая. Темнота разбудила звуки леса. Пока я сидел у входа в бар на горячем песочке, я увидел мужчину, который проходил мимо с маленькой девочкой. Он посмотрел на меня, на вывеску и пошел к бару. С ним была та самая девочка, которая только что растаяла. Я побежал в бар и спрятался за глиняный котел. Плотник почти закончил свою дневную работу и вбивал последние гвозди в дерево стойки.
— Что с тобой происходит? — спросил он, взглянув на меня с раздражением.
— Они приближаются.
— Кто?
Мужчина раздвинул пластиковые полоски и переступил порог.
— Есть ли пальмовое вино? — спросил он.
— Садитесь. Мадам вот-вот придет, — сказал плотник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58