Делает неотразимой, помогает чувствовать себя намного счастливее.Я не знала, к чему она клонит, но улыбнулась. Обычно я пользовалась вазелином, чтобы мои ресницы не ломались на кончиках, блестели и лучше росли.– Дело в том, что я купила дополнительный набор. На всякий случай, если что-то поломается. Но все доехало в целости и сохранности. И я хочу подарить этот набор тебе, Ронни.– Очень любезно с вашей стороны, однако об этом не может быть и речи, сестра Баркен. Должно быть, это очень дорогая вещь.– Но разве об этом должны беспокоиться дети? Я буду только рада, если ты примешь от меня подарок. Ты сделала бы меня счастливой.Я не чувствовала себя счастливой, но у меня никогда не было косметического набора, и мне стало очень любопытно.– Оставайся здесь, а я сбегаю за ним. Полотенца придется постирать снова. Я переодену этот костюм, и мы тут все приведем в порядок, хорошо? А затем я научу тебя, как правильно Накладывать макияж, так чтобы никто не заметил, что ты накрашена.Вот что она сделала.Она все вымыла в доме, а ее муж и мой папа начистили до блеска полы. Сестра Баркен взяла перьевую щетку и смахнула пыль даже с наших книг. Она выгладила все простыни, и постель теперь сияла свежестью. А затем, когда мама с младенцем уснули, она поставила перед нами зеркало, чтобы продемонстрировать, как легкие тени придают моим зеленым глазам загадочный вид, а потом показала мне, как француженки маленькой щеточкой наносят на губы увлажняющий блеск. Да, этот визит я запомнила надолго.Пока мы работали, сестра Баркен вела со мной неспешную беседу.– Ронни, надеюсь, ты понимаешь, что в данный момент счастье твоих родителей не зависит от тебя.– Сейчас я была бы рада видеть их хотя бы без этой страшной апатии в глазах, – призналась я.– Всему свое время, Ронни. Я знаю, что в это трудно поверить. Им еще сложнее, чем тебе. Все философы и мудрецы сходились в одном: родителям невыносимо больно пережить своего ребенка.– Потому что родители должны уйти первыми? – спросила я.– Да, а еще потому, что дети умирают во цвете лет, когда у них впереди длинный путь, который вдруг обрывается. Но ты должна жить. Время залечит раны.– Нет, я чувствую только, что впереди у меня много времени, слишком много времени, чтобы все помнить.– Пройдут годы, и воспоминания о том, какой ужас ты пережила, немного сотрутся. Останется надежда на то, что ты увидишь их на небесах, куда они попали как мученицы.– Я думала, что мучениками считают тех, кто погиб за веру, – озадаченно проговорила я.– Они были совсем невинные дети, и Отец Небесный примет их как мучениц.Я очень мягко возразила:– Они были очень маленькими. Они еще даже не знали как следует детскую Библию. Особенно Рути. Они были обычными детьми.– То, что ты о них говоришь, то, как ты их любишь, делает их необычными. Они особенные девочки.– Тогда почему Бог допустил, чтобы это произошло? – спросила я, зная, что задаю глупый вопрос.– Такова была не воля Бога. Их смерть стала следствием человеческого деяния. Отцу Небесному пришлось допустить, чтобы люди распяли Его Сына, Иисуса Христа, но не потому, что это была Его воля, а потому, что люди хотели свободы. Свободу выбирать. Свободу подвергнуться искушению. Вот отчего сатана может увести человека с пути истинного. Бог проливает слезы вместе с тобой, Ронни. Если ты сейчас не можешь быть среди людей, не вини себя. Не наказывай себя. Никто из нас не совершенен, но думаю, что ты на правильном пути.После нашего разговора я чувствовала себя намного лучше. Я хранила косметический набор, пока коробочки с блеском и тенями совсем не опустели. А кисточки, которые там были, до сих пор со мной. Я мою их каждую неделю. Сестра Баркен сказала тогда, что они прослужат мне долгие годы, если я буду относиться к ним бережно. Так и случилось.Когда я показала набор маме, она улыбнулась.– Иногда нам нужна мелочь, о которой мы не могли и подумать, – сказала она. – Сестра Баркен проявила мудрость. Даже в печали надо сохранять красоту. Она права, Ронни. Ты не должна искать во всем смысл. Твоя задача – молиться и молиться, чтобы облегчить страдание, чтобы оно быстрее уступило место печали, – она важнее. Я думаю, что поддержка других поможет нам прийти в себя.В спальню зашел папа.– Я молюсь о том, чтобы люди не воспринимали нас как несчастных жертв, – произнес он. – Может, нам стоит уехать, Кресси? Уехать отсюда.– Но, Лондон, мы не можем уехать от себя. Здесь могилы наших девочек. Здесь наш дом. Посмотри, какой подарок приготовила для Ронни сестра Баркен. Я думаю, что мы должны остаться здесь и продолжать служить Отцу Небесному.– Я все понимаю, – согласился папа. – Но меня не оставляет беспокойство.– Ты всегда таким был, – сказала мама и отвернулась.На следующей неделе папа взял меня с собой в храм в Седар-Сити, чтобы окрестить Рейфа. Я думаю, что он так спешил, потому что хотел провести время в храме, где ощущал душевный покой. День был теплым. Папа остановился у закусочной, мы заказали молочные коктейли, потом присели на скамейку, и я дала Рейфу бутылочку.– Ронни, – сказал папа, – если бы Беки и Рути надо было окрестить, я бы хотел, чтобы это сделала ты.Он обнял меня.– Я уверен, что они одобрили бы это.– Спасибо, папа.– Ты была так напугана. Я видел твои страдания, но не знал, что сказать. Меня не было в твоей жизни.– Все нормально, – сказала я.– Нет, это не нормально, – возразил он. – Ребенок должен знать, что родители ведут его по жизни, но я сам не видел света.Однажды мама попросила нас нарисовать картину – о том, как мы видим нашу жизнь. Девочки нарисовали деревья и круги, но я отнеслась к этому заданию со всей серьезностью. Я изобразила церковь, магазин, дорогу в школьный спортивный зал, горы, куда я отправлялась верхом на Руби, нарисовала и свою комнату, даже свой письменный стол. Но если бы сейчас я сравнила мою новую картину со старой, то увидела бы пустой треугольник, где углами служат дом, церковь и сарай. Все это выглядело так, будто мой старый мир исчез. Скотт Эрли забрал не только жизни Беки и Рути, но и наши жизни тоже. Мой папа, которому едва исполнилось сорок, выглядел глубоким стариком. Он тяжело опустил голову на руки, а его коктейль расплескался.Я посмотрела на него и не стала говорить, что они с мамой забыли о моем тринадцатом дне рождения. Глава восьмая Суда не было. Скотт Эрли написал полное признание и со временем сделал некоторые добавления.Не было нужды ни в каком процессе, требовалось только решение судьи.Однако расследование проводилось. Несколько раз к нам приезжал шериф. Вообще-то он был довольно приятным человеком. Со мной и с моими родителями беседовали психиатры и другие врачи, выступавшие как на стороне защиты, так и на стороне обвинения. Они спрашивали, проявлял ли Скотт Эрли признаки раскаяния, как он ходил, как держался. Я сказала им, что Скотт Эрли ходил, обхватив голову руками, и стонал. Вот и все. После того как его тщательно обследовали, даже сделали томографию мозга, выяснилось, что Скотт Эрли физически здоров.Мы ждали решения судьи. Проходили дни, которые перерастали в недели.Это было похоже на бесконечное черно-белое кино. Я жила от утра до вечера, пытаясь сохранить ясность рассудка. Потом отправилась вместе с Эмори на выступление Клэр. Я установила вентилятор в своей комнате, чтобы не просыпаться среди ночи мокрой от пота, потому что мне не помогал даже кондиционер. Я начала совершать пробежки от дома до церкви, а затем спускалась по холму к дому Сассинелли и поднималась обратно. Мне хотелось быть в хорошей форме. Нет, мне хотелось отвлечься. Однако ничего не помогало. Ничего не приносило даже малейшего удовлетворения. Я всегда хотела быть стройной, как Клэр, и теперь добилась этого, но все равно была недовольна, потому что ушивать брюки в талии оказалось непосильным делом. Уроки не радовали меня, все, что раньше приносило удовольствие, теперь стало рутиной. Наши семейные вечера были ужасными, ведь на них не было моих сестер. К нам заезжали родственники и некоторые покупатели маминых работ. Я видела ужас на их лицах, когда красавица Крессида Свои появлялась перед ними в грязной полосатой рубашке, испачканной овсяной кашей, и в брюках моего отца на три размера больше, чем нужно. Мне было больно и грустно смотреть на нее, но реакция людей приводила меня в оцепенение. Я надеялась, что вид мамы отпугнет их и заставит держаться подальше от нашего дома. Так и случилось. Траур есть траур.Сассинелли остались на лето в своем доме в Кейп-Коде. Один Мико проводил здесь с друзьями лето – последнее перед поступлением в колледж. Большую часть времени он занимался кемпингом. Когда Мико был дома, я чаще обычного выгуливала Руби. Мико сидел на крыльце дома, без рубашки, в большой компании. Однажды они помахали мне, но Мико что-то сказал им, и они резко опустили руки. Наверное, он рассказал о том, что случилось с моими сестрами. Они повели себя как большинство людей, узнавших о нашем горе. Словно устыдились чего-то.Спустя несколько дней после отъезда Мико позвонила миссис Сассинелли: женщина, убиравшая в их доме, уволилась, и она спрашивала меня, смогла бы я делать эту работу. Я убирала в доме Сассинелли, чтобы заработать денег. Конечно, я не испытывала особого удовольствия, когда стирала пыль с флорентийских ваз и керамических статуэток, изготовленных моей мамой, или вытирала рамы многочисленных картин, но в доме было тихо и просторно, и это казалось мне каким-то чудом. Закончив уборку, я бродила по дому. Мне казалось, что меня назначили смотрителем музея и за хорошо выполненную работу разрешили прикоснуться к драгоценному наследию. Как-то раз, начистив до блеска резные перила лестницы, я съехала по ним. В другой раз я надела меховое манто миссис Сассинелли и стала перед зеркалом, наслаждаясь мягкостью меха, как будто это был воздушный десерт. Я представляла себя богатой женщиной, у которой таких манто целых шесть. А однажды я включила динамики и слушала Вивальди. Когда я начала танцевать в просторном холле, солнечный свет, пробивавшийся сквозь стекло, превращал мой наряд в красочный костюм Арлекино. В доме Сассинелли было прохладно, намного прохладнее, чем в нашем доме, даже с включенным кондиционером. Я всегда находила себе дело, чтобы задержаться подольше, выдраивая кухню до блеска. Чего мне хотелось больше всего, так это растянуться на широкой софе И гаснуть навсегда. Однажды так и случилось. Я чуть не потеряли дар речи от страха, когда вернулся Мико с друзьями и начал тарабанить в дверь. Выйдя на яркое полуденное солнце, я с облегчением услышала, что Мико ограничился коротким объяснением, сказав, что я «просто девчонка из дома неподалеку».Серена написала мне, чтобы узнать, не хотела бы я к ним приехать, они могли бы даже выслать мне билет. Мне очень хотелось поехать, и родители поддержали эту идею, ведь я никогда не видела океана, но я отказалась, поскольку морально не была готова проводить время в компании. Я написала в ответ, что надеюсь снова получить приглашение, например, следующим летом, – тогда я точно приеду, а сейчас я нужна дома.Вечером, когда жара спадала, я выводила Руби, чтобы она постояла у ручья. Комары искусали мне лицо, и Руби нервно била хвостом, отмахиваясь от них, хотя я втирала в ее бока средства, обещавшие защиту от надоедливых насекомых. Я знала, что ей уже девятнадцать лет, что она приближается к тому возрасту, когда мы должны отдать ее в Гилдинг-Гейт, где такие тихие лошадки катали детей с церебральным параличом и даже взрослых, – это считалось хорошей терапией. Мы с папой подписали документы, но, когда за Руби приехали, я плакала сильнее, чем на похоронах. Папа вымыл ее стойло мягким мылом, а на полу разложил свежую солому. Я не смогла бы сделать этого сама. Широкая спина Руби была последним мостом, который соединял меня с сестрами. Сейчас он исчез.Теперь, когда мне не надо было ухаживать за Руби, все мои вечера были свободными. Я стала помогать в церкви, в основном сортировать почту, потому что только так я могла уединиться. Клэр и Эмма пригласили меня принять участие в семинаре о ролевом поведении женщины в мире. Я отказалась, но мама настояла на том, чтобы я пошла. В библиотеке Седар-Сити собралось более десятка девочек. Вела занятие женщина из нашей церкви. Она была еще и писательница, сочинившая пьесу о Ное и его ковчеге и музыку к ней. Пьеса шла в театрах лондонского Вест-Энда. Однажды я даже участвовала в дискуссии о том, может ли женщина совмещать работу с семьей, когда услышала, как две женщины начали перешептываться:– Это она. Та девочка, которая присутствовала при убийстве двух маленьких детей. Ну, помнишь, дело о Мрачном убийце?Я больше не вернулась туда.Мама сказала, что решение судьи задерживается, потому что Скотта Эрли снова обследуют. Им занимались психиатры из Солт-Лейка и Феникса, прибыл даже специалист из Филадельфии. Они беседуют с людьми из его родного городка Кресент-Сити в Колорадо, встречаются с профессорами и университетскими друзьями Эрли.Папа не находил себе места. Он так истоптал сапоги, что пришлось чинить их. Он исхудал, став похожим на Авраама Линкольна. Он не стригся, пока директор не напомнил ему, что начинается учебный год. Ночью, когда насекомые особенно досаждали, так что нельзя было выйти на воздух, папа мерил шагами холл. Или подклеивал, ремонтировал и полировал все, что не закрывалось как следует еще со времен моего детства. Мама призналась, что его возня доводит ее до безумия. Она не может уснуть, слыша, как папа раскладывает столовое серебро по маленьким коробочкам. Доходило до смешного. Папа смастерил маме шкатулку для пуговиц, разделив все пуговицы по размеру и даже по цвету. Затем он сделал такую же и мне из деревянного коробка для обуви, который мама планировала переделать в шкафчик для кукольных нарядов Беки. Я не могла понять, как он мог проявить такую бесчувственность, зная, для чего предназначался этот коробок. Возможно, он и не знал.Все свое время я проводила с Рейфом, и, в конце концов, он начал узнавать меня быстрее, чем маму. Бедняжка Рейф.Мама так и не полюбила его – я имею в виду, по-настоящему, – пока он не начал сидеть и ползать.Я оглядываюсь на тот бесконечно растянувшийся год. Нельзя сказать, что мама не обращала на Рейфа внимания, она всегда следила за тем, чтобы он был чистым и от него приятно пахло, но я никогда не слышала, чтобы она пела ему или разговаривала с ним, как делала это, когда Беки была крошкой. Случались и другие странные, если не сказать тревожные, вещи. Когда малышу исполнился месяц, родители положили его в детскую, вместо того чтобы оставить колыбельку в своей комнате. Я любила уединение, тем не менее, всегда оставляла двери открытыми, чтобы Рейф слышал мое дыхание, щелканье клавиш, тихую музыку, чтобы он знал, что кто-то рядом. Мама обращалась с ним, как с симпатичным маленьким щенком, дорогим ее сердцу, но не принадлежащим ей полностью. Ее как будто не было с нами. Папа сказал, что ее нельзя в этом винить. Доктор Пратт высказался в том же духе.Но, благодарение Отцу Небесному, я не смогла противиться Появлению на свет маленького братика. Когда я заходила в комнату, словно включался какой-то механизм. Его взгляд останавливался на мне, притягивая к себе, словно руками. Рейф ерзал, извивался и аукал, как маленький морской котик. Папа был прав. Рейфу удалось заманить меня в ловушку любви. Как можно было не любить этого маленького человечка, главную радость для которого составляло счастье общения? Достаточно было пощекотать его под толстеньким подбородком, как он начинал пускать пузыри от удовольствия. Кто еще с радостной улыбкой, переходящей в восторг, встречал бы меня, когда я ставила на голову пластиковый коробок даже не в четвертый раз, а в двадцатый? Он был толстым веселым карапузом, словно ему суждено было своим здоровеньким видом отвлечь нас от мыслей о Беки и Руги, так что даже дядя Пирс признал, что этот мальчик послан нам как источник радости. Когда ему исполнилось всего шесть недель, он привел маму в изумление тем, что проспал с семи вечера до восьми утра. Я вошла в комнату, чтобы потрогать его и проверить, жив ли он. Он был для меня так важен, что я могла бы проверять его чаще, чем замки на дверях.Мама не делала ничего – только спала. Я не будила ее, считая, что в своих снах она снова может расчесывать непослушные волосы Рути, или пробовать расшатать молочный зубик у Беки, или приготовить для них вкусное жаркое.Невооруженным глазом было видно, что просыпаться для мамы означало выполнять какую-то непосильную обязанность. Она никогда не была злой, она просто перестала проявлять инициативу. Миссис Эмори попросила маму помочь с занятиями в начальной школе, но по ее лицу я увидела, что она по жалела о своей просьбе, еще не до конца озвучив ее. Затем он предложила маме наблюдать за работой с женщинами в при ютах для бездомных, учить детей рисовать, но мама честно призналась, что не сможет находиться с детьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28