Ты должна молиться, Ронни. Ты должна понять свое сердце. Не ради него, а ради всех нас. Он... хороший человек, Ронни. Последние несколько месяцев ему разрешают выходить.Я ухватилась за край стола. Мама торопливо произнесла:– Он не выходит один. С другими пациентами, но ему позволили принимать посетителей. Он носит браслет, когда встречается со своей семьей и женой...– Я не хочу слушать обо всем этом, – оборвала я ее.– Ронни, это все не ради него, а ради нас, – умоляюще произнесла мама.Нет, ко мне это не имело отношения. Ни ко мне, ни к моим сестрам, которые на моих руках из двух живых жизнерадостных девочек превратились в холодных куколок.– Я надеюсь, Отец Небесный поможет тебе узреть истину. Я не могу найти путь к твоему сердцу, Ронни.«Тебе повезло», – хотелось мне сказать ей. Мое сердце сейчас было похоже на пылающий уголь, и самой большой болью отзывалось имя мамы.– Мы точно знаем, что это самый правильный и достойный выбор, и уже поговорили с посредником из клиники. Он сказал, что подготовит всю процедуру. Нам придется подождать, потому что, оказывается, существуют правила, и мы не первые решаемся на такой шаг. Люди давно поняли, что чувство ненависти и желание мести разрушают душу даже больше, чем горе, поэтому ищут в своем сердце милосердия. Как только что-то станет известно...– На меня не рассчитывайте, – ровным голосом проговорила я.– Ронни, мы приняли это решение для всей нашей семьи, – сказала мама, и я услышала стальные нотки в ее голосе, как у бабушки Бонхем.– Мама, спасибо за праздник, за подарок, за Джейд. За вашу любовь. За Рейфа. Спасибо Отцу Небесному за Беки и Рути. За моих сестер. Твоих дочерей. За ошибки, которые совершил Скотт Эрли. Наверное, он уже осознал их. От меня это все далеко. Поэтому я очень тебя прошу, не говори больше со мной об этом.Я ушла, слыша за спиной учащенное дыхание. Мама собиралась расплакаться. Я подумала: «Плачь. Ты должна плакать». Я не обернулась. Глава тринадцатая – Ты должна поехать с нами, Ронни, – сказала мне мама. – Тебе больше всех остальных требуется обрести успокоение.Я не ответила ей. Я продолжала работать над шарфом, который вышивала бисером для Клэр. Хобби. У меня вдруг появилось четыре сотни разных хобби. Джейд сияла чистотою под стать своей красоте. Я делала серьги. Я вырезала ножом по дереву. Я придумывала броши из старых пуговиц, выуживая их из того самого коробка, который когда-то предназначался для кукольных нарядов Беки. Подарки, которые я хотела вручить на Рождество, были уже готовы.– Вероника Бонхем, – позвала меня мама.Я знала, что игнорировать ее – не самый лучший выход. Только неделю назад на семейном совете мы обсуждали, как плохо, что в современном мире насаждается культ молодых людей. Насколько правильным можно считать то, что дети сами решают, что им носить, в каком тоне разговаривать. Папа заметил, что раньше люди стремились стать взрослыми, а теперь времена изменились, и все пытаются омолодиться. Я могла бы ответить маме, но не так, как показывают по телевизору. Но я не могла этого сделать, иначе выдала бы что-то вроде: «Фигово мне».Она не знала, что именно по этой причине я не открываю рта.– Ронни? – резким голосом окликнула меня мама. – Отвечай же.– Ты не задавала мне вопросов.– Хорошо, мисс. Почему ты отказываешься сделать то, что так важно и для меня, и для твоего отца? Только потому, что тебе неудобно? Неужели ты думаешь, что мы приятно чувствуем себя в подобной ситуации? Ты считаешь, что я воспринимаю это как пикник? Этот день обещает быть одним из самых тяжелых в нашей жизни.– Честно говоря, мне жаль. Но я не могу поехать, – ответила я. – Это было бы неискренне. Это выглядело бы как оскорбление моей веры, моих идеалов, – как я их понимаю. Вы не воспитывали меня во лжи, и я не смогу переступить через себя, даже ради вашего спокойствия. Кроме всего прочего, я боюсь.– В комнате постоянно будет находиться вооруженный охранник.– Я не боюсь его, – покачала я головой.Моя мудрая мама иногда могла быть близорукой.– Я боюсь того, что увижу его. Это разбудит воспоминания. Я и так все время вижу сны. Они прекратились, но теперь возвращаются. Тебя не было со мной в самом начале, ты не увидела это первой.– Дорогая, мне больно даже думать об этом. Ты хочешь сказать, что мы сознательно обрекли тебя на страдание? Наоборот. Неужели ты думаешь, что мы не переживаем подобных страхов? – спросила мама. – Однако мы убеждены, что это единственный путь к избавлению от них.– Мама, каждый человек несет свой груз, – ответила я, ощущая, как голову мне сжимает, словно железным обручем. Я решила, наконец, рассказать маме о своих кошмарах. – Только прошлой ночью мне снился сон. Тот самый день. Но судьба дает мне шанс спасти Беки и Рута. Скотт Эрли приходит в наш двор, он дрожит, пересекая лужайку. Я бросаю ему старое пальто, которое мы храним в конюшне. Затем наставляю на него папино ружье. Хотя во всех предыдущих снах я стреляла в него, на этот раз я просто держу его на «мушке» до прибытия шерифа. Девочки плачут, они очень напуганы и все время говорят: «Кто он такой, Ронни?», «Нам страшно, Ронни». Все заканчивается хорошо – я спасаю их, они целы и невредимы. Он просит прощения, и я испытываю огромное облегчение, а потом я просыпаюсь. И вспоминаю, что они мертвы. А ты собираешься сказать Скотту Эрли, что готова примириться с ним. Мама села, держа на руках Рейфа.– Я просмотрела все, что касается посттравматического синдрома, в Интернете, – продолжала я, и мама кивнула. – О том, когда лишаешься сна, потому что боишься снова и снова переживать эти события. Я верю в то, что, если попробую проанализировать свои воспоминания, мне удастся избежать психотерапии или приема лекарств. Я думала и о том, что время лечит. Оказалось, это не так. Ваше решение перечеркивает все, что я сделала, чтобы преодолеть себя и начать жить заново. Теперь все кажется мне каким-то перевернутым, извращенным. Но это не ваша вина. Делайте то, что поможет вам найти силы, потому что жизнь не кончается. Я вижу только его вину.– Но что, если можно обрести силы только так, как предложил твой папа? – спросила мама. – Он не готов был к прощению, и ты это знаешь не хуже меня. Он молился, удалялся от мира, искал выход. Он получил откровение. Мы сможем возродиться вновь, если простим его. Я не хотела, чтобы это прозвучало как торжественная речь.– Я не могу простить его.– Ронни, ты сможешь.– Нет, не сейчас. Возможно, после смерти.– Он старается.– И это говоришь ты! Я плевать хотела, как он живет. Мама, мне плевать, как у него идут дела, каково состояние его здоровья и прочее. Мама, в этом и заключается разница между мной и тобой. Мне плевать, может ли он вернуться к нормальной жизни, если будет принимать лекарства. Ни одно лекарство не вернет мне Беки и Рути. Не вернет меня – какой я была до этого. Мое сердце наполовину мертво, мама! А ты даже не заметила, что это произошло. Ты провела два года во сне!То, что я говорила, очевидно, привело в замешательство нас обеих.Я не ругалась, но я кричала. Это было даже хуже, чем у Селлииджера в его «Над пропастью во ржи»: там парень, хороший парень, все время ругается, потому что ощущает свою никчемность. Он постоянно кричит, чтобы скрыть, насколько ему не безразлично все. Я ощущала себя так же, как он, разве что малыши не падали с утеса, спасаясь от убийцы. Какая же я была глупая, когда верила, что смогу противостоять праведности родителей и тому проклятию, которое наложил на меня Скотт Эрли.Так или иначе, но мама медленно поднялась, придерживая живот. В ее лице я не заметила ни растерянности, ни желания получить сочувствие.Она не отказалась от своего решения.Она лишь оставила меня в покое, пока не пришел день примирения.Поздним утром мама поднялась в мою комнату. Я пряталась там с самого раннего часа. Она присела на кровать. Я начала выкладывать карандаши в ряд на столе, как солдатиков. Чтобы хоть как-то отвлечься. Я проснулась с криком, терзаемая очередным кошмаром, но притворялась, что все нормально. Однако возвращалась к одной и той же картине: я даю Рейфу йогурт и зерновые кольца, а затем мои родители идут на встречу со Скоттом Эрли. Чтобы простить его. Моя команда «Леди Драконы» сейчас играла в четвертьфинале в Солт-Лейке, и если бы я сохранила голову на плечах, то могла бы быть с ними, а мои родители отправляются на встречу с убийцей моих сестер, чтобы проверить, насколько бесконечно милосердие, насколько любезными они могут быть по отношению к нему.Мама накрыла мою ладонь своей, чтобы я прекратила бессмысленное занятие.Она сказала:– Я принимаю твой взгляд на все, что происходит, Ронни. Жизнь часто бывает несправедлива. Я не имею в виду ситуацию («Ой, как несправедливо!»), когда ты потерял работу, хотя все делал правильно. Ты бунтуешь, и это нормально. Будь я в твоем возрасте, я испытывала бы похожие чувства. Вероятно, мне было бы лучше настоять на своем, чтобы ты проявила послушание, но я не стану заставлять тебя силой.Мама схватила Рейфа, вбежавшего в комнату с улыбкой эльфа. Его темные волосы торчали в разные стороны, и в другой ситуации я бы посмеялась. Он напоминал маленькую птичку. Мама все еще относилась к нему как к младенцу, и ее трудно было винить за это. Она все еще убаюкивала его каждый вечер.– Ай, дракон! – воскликнул Рейф.– Ай, динозаврик! – ответила ему я.– Ронни Дракон, не плачь, – сказал он.– Я не плачу, Рейфозаврик.Но я плакала. Не от печали или грусти. Я плакала от ярости. Я была измучена. У меня не было сил ни думать, ни верить.– Почему меня назвали Вероникой? – спросила я, чтобы сменить тему.– В первом классе у нас была девочка, ее звали Ронни. Это имя казалось мне самым красивым на свете, – сказала мама.– Но Вероника?– На иврите это означает «истинное лицо». Уже маленькой ты была личностью, и тебе это имя как нельзя лучше подходило. У нас был словарь детских имен. Епископ определил тебе цветок подсолнуха, потому что у него как будто есть лицо, обращенное к солнцу.– Я подумываю о том, чтобы официально сменить свое имя на Ронни.– Хорошо.Я думала, что она начнет со мной спорить, но она даже глазом не моргнула.– Это твое имя, твое решение. Нам лучше поговорить о том, что происходит здесь и сейчас.– Почему ты не назвала меня Титания или каким-нибудь другим именем из Шекспира?– Думаю, что прозвище, которое бы тебе дали, никому не понравилось бы.– Почему, меня ведь могли называть Таня.– Ты же знаешь, какими жестокими бывают иногда дети, Ронни.– Ты тоже, – пробормотала я. – Иначе ты оставила бы меня в покое. Прошу тебя, мама, оставь меня. У меня голова болит.– Хорошо, Титания, – сказала она, чтобы выиграть время. – Я думала об этом имени, но только однажды, да и то, если бы ребенок родился в середине лета. Ты же родилась зимой. Мы обсуждали и другие имена.– Ты когда-нибудь рассказывала мне о других именах, которые приходили нам в голову?– Хорошо-хорошо. Виола. Миранда.– Наверное, именно поэтому я о них помнила, – сказала я, начиная потихоньку приходить в себя и расслабляться.– Но Титания звучало как тяжелый металл в периодической таблице Менделеева, а не как имя красивой девочки. Ребекку мы назвали в честь героини «Айвенго», хотя сэр Вальтер Скотт был немного фанатиком. А Рут... Я всегда хотела девочку по имени Рут. Но теперь вернемся к тому, с чего я начала. Ронни, молись, и, возможно, ты поймешь. У нас еще есть время. Мы уедем не раньше обеда. Если хочешь, мы можем молиться с тобой. Это было бы лучше всего.– Ты все равно будешь молиться обо мне. Мама, я уже произносила свои молитвы. Помнишь, после того как Рути и Беки погибли, ты сказала, что твои молитвы, словно мячики, отскакивают от невидимой стены? Именно так сейчас чувствую себя я. Бывают времена, когда я чувствую, что на меня снизошел Святой Дух. Так случается, когда я прошу о помощи, но на этот раз ничего не выходит. Я не могу смириться с тем, что вы решились на такое.– Возможно, ты просишь показать тебе выход, а не освободить от боли? Можно ведь пойти разными путями, и важно выбрать верный.– Вероятно, ты права, но если бы я ощущала, что мне надо пойти с вами, то я бы это знала.– Иногда правильное решение оказывается самым тяжелым. Кому от этого хуже?– Мама, мне будет там плохо. Я рада, что ты отказалась от приказного тона, потому что я не пошла бы туда, даже если бы меня потащили силой.Я начала кричать.Из спальни послышался голос отца:– Ронни! Имей уважение!– Я не забыла об уважении, папа. Я даже проявила уважение к вашему решению. Я даже могу понять, почему... Нет, это неправда. Я хотела бы понять, но не могу. Я не пытаюсь остановить пас. Вернее, хотела бы остановить, но не стану этого делать.– Когда мы впервые задумались над этим, мы исходили из того, что даже хороший человек может совершить зло. Непреднамеренное зло, – проговорил папа.– Ты считаешь, что Скотта Эрли можно назвать хорошим человеком?– Я думаю, что он не лишен нравственности. Теперь, когда я узнал, как он жил до совершения преступления...– Нет! – В моем крике было столько возмущения, столько протеста, что у Рейфа округлились глаза, а рот открылся от удивления. В этот момент он был похож на Рути, как никогда. – Если он не лишен нравственности, то же самое можно сказать о Гитлере или Пол Поте.– Нет, ты не права. Те были безумцами. Они хотели стереть с лица земли целые нации, уничтожить миллионы людей, – пытался урезонить меня отец.– Ты хочешь сказать, что жизнь одного человека не так важна, как жизнь миллионов? Он безумец, настоящий безумец.– Нет, – упорствовал папа. – Он вел себя, как безумец. Он был болен. Он не действовал по зову извращенной натуры. Его сознание не подчинялось ему. Он действовал по приказу зловещего голоса и осознавал, что этот голос не может принадлежать Богу. Он был страшно напуган, именно потому, что был истинно верующим. Болезнь чуть не погубила его душу, но теперь он знает, что...– Я все это слышала миллион раз, и меня сейчас затошнит. Вы просто снимаете с него ответственность за совершенное злодеяние. Можете считать, как вам угодно, но я считаю, что надо быть не в себе, чтобы оправдывать такое чудовище. Он был болен, но теперь ему лучше. Тогда его снова надо судить, раз сейчас он понимает, что натворил. Его нужно судить как вменяемого человека и осудить на казнь. Так поступили бы со мной, если бы я совершила преступление.– Ронни, не смей так говорить! – выкрикнула мама.– Разве его казнь вернула бы к жизни твоих сестер? Мой отец тоже перешел на крик, больше похожий на рев.– Ты прекрасно знаешь, что это ничего не изменило бы, Ронни. Скотту Эрли не «лучше». Он всегда будет жить с этой болезнью. Ему придется принимать лекарства до конца своей жизни, или...– Или он пойдет и убьет еще кого-нибудь? Вы думаете, что у него нет такого желания? Как только он выберется оттуда... Кто будет контролировать «нового милого» Скотта?– Келли. Его врачи, – сказала мама.– Келли! Ты говоришь о ней так, словно вы подруги.– Можно сказать, что да. Она способна понять то, что произошло, глубже, чем мои братья и сестры, или тетя Джил, или тетя Джерри. Ее сочувствие значит для меня больше, чем сочувствие друзей. Ее душа открыта. Она хорошая женщина, Ронни. Она не снимает ответственности ни с себя, ни с него, и она знает, что...– Ты можешь сказать это на основании нескольких писем?– И на основании знакомства. Келли очень серьезная молодая женщина.– Как вы познакомились?– Она приезжала к нам. Когда ты была в Массачусетсе.– Так давно? И вы пустили ее в дом? В наш дом?! Так вот почему вы так охотно отпустили меня к Серене. Вот почему ты не возражала, чтобы твоя бесплатная домработница уехала на целых две недели.– Немедленно извинись, Ронни, – крикнул снизу папа.– Я прошу прощения. Но еще более я прошу прощения у высших сил за то, что такого человека пустили в мой дом.– Не она это сделала, – сказал папа, заходя в мою комнату.– Я не могу поверить в то, что это происходит со мной! Я в доме, где принимали жену Скотта Эрли? Может, вы показали ей землю, орошенную кровью моих сестер? Может, вы вместе отправились на их могилы?Я была близка к истерике, как в ту ночь, когда меня сняли для телевизионных новостей.– Как вы могли? И не рассказать мне! Как вы могли принимать человека, который способен любить Скотта Эрли? Который прикасался к Скотту Эрли?Мама вздохнула.– Именно потому, что она может любить его, она заслуживает уважения. Иисус любил больных, к которым другие брезговали прикоснуться. Она любит его вопреки тому, что он совершил. Она знает, что судья сказал правду. Он не был способен различать...– Но это не оправдывает того, что он сделал!– Ты все еще не веришь в справедливость приговора, – вымолвила мама, явно шокированная открытием. – Ничего из того, что ты слышала, не изменило твоего мнения о том, болен ли этот человек на самом деле.– Да, я до сих пор считаю, что он должен был отправиться в тюрьму, где другие заключенные устроили бы над ним расправу.Я уже знала достаточно о том, как относятся в преступном мире к убийцам детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28