– Мы не знаем. Даже искренняя вера не дает нам ключей для разгадки бытия. Тебе надо искать поддержки в Небесном Отце и в своей семье.Моя мама махнула рукой, словно прогоняла муху.– Я знаю. Не думай, что я откажусь от помощи. Я ценю все, что для меня сейчас делают. Но когда все останется позади, мне придется нести этот груз самой. Мы с Лондоном можем помочь друг другу, но, в конце концов, каждый будет нести свое горе один.Все замолчали.На следующий вечер, когда наша история заняла первые полосы газет и появилась на телевидении, к нам во двор пришли сотни людей. Они привезли букеты цветов, плюшевых мишек и сложили все это у двери, а потом начали петь. Мы сидели в доме, все, кроме папы. Он спустился по стремянке через заднее окно моей комнаты. Так иногда делала я, когда хотела встретиться с Клэр. Папа отправился в горы.Не выдержав, я сказала:– Тетушка Джил, заставьте их замолчать. Они не должны были приходить к нашему дому.– Ронни, – вымолвила она. – Я понимаю, что тебе это неприятно, но люди явились сюда с хорошими намерениями. Они хотят разделить с нами наше горе.– Но они плачут!– Конечно, они плачут!– Они не должны! Рути и Беки были нашей семьей, а они хотят отнять их у нас.– Когда умирают дети... – начала моя тетя.– Прошу тебя, заставь их уйти! – умоляюще воскликнула я.– Послушай, Ронни, когда умирают дети, люди плачут, и эти слезы можно считать благословенными. Они хотят разделить с нами боль утраты.– Но как? Как они могут ощутить эту потерю! Им просто хочется быть частью происходящего. Это как большое шоу!– Не думаю, что они действуют из таких побуждений.– Может, у них самые хорошие побуждения, но я этого не выдержу. Нам хватает слез.– Слез не может быть слишком много, Ронни.Я отвернулась, открыла дверь и увидела толпу людей, которые продолжали петь.– Прошу вас, уходите! – крикнула я. – Моя мама больна, она ждет ребенка. Прошу вас, уходите, потому что нам надо отдохнуть.Репортеры набросились на меня, как это показывают в кино. «Вероника! – кричали они. – Мы слышали, что вы пытались застрелить убийцу своих сестер... Вы ждете строгого обвинительного приговора? Вы могли бы убить Скотта Эрли? Это изменило бы вашу жизнь? Вы сможете?..»Я схватила деревянные муляжи яблок, которые вырезала и раскрашивала моя мама, и начала швырять их в людей с камерами. Дядя Брайс пытался держать меня обеими руками, но я вырывалась, стараясь укусить его (потом я, конечно, извинялась). Все было заснято на пленку. Я выглядела, как гиена: сцепленные зубы, развевающиеся волосы. «Приступ ярости сестры жертв шокировал всю общину».К этому времени пришел мой отец. Он немедленно отправился к дому доктора Пратта, который жил почти у самого города. Папа проехал мимо всех камер, и журналисты едва не улюлюкали. Когда папа вернулся, я все еще не помня себя продолжала кричать: «Они наши! Они наши!» Папа заставил меня запить молоком две таблетки. Их вкус напоминал вкус мази, которую я наношу на лицо от прыщиков. Потом комната медленно поплыла у меня перед глазами, и я заснула. Когда я проснулась на следующий день, был час дня.Похороны моих сестер были назначены на три. Глава пятая Насколько я поняла, во время поминальной службы дядюшка Пирс все время возвращался к тому, как мы должны быть преданы учению мормонов, и почему-то довольно мало говорил о наших маленьких девочках.– Братья и сестры, мы скорбим о потере славных Рут Элизабет и Ребекки Ровене Свои, моих племянницах, дочерях моего брата. Но их можно считать счастливее нас, ибо им уже открылась правда. Мы знаем истину, донесенную до нас пророком, мы знаем букву, согласно которой строим свою жизнь каждый день, эти же невинные души уже упокоились с миром, они наслаждаются радостью, недоступной земному сознанию. Мы, оставленные на земле, чтобы нести бремя своих забот, должны побороть грехи свои...Я не слушала. Мне не понравилось то, что говорил дядюшка Пирс.Затем выступил дядюшка Брайс: он тоже начал с того, как важно членам семьи держаться вместе, потому что пораженная часть тела исцеляется, только если мобилизованы все силы организма. Это уже звучало лучше, но все равно было не о сестрах, а о нас.Мы спели.Потом выступил еще один старший член общины.Но в моей душе уже шел черный дождь.Я смотрела на простые полированные маленькие ящики с золотыми петлями и вспоминала, как мы в небольшой комнате ритуального бюро прощались с Беки и Рути.Я сама выбирала для них одежду.Тетушка Джерри разложила лучшие наряды девочек на кровати накануне днем, еще до того как явились эти люди с их дурацкими песнопениями. Она пыталась сделать все незаметно. Но я заметила. Войдя в комнату после разговора с мамой, я сказала ей как можно мягче:– Прошу прощения, тетушка Джерри. Но именно эти платья они не любили. Я бы не хотела, чтобы они были в них... сейчас.Моя тетя не стала со мной спорить, как могли бы другие взрослые. Тетя Джерри была еще очень молодой – женой младшего из братьев отца. У нее были короткие светлые волосы, она любила танцевать, а еще играла с нами, а мы громко хохотали от щекотки. У нее был только один ребенок, четырехмесячный Алекс, который спал на кровати Рути между двумя скатанными одеялами. Подушки Рути уже не было.– Как ты думаешь, что лучше выбрать, Ронни? – спросила она.Я вытащила из шкафа клетчатую юбку Рути и красно-черный шелковистый свитер. Раньше он принадлежал мне, но я надевала его всего несколько раз, да и то если меня заставляли, поэтому свитер был почти новый. Я достала черные колготки и браслет с серебряными горошинами и инициалами РС, чтобы надеть ей на руку. Этот браслет подарила мне Джема из баскетбольной команды, когда меня назвали самым быстрым игроком команды. Мои настоящие инициалы ВС, а те, что на браслете, подходили Рути. Для Беки я нашла сложенное на полке платье, которое она называла нарядом Золушки. Оно лежало рядом с ее любимым плюшевым медвежонком Брусникой. Я знала, что платье не очень подходит к такому случаю, но я сама сшила его Беки, и она любила надевать его каждый день. Это было простое скромное платье с белым верхом и рукавами фонариком. По пройме шла тонкая золотая кайма, а голубая юбка была такой широкой, что Беки постоянно вертелась в нем до головокружения. Платье оказалось немного несвежим. Честно говоря, я отдала бы все, чтобы не расставаться с ним: оно пахло Беки, ее волосами, которые были такими густыми, что она никогда не могла их как следует ополоснуть, и поэтому волосы Беки пахли мылом. Но я знала, что на небесах ей захочется покружиться в этом платье, ей будет приятно в нем играть. Маленькая богиня должна быть в наряде принцессы. Рядом я положила носки с черными котятами. Рисунок почти стерся, а резинка растянулась от долгой носки, так что Беки все время приходилось подтягивать носки. Конечно, это были не самые лучшие ее носки, но почему она должна отказываться от них теперь? Она их любила, они напоминали ей о нашем коте Сейбле. Каждый раз, когда мама клала носки в сумку со старыми вещами, Беки вытаскивала их оттуда. Закончив, я вынесла одежду тетушке Джерри.– Может, платье Золушки и не... – начала я.– Думаю, ты абсолютно права, моя дорогая. Эти вещи лучше тех, которые выбрала я.– Не знаю, что скажет дядя Пирс... Он может решить, что это не соответствует нашим правилам...– Я не уверена, что на этот счет существуют какие-то правила, – заметила тетя Джерри. – Думаю, будет правильно, если мы поступим так, как подсказывает сердце.Она сложила вещи и отнесла их в ритуальный дом. В последнюю минуту я побежала за ней и отдала медвежонка Бруснику. Это было еще труднее, чем расстаться с платьем. Но у меня ведь останутся книги и рисунки девочек.Но не медвежонок Брусника.Ночью прошел дождь. Папа собрал все свечи, венки и плюшевых медведей и отвез их в лютеранскую церковь. Наш двор приобрел обычный вид. Дождь смыл следы мела и прибил к земле желтую ленту. Дядюшка Брайс оборвал ее, чтобы, когда мы вернемся после похорон, ничто не напоминало о том, что это место преступления, а не наш дом.Мы ехали, и я сидела на заднем сиденье одна. Всю дорогу я видела впереди машину Эмори.Мама нарушила тишину лишь однажды. Она сказала:– Ребенок бьет ножками.Имена моих сестер были написаны на входе в ритуальный дом. У меня было впечатление, будто я смотрю кино о Беки и Руги и оно вот-вот закончится. Папа был в галстуке и черном кашемировом пиджаке, который он надевал на свадьбу своего брата Брайса, а также на церковную службу в тот день, когда сыновья дяди Пирса отправлялись в паломничество. Мама была в широком сиреневом платье, в котором обычно ездила в художественные галереи. Я не знала о том, что она сделала наброски портретов Рути и Беки.Рути мама изобразила бегущей вдоль чащи: она оглядывалась и улыбалась. Беки сидела в кругу света, держа блюдо с ягодами. Папа взял маму под руку, а рисунки она зажала в другой руке. На службу собралось столько родственников, что не осталось ни одного свободного сантиметра. Нас спросили, хотим ли мы попрощаться с девочками.Мы остались втроем.В помещении было холодно, и комната казалась еще меньше, оттого что окно было закрыто бледно-синими шторами, на свету казавшимися розоватыми. Гробы стояли на маленьких белых подставках. Мои двоюродные братья должны будут отнести их позже в часовню.Когда я увидела своих сестер в платьях, укрытых их фланелевыми одеяльцами, с их подушками под головой, я вспомнила о словах той леди из газеты... Да, мне хотелось умереть прямо в ту минуту. Я не могла вынести этого зрелища. Я не ощущала поддержки Бога. Я хотела рухнуть на пол и биться головой, чтобы потерять сознание, чтобы выкричать свою боль. Но я не могла сделать ничего такого – мне следовало соблюдать правила. Позже, изучая траурные ритуалы людей – возможно, другие так интересуются празднованием Рождества в разных концах планеты, – я узнала, что, будь я мусульманкой или ирландкой, то могла бы рвать на себе волосы и одежду от горя. Думаю, что так мне было бы легче. Когда я увидела безжизненные улыбки сестер, их пальчики, с которых еще два дня назад я смывала остатки джема, когда я увидела медвежонка Беки, лежавшего рядом с ней на подушке, я не смогла сдержаться и стала плакать – не так, как плачет двенадцатилетняя девочка, а как маленький ребенок. Так я плакала, когда сломала локоть, грохнувшись с велосипеда. Меня просто сотрясали рыдания, так что пришлось выйти в крошечную уборную, где меня вырвало. Когда я вошла, мама качнулась так, словно ее уже не держали ноги, но папа успел ее подхватить.– Я люблю тебя, Кресси. Я люблю наших детей, – сказал он.Его губы были крепко сжаты, а голос звучал глухо, как бывало, когда он спорил с дядюшкой Пирсом. Я знала, что чувствует папа, но понимала, как горестно на душе у мамы.Мама отвернула воротник на шее Рути и увидела, что разрез зашили. Розовой, в тон кожи, нитью.– Он кажется таким маленьким, – повернулась она ко мне. – Просто маленький шрам.Она потянулась к одеяльцу Беки, но папа остановил ее. Мы преклонили колени. Папа благословил Рути и Беки, как делал каждый вечер перед сном, каждое утро, перед тем как им отправляться в школу, а затем благословил маму и меня.Смотритель ритуального дома спросил, хотим ли мы их поцеловать или сфотографировать на память. Мама приложила кончики пальцев к губам, а потом коснулась губ девочек. Она сказала:– Я не хочу запомнить их... не теплыми.Мужчина понимающе кивнул. Я попросила ножницы. Он поспешил из комнаты. Папа и мама посмотрели на меня сначала с удивлением, а потом, видимо, поняли.На Рождество, когда все были заняты соревнованиями, а я не могла играть, потому что носила траур и еще потому, что эта история попала в газеты, я сплела каштановые волосы Рути и темно-шоколадные волосы Беки в тонкие косички, настолько тонкие и тугие, что получилось кольцо. Я носила его на цепочке, и люди думали, что это какой-то экзотический талисман, но я не разуверила их. Я никому ничего не рассказывала и не показала его своим родителям, но мне казалось, что я выполняю желание моих сестричек. Со временем кольцо стало твердым, как олений рог. Однажды на пикнике цепочка разошлась, и я потеряла это кольцо. Со мной приключилась истерика, и я не могла успокоиться, пока ребята, обшарив все вокруг, не нашли его. Я все еще надеваю его, если мне требуется мужество. Когда я была в больнице, медсестры пошли мне навстречу и запаковали колечко в целлофан, чтобы я не снимала его.В тот день, когда я срезала эти пряди волос, они были мягкими. Я покинула ритуальный зал. Крышки гробов закрыли на глазах у мамы, и она тихонько вскрикнула. Я знала, что папа положил на гроб рисунки, но я пошла прочь, туда, где нас ждала семья.Обычно, собираясь вместе, мы не могли наговориться. Элли, Бриджет, Бри, Тоня, Конор, Марк, Джоэль – все мы были одного возраста. Родители ругали нас, потому что мы никак не могли уняться, даже когда на небе уже высыпали звезды. Но сегодня Бри и Бридж просто взяли меня за руку и повели в комнату, где должна была состояться служба. Они сели со мной на большой диван. Эмма подошла и стала рядом. Я увидела, что мои родители заняли место в первом ряду.Клэр встала и запела, но не гимн.Прикусив губу, она посмотрела в сторону дядюшки Пирса и моих родителей, потом запела «Где-то там, над радугой».Вначале все были шокированы, но потом все, кроме тети Адер, заплакали. Родимое пятно на ее шее стало еще краснее, как бывало, когда она очень злилась. Тетя Джерри зарыдала в голос, так что ей пришлось встать и выйти. Тетя Адер еще больше разозлилась. Затем Клэр спела детскую песню «Я пойду туда, куда ты меня поведешь». Все начали петь вместе с ней. Я вспоминаю, как она пела первую песню. Я знаю, что она предназначалась Беки, Рути и мне. Песня была о том, что мы все когда-то встретимся, там, где не будет туч. Она не вписывалась в догмы мормонов, но никто не остановил Клэр.Папа и мама не заметили, где я и в каком состоянии. Пора было привыкать к тому, что теперь так и будет. Когда родственники начали прощаться, папы даже не было поблизости.Он взял перерыв до конца Рождества. Все, что он делал, – это ходил. В дождь, в снег, ночью и днем. За три недели он потерял двадцать фунтов. Мама поблагодарила всех пришедших и от себя, и от имени папы. В ту первую ночь папа явился только с зарей. В следующую тоже. Он мог сорваться и уйти в два или три часа ночи и в любую непогоду. Иногда я заставала его на диване в ботинках и верхней одежде. У них с мамой была маленькая кровать, не такая, как у других супружеских пар, которые предпочитают ложе размером с аэродром. Им хотелось чувствовать друг друга, знать, что они не одни, но беременность сделала маму такой большой, что она спала одна, а папа обычно устраивался рядом на надувной кровати. Он продолжал спать на ней и после рождения маленьких, а потом младенца переносили в кроватку. Уходя из дома, он заходил ко мне в комнату и клал руку мне на голову, благословляя. Когда я открывала глаза, его уже не было рядом.Я готовила еду. Все время.Это сводилось к тому, что я размораживала продукты, которые приносили мне сестра Эмори и сестра Финн, а потом клала все в микроволновую печь и вытаскивала, когда мне казалось, что еда выглядит готовой. Потом я делила все на три порции и раскладывала по трем тарелкам. Мы ели все, что было в морозильнике. Мне приходилось напоминать папе, чтобы он не забывал вытаскивать запасы. Кукурузные лепешки, мясо, рисовый суп. Ветчина и кексы, кексы, кексы. Мне кажется, что мы наелись тогда кексов на всю оставшуюся жизнь. Ананасные, карамельные, шоколадные, малиновые. В конце концов, они стали казаться мне одинаковыми на вкус. Когда позже я пошла в школу, то, если мне хотелось есть, могла съесть только что-нибудь соленое. В те дни я ела кексы вместо хлеба, потому что нормального хлеба у нас не было. Я не умела его печь, а попросить миссис Эмори было неловко – она и так делала для нас очень много.Иногда поздно вечером, когда мама ложилась спать – а она засыпала сразу же после душа, – я выскальзывала через заднее окно, чтобы встретиться с Клэр возле ивовой крепости. Иногда мы ломали ветки, сбрасывали одеяла, в которые кутались, и разводили костер, потому что даже в пальто и варежках было холодно. Эмма всегда передавала мне привет, но не приходила поговорить со мной: по выражению Клэр, она боялась сказать что-то не так. Девочки из баскетбольной команды прислали мне мяч, написав на нем: «В случившееся не хочется верить», «Мы любим тебя», «Ты должна быть сильной». Клэр спросила, помог ли мне их подарок. Я сказала, что помог, хотя он напомнил мне пение чужих людей, собравшихся в нашем дворе в день похорон. Девочки чувствовали себя обязанными прислать мяч, чтобы сделать что-то приятное, а тренер подарил мне сертификат, в котором указывалось, что одна из звезд названа именем Ребекки Рут. Мы с Клэр пару раз безуспешно пытались найти эту звезду. По документу выходило, что она в созвездии Ориона, но все было напрасно – нам не удалось увидеть ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28