– Это потому, что я побежала за помощью, а потом вернулась сюда. Я села и держала их на коленях.– Значит, вы прикасались?.. Я прошу прощения.Он хотел сказать, что нельзя было прикасаться к такому кровавому клубку.Я посмотрела вокруг и заметила, что машина «скорой помощи» стоит на месте. Я пришла в ужас, оттого что они не торопятся в больницу. Рути и Беки были уже мертвы. Я видела это, но мое сознание отказывалось принять истину.– Я люблю своих сестер! Я люблю своих сестер! – кричала я шерифу.Прибыла еще одна машина из больницы, и врачи начали медленно разжимать мои руки, чтобы уложить Рути и Беки на пластиковые носилки. Но я не отпускала их. Все, кроме мамы, не знали, что делать, и выглядели растерянными.– Дайте нам минуту, – тихо попросила она. Я обратилась к шерифу:– Я держала их, потому что они могли быть еще живы. Я думала, что они слышат меня. Я не хотела, чтобы они боялись! Как бы вам понравилось, если бы ваша сестра умирала в одиночестве?Шериф помог подняться моей маме на ноги и посмотрел вниз.– Не очень, мисс, – наконец проговорил он.Миссис Эмори завела меня в дом, умыла, а потом нашла чистую рубашку отца. Маму она усадила в кресло.– Я хочу отправиться с ними, – сказала мама, пытаясь встать.– Всему свое время, сестра Кресси, – остановила ее миссис Эмори.Она поставила чайник, сделала маме травяной настой и помешала рагу.– Давайте сейчас думать только о том малыше, которому суждено родиться. Только о нем.Одна «скорая помощь» уехала, но вторая все еще стояла во дворе, когда появился папа. Он выскочил из грузовика, и на его руке болталась связка фазанов. На перьях птиц застыли капельки крови, а глаза напомнили мне потухший взгляд Рути. Папа был очень возбужден. Он подумал, что «скорая» во дворе означает, что у мамы начались схватки раньше положенного срока.– Где мои девочки? – закричал он. – Почему они не с мамой?Миссис Эмори проглотила комок в горле, а потом открыла двери. Еще не войдя в дом, он прочитал ужас на лицах докторов. Миссис Эмори шепнула ему несколько слов. Мама поднялась с кресла, подошла к двери и тяжело прислонилась к косяку.– Лонни. Дорогой мой, – сказала она.Папа упал на колени, и фазаны отлетели в траву. Он кричал так, что темнеющие небеса, казалось, расколются пополам:– Отец Небесный, возьми меня! В своей великой милости, Отец Всемогущий, возьми меня, возьми меня, забери, забери меня вместе с ними! Глава четвертая Журналисты начали звонить еще до похорон. Нам приходилось догадываться, когда звонят родственники, а когда на нас начинает охотиться пресса. Журналисты умели притворяться. Они не являлись к нам во двор с опознавательными знаками телеканалов. Грузовики со спутниковыми антеннами останавливались на дороге, прятались между деревьями. Там же до этого скрывался Скотт Эрли. Журналисты снимали ехавших по дороге людей, даже туристов, которые отправлялись в горы.Поскольку дом был наводнен людьми, в том числе моими тетушками, которые пытались удержать мою маму в кровати, а папу уже дважды вызывали в полицию, отвечать на звонки приходилось мне.– Вы Крессида Свон? – услышала я женский голос, мягкий и тихий, как у учительницы воскресной школы.– Вероника, – поправила я ее.– Вероника. Вероника, ты сестра девочек?– Да, – ответила я.– Я не знаю, с чего начать, но я лишь делаю свою работу, – проговорила женщина. – Я из «Аризона репаблик». Мы хотим написать о погибших девочках. Я бы ни за что не стала беспокоить вас в такой момент, но это несправедливо, что все только и делают, что говорят о подозреваемом.– Он не подозреваемый, – возразила я. – Этот человек убил моих сестер.– Он считается невиновным, пока его вина не будет доказана, – сказала она, и я услышала, как тихо щелкает клавиатура на другом конце провода. – Ты что-нибудь помнишь о нем?– Я думала, что вы позвонили из-за моих сестер, – произнесла и.– Не хотела бы ты поделиться воспоминаниями о том дне? – спросила она.– Нет, я не хочу о нем вспоминать.– Какие они были?– Мои сестры?– Да, кто-то ведь должен сказать слово о них. Жертвы всегда остаются беззащитными, даже после смерти. В ее словах был смысл.– Ребекка училась в первом классе. Она хорошо читала. Умела плавать и бегать, почти как я. Играя с маленьким ребенком, обычно приходится притворяться, будто ты проигрываешь, но с ней этого не требовалось. С ней надо было здорово посоревноваться, чтобы одержать победу. Она хотела играть в баскетбол, как я. Рут была обычной девочкой. Ей нравилось играть в куклы. Она кормила их печеньем, угощала лимонадом, украшала цветами. Она все время играла. В принцессу. Меня она назначала своей горничной. В Персефону и Деметру. Я должна была оплакивать ее, после того... – До меня вдруг дошло, что я говорю. – После того, как ее забрали в подземное царство Аида. Я должна была горевать, что пришла зима и все уснуло.– Откуда она знала о Персефоне и Деметре? Я прошу прощения, а кто такая Персефона?– Богиня весны из греческого мифа. Я читала о ней сестрам. Когда я оставалась с ними, мы разыгрывали истории. Мы верим, что после смерти люди становятся настоящими богами.– Кажется, ты проводила с ними много времени. Твои родители часто оставляли тебя с сестрами?– Нет, – испуганно ответила я, хотя и сама не смогла бы объяснить причину своего страха. – Только раз или два в неделю. Когда мама отвозила вазы в галерею.– Мне кажется, что между вами были только любовь и взаимопонимание. Они совсем не действовали тебе на нервы?– Бывало по-разному. Но, конечно, я очень их любила. Они были моими единственными сестрами. Они очень отличались, но были... такими классными.– Ты ненавидишь мужчину, который сделал это? Он убил их мечом?– Нет, серпом моего отца.– Это самое ужасное, что тебе доводилось видеть? Что-то в ее голосе изменилось. Исчезла мягкая манера, она как будто торопилась, понимая, что ее время вот-вот закончится, а ей требовалось выполнить неприятную работу.– Ничего страшнее представить себе невозможно.– Ты ненавидишь его?– Я его даже не знаю.– Но сделать такое с маленькими детьми...– Он плакал и кричал так, словно не помнил себя. Я думаю, он не в своем уме. Ведь он даже не знал Беки и Рути. Они попались ему на пути. На их месте мог оказаться любой другой. Я, например. Я не знаю, что сказать. Он совершил страшное преступление.– Ты бы хотела, чтобы они остались живы ценой твоей жизни?– Нет, – честно ответила я. – Я не знаю.– Ты боролась бы за их спасение?– Я бы пошла на все. Если бы потребовалось, я бы застрелила его. Я умею пользоваться оружием.В этот момент мимо проходила тетушка Джил с подносом, на котором стояли накрытые салфеткой тарелки. – С кем ты разговариваешь, Ронни? – спросила она. – С леди из газеты, – ответила я. Тетушка Джил поставила поднос и взяла у меня трубку. – Зачем вы это делаете? – произнесла она. – Ей всего тринадцать лет. И ей пришлось пройти через то, чего вам лучше не знать. Она замолчала, очевидно, прислушиваясь к ответу женщины, а потом сказала:– Нет, вы не поймете. Я верю, что вы искренни, но вам не придется сегодня вечером переступить порог своего дома с этим грузом боли и жить с ним дальше. А ей придется. И нам всем. Я верю, что вы хороший человек. Это просто ваша работа. Но вы не имеете никакого права звонить в наш дом и просить поделиться своими чувствами. Это слишком личное. Мы еще не осознаем полностью, чем обернется для нас такая потеря и почему этот молодой человек пошел на столь страшное злодейство.Она положила трубку, но телефон зазвонил снова.– Ронни, не поднимай трубку. Иди лучше к маме.Я послушалась, хотя ужасно разнервничалась. Так происходило каждый раз, когда звонил телефон. Он звонил целый день, пока дядюшка Брайс не отключил его.Я заснула, но проснулась от своих первых кошмаров, однако не стала никого беспокоить. Соседи приютили наших родственников, а остальные устроились на полу в библиотеке, в спальных мешках. Я не могла заснуть и просто лежала, укутавшись в одеяло. У меня стучали зубы, я вся дрожала, хотя в доме было тепло. Я мечтала о том, чтобы поскорее наступило утро и можно было спуститься к маме. Когда до меня донесся звон посуды и я услышала, что взрослые начали обычную суету, я встала.Обстановка в доме напоминала булочную.Люди из Седар-Сити и даже из Сейнт-Джорджа, знавшие маму, а также папины ученики – все принесли хлеб и сладости. Я съела кусок кофейного пирожного – у меня очень болела голова, оттого что вчера я совершенно ничего не ела. Затем съела еще одно пирожное. Потом обратила внимание на желейные конфеты. Говорят, что если бы не мормоны, то кондитерский бизнес мог бы обанкротиться. Это, конечно, шутка, но я и вправду видела только два праздника, когда на столе не было желейных конфет. У нас были малиновые желейные рыбки, виноградные желейные конфеты и апельсиновые желейные конфеты.Больше я их никогда не ела.Моя мама лежала в постели.Когда я была еще совсем маленькой, в доме был всего один этаж. С самого начала дом был небольшим, с тремя акрами земли вокруг. Папа говорил, что это «сердце будущего дома», где будут расти поколения его детей. У папы, его братьев и друзей ушло целое лето на то, чтобы построить дом: в нем появилась сначала библиотека, потом комната для занятий музыкой, большая веранда, комнаты для гостей и ванная. Там была даже детская, но она не использовалась, потому что, когда появились дети, мама не хотела отпускать их из своей комнаты. Ей казалось, что они умрут без нее. После того как у мамы четыре раза срывалась беременность, она не могла поверить, что ей, наконец, улыбнулось счастье. Иногда мама заходила в эту комнату полюбоваться тем, как свет с северной стороны красиво освещает рисунки. Еще в доме имелась гостевая спальня – папа называл ее «женским раем», потому что там стоял роскошный диван с кружевными подушками, висели картины и были коллекции ракушек и музыкальных шкатулок (шкатулки стояли высоко на полках, чтобы Беки и Рути не испортили завод, поворачивая ключик против часовой стрелки).Оборудуя комнату для мамы и для себя, – «летнюю кухню», как он говорил, где готовили в жаркое время года, – папа установил там огромное окно, откуда открывался вид на густой лес – такой, какой, очевидно, открывался перед первыми поселенцами. Он хотел, чтобы они с мамой могли видеть восход и закат солнца каждый день. Мой отец так любил закаты, словно это были его друзья. Но в тот день мама не смотрела в большое окно. Она избегала глядеть и в другое, маленькое окно сбоку. Мама уставилась взглядом в стену. Увидев меня, она протянула ко мне руки, однако глаза ее были как будто чужими. Яркая синева исчезла, оставив мутный отблеск.– Я не могу спать, Ронни, – пожаловалась она. – Я просто лежу. Когда смотрю в большое окно, то вспоминаю, как папа впервые привел меня сюда. В боковом окне мне виден дом Эмори. Если у них горит свет, я представляю себе, как они обедают или читают Священное Писание. У Тима простуда, и мама дает ему лекарство, чтобы он лучше заснул. А иногда мне представляется, как Эмори читает своим мальчикам. Джеми, наверное, в это время наверху работает на компьютере или слушает музыку. А вот мальчики выпрыгнули из своих кроваток, и Джеми пытается их приструнить. Они живут обычной жизнью, Ронни. Нам больше не суждено испытать эти простые радости, в наших сердцах поселилась боль. Я хотела быть свободной, поэтому наказана, да? Я наблюдаю, как в доме гаснут и зажигаются огни. Вот выключили свет наверху, но через минуту включили в ванной. Эмми и Джеймс чистят зубы. Я вижу Клэр, которая смотрит на наш дом, перед тем как закрыть жалюзи. Мальчики, наверное, перешептываются, а Джеми говорит, что больше не разрешит им сидеть допоздна. Мне кажется, что я с ними в доме. Я слышу их голоса. Эмми надевает ночную сорочку. Вот зажигается свет на их прикроватных столиках. Они читают. Она думает о нас, но желает отвлечься, потому что все это так тяжело, и она вспоминает о своей семье, думает о том, как ей повезло. Она уверена, что наутро все останется по-прежнему, ничего не изменится. Я тоже так думала раньше. Откуда взялась эта уверенность? Мне казалось, будто у нас впереди целая вечность, времени так много, что не стоит торопиться делать все сразу. Я могла сооружать домик для кукол Рути из старого деревянного коробка для обуви, но думала: в другой день. Ты знаешь, сколько раз она спрашивала меня, буду ли я сегодня рисовать цветы на этом домике? И я неизменно отвечала, что буду, но чуть позже. Я принимала каждое утро, каждый вечер как должное. Иногда читала им, а мои мысли были заняты другим: как заняться новой скульптурой, как закончить ту вазу. Я думала об ошибках в своей работе.Я посмотрела на тетушку Джил. Она вздернула брови.– Все так делают, – сказала я маме. – Я пою, когда делаю домашнее задание, но это не значит, что я не уделяю внимания работе.– Но у меня же была возможность побыть с ними лишние десять минут, рассмотреть их хорошенько, поиграть с ними в ванне, завить волосы Ребекке, чтобы они стали похожими на твои, ведь она этого так хотела. Но я все откладывала на завтра. Я собиралась сделать календарь и повесить на двери в каждой комнате, уже приготовила и бумагу, и золотые блестки для украшения. Я хотела изобразить его как облако над елкой или в виде снежинки...– Кресси, – проговорила тетя Джил. – Ты самая замечательная мама из всех, кого я знаю.– Я была эгоисткой. Хотела выкроить время для себя, чтобы порисовать или подумать.– Но это свойственно всем людям, – заметила тетя Джил. – Ты любишь своих девочек больше жизни. И Рути, и Беки, и Ронни, и малыша.– Я больше не могу смотреть в сторону дома Эмори, Ронни, – сказала мама. – Я не могу видеть, как они выходят из дому, как они выносят вещи, а Джеймс отмеряет доски.Мне хотелось убежать, скрыться от этих слов: я вспомнила, что уважаемый Эмори был плотником, и знала, что он будет делать. Гробы для моих сестер. Это мой отец попросил мистера Эмори. Тот отложил все заказы, чтобы выполнить просьбу папы. Папа не хотел обращаться к гробовщику. Я слышала их разговор по телефону. Папа сказал, что готов заплатить, но мистер Эмори ответил, что не возьмет ни цента. Во всяком случае, так я поняла из разговора, потому что папа поблагодарил его. Мой отец хотел, чтобы его девочки покоились в гробу, сделанном из деревьев, которые росли возле нашего дома. Это будет похоже на сон, ведь раньше они спали на простых деревянных кроватках, изготовленных мистером Эмори. Папа заказывал их, еще когда сестры были совсем маленькими. Мама продолжала говорить:– Я не могу смотреть на них, потому что начну им завидовать, буду думать о том, как легко складывается их жизнь, а это неправильно, ведь я люблю их. Они мои друзья. Я ни за что не желала бы им пережить такое. Но все, что они делают, все, что я представляю, наполнено особым смыслом. Для меня больше не откроется эта дверь. Ронни, даже снимать белье с веревки я не смогу так, как раньше, потому что Беки и Рути не будут уже пытаться пробежать под ней. Я не смогу одеваться, как раньше, а еда уже не будет иметь прежнего вкуса. Я не хочу есть, так как знаю: ни Беки, ни Рути не могут больше есть. Я пытаюсь молиться, потому что они приветствовали бы это. Им было так грустно видеть меня в тоске, как в те моменты, когда я теряла детей. Ронни, они сейчас там, с ними. Со своими маленькими братиками и сестричками. Твоим сестрам повезло, потому что они сейчас на небесах, с моей мамой, бабушкой Бонхем, которая крепко прижимает их к себе. Молитвы не находят отклика в моей душе, они, словно мяч, отскакивают от стены. Слова молитвы возвращаются ко мне, будто я их и не произносила. Я знаю, что они в раю! Но ведь и здесь был рай. Мне не захочется даже притрагиваться к своим вазам и скульптурам. Я больше не смогу заворачивать подарки на Рождество или читать книгу, ибо все мои помыслы только об одном – я хочу своих детей здесь и сейчас. Мне хочется коснуться их, чтобы знать – они укрыты, им не холодно... Тетя Джил плакала.– Сестра, – уважительно обратилась она к маме, поскольку мама была старше. – Постарайся отдохнуть. Ты измучена. Слишком измучена тем, что произошло. Постарайся спрятаться под крылом. Вспомни, как говорится в священных текстах мормонов: «Я соберу их, как наседка собирает цыплят своих, чтобы укрыть их крылом, если они сохранят доброту в своих сердцах...»– Мое сердце превратилось в камень, Джил, – ответила мама. Тетя Джил утерла слезы большим маминым передником и сказала:– Я знаю, что сейчас ты не можешь чувствовать себя по-другому, сестра. Съешь чего-нибудь. Это обычный овощной суп. Немного хлеба. Тебе надо думать о малыше.– Я сделаю все, – проговорила мама, а потом посмотрела на меня. – Мой ангел. Моя бедная девочка. Почему тебе выпало пройти через такое? Почему меня не было с тобой? Почему он не убил меня?– Нам не дано знать всего, Кресси. – Я видела, что тетя Джил подбирает слова, потому что сейчас для мамы все звучало глупо и неубедительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28