Я показала себя зрелым бизнесменом, и закупила у моей пациентки-продавщицы на все шестьдесят рублей пяти-звездного коньяка.
Слухи, конечно, оправдались.
Благодаря тому, что за месяц Виталий не успел полюбить чачу, а наоборот испытывал отвращение ко всему спиртному, я успешно вернула коньяк в магазин, но уже в два раза дороже!
Таким образом грузинский капитал удвоился и вместо пылесоса мы купили… холодильник Минск-2, на который ждали очереди по записи и как раз получили уведомление, что подошла наша очередь. (Что бы мы делали без такой удачной грузинско-коньячной авантюры?!!)
Последующие 15 лет пользования холодильником, я с нежностью вспоминала весёлых грузин, считавших, что евреи не самые худшие на этом свете.
Вопрос с пылесосом был отложен на неопределённый срок, но новых экспериментов со сдачей квартиры мы уже не проводили.
Но до того как мы стали обладателями описываемых хором, а тем более попробовали сдавать внаём жильё, мы ещё долгое время были бедными квартирантами.
Наше хождение и заглядывание в калитки с вымученными «приятными» улыбками не давали результатов.
Мы приуныли, наш неувядаемый беспочвенный оптимизм заметно убывал. Когда дело дошло до 31 августа, то есть на следующий день мне предстояло идти в институт, а ему на работу, мы больше не веселились, а улыбку натягивали на лица, как узкое платье на мокрое тело, и трудно было бы назвать её приятной.
Однако, когда мы окончательно разучились улыбаться, то счастье само, наконец, улыбнулось нам!
«Улыбка счастья» предстала нам в виде хмурой, неприветливой, неряшливой старухи, которая пригласила нас в дом.
Дом находился на Гоголевском переулке, выглядел кокетливо, с цветами в палисаднике и выходом в небольшой уютный внутренний дворик.
Внутри домика кокетливость и уют исчезали, уступая место неряшеству и неприветливости, напоминавшим облик хозяйки.
То что она нам предложила нельзя было назвать ни комнатой, ни коридором, это был какой-то аппендикулярный закоулок между комнатой и кухней, без окон и дверей.
Но на этом маленьком пространстве уместился полутора спальный пружинный матрац на ножках (в хорошем состоянии), сев на который для пробы, мы уже были не в состоянии встать с него.
Другой мебели в закоулке, который сдавался по разряду проходной комнаты, не имелось.
Но хозяйка обещала «усилить» меблировку, то есть втиснуть около матраса тумбочку и стул, при этом она нам словоохотливо, хоть и хмуро объяснила, что второй стул нам совсем ни к чему, так как один из нас может сидеть на «диване».
Мы дружно кивали головами и на всё соглашались.
Последний день августа был в Минске жарким.
Мы целый день «совались» в чужие калитки, одевая и снимая просительно кисло-сладкие улыбочки и выставляя свои кандидатуры на роль квартирантов, и целый день получали в ответ периодически вежливые, насмешливые, подозрительно-злобные иногда сочувственные и прочие – НЕТ.
Нередко отказы сопровождались злобным лаем разномастных собак, начиная грозными овчарками и кончая наглыми болонками с занавешенными глазами.
Мы были уставшими, потными, целый день не ели, хотя имели в сумке белый батон и начавшее таять сливочное масло.
Наша самая заветная мечта в тот момент была забраться с отёкшими ногами на несравненный пружинный матрас, положить масло на батон и лопать это блаженство, представляя себе как после этого растянемся во всю длину на этом ложе, избавившись от чемоданчика и сумки, которые он целый день бессменно таскал.
Мы были на пороге счастья…..но мешало этому счастью как раз отсутствие порога, а также дверей, поэтому не в меру говорливая крупногабаритная хозяйка в кофте, юбке и платке, как маятник сновала около нашего матраца, ненавязчиво внушая нам длинный список наших обязанностей и ничего не упоминая о наших правах.
Мы невежливо молчали, заняв рты вожделенным батоном с натуральным сливочным маслом, которое подтаяв, было ещё вкуснее, пропитывая белую мякоть свежего хлеба.
Когда она появилась примерно в двадцатый раз за первые полчаса нашей аренды жилой площади и заявила, что я должна мыть пол не только в нашей «комнате», но и в той части, которая предшествует ей, так как мы будем проходить через это пространство до того, как доберёмся до своего матраса, мой дорогой как раз проглотил очередной кусок батона и очень некстати показал себя любящим мужем.
Он хотел остаться наедине со мной, и чем быстрей, тем лучше!
Поэтому в его голосе угадывалось раздражение, когда он произнёс реплику неудачную по форме и неприемлемую для данной особы по содержанию.
Он сказал: «Извините, но моя жена учится в мединституте, у неё всегда должны быть мягкие и чистые руки, поэтому она никогда не моет полов! Может быть, я иногда буду мыть».
Надо сказать, что полов я не мыла только потому, что не имела оных.
Позже я продолжала учиться в мединституте и с большим успехом мыла полы, стирала пелёнки, готовила пищу и мыла посуду, включая кастрюли. Но тогда его речь, полная любви ко мне, вызвала в старухе взрыв ненависти и негодования.
Она остановилась, как будто получила пощёчину, поджала губы и прошипела: "Не нужны мне такие квартиранты! Ишь, расселись на диване! (Она имела в виду матрац)
Забирайте свой жидовский чемоданчик и уходите!"
Я похолодела.
Батон, смазанный маслом, застрял в горле и не шёл ни туда, ни обратно.
Туда из-за спазма, обратно из-за голода.
Я его всё-таки судорожно проглотила и самоотверженно завопила:
«Не слушайте его! Я буду мыть полы!»
Поджатые губы не растянулись в улыбку. Моё смирение только добавило уверенности и злости.
Шипение перешло в крик.
– Евреи, они завсегда евреи, пили нашу кровушку и в золоте ходили!
Пошли отсюда! Я помою полы, чтобы духу жидовского не было!"
Я хныкала, и в отчаянии умоляла её подождать хотя бы до завтра, когда я вернусь с института, а он с работы.
Видя мой жалкий вид, она всё больше воодушевлялась и готова была выкинуть наше «имущество».
О мужчине мы как-то забыли и не замечали выражения его лица, иначе мы бы, наверное, вели себя несколько иначе: я – поуверенней, а она – помягче.
Он бесцеремонно лежал, кощунственно положив ноги в пыльных туфлях на «диван» а руки за голову.
– Пошла вон! – очень тихо и спокойно заорал он – а то выкину в окно!
Не было в нашем «аппендиксе» окна, но обещание было гораздо убедительней, чем мои беспомощные попытки отыскать сердце в этой груде мяса.
Она молча повиновалась и больше не возникала, предоставив ему возможность расслабить челюсти, снять пыльные туфли с себя и с меня, а заодно и всё остальное, чтобы, несмотря на стресс и необходимость завтра снова беспокоить собак за чужими калитками, использовать сегодня единственную возможность снова стать счастливыми…
Утром мы с сожалением сползли с матраса, так хорошо послужившего нам обеденным столом и ложем любви и вернулись к «суровой действительности» именуемой жизнью, которую вернее было бы назвать борьбой за существование, если бы не наша любовь и молодость, которые делали эту жизнь, несмотря ни на что, счастливой!
Виталий зашёл к ближайшим соседям, рассказал им, не жалея красок, всю историю, которая должна была прославить нашу ведьму на весь Гоголевский переулок.
Соседи были очарованы его обаянием и возможностью насолить вредной соседке, поэтому разрешили ему оставить до вечера чемоданчик, вмещавший всё наше богатство.
Я первый день отправилась в Минский медицинский институт, а он на камвольный комбинат.
Но всё в этот день затмили незабываемые квартирно – поисковые мероприятия и встречи, заретушировавшие все другие впечатления.
Пораньше отпросившись с работы и забрав меня с института, он предложил перекусить в какой-то забегаловке, после чего мы вновь отправились покорять калитки частного сектора в том же районе камвольного комбината.
На сей раз, как ни странно, нам быстро повезло.
Нас пустили на квартиру и мы благополучно перенесли наш «жидовский» чемоданчик, национальность которого так талантливо определила наша первая квартирная хозяйка, которая меньше чем за один час, сумела оставить после себя такие неизгладимые воспоминания, что получила место в «романе века» и станет известна далеко за пределами своего переулка.(Видимо уже посмертно.)
Жаль только, что я имени её не узнала, но таких в Белоруссии много, поэтому имя не имеет определяющего значения.
ОТСТУПЛЕНИЯ. СТРИПТИЗ – МОНОЛОГИ. ТРЕТИЙ.
Я и моё тело…
Каких высот могла бы я достичь, если бы на мне не висело стопудовой гирей моё тело!
Не пригибало бы и не тянуло вниз, не давая взлететь. Ему вечно что-то надо и я должна выполнять его прихоти.
Я в плену у него и в зависимости!
Для того, чтобы со мной кто-то считался, чтобы меня любили и восхищались ТОЛЬКО МОЁ ТЕЛО должно быть совершенным, только оно интересует окружающих.
Без красивого здорового тела, ты ничто!
Между тем оно капризно, непоследовательно и противоречиво.
Мне постоянно приходится либо угождать ему, либо бороться с ним.
Оно хочет нежиться в лени, чревоугодничать, требуя яств и напитков больше и вкусней. Оно жаждет ласк и нежности.
Но стоит уступить его желаниям и ослабить борьбу, как оно превращается в жирную развалину, обеспечивающую конец всему.
Если неожиданно сваливается огромное горе или огромная радость, когда так необходимы помощь и понимание, мое тело даёт сбой и немедленно предаёт меня.
Первой подводит эта знаменитая сердечно – бессердечная мышца, призванная качать кровь. Она выходит из строя и отказывается работать. Теперь мне приходится вести борьбу на два фронта: бороться с горем и, обманывая себя, убеждать слишком чувствительную мышцу, что всё хорошо и прекрасно и умолять её не убивать меня, перекрыв аорту.
Дальнейшее существование отныне полностью зависит от этого мышечного насоса, который начинает неадекватно реагировать на каждого постороннего недоброжелателя.
Но если мне все же удаётся выстоять в беде и остаться самой собой, тело оказывается слабей и разбивается вдребезги!
И вместо того, чтобы ликовать от счастья и победно вознестись ввысь, я должна склеивать осколки и как раб влачить на себе это кандальное тело.
Хочу я того, или нет, вся моя жизнь должна крутиться вокруг тела.
Оно должно нравиться окружающим, поэтому его надо облачать в такие тряпки, чтобы с одной стороны кое-что спрятать, а с другой стороны кое-что подчеркнуть.
Его надо кормить и ублажать, но держать на коротком поводке!
Несколько часов в день надо гробить на упражнения, чтобы угождать мышцам и костям, которые иначе скрипят и буксуют, как старая телега. Когда, наконец, выполнишь все эти требования, тело начинает беситься и требовать мужика.
Приходится наступать себе на горло и терпеть рядом какого-нибудь типа, не один раз изменяя себе самой, что приводит к разрушительным амбивалентным реакциям, когда с одной стороны хочется выгнать типа коленом под зад, а с другой стороны понимаешь, что с другим типом будет та же история…
Начинаю злиться и незамедлительно снова начинает артачиться и даёт 150 оборотов в минуту, упомянутая мышца-насос, угрожая вообще остановить «машину».
В этой свистопляске, на всю эту суету уходит почти всё отпущенное время.
Когда мне, наконец, удаётся стать опытней и умней, чтобы управлять этой физикой и химией, из которых состоит мой ближайший враг – моё тело, и думается, что теперь-то я поживу для себя, т.е. для ДУШИ, то оказывается, что уже поздно.
Весь зловредный физико-химический механизм моего тела износился и р а з б а л а н с и р о в а л с я!
Мозги суетливы и забывчивы.
Глаза щурятся и ничего не видят.
Кожа висит мятой, жеваной тряпкой.
Господи! Чего стоят зубы, челюсти, дантисты!!!!
О позвоночнике и конечностях лучше не упоминать.
Поломка следует за поломкой. Только тем и занимаюсь, что умоляю всю эту компанию ещё немного поработать.
Даю взятки лекарствами, которых требуется всё больше и больше.
И среди этого бедлама, как маленькая звёздочка светит мне моя ДУША.
Она одна не предаёт меня. Она ничего от меня не требует.
Она никому не видна и её не нужно украшать.
И только там, в ДУШЕ, нахожу я МИР и ГАРМОНИЮ!
Но, однажды, мне надоест бороться.
Станет всё безразлично.
Захочется ПОКОЯ и СВОБОДЫ.
Я на минутку замешкаюсь… И моё тело прикончит меня…
Следующее наше пристанище носит в семейной хронике название «У Бориса».
Мы въехали не только в один из домиков очередного переулка.
Мы въехали в чужую семейную драму, где пылали такие страсти, что мы забывали о собственных проблемах.
Борис жил с матерью, женой, сыном 8 лет и дочкой 4 лет.
Мать Бориса осталась в моей памяти, как некий объект без внешности, с жёстким вероломством и показной набожностью, не имеющей ничего общего с верой в Бога.
Борис, который привёл в дом матери свою тихую, спокойную жену Иру, был как пластилин (вернее будет сказать – дерьмо) в руках матери – глупой, необразованной бабы.
Ира страдала болезненными менструациями, сопровождавшимися мучительной мигренью и вынуждена была в это время лежать.
Надо было видеть, как издевалась над ней свекровь, обвиняя в лени и натравливая на неё своего сына – толстого, пузатого выпивоху с аморфным характером.
Её любимый внучек восьми лет отроду, уже усвоил много плохого и очень мало хорошего.
Иринина маленькая дочка с нежным личиком и беленькими волосиками, всегда казалась испуганной, крепко держалась за маму и громко плакала, как только в доме начинался очередной скандал.
К нам хозяева относились неплохо, но жизнь в центре этого драматического театра требовала слишком много энергии, не оставляя возможности для отдыха, учёбы и работы.
Не успевали мы прийти домой, и обняться после целого дня разлуки, как в комнату бесцеремонно вваливался Борис в сопровождении сыночка.
Старший обычно пребывал в прекрасном расположении духа.
Сияя круглой, лоснящейся физиономией, с улыбкой до ушей, усевшись и сложив руки на толстом животе, он громогласно заверял нас в своём полном к нам уважении, невзирая на то что мы евреи. Он, мол, всех уважает, а все уважают его.
Младший, посматривая на всех исподлобья, слонялся по комнате в поисках чего-то, что стоило бы присвоить себе.
Мы мучили себя стараниями «держать улыбку» и невозможностью послать всё к чёртовой матери, остаться одним и заняться своими делами. Но спрятаться от хозяйской жизни, которая била ключом сутки напролёт, не было никакой возможности!
По утрам раньше всех просыпалась бабушка-яга и начинала громко благодарить Бога за собственное благополучие и призывать все кары небесные на головы своих врагов.
Бабуся не задумывалась о том, что у мирной, доброй бабушки не должно быть врагов, а её благополучие весьма сомнительное, так как она почти не вставала с постели.
Однако своей беспощадностью и бессердечностью она держала в страхе всю семью.
Постепенно просыпались остальные домочадцы.
Чертыхался злой с похмелья Борис, ему вторил верный сыночек, как обычно, что-нибудь требуя, плакала девочка, моталась Ирина, стараясь всё успеть и всё роняя из нервных рук.
Уставшие и не отдохнувшие, зевающие и подавленные ползли мы в общественный транспорт, не успев выпить чая.
Возвратившись вечером домой, мы опять сразу же должны были «радостно» принимать у себя Бориса с сыном.
Действие алкоголя в это время было в веселящей стадии и сопровождалось бессмысленным словоблудием – весёленьким словесным поносом, насыщенным всё теми же вопросами относительно уважения, кто кого уважает: мы его, он нас и евреев вообще, всё остальное человечество его, а также евреев, среди которых попадаются хорошие люди, как, например, мы.
На наши попытки интеллигентно его выдворить, он не обижался, но неинтеллигентно не уходил.
Когда он, наконец, спотыкаясь, удалялся, действие алкоголя, как раз переходило в агрессивную стадию, он перебирался на половину, где находился «козёл отпущения» то есть его любимая жена.
Комедия переходила в драму с криками, воплями, детским плачем, побоями, грохотом, хлопаньем дверей, матом и многим другим.
К средине ночи всё стихало, но ещё слышались всхлипывания детей, стоны Ирины, клокочущий храп Бориса и молитвы мамаши.
Несколько дней дом напоминал поверженный город после крупного сражения.
Для нас эти дни были бы наиболее терпимыми, если бы не надо было видеть и слышать жизнь по ту сторону тонкой стенки.
Борис ходил как нашкодившая побитая собака, бабка лежала почти тихо, испуганные и голодные дети, как беспризорники бродили по объятой трауром квартире.
Ира в синяках и ссадинах лежала на раскладушке с завязанной головой.
Проходило несколько томительных дней и в разгромленном «семейном очаге» постепенно, исподволь возрождалась жизнь.
Превозмогая боль, поднималась Ира, чтобы накормить детей.
Ночами слышался громкий умоляющий шепот Бориса с клятвами, что он больше не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31