13. Борьба за официальную свободу половых извращений и извращённых браков.
14. Непрекращающаяся вооружённая борьба за СОБЛЮДЕНИЕ ПРАВ (бесправного) ЧЕЛОВЕКА.
15. Переход власти в России от господ к товарищам и обратно с попутным истреблением друг друга.
16. Небывалое развитие в мире техники и науки… (от автомата Калашникова до водородной бомбы).
17. И другие…
И все эти (и другие) события, весь этот ПРОГРЕСС совершался всего за 30 лет!!!
Пока я, сентиментальная черновицкая барышня, строила и теряла своё маленькое семейное счастье…
Вскоре Виталий получил комнату в общежитие вместе с румынским аспирантом Костей. Пришлось искать в Ленинграде жильё для меня.
Поиски привели нас к некой оборотистой женщине, которая превратила свою трёхкомнатную квартиру в подобие общежития.
Одинокая «знойная женщина» расставила кровати и раскладушки на всех мыслимых и немыслимых местах.
Квартирантками были в основном девочки с нашего курса, которые и дали мне рекомендации к «мадам».
Студентки старших курсов уже не соглашаются жить в подобных условиях.
Это была не квартира, а проходной двор.
Кто-то приходит, уходит, отмечает день рождения, спит, учит готовит, ест, принимает гостей и т.д.
Хозяйка никому ничего не запрещала и не ограничивала свободу, но принимала живейшее участие во всей нашей жизни.
Мы заменяли ей семью и работу.
Мы были её семьёй и работой.
Несмотря на то, что не так много времени прошло с тех пор, как жених казался мне недосягаемой мечтой, я очень быстро привыкла к хорошему и чувствовала себя с Виталием легко и естественно, как и подобает женщине, уверенной и любимой.
Но хозяйка считала меня недостойной такого «красавца».
Он постоянно был при мне и не очень скрывал свои чувства, а я даже позволяла себе покапризничать.
Однажды, зайдя на кухню, я застала чудную картинку: он пятится к окну, а хозяйка ему доказывает, что я нахальная девчонка, которая не ценит такого красавца.
При этом, "красавец " смущённо улыбался, а тридцатипятилетняя блондинка, обладательница прекрасной фигуры, очень настойчиво стремилась к нему в объятия и уже почти достигла цели.
Я тут же пустилась в рёв, пролив море слёз и готовая немедленно умереть.
Ему пришлось утешать меня, пустив в ход все доказательства любви.
После этого я помчалась в деканат, рассказала эту «страшную» историю и сказала, что ни дня больше там не останусь, а буду спать в анатомке!
Я думаю, что нашлись бы способы не допускать меня на ночь в анатомку, но слёзы лились ручьём, а обещание было свежим и оригинальным, поэтому в одной из комнат урезали свободное пространство, втиснули туда восьмую железную (армейского образца) кровать и милостиво предоставили её мне, улучшив этим самым мою экономическую позицию, т.к. плата за общежитие была значительно ниже, чем у соблазнительницы моего сокровища.
В общежитии я появлялась только по вечерам, чтобы переночевать, да и то не всегда, при всяком удобном случае я убегала к нему.
У Кости, который жил с Виталием, появилась подруга и он часто оставался у неё, тогда комната была в нашем распоряжении.
Однажды Костя застал меня одну, отдыхающую на кровати Виталия.
Чувство мужской солидарности не помешало ему присесть на краешек кровати и попытать счастья.
Однако, чтобы остудить его пыл, достаточно было сказать: «Не надо, Костя!»
Видимо у них в Румынии так принято. Костя рассказывал Виталию, как хорошо он проводил время с женой профессора, у которого был аспирантом.
Но я не была скучающей от безделья женой профессора и кроме того, разве существовал для меня Костя или кто-то другой?!
Многие годы для меня никого не существовало, и все разговоры начинались и кончались им, моим единственным.
Девочки из моей комнаты заключили однажды со мной пари.
Они предложили исполнить любое моё желание, если я продержусь целый день, не вспомнив его имени, в противном случае я должна была выполнить их желание.
Проиграла, конечно, я и они захотели, чтобы я неделю не говорила о нём, причем, как только с языка слетит его имя, то неделя начинается сначала. Каждый день неделя начиналась по новой. Я дня не могла прожить, не чирикая о нём.
Не помню причины, по которой у нас случилась первая ссора, но помню безоглядность проявления им недоброго своего характера уже тогда.
Он бросил всё и, не попрощавшись, уехал в Киев.
Его не было неделю, а я всю неделю, возвращаясь из института, лежала, отвернувшись к стене.
Не могла, есть даже бананы, заботливо купленные девочками.
Потом он приехал и с вокзала позвонил, что сейчас приедет. Скорей – ответила я.
Ссора быстро забылось и моё счастье продолжалось дальше.
Группа, в которой я училась, казалась мне дружной и доброжелательной. Мы часто все вместе выезжали за город, отдыхали, веселились, устраивали пикники. Всё было хорошо и прекрасно.
Но……Однажды я услышала, как двое парней из нашей группы разговаривали между собой и между прочим небрежно заявили, что неплохо бы у нас (у них) в России уничтожить всех жидов.(??!!!!!!)
Я остолбенела. Они меня не заметили, или не считали, что это меня касается, или имеет для меня значение.
Я не проявила признаков бурной внутренней жизни и не обнаружила видимого беспокойства по поводу перспективы быть уничтоженной в приятном содружестве всех российских евреев. Я ничего не сказала.
Нам только кажется, что это мы всё определяем, на самом деле всеми событиями руководит случай и стечение обстоятельств, а мы им только подыгрываем в силу своих наклонностей.
Именно по стечению обстоятельств, в этот же день у нас была лекция, где присутствовал целый поток, примерно 300 человек.
Преподаватель – коммунистка старой закалки, читала лекцию о национальном вопросе в дружной семье советских республик, где царит идиллическая любовь и преданность всех каждому.
С большим чувством и убеждённостью, прочтя лекцию, она как обычно спросила есть ли вопросы.
Я скромно подняла руку и спросила должна ли я ей верить, если не далее, как сегодня, я слышала следующее высказывание следующих товарищей. Я чётко назвала фамилии товарищей и дословно их процитировала.
Триста человек перестали дышать.
Как выстрел прозвучал приказ коммунистического наставника:
– Черносотенцы! Встать!
Два высоких парня нехотя поднялись для общего обозрения.
Она сделала им сердитое внушение, доказав ошибочность их убеждений и «убедив»
,что в СССР с антисемитизмом было покончено сразу после революции.
По окончании лекции всё гудело.
Возмущению моим поведением не было конца.
Как могла я, не разобрав своих претензий на уровне группы, «высовываться» на потоке?!!
«Потерпевшим» все сочувствовали, похлопывали по плечу и уговаривали наплевать на эту наивную дурочку.
Всё, может быть, на этом бы и кончилось, но вся история произошла как раз перед экзаменом по Истории КПСС, который у нас принимала она – незабвенная Антонина Ивановна.
Надо сказать, что для таких экзаменов у нас существовал некий «приёмчик»: группа каким-то таинственным путём «доставала» экзаменационные билеты и заранее их распределяла.
Каждый, естественно, учил один свой билет, а затем (также таинственно) билеты на столе экзаменатора оказывались лежащими по определённой системе, так, что каждый получал нужный билет, предварительно составив список, по которому мы заходили на экзамен. Неудивительно, что вся группа получала отличные и хорошие оценки по так необходимому советскому врачу основному предмету.
После такого моего вопиющего поведения, меня из системы исключили и приказали идти первой, чтобы я не нарушила порядок (не взяла чужой билет).
Мне пришлось читать перед экзаменом всю книгу, но такие предметы, в отличие от точных наук, для меня никогда не были проблемой.
Во время экзамена Антонина Ивановна устроила спектакль.
Истории неизвестно, какие чувства ею двигали, но вероятней всего, садистка-коммунистка решила расправиться с группой, допустившей вольнодумные открытые решения национального вопроса.
А с неумеренно любознательной жидовкой предоставила расправиться группе.
Она жёстко сломала систему, перемешав все билеты, что наводит на мысль, что система – не являлась таким уж большим секретом.
Происходило «избиение младенцев» – она зорко следила, чтобы никто не мог воспользоваться шпаргалками или заглянуть в книгу.
Каждый отвечал только то, что мог наскрести в своих мозгах.
Двойки и тройки сыпались, как из рога изобилия!
Почти вся группа осталась без стипендии.
Со мной она была исключительно любезна.
В комнате было прохладно и она, как мать родная, на глазах у разъярённой группы, накинула мне на плечи своё пальто с роскошной черно-бурой лисой.
К счастью даже самые злобные взгляды не могут высечь искру, иначе гореть бы мне ярким пламенем вместе с лисой.
Но она не рассчитала, что группа решит расправиться со мной ещё до лисы, исключив из системы и поэтому, выслушав мой отличный ответ, она вынуждена была с кислой миной поставить мне хорошую оценку, да ещё нахваливать.
После экзамена группа в полном составе обратилась в деканат с требованием убрать меня.
На потоке я стала знаменитой… паршивой овцой и все группы наотрез отказались принять такое добро в свои ряды.
Но официально было выгодней кончать с этой историей!
Меня презентовали на второй поток.
Новая группа показалась мне очень приятной и интеллигентной.
Но слухи просачивались и я держала дистанцию с новым коллективом.
Это было нетрудно, т.к. одиночеством я не страдала, со мной была моя любовь.
Каждый вечер, когда мы должны были не надолго разъезжаться, по своим общежитиям, я думала: – когда же придёт время, чтобы не разлучаться!
Я бы не поверила тогда, что время придет, и я сама убегу за тридевять земель в одиночество и неизвестность лишь бы закончить тридцатилетнюю войну, пришедшую на смену нескольким счастливым первоначальным годам…
Но тогда было такое счастье, и впереди была целая жизнь!
После первого года учёбы, я поехала на каникулы в Черновцы.
Город показался мне чужим и далёким, всё было в прошлом.
Всегда, возвращаясь на старые места, с нетерпением ждёшь встречи, помнишь только хорошее, забывая плохое. Всё в прошлом кажется полным романтики и тепла… и возвращаешься, почти всегда, к чужому берегу.
Я снова жила на территории психбольницы в нашей маленькой комнатке, наслаждалась покоем, отдыхом, отсутствием забот и снова, как раньше, писала письма в Киев, где он отдыхал у своих родителей, и ждала его писем. Короткая разлука только сближала.
Психбольница была построена на окраине города, но город постепенно приблизился к ней, хотя не всё ещё было застроено, и сразу за забором сохранилось довольно большое холмистое место, покрытое зеленью и кустарником, но главное, что имелось здесь небольшое озеро, вода в котором была на удивление чистой.
Погода была хорошей, и я любила отдыхать на берегу этого озера.
В один, далеко не прекрасный день, я, как обычно, искупавшись, загорала, читая книгу и обратила внимание, что на некотором расстоянии от меня находится какой-то юнец, который нехорошо поглядывает в мою сторону.
Я даже не могу объяснить что именно меня насторожило, был ясный солнечный день мимо проходили люди, причин для беспокойства в общем-то не было, но что-то меня тревожило.
Я не смотрела в его сторону, но чувствовала на себе тяжёлый взгляд.
Я надела сарафанчик забрала книгу, полотенце и по тропинке направилась домой.
Мои предчувствия оправдались, он догнал меня, загородил дорогу и шепча что-то нечленораздельное делал неуклюжие движения напоминающие попытки обнять. Я оттолкнула его и тут же была опрокинута на землю, а он, лёжа на мне, рвал мой сарафанчик, добираясь до груди. Глаза у него были дикие, он весь трясся, повторяя:
– не кричи, не кричи, я только подержусь.
Какая мерзость!
Я в ужасе закричала диким, не своим голосом. Был яркий, солнечный день, неподалеку, на тропинке, стояли дети и смотрели в нашу сторону.
Я не переставала кричать и он, окончательно озверев, со всей силы ударил меня кулаком по голове. Я почти потеряла сознание.
На моё великое счастье по тропинке ехали парни на велосипедах.
Они подняли подонка за шиворот и оттянули от меня.
Я поднялась и шатаясь, ничего не видя от головокружения и шума в голове, раздавленная стыдом и болью, кое-как доплелась домой.
Скотина оказалась безнаказанной. А я поняла какой ужас скрывается за словом – изнасиловать, хотя Бог не допустил до этого.
Потребовалось очень много времени, прежде чем я успокоилась, но забыть не могу.
Я вернулась в Ленинград и жизнь постепенно пошла своим обычным путём по студенческим законам.
Мне очень нравилось в общежитии. Там всегда что-нибудь происходило.
Частенько Костя спал у своей подруги, а я спала у Виталия.
В одну из таких ночей разразился грандиозный скандал.
Из коридора неслись вопли перемежавшиеся русско-сомалийским матом, где лейтмотивом выделялось: «русские свиньи!» и опять же русские – «русские бляди!» (Принимай после этого гостей).
Вскоре выяснилось, что буянил Али, который был из Сомали.
Али! Это был первый живой негр, которого я увидела с близкого расстояния, чёрненький кучерявый красавчик.
Мне нравилось трогать его за кучеряшки, которые оказались мягкими, как шёлк, хотя я предполагала, что они жёсткие, как проволока.
Причина скандала заключалась в том, что Али был в ресторане и познакомился с девушкой, видимо из первых застрельщиц будущего племени, получивших впоследствии штамп «валютные проститутки».
Она его приласкала и когда русская водка на четверть разбавила сомалийскую кровь, увела по неизвестному ему адресу, где позволила ему делать всё, что было угодно его сомалийской душе и темпераменту.
Когда же он вернулся в общежитие, то обнаружил, что она тоже делала с его карманами то, что было угодно её русской душе и потребностям.
Бедный Али! Вернее, ставший буквально бедным, Али не знал ни адреса, ни фамилии красавицы, и стал выражать свой гнев, как это делали предки его племени – прыгал, извивался, угрожал и ругался.
При этом он обогатил опыт предков добротным русским матом с племенным сомалийским акцентом.
Картинка было захватывающая, так как дополнялась, сбежавшимися со всех комнат студентками и студентами в ночных одеждах и почти без них. Я тоже не улежала и выскочила, успев натянуть пижаму.
Мне стало жаль коммунистическую партию Советского Союза.
Подумать только какую уйму денег приходилось жертвовать, чтобы шесть лет воспитывать Али в советском духе и сделать из него того пролетария, который должен сеять плоды коммунистических знаний в Сомали, как вдруг несознательная проститутка пустила всё насмарку! Благодаря её яркому образу, остальные образы шестилетнего образования сведутся теперь к двум немеркнущим лозунгам:
«Русские свиньи!» и «Русские бляди!»
Близилось время, когда Виталий должен был окончить институт и поехать работать по распределению. Всё это время меня нисколько не беспокоило моё семейное положение, которое можно было квалифицировать, выражаясь высоким стилем, как любовница.
Я настолько была поглощена настоящим, что забыла о прошлом и будущем.
Однажды мы встретились, как обычно, в пятницу после лекций, чтобы не расставаться все выходные, и он, посмеиваясь, предложил мне выбор: либо отправиться в кино, либо в ЗАГС, чтобы подать заявление о бракосочетании. (Опять же, высоким стилем.)
Я, которая не так давно только и мечтала, не веря в возможность такого счастья, чтобы кто-то предложил мне выйти замуж, не упала от этого предложения в обморок и не умерла от радости.
Я была счастлива и довольна тем, что имела.
Официальное оформление ничего не значило и ничего не меняло.(Как я тогда думала.)
Однако, не заставила претендента повторять дважды и не изображая безразличия, я с большим удовольствием и повизгиванием выбрала ЗАГС.
Подав заявление, мы собрали всю свою наличность и уютно устроились в том подвальчике на Невском, где я впервые попробовала бананы.
Это был замечательный вечер.
Мы пили шампанское, смотрели друг другу в глаза, держались за ручки и были преисполнены взаимной нежностью.
Наконец-то я крупно выиграла в лотерее, называемой жизнью!
После закрытия подвальчика мы поехали на «Каменный остров» ко мне в общежитие.
Легонько подтолкнув меня в дверь комнаты, он объявил девочкам:
– Принимайте невесту!
Поднялся невообразимый галдёж, который способны учинить семь незамужних студенток, один счастливый жених и притихшая невеста.
Нашлось что выпить и чем закусить.
Тосты и восхищённые взгляды предвещали безоблачное блаженство в будущем.
Поцеловав всех восьмерых во главе со счастливейшей из невест, жених помчался на последний трамвай, чтобы успеть в своё общежитие.
Закрывшаяся за ним дверь отделила лучшую часть моей юности от дальнейшего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31