Между стерляжьей ухой с расстегаями и молочным поросенком с гречневой кашей они вышли покурить на берег Оби. И тут следователь, взволнованный обстановкой приема, сам заговорил о деле и с душевной доверительностью заверил Германа, что тому не о чем беспокоиться. Прокурор никакого значения этому делу не придает, иначе его поручили бы более опытному следователю. Дело инициировано из Москвы, а обыск в офисе «Планеты» проведен только для того, чтобы доложить в Москву о принятых мерах.
Из Москвы означало — из Генеральной прокуратуры. И это было куда серьезнее, чем если бы инициатива исходила от местного прокурора.
Значит, и утечка информации произошла из Москвы. От кого? О той давней сделке знали только Герман, придумавший схему перевода, и финансовый директор «Планеты», подписавший письмо. Даже Борщевский не знал.
И лишь в самолете, вылетевшим ночным рейсом в Москву, Герман вспомнил, что в курсе был еще один человек.
Иван Кузнецов.
VIII
Ситуацию на московской центральной таможне удалось разрулить без особого напряга. Как выяснилось, при неплановой проверке оперативники Таможенного комитета обнаружили отсутствие документов об уплате сбора на партию кожаной обуви из Германии. Это и явилось основанием для того, чтобы опечатать склад. Герман не стал выяснять, куда подевались платежки — сами затерялись или были кем-то изъяты из пакета документов. Из центрального офиса «Терры» привезли с курьером дубликаты, вопрос снялся.
Подобные накладки были не редкость. Герман не обратил бы на это внимания, если бы не обыск в Новосибирском офисе. Одновременность этих двух наездов могла быть случайностью. А могла и не быть.
С Таможенным комитетом Герману часто приходилось иметь дело. С одним из руководителей у него сложились неплохие деловые отношения. Как и раньше, при коммунистах, так и в демократической России, деловые отношения предполагали не взятки, а оказание друг другу взаимных услуг. Таможенник помогал Герману решать возникающие проблемы, Герман оплачивал его дочери обучение на факультете славистики в Сорбонне. Чтобы придать делу пристойный, не вызывающий ненужных вопросов вид, дочь была оформлена сотрудницей рекламного отдела и отправлена в Париж для повышения квалификации. Понятно, что такая фирма, как «Терра», ну никак не могла обойтись без слависта с дипломом Сорбонны, она бы немедленно разорилась. Какие вопросы?
От таможенника Герман и узнал, что неплановая проверка складов «Терры» была проведена по предписанию старшего следователя Генпрокуратуры Шамраева.
Шамраев. Фамилия ничего не говорила Герману. Но Василию Николаевич Демину, к которому Герман заехал в конце рабочего дня, она говорила о многом. Услышав ее, он помрачнел, походил по своему мрачному, узкому, как пенал, кабинету и неожиданно спросил:
— Что у тебя за дела с Хватом?
— Никаких дел, — ответил Герман. — Была небольшая проблема. Я ее решил.
— Это тебе кажется. Что Хвату нужно от тебя?
— Да ничего, — повторил Герман
— А если ничего, так и не спрашивай меня ни о чем! — сердито отрезал Демин.
— Василий Николаевич, да нечего мне скрывать! С чего вы взяли, что у меня дела с Хватом? — искренне удивился Герман.
— Потому что Шамраев — человек Хвата. Вот почему. Прикормленный. Оборотень, как сейчас говорят. Только не в милицейских погонах, а в мундире министерства юстиции. Старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре России. Дожили, твою мать! Уже важняки кормятся из рук бандитов!
— Уверены? — на всякий случай спросил Герман.
— Не задавай дурацких вопросов! Когда я говорю, я знаю что говорю! Помнишь дело безногого полковника-афганца? Кто тогда Хвата отмазал? Шамраев! Он был руководителем оперативно-следственной группы…
— Из которой вас убрали? — припомнил Герман.
— Он и убрал. С тех пор они и работают в связке. Был следователем Мосгорпрокуратуры. И вот — вырос. Попомни мои слова — еще и Генеральным прокурором станет. А почему нет? Если бандит — депутат Госдумы, почему его другану не стать генпрокурором?
— Хват еще не депутат, — возразил Герман.
— Сомневаешься, что выберут? А я почему-то не сомневаюсь. Иногда даже сам себе удивляюсь: все сомневаются, а я не сомневаюсь. Все радуются: вот боремся с оборотнями, а я не радуюсь. Как думаешь, почему?
— Не знаю.
— А я тебе скажу. Никогда не обращал внимания, какие тачки стоят у каждого райотдела милиции? Не «Запорожцы», даже не «Жигули». «Бумеры» стоят, «мерины»!
— Возле вашей конторы тоже стоят не «запоры», — заметил Герман.
— О том и речь! Мелькнула как-то заметка: капитан милиции в пьяном виде сбил на «гранд чероки» пешехода. Шуму-то, шуму! Капитан милиции — пьяный! Ах, ах! А нет бы спросить: откуда у капитана милиции «гранд чероки»? Я, генерал, езжу на служебной «Волге», а капитан ездит на джипе за пятьдесят тысяч баксов. Спросил кто-нибудь? Нет. А почему? Потому что все и так знают. Теперь понял, почему я не сомневаюсь, что Хватстанет депутатом Госдумы? Понял, почему честные менты спиваются на земле, а наверх вылезает разное говно?
— Но вы-то генералом стали, — напомнил Герман.
Демин только рукой махнул:
— Знал бы ты, как я стал генералом!..
— У вас есть что-нибудь на Хвата?
— Агентурных данных — вагон! Только реализовать их мне не дадут.
— Кто?
— Кто надо. Ты думаешь, Хват только Шамраеву платит? Таких шамраевых у него не один! Но я его все равно достану. Бог не фраер!
— Эту фразу вы повторяете уже много лет, — усмехнулся Герман.
— И буду повторять, — буркнул Демин.
— Сколько?
— Сколько нужно, столько и буду!.. Ты обедал?
— Перекусил на ходу.
— А я и перекусить не успел. Пошли, тут рядом неплохая пельменная…
— Василий Николаевич, какая пельменная? — возмутился Герман. — Видимся раз в год, неужели не можем посидеть по-человечески? Предлагаю «Поло клаб» в Столешниковом переулке, стейки там классные. «Риб ай стейк» с кровью — как вы на это?
— Заманчиво, — мечтательно вздохнул Демин. — Но…
— Есть итальянский ресторан «Ангеликос» на Петровке. Там дают салат из травы рукола с белыми грибами и осьминогами.
— С осьминогами? — недоверчиво переспросил Демин.
— Не любите осьминогов? Тогда аргентинское мясо в «Эль Гаучо» на Павелецкой. Или французская кухня в «Сан Мишеле» на Пушкинской, салат с утиной грудкой там очень хорош, — продолжал Герман. — Можно в китайский ресторан «Династия» в Парке Горького, там утка по-пекински с рисовыми блинами.
— Слушать тебя — одно удовольствие, так бы слушал и слушал, — все с тем же мечтательным выражением проговорил Демин. — Только это не для меня. Увидят — буду потом объясняться, с кем это я сидел в ресторане. Долго буду объясняться. За мной в десять глаз приглядывают.
— Кто?
— Ну и вопросы ты задаешь! Кому надо, те и приглядывают! Кому я жить мешаю!
— Тогда так, — предложил Герман. — Заскочим в универсам и ко мне. По-холостяцки, а?
— Это можно, — подумав, кивнул Демин. — Ты один?
— Один.
— А Катерина?
— Дома, в Канаде.
— Ох, негоже это, Герман. Молодая женщина, сидит дома одна, а ты мотаешься по свету, как неприкаянный.
— А что делать, Василий Николаевич? Бизнес.
— А я о чем? Все дела, дела. А жизнь-то проходит!..
Служебную «Волгу» Демин отпустил, на «мерседесе» Германа заехали отовариться в «Седьмой континент». Возле своего дома на Фрунзенской набережной Герман велел Николаю Ивановичу быть на связи, чтобы потом отвезти гостя домой. Обвешанные пакетами, поднялись на четвертый этаж. Путаясь в ключах, Герман отпер замки на стальной двери и посторонился, пропуская Демина вперед:
— Прошу!
Квартира встретила стерильной чистотой и той тишиной, которая всегда царит в надолго покинутом людьми доме. Раз в неделю из хозяйственного управления присылали уборщицу, она вытирала пыль и поливала цветы. Но сегодня эта безжизненная чистота как-то особенно болезненно царапнула сердце, и Герман обрадовался, что ему вовремя пришла мысль пригласить в гости Демина, потому что невозможно было представить, как бы он провел одинокую ночь в этой квартире, где все напоминало о Кате. Это она выбирала обои, мебель, цвет обивки.
— Неплохо ты устроился, — одобрительно заметил Демин, осматриваясь.
— Вы уже у меня были. Разве нет?
— На новоселье. А потом не пришлось. Здорово, просто здорово!
Восхищение Демина удивило Германа. По сравнению с его домом в Торонто московская квартира даже после перепланировки выглядела, как мухосранский краеведческий музей по сравнению с Лувром. Но для Демина, привыкшего к стандартным московским «распашонкам», она была в диковинку.
Квартиру Герман перестроил несколько лет назад, когда уже стало ясно, что в обозримом будущем в Москву они не вернутся. Дальняя, маленькая комната осталась спальней, а две другие, прихожую и кухню объединили в одно пространство. Получилось что-то вроде просторной гостиной с мягкими кожаными креслами и диванами, с торшерами, со стойкой домашнего бара, отделяющей от гостиной закуток кухни с японской вытяжкой, электроплитой, микроволновкой и кофеваркой. Вся квартира была втрое меньше одной только кухни в Торонто, и Герман вдруг представил Катю в их доме, величественном, как Лувр. В огромном пустом доме, с огромной пустой кроватью в спальне. И она, одна. Тоненькая. Тщательно одетая, тщательно причесанная, в туфельках на высоком каблуке. У нее все туфли были на высоком каблуке, даже домашние босоножки. Ей не нравилось, что она небольшого роста. Дурочка.
Одна. Дети спят наверху. А здесь, внизу, только одно живое существо — телефон. Она звонила по несколько раз, не разбирая, день в Москве или ночь, звонок мог раздаться и в два часа ночи и в пять утра. Герман не высыпался, злился. Но сейчас подумал, что все бы отдал, только бы ожил телефон и раздался ее голос: «Не смей бросать трубку! Опять у тебя полно девок?»
Герман невесело усмехнулся.
— Ты чего? — жестом спросил Демин.
— Да так… Вспомнил, как Катя звонила, когда я был в Москве. Требовала: «Кричи: проститутки, убирайтесь вон!» Везде ей мерещились проститутки.
— И ты кричал?
— А что мне оставалось? Кричал. Она требовала: громче! Кричал громче. Орал во все горло.
— Ну, дела! — усмехнулся Демин. — А они были?
— Кто?
— Проститутки.
— Да ну, что вы. Проституток не было никогда. Располагайтесь, Василий Николаевич. Снимайте пиджак и займемся делом.
Но едва приняли по стопарю «блэк лейбла», зазвонил квартирный телефон. На дисплее АОНа высветился московский номер. Герман раздраженно снял и тут же положил трубку. Через минуту в кармане пиджака запиликал мобильник. Герман нажал кнопку «выкл.» и держал, пока аппарат не отключился. И тут же, почти сразу, вновь зазвонил городской телефон.
— Ответьте, Василий Николаевич, — попросил Герман. — Меня нет и не будет. Ну их всех к черту.
— Демин, слушаю, — привычно бросил тот. — Его нет… Что?.. Секунду, даю. Из твоей приемной. Что-то важное.
Звонила Марина:
— Герман, у нас ЧП.
— В чем дело?
— Пожар в нашем магазине в Теплом Стане!..
Через полтора часа, уже в темноте, когда они наконец-то пробились через вечерние московские пробки к торговому центру в Теплом Стане, в котором «Терра» арендовала помещение магазина, огонь уже потушили. Расчеты трех пожарных машин сматывали рукава. Черные пустые витрины магазина исторгали слабеющие клубы пара. Едко воняло гарью, по тротуарам стекала вода, таяли хлопья пены. Мигали проблесковые маячки патрульных милицейских машин, придавая пожарищу зловещий и в то же время карнавальный, дискотечный вид. Остальная часть улицы и торговых рядов сияла огнями, переливалась рекламами, гремела попсой.
Перед лентой ограждения теснилась толпа любопытных. Рослый сержант, лениво помахивая дубинкой, прохаживался по мокрому асфальту.
— Куда?! Назад! — рявкнул он, когда Демин и Герман раздвинули кольцо любопытных и поднырнули под ограждение. Но тотчас же, хотя Демин был в штатском и никакого удостоверения не показал, вытянулся в струнку и доложил:
— Группа из МУРа прибыла, допрашивают свидетелей. Пройдите туда, — показал он на микроавтобус дежурного по городу, возле которого стояли какие-то штатские.
Здесь же, среди оперативников, топтался Борщевский.
— В страховую компанию позвонил, сейчас подъедут, — сообщил он Герману.
— Жертвы?
— Нет. Магазин был уже закрыт. Слегка обгорел сторож, увезли на «скорой». Не нравится мне все это, Герман.
— А кому нравится — мне?
Через разбитые витрины Герман заглянул в черный торговый зал, а затем, осторожно ступая по залитому водой полу, обходя искореженные огнем стеллажи, прошел на склад. Обуви здесь было на триста тысяч долларов, но до склада огонь не добрался, лишь прогорела дверь да обуглился ближний штабель коробок с обувью. Два милиционера, молодой и постарше, выставленные для охраны, подсвечивая себе фонарями, деловито рылись в коробках, перебирали и прикидывали на себя зимние меховые ботинки. Увидев Германа, силуэтом появившегося в дверях на фоне уличного освещения, насторожились, но своих занятий не прекратили, продолжали их как бы по инерции.
— Эй, мужик! — окликнул старший. — Чего тебе? Иди, тут не положено!
Не обращая на них внимания, Герман подобрал с полу обгорелый детский сапожок. Он был из новой партии обуви, сшитой по эскизам модельеров «Терры» на фабрике «Обукс» в Курске. Сапожки получились на редкость удачными: легкие, почти невесомые, из мягкой желтой телячьей кожи, с белой нежной цигейкой внутри, с литой прошитой подошвой, эластичной, прочной. Сносу нет им и в любой мороз, и в любую слякоть. И вполне по средствам семье среднего достатка. Герман держал сапожок в руках с таким чувством, будто держит мертвого, полуобгоревшего в пожаре ребенка.
— Дядя, оглох? — вступил молодой. — Вали отсюда! Не положено тут, не слышал?
Лучи двух фонарей сошлись на лице Германа. Он поморщился и поднял руку, защищая глаза от света.
— Да он пьяный, — сказал молодой. — Что-то не пойму. Или больной?
— Сейчас полечим, — пообещал старший.
— Герман! Ты где? — послышался сзади голос Демина. Луч его фонаря скользнул по лицам ментов, по ботинкам в руках, по груде обуви у их ног. — Так. Мародерствуем? Даю тридцать секунд. Увижу — посажу. Время пошло.
Оба стража порядка, бросив ботинки и толкаясь в дверях, исчезли в глубине склада.
— Это к вопросу о нашей службе, — заметил Демин. — Наша служба и опасна, и трудна. Твою мать. Много убытков?
— Не очень, страховка покроет.
— Ну и ладно. Пошли, нечего тут смотреть.
Он вывел Германа к «мерседесу», кивнул:
— Минутку. Пойду скажу, чтобы сменили охрану.
От толпы любопытных отделился какой-то парень в кожаной куртке. Негромко проговорил, глядя в сторону:
— Господин Ермаков, включите мобильник, вам сейчас позвонят.
— Кто? — спросил Герман, но парень уже исчез в толпе.
Герман активизировал «Нокию», и тотчас же прозвучал звонок.
— Здорово, Ермаков, — раздался в трубке благодушный голос Хвата. — Слышал, несчастье у тебя? Сочувствую. Но вроде не так чтобы очень, а? Ведь могло быть и хуже, как думаешь?
— Могло.
— Какая-то черная полоса у тебя. Сначала Новосибирск, потом таможня, а теперь вот и этот пожар. Но ты уже понял, что к чему, да?
— Понял.
— Догадливый ты, Ермаков, я всегда это говорил. Как насчет встретиться?
— Назначай время.
— Да завтра с утречка. Часиков в десять. А чего тянуть?
— Где?
— У меня в офисе. Нам же никаких снайперов не нужно, никакого ОМОНа, верно я говорю? Так до завтра?
— До завтра.
Вернулся Демин.
— Выставят охрану. Я предупредил: хоть один ботинок пропадет, шкуру спущу. А теперь скажу, что это было. Когда продавщицы ушли, швырнули из машины в витрину канистру с бензином и подожгли. Понимаешь, что это значит?
— Да, — кивнул Герман. — Предупреждение.
Он взял у водителя старую газету, аккуратно завернул в нее обугленный сапожок и спрятал в кейс.
— А это зачем? — хмуро поинтересовался Демин.
— На память.
VIII
На стоянке перед особняком Фонда социальной справедливости Герман заметил темно-красную «Вольво-940» Кузнецова, но самого Ивана в кабинете не было. Хват мрачной тушей лежал в кресле, барабанил по подлокотникам толстыми, как сардельки, пальцами. При появлении Германа кивнул:
— Присаживайся. Как, по-твоему, в чем смысл жизни?
— Твоей или моей? — уточнил Герман.
— Вообще.
— Вообще — не знаю.
— Я тебе скажу. Жизнь — она как марафонский забег. Выигрывает тот, кто приходит к финишу первым. А кто приходит первым? Кто умеет не жалеть ни себя, ни других.
Герман поправил:
— Выигрывает тот, кто приходит к финишу последним.
— Как так? — удивился Хват.
— Не понимаешь? У жизни финиш всегда один — смерть.
— Ну и шутки у тебя, Ермаков!
— Какие же это шутки? Ты считаешь себя бессмертным? Или веришь в реинкарнацию? Так я скажу, кем ты будешь в следующей жизни.
— Кем?
— Шакалом.
— Это почему? — помрачнел Хват.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Из Москвы означало — из Генеральной прокуратуры. И это было куда серьезнее, чем если бы инициатива исходила от местного прокурора.
Значит, и утечка информации произошла из Москвы. От кого? О той давней сделке знали только Герман, придумавший схему перевода, и финансовый директор «Планеты», подписавший письмо. Даже Борщевский не знал.
И лишь в самолете, вылетевшим ночным рейсом в Москву, Герман вспомнил, что в курсе был еще один человек.
Иван Кузнецов.
VIII
Ситуацию на московской центральной таможне удалось разрулить без особого напряга. Как выяснилось, при неплановой проверке оперативники Таможенного комитета обнаружили отсутствие документов об уплате сбора на партию кожаной обуви из Германии. Это и явилось основанием для того, чтобы опечатать склад. Герман не стал выяснять, куда подевались платежки — сами затерялись или были кем-то изъяты из пакета документов. Из центрального офиса «Терры» привезли с курьером дубликаты, вопрос снялся.
Подобные накладки были не редкость. Герман не обратил бы на это внимания, если бы не обыск в Новосибирском офисе. Одновременность этих двух наездов могла быть случайностью. А могла и не быть.
С Таможенным комитетом Герману часто приходилось иметь дело. С одним из руководителей у него сложились неплохие деловые отношения. Как и раньше, при коммунистах, так и в демократической России, деловые отношения предполагали не взятки, а оказание друг другу взаимных услуг. Таможенник помогал Герману решать возникающие проблемы, Герман оплачивал его дочери обучение на факультете славистики в Сорбонне. Чтобы придать делу пристойный, не вызывающий ненужных вопросов вид, дочь была оформлена сотрудницей рекламного отдела и отправлена в Париж для повышения квалификации. Понятно, что такая фирма, как «Терра», ну никак не могла обойтись без слависта с дипломом Сорбонны, она бы немедленно разорилась. Какие вопросы?
От таможенника Герман и узнал, что неплановая проверка складов «Терры» была проведена по предписанию старшего следователя Генпрокуратуры Шамраева.
Шамраев. Фамилия ничего не говорила Герману. Но Василию Николаевич Демину, к которому Герман заехал в конце рабочего дня, она говорила о многом. Услышав ее, он помрачнел, походил по своему мрачному, узкому, как пенал, кабинету и неожиданно спросил:
— Что у тебя за дела с Хватом?
— Никаких дел, — ответил Герман. — Была небольшая проблема. Я ее решил.
— Это тебе кажется. Что Хвату нужно от тебя?
— Да ничего, — повторил Герман
— А если ничего, так и не спрашивай меня ни о чем! — сердито отрезал Демин.
— Василий Николаевич, да нечего мне скрывать! С чего вы взяли, что у меня дела с Хватом? — искренне удивился Герман.
— Потому что Шамраев — человек Хвата. Вот почему. Прикормленный. Оборотень, как сейчас говорят. Только не в милицейских погонах, а в мундире министерства юстиции. Старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре России. Дожили, твою мать! Уже важняки кормятся из рук бандитов!
— Уверены? — на всякий случай спросил Герман.
— Не задавай дурацких вопросов! Когда я говорю, я знаю что говорю! Помнишь дело безногого полковника-афганца? Кто тогда Хвата отмазал? Шамраев! Он был руководителем оперативно-следственной группы…
— Из которой вас убрали? — припомнил Герман.
— Он и убрал. С тех пор они и работают в связке. Был следователем Мосгорпрокуратуры. И вот — вырос. Попомни мои слова — еще и Генеральным прокурором станет. А почему нет? Если бандит — депутат Госдумы, почему его другану не стать генпрокурором?
— Хват еще не депутат, — возразил Герман.
— Сомневаешься, что выберут? А я почему-то не сомневаюсь. Иногда даже сам себе удивляюсь: все сомневаются, а я не сомневаюсь. Все радуются: вот боремся с оборотнями, а я не радуюсь. Как думаешь, почему?
— Не знаю.
— А я тебе скажу. Никогда не обращал внимания, какие тачки стоят у каждого райотдела милиции? Не «Запорожцы», даже не «Жигули». «Бумеры» стоят, «мерины»!
— Возле вашей конторы тоже стоят не «запоры», — заметил Герман.
— О том и речь! Мелькнула как-то заметка: капитан милиции в пьяном виде сбил на «гранд чероки» пешехода. Шуму-то, шуму! Капитан милиции — пьяный! Ах, ах! А нет бы спросить: откуда у капитана милиции «гранд чероки»? Я, генерал, езжу на служебной «Волге», а капитан ездит на джипе за пятьдесят тысяч баксов. Спросил кто-нибудь? Нет. А почему? Потому что все и так знают. Теперь понял, почему я не сомневаюсь, что Хватстанет депутатом Госдумы? Понял, почему честные менты спиваются на земле, а наверх вылезает разное говно?
— Но вы-то генералом стали, — напомнил Герман.
Демин только рукой махнул:
— Знал бы ты, как я стал генералом!..
— У вас есть что-нибудь на Хвата?
— Агентурных данных — вагон! Только реализовать их мне не дадут.
— Кто?
— Кто надо. Ты думаешь, Хват только Шамраеву платит? Таких шамраевых у него не один! Но я его все равно достану. Бог не фраер!
— Эту фразу вы повторяете уже много лет, — усмехнулся Герман.
— И буду повторять, — буркнул Демин.
— Сколько?
— Сколько нужно, столько и буду!.. Ты обедал?
— Перекусил на ходу.
— А я и перекусить не успел. Пошли, тут рядом неплохая пельменная…
— Василий Николаевич, какая пельменная? — возмутился Герман. — Видимся раз в год, неужели не можем посидеть по-человечески? Предлагаю «Поло клаб» в Столешниковом переулке, стейки там классные. «Риб ай стейк» с кровью — как вы на это?
— Заманчиво, — мечтательно вздохнул Демин. — Но…
— Есть итальянский ресторан «Ангеликос» на Петровке. Там дают салат из травы рукола с белыми грибами и осьминогами.
— С осьминогами? — недоверчиво переспросил Демин.
— Не любите осьминогов? Тогда аргентинское мясо в «Эль Гаучо» на Павелецкой. Или французская кухня в «Сан Мишеле» на Пушкинской, салат с утиной грудкой там очень хорош, — продолжал Герман. — Можно в китайский ресторан «Династия» в Парке Горького, там утка по-пекински с рисовыми блинами.
— Слушать тебя — одно удовольствие, так бы слушал и слушал, — все с тем же мечтательным выражением проговорил Демин. — Только это не для меня. Увидят — буду потом объясняться, с кем это я сидел в ресторане. Долго буду объясняться. За мной в десять глаз приглядывают.
— Кто?
— Ну и вопросы ты задаешь! Кому надо, те и приглядывают! Кому я жить мешаю!
— Тогда так, — предложил Герман. — Заскочим в универсам и ко мне. По-холостяцки, а?
— Это можно, — подумав, кивнул Демин. — Ты один?
— Один.
— А Катерина?
— Дома, в Канаде.
— Ох, негоже это, Герман. Молодая женщина, сидит дома одна, а ты мотаешься по свету, как неприкаянный.
— А что делать, Василий Николаевич? Бизнес.
— А я о чем? Все дела, дела. А жизнь-то проходит!..
Служебную «Волгу» Демин отпустил, на «мерседесе» Германа заехали отовариться в «Седьмой континент». Возле своего дома на Фрунзенской набережной Герман велел Николаю Ивановичу быть на связи, чтобы потом отвезти гостя домой. Обвешанные пакетами, поднялись на четвертый этаж. Путаясь в ключах, Герман отпер замки на стальной двери и посторонился, пропуская Демина вперед:
— Прошу!
Квартира встретила стерильной чистотой и той тишиной, которая всегда царит в надолго покинутом людьми доме. Раз в неделю из хозяйственного управления присылали уборщицу, она вытирала пыль и поливала цветы. Но сегодня эта безжизненная чистота как-то особенно болезненно царапнула сердце, и Герман обрадовался, что ему вовремя пришла мысль пригласить в гости Демина, потому что невозможно было представить, как бы он провел одинокую ночь в этой квартире, где все напоминало о Кате. Это она выбирала обои, мебель, цвет обивки.
— Неплохо ты устроился, — одобрительно заметил Демин, осматриваясь.
— Вы уже у меня были. Разве нет?
— На новоселье. А потом не пришлось. Здорово, просто здорово!
Восхищение Демина удивило Германа. По сравнению с его домом в Торонто московская квартира даже после перепланировки выглядела, как мухосранский краеведческий музей по сравнению с Лувром. Но для Демина, привыкшего к стандартным московским «распашонкам», она была в диковинку.
Квартиру Герман перестроил несколько лет назад, когда уже стало ясно, что в обозримом будущем в Москву они не вернутся. Дальняя, маленькая комната осталась спальней, а две другие, прихожую и кухню объединили в одно пространство. Получилось что-то вроде просторной гостиной с мягкими кожаными креслами и диванами, с торшерами, со стойкой домашнего бара, отделяющей от гостиной закуток кухни с японской вытяжкой, электроплитой, микроволновкой и кофеваркой. Вся квартира была втрое меньше одной только кухни в Торонто, и Герман вдруг представил Катю в их доме, величественном, как Лувр. В огромном пустом доме, с огромной пустой кроватью в спальне. И она, одна. Тоненькая. Тщательно одетая, тщательно причесанная, в туфельках на высоком каблуке. У нее все туфли были на высоком каблуке, даже домашние босоножки. Ей не нравилось, что она небольшого роста. Дурочка.
Одна. Дети спят наверху. А здесь, внизу, только одно живое существо — телефон. Она звонила по несколько раз, не разбирая, день в Москве или ночь, звонок мог раздаться и в два часа ночи и в пять утра. Герман не высыпался, злился. Но сейчас подумал, что все бы отдал, только бы ожил телефон и раздался ее голос: «Не смей бросать трубку! Опять у тебя полно девок?»
Герман невесело усмехнулся.
— Ты чего? — жестом спросил Демин.
— Да так… Вспомнил, как Катя звонила, когда я был в Москве. Требовала: «Кричи: проститутки, убирайтесь вон!» Везде ей мерещились проститутки.
— И ты кричал?
— А что мне оставалось? Кричал. Она требовала: громче! Кричал громче. Орал во все горло.
— Ну, дела! — усмехнулся Демин. — А они были?
— Кто?
— Проститутки.
— Да ну, что вы. Проституток не было никогда. Располагайтесь, Василий Николаевич. Снимайте пиджак и займемся делом.
Но едва приняли по стопарю «блэк лейбла», зазвонил квартирный телефон. На дисплее АОНа высветился московский номер. Герман раздраженно снял и тут же положил трубку. Через минуту в кармане пиджака запиликал мобильник. Герман нажал кнопку «выкл.» и держал, пока аппарат не отключился. И тут же, почти сразу, вновь зазвонил городской телефон.
— Ответьте, Василий Николаевич, — попросил Герман. — Меня нет и не будет. Ну их всех к черту.
— Демин, слушаю, — привычно бросил тот. — Его нет… Что?.. Секунду, даю. Из твоей приемной. Что-то важное.
Звонила Марина:
— Герман, у нас ЧП.
— В чем дело?
— Пожар в нашем магазине в Теплом Стане!..
Через полтора часа, уже в темноте, когда они наконец-то пробились через вечерние московские пробки к торговому центру в Теплом Стане, в котором «Терра» арендовала помещение магазина, огонь уже потушили. Расчеты трех пожарных машин сматывали рукава. Черные пустые витрины магазина исторгали слабеющие клубы пара. Едко воняло гарью, по тротуарам стекала вода, таяли хлопья пены. Мигали проблесковые маячки патрульных милицейских машин, придавая пожарищу зловещий и в то же время карнавальный, дискотечный вид. Остальная часть улицы и торговых рядов сияла огнями, переливалась рекламами, гремела попсой.
Перед лентой ограждения теснилась толпа любопытных. Рослый сержант, лениво помахивая дубинкой, прохаживался по мокрому асфальту.
— Куда?! Назад! — рявкнул он, когда Демин и Герман раздвинули кольцо любопытных и поднырнули под ограждение. Но тотчас же, хотя Демин был в штатском и никакого удостоверения не показал, вытянулся в струнку и доложил:
— Группа из МУРа прибыла, допрашивают свидетелей. Пройдите туда, — показал он на микроавтобус дежурного по городу, возле которого стояли какие-то штатские.
Здесь же, среди оперативников, топтался Борщевский.
— В страховую компанию позвонил, сейчас подъедут, — сообщил он Герману.
— Жертвы?
— Нет. Магазин был уже закрыт. Слегка обгорел сторож, увезли на «скорой». Не нравится мне все это, Герман.
— А кому нравится — мне?
Через разбитые витрины Герман заглянул в черный торговый зал, а затем, осторожно ступая по залитому водой полу, обходя искореженные огнем стеллажи, прошел на склад. Обуви здесь было на триста тысяч долларов, но до склада огонь не добрался, лишь прогорела дверь да обуглился ближний штабель коробок с обувью. Два милиционера, молодой и постарше, выставленные для охраны, подсвечивая себе фонарями, деловито рылись в коробках, перебирали и прикидывали на себя зимние меховые ботинки. Увидев Германа, силуэтом появившегося в дверях на фоне уличного освещения, насторожились, но своих занятий не прекратили, продолжали их как бы по инерции.
— Эй, мужик! — окликнул старший. — Чего тебе? Иди, тут не положено!
Не обращая на них внимания, Герман подобрал с полу обгорелый детский сапожок. Он был из новой партии обуви, сшитой по эскизам модельеров «Терры» на фабрике «Обукс» в Курске. Сапожки получились на редкость удачными: легкие, почти невесомые, из мягкой желтой телячьей кожи, с белой нежной цигейкой внутри, с литой прошитой подошвой, эластичной, прочной. Сносу нет им и в любой мороз, и в любую слякоть. И вполне по средствам семье среднего достатка. Герман держал сапожок в руках с таким чувством, будто держит мертвого, полуобгоревшего в пожаре ребенка.
— Дядя, оглох? — вступил молодой. — Вали отсюда! Не положено тут, не слышал?
Лучи двух фонарей сошлись на лице Германа. Он поморщился и поднял руку, защищая глаза от света.
— Да он пьяный, — сказал молодой. — Что-то не пойму. Или больной?
— Сейчас полечим, — пообещал старший.
— Герман! Ты где? — послышался сзади голос Демина. Луч его фонаря скользнул по лицам ментов, по ботинкам в руках, по груде обуви у их ног. — Так. Мародерствуем? Даю тридцать секунд. Увижу — посажу. Время пошло.
Оба стража порядка, бросив ботинки и толкаясь в дверях, исчезли в глубине склада.
— Это к вопросу о нашей службе, — заметил Демин. — Наша служба и опасна, и трудна. Твою мать. Много убытков?
— Не очень, страховка покроет.
— Ну и ладно. Пошли, нечего тут смотреть.
Он вывел Германа к «мерседесу», кивнул:
— Минутку. Пойду скажу, чтобы сменили охрану.
От толпы любопытных отделился какой-то парень в кожаной куртке. Негромко проговорил, глядя в сторону:
— Господин Ермаков, включите мобильник, вам сейчас позвонят.
— Кто? — спросил Герман, но парень уже исчез в толпе.
Герман активизировал «Нокию», и тотчас же прозвучал звонок.
— Здорово, Ермаков, — раздался в трубке благодушный голос Хвата. — Слышал, несчастье у тебя? Сочувствую. Но вроде не так чтобы очень, а? Ведь могло быть и хуже, как думаешь?
— Могло.
— Какая-то черная полоса у тебя. Сначала Новосибирск, потом таможня, а теперь вот и этот пожар. Но ты уже понял, что к чему, да?
— Понял.
— Догадливый ты, Ермаков, я всегда это говорил. Как насчет встретиться?
— Назначай время.
— Да завтра с утречка. Часиков в десять. А чего тянуть?
— Где?
— У меня в офисе. Нам же никаких снайперов не нужно, никакого ОМОНа, верно я говорю? Так до завтра?
— До завтра.
Вернулся Демин.
— Выставят охрану. Я предупредил: хоть один ботинок пропадет, шкуру спущу. А теперь скажу, что это было. Когда продавщицы ушли, швырнули из машины в витрину канистру с бензином и подожгли. Понимаешь, что это значит?
— Да, — кивнул Герман. — Предупреждение.
Он взял у водителя старую газету, аккуратно завернул в нее обугленный сапожок и спрятал в кейс.
— А это зачем? — хмуро поинтересовался Демин.
— На память.
VIII
На стоянке перед особняком Фонда социальной справедливости Герман заметил темно-красную «Вольво-940» Кузнецова, но самого Ивана в кабинете не было. Хват мрачной тушей лежал в кресле, барабанил по подлокотникам толстыми, как сардельки, пальцами. При появлении Германа кивнул:
— Присаживайся. Как, по-твоему, в чем смысл жизни?
— Твоей или моей? — уточнил Герман.
— Вообще.
— Вообще — не знаю.
— Я тебе скажу. Жизнь — она как марафонский забег. Выигрывает тот, кто приходит к финишу первым. А кто приходит первым? Кто умеет не жалеть ни себя, ни других.
Герман поправил:
— Выигрывает тот, кто приходит к финишу последним.
— Как так? — удивился Хват.
— Не понимаешь? У жизни финиш всегда один — смерть.
— Ну и шутки у тебя, Ермаков!
— Какие же это шутки? Ты считаешь себя бессмертным? Или веришь в реинкарнацию? Так я скажу, кем ты будешь в следующей жизни.
— Кем?
— Шакалом.
— Это почему? — помрачнел Хват.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27