— Не реви, — сурово предупредил тот. — Она сказала, что ты нас бросаешь. Это правда?
— Она — мама? — уточнил Герман.
— Ну! Это правда?
— Нет.
— Она сказала, что вы расходитесь!
— Может быть, — подтвердил Герман. — Но это не значит, что я вас бросаю. Сам посуди, как я могу вас бросить? Муж и жена могут разойтись. Отец и сыновья — никогда.
— Не расходись, — из-под мышки брата жалобно попросил Ленчик.
Герман улыбнулся:
— Если бы это зависело от меня!
— От кого? От нее? — сердито спросил Илья. — Делать вам нечего! Чего вам не живется? Жили бы себе и жили. Старые уже, а туда же, расходиться!
— Скажи это маме, — посоветовал Герман.
— Мы сказали. Она сказала, что не нашего ума это дело.
— Про старые тоже сказали?
— Ну!
— А вот это зря, — укорил Герман. — Женщинам нельзя этого говорить. Нет, ребята. Мама не старая. Она молодая. И в этом, может быть, все дело.
— Все равно! — упрямо повторил Илья. — Мы против, чтобы вы расходились. Мы так ей и сказали: мы не согласны!
— И теперь говорите мне. Это и есть требование забастовщиков? Понял. Учту. А теперь — с вещами на выход.
Ленчик закинул на заднее сиденье «фольксвагена» рюкзак и юркнул следом. Илья задержался у машины.
— Ты, это самое, поговори с ней, — обратился он к Герману. — Как-нибудь так, дипломатично. Она у нас, сам знаешь. Ну, наорет. А ты не спорь. Она и сдуется. Только не спорь, ладно?
— Ладно, — с улыбкой пообещал Герман.
Илья влез в салон и вновь, как в холле, обнял Ленчика за плечи.
Горячая волна нежности прихлынула, перехватила Герману горло и пришла ночная горькая мысль: «Что же ты делаешь, Катя? Что же ты наделала?!»
Он проводил взглядом «фольксваген» и вернулся в дом. В холле столкнулся со служанкой. В руках у Лоры был мобильник «Нокия» — тот самый, по которому могли звонить только первые лица компании «Планета».
— Мадам сказала: вам важный звонок из Новосибирска. Она в кабинете, ждет вас.
Герман взял трубку:
— Слушаю.
Звонил директор Новосибирского филиала «Планеты» Равиль Бухараев, жизнерадостный, плотно сбитый татарин со смуглым хитроватым лицом и жидкой черной бородкой на крутых скулах:
— У нас проблемы, Герман. Три часа назад в офис явился следователь прокуратуры с ОМОНом. По полной программе — «маски-шоу». Положили всех на пол, изъяли документацию и жесткие диски из компьютеров, опечатали склады и арестовали расчетный счет.
— Основания?
— По запросу Комитета валютного контроля возбуждено уголовное дело. Какую-то поставку обуви из Гонконга вспомнили. Вроде бы мы провели предоплату китайцу по фиктивному договору. Не понимаю. Почему фиктивный договор? Какой фиктивный договор? Этим делам в обед сто лет!
— Ты мне это говоришь?
— Следователю я это говорю!
— А он?
— Разберемся.
— Черт! — пробормотал Герман. Он знал, какие документы интересуют прокуратуру. Пять лет назад из Новосибирского филиала «Планеты» перевели китайскому поставщику в Гонконг три миллиона долларов за партию обуви, предназначенную для Москвы. Предоплату нужно было сделать срочно, валюты на счету Московского представительства не было, а в Новосибирске была. Деньги перевели не по договору, а по письму директора Московского филиала, что было нарушением установленных правил. Обувь поступила, ее продали, заплатили все налоги. Так что по сути никакого преступления не было. По форме — тянуло на уголовную статью по обвинению в нарушении правил о валютном регулировании. Но каким образом это старое дело всплыло?
— Наши действия? — спросил Равиль.
— Никаких, — приказал Герман. — Вылетаю ближайшим рейсом.
— Об этом я и хотел тебя попросить.
И хотя ситуация несла в себе нешуточную опасность, Герман даже обрадовался возможности вернуться в ту сферу жизни, где он чувствовал под собой твердую почву.
Служанка напомнила:
— Мадам просила передать, что ждет вас в кабинете.
— Спасибо, Лора, иду.
IV
Всякий раз, возвращаясь из поездки и входя в свой кабинет,
Герман словно бы менял строгий деловой костюм на мягкие, застиранные до белизны джинсы и просторный пуловер, не сковывающий движений. Кабинет был как уютная домашняя одежда, как продолжение одежды и его самого, — с устоявшимся порядком вещей, с удобным креслом и письменным столом из мореного дуба, с просторным ковром, который глушит шаги, когда хочется пройтись, разминаясь, с вместительным кожаным диваном, располагающим к тому, чтобы прилечь на нем, когда от монитора устают глаза. Даже легкий беспорядок на столе всегда был привычным, своим, как бы подсовывающим под руку нужное — авторучку, зажигалку, мышь компьютера.
Но сегодня кабинет встретил Германа холодной стерильной чистотой гостиничного номера, из которого одни постояльцы выехали, а другие еще не вселились. Все было чужим, источало холодную враждебность, проистекавшую от Кати, от ее напряженных плеч и вскинутой головы, будто отягощенной узлом русых волос. И еще взглядом не обменялись, словом не перемолвились, а Герман уже понял, что ничего путного из предстоящего разговора не выйдет.
Катя стояла у окна, держа на отлете руку с тлеющей сигаретой. В туфлях на шпильках, в темном узком платье до пят, обтекающим ее девичью фигуру с линией высокой груди.
— Давай не будем ни о чем говорить, — попросил Герман, опускаясь в кресло и придвигая к себе телефон. — Ты готовилась к этому разговору полгода, а для меня все полная неожиданность.
— Я и не собираюсь долго разговаривать, — отрезала Катя. — У меня только один вопрос: ты согласен на развод?
Герман пожал плечами:
— А если нет — что? Мы не в России. Это в Москве судья может дать полгода на примирение супругов. Здешний суд оценивает основания для развода. И определяет условия развода. И только. Сколько ты платишь своему адвокату?
— Тебя не касается!
— Даже если доллар в час, все равно много. Дура твоя мисс Фридман. Обвинения, которые она нагородила, абсурдны. Они недоказуемы.
— Да ну?
— Есть доказательства, что я пью? Какие? Справка из полиции? Протокол задержания в пьяном виде? Есть доказательства, что я связан с русской мафией?
— Ты внес залог за Ивана Кузнецова и помог ему скрыться!
— Да, залог внес. Помог ему скрыться? Не понимаю, о чем ты говоришь. Я потерял на этом сто тысяч долларов. Хотел бы я посмотреть на судью, который поверит, что дружба стоит таких денег. Такого судью можно найти в Москве. И то еще поискать. А здесь и искать бесполезно. Что еще? Я препятствовал твоей профессиональной реализации? В чем это выражалось? Все это пустые слова. Они не аргумент для суда.
— То, что ты месяцами не бываешь дома, — тоже не аргумент?
— Ваша честь, — произнес Герман, обращаясь к воображаемому судье. — Современный предприниматель изначально поставлен в условия выбора и часто вынужден заниматься делами в ущерб досугу с семьей. Это трудный выбор, но он предопределяет благополучие не только его семьи, но и тысяч людей, задействованных в его бизнесе.
— И после этого ты говоришь, что не успел подготовиться к разговору? — с иронией поинтересовалась Катя.
— К разговору на таком уровне готовиться вообще не нужно, — устало отозвался Герман. — Извини, мне нужно срочно заказать билет.
— Опять? Не успел прилететь, снова в Москву? Соскучился по московским девкам?
— Не в Москву. В Новосибирск. Наехали на наше представительство. Если не принять меры, мне светит тюрьма.
— Выкрутишься!
— Постараюсь. Знаешь, почему? Потому что не уверен, что ты будешь меня ждать и носить передачи.
— Не уверен? — язвительно переспросила она. — Он не уверен! А я уверена!
— Про это и говорю, — кивнул Герман. — У меня только один вопрос. С чего вдруг ты решила подать на развод?
— Не понимаешь?
— Нет.
— Сейчас поймешь!
Катя ткнула сигарету в пепельницу и решительно вышла из кабинета. Герман позвонил в аэропорт и попросил забронировать билет до Москвы на рейс, который сопрягался бы по времени с вылетом самолета из Москвы в Новосибирск. Пока менеджер сервисной службы наводил справки, угрюмо сидел, навалившись локтями на стол, не думая ни о чем, ощущая, как все его тело заполняет свинцовая усталость —реакция на нервное перевозбуждение минувшей бессонной ночи.
Стремительно вошла Катя, швырнула на стол большой белый конверт:
— Полюбуйся!
Конверт бы оклеен марками российской почты. Обратный адрес: Москва, а/я 095. Кому: миссис Ермакова, 147 Вотергарден Вей, Норд Йорк, Торонто, Онтарио, Канада. Прижимая телефонную трубку плечом к уху, Герман вытряхнул из конверта содержимое. На поверхность стола выскользнуло с десяток крупных цветных снимков. И при первом же взгляде на снимки у него ухнуло , упало вниз сердце.
— Сэр, есть прямой рейс «Аэрофлота» из Торонто в Москву, — сообщили из аэропорта. — Но вам придется ждать самолета в Новосибирск двенадцать часов. Можем предложить другой вариант, рейс «Люфтганзы» через Франкфурт до Новосибирска. Вылет в двенадцать сорок. Устроит?
— Вполне.
— Место есть только в эконом-классе, — предупредил менеджер.
— О"кей, оформляйте, — распорядился Герман, не отрывая взгляда от снимков.
Открытый белый «линкольн» на пирсе, к которому пришвартован огромный теплоход с надписью на носу «Шота Руставели». Высокий молодой мужчина со смуглым лицом и сросшимися на переносице бровями открыл заднюю дверь лимузина перед хрупкой молодой женщиной с большими глазами, вздернутым носиком и мальчишеской стрижкой и с улыбкой смотрит, как она нерешительно садится в машину.
Площадь возле собора святого Петра в Риме. Она кормит голубей, он стоит рядом с пакетом птичьего корма в руках.
Бассейн на верхней палубе теплохода «Шота Руставели». Она вышла из воды, он укрывает ее плечи красной махровой простыней.
Ночной бар в бликах светомузыки. Шампанское на брудершафт.
Он за рулем стремительного летящего по Неаполитанского заливу глиссера, она стоит рядом, вцепившись в рамку лобового стекла. Запрокинула голову, хохочет.
Море, солнце, ветер, счастливая беззаботность жизни.
Он — Герман. Она — жена московского банкира Светлана.
Последний снимок особенно поразил Германа. На обороте этого снимка, сделанного Тольцем и отпечатанного в фотолаборатории теплохода, Светлана написала «Спасибо». Он хорошо помнил, что порвал его и выбросил за борт с кормы «Шота Руставели», уходящего от огней Флоренции. Герман перевернул снимок. Надписи не было.
— Ну как? — полюбопытствовала Катя, отойдя к окну и закуривая новую сигарету.
— Откуда у тебя эти снимки?
— Прислали из Москвы.
— Кто?
— Неважно. Впечатляет?
Герман внимательно рассмотрел штемпели на конверте. Он был отправлен из Москвы полгода назад.
— Это и заставило тебя подать на развод?
— Это? Нет, милый мой, не это. Это было последней каплей. Я не знаю, кто прислал снимки, но очень ему благодарна. Он избавил меня от прелестной перспективы. Знаешь, от какой? От того, что однажды ты скажешь мне: «Извини, дорогая, но я полюбил другую. А ты, старая идиотка, живи как хочешь!»
— Что ты несешь? — поразился Герман. — Ты боялась, что я тебя брошу? С чего вдруг?
— С того! — показала Катя на снимки. — Мало?
— Это было десять лет назад! Десять! Я не видел ее с тех пор ни разу! И между нами не было ничего такого, что касалось бы наших отношений с тобой!
— Не ври! Все вы одинаковые. Козлы! А мы, бабы, дуры!
— Это говоришь не ты, — заметил Герман. — Это говорит твоя мать. И твои приятельницы-разведенки.
— Это говорю я! Я не хочу остаться на старости лет у разбитого корыта!.. Кто эта проститутка? Что ты в ней нашел? Ни кожи, ни рожи! Чем она лучше меня?
— Она не лучше тебя. Но она умеет то, чего никогда не умела ты, — хмуро ответил Герман. — Она умеет говорить «спасибо». Знаю, что ты скажешь, слышал. Меня никто не заставлял жениться на тебе. Но и тебя никто не заставлял выходить за меня замуж.
Катя даже задохнулась от негодования:
— Негодяй! Господи, какой негодяй! А кто отвадил от меня всех моих друзей? Кто подложил Саше наркотики и грозил посадить, если он от меня не откажется? А потом избил! Не ты? Скажешь, не ты?
— Саше? Какому Саше? — не понял Герман.
— Саше Борщевскому!
Герман почувствовал себя, как водитель, когда в лобовое стекло машины на большой скорости влетает камень. Триплекс мгновенно покрывается сеткой трещин, ослепляет, а затем начинает медленно осыпаться, открывая новую, беспощадно четкую картину мира во всех мельчайших деталях, по которым еще секунду назад равнодушно скользил взгляд. И как водитель, придя в себя после первого ошеломления, начинает лихорадочно соображать, как он умудрился пропустить знак, предупреждающий о ремонте дороги, так и Герман попытался связать в сознании то, что до этого представлялось грудой не связанных между собой случайностей.
— Я подложил Борщевскому наркотики? — переспросил он. — Это для меня новость.
— Слишком поздно я об этом узнала!
— Вот, значит, как обстоят дела. Я-то думал, что ты прилетала в Москву поддержать меня. А ты прилетела встретиться с Шуриком…
— Я прилетела узнать про твои дела! — перебила Катя. — Во всех газетах было про дефолт!
— Про дела ты могла бы спросить у меня.
— У тебя? Да ты хоть когда-нибудь говорил правду? «Все в порядке, выбрось из головы, это мои проблемы». Вот что ты всегда говорил! Твои проблемы! А если бы ты разорился? Не мои проблемы? Я хотела знать правду. Только он мог мне ее рассказать!
— И рассказал. Заодно и о том, какой я мерзавец. Подложил ему наркотики.
— Только не говори, что он соврал! — прикрикнула Катя.
— Он не соврал, — подумав, согласился Герман. — Он действительно верит в то, что рассказал. Искренне верит. Так ему удобно. Всегда завидовал таким людям. Им не о чем терзаться в бессонницу. Это о нем ты рыдала в нашу первую брачную ночь?
— Он меня любил! Он хотел жениться на мне!
— Почему же не женился? Ну, получил бы за наркотики лет пять. Но ты бы его ждала, посылала бы передачи, ездила бы на свидания в лагерь. Чем и доказала бы свою любовь. Может быть, это правда, что любовь проверяется только бедой?
— Да, я бы его ждала, я бы ездила к нему в лагерь! Да, да, да!
— Успокойся, — попросил Герман. — Когда ты злишься, ты становишься похожей на мать. Все это слишком красиво, чтобы быть правдой.
— Непрошибаем. Герман Ермаков, ты непрошибаем, как танк! Но я знаю, чем тебя достать! — с ненавистью бросила Катя. — Я любила его всю жизнь! Он был моим первым мужчиной! Я спала с тобой, а представляла, что сплю с ним! Так было всегда, всегда, всегда!
У Германа был огромный опыт деловых переговоров. Даже не имея информации, он всегда знал, когда собеседник блефует, а когда говорит правду. Опыт подсказывал ему, что слова Кати нельзя принимать на веру, но то, что она их произнесла, на мгновение оглушило его, лишило способности рассуждать здраво. Ее слова попали в самую больную точку, в самую потаенную область души, в ту каморку в душе, в которую он запретил себе заходить. Катя распахнула дверь в нее, но даже и сейчас Герман не мог заставить себя посмотреть на то, что внутри.
Пауза затягивалась, становилась неприличной, неловкой. Откинувшись к спинке кресла, с жалкой, вымученной, растерянной улыбкой, зная, что она жалкая, вымученная и растерянная, Герман рассматривал снимки, лежащие на столе. Сказал только для того, чтобы что-то сказать:
— Ты хотела предъявить их в суд?
— Я хотела предъявить их тебе!
Все также бесцельно, только лишь для того, чтобы не сидеть, а что-то делать, чем-то себя занять, Герман сложил снимки в конверт и отодвинул конверт на край стола.
— Ну что ж… Если ты хотела сделать мне больно, тебе это удалось.
— Ему больно! Да что ты об этом знаешь! А каково мне было сидеть в четырех стенах и представлять, как ты развлекаешься с московскими шлюхами? Мне было каково?! Да ты и понятия не имеешь, что такое больно!
— Теперь имею. Чего ты хочешь?
— Я хочу получить развод! Я хочу получить половину совместно нажитого имущества! Половину недвижимости, половину активов, половину «Терры»! Я имею на это право!
— Имеешь. Что ты будешь с делать с акциями «Терры»? Продашь? Но они приносят до двенадцати процентов годовых. Нет никакого смысла их продавать.
— Я знаю, что с ними делать! Я сама буду заниматься делами!
— Ты?! — поразился Герман. — Будешь заниматься делами?! Да ты же ничего в них не смыслишь!
— Разберусь! Ты всегда считал меня дурой. А я не дура. Я сумею вести дело не хуже тебя. И такой контракт, как на поставку обуви армии, не упущу, можешь не сомневаться!
— Господи Боже, сегодня день неожиданностей! Откуда ты знаешь про этот контракт? Я хотел тебе рассказать, но ты же не захотела слушать!
— Знаю!
— Понятно, — кивнул Герман. — От Борщевского. Придется его уволить. Много болтает.
— Вот как? — вскинулась Катя. — Теперь я не дам тебе этого сделать!
— Как это не дашь? — удивился Герман. — Каким образом?
— Таким! У меня будет контрольный пакет акций «Терры!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27