Тот сразу же отдал его Мерилен.
– А ключи от машины? – спросил Юрек.
– В замке зажигания, – ответил Контатти.
– Лучше воспользоваться его машиной, – посоветовал Юрек Мерилен. – Другую Шабе, возможно, повредил.
Мерилен кивнула:
– Я подожду тебя.
– Иди. – Юрек подтолкнул ее вперед.
– Ты…
– Дай нам проститься. – Он погладил ее по щеке, успокоил жестом и снова поторопил.
Глаза Мерилен осветились радостью и надеждой, и она направилась к машине. Неся драгоценный чемоданчик, она прошла мимо Шабе и Контатти, спустилась по лестнице и, выйдя в ворота, исчезла в темноте.
Шабе хотел было последовать за ней, но остановился, увидев в руках Юрека пистолет. Они обменялись ледяными взглядами.
– Погаси! – приказал Юрек.
Шабе выключил фонарик.
Юрек своими кошачьими глазами видел, что Мерилен, испугавшись темноты, задержалась на мгновение у ворот, словно хотела вернуться.
Воцарилось напряженное, томительное молчание. Мерилен вышла на дорогу. Юрек прицелился и спустил курок. Сраженная пулей, она упала как подкошенная, даже не вскрикнув.
Юрек первым взял себя в руки. Достал из кармана пакет с магнитной пленкой и фотографиями и, взвесив его на руке, вручил стоявшему рядом Контатти. Тот положил его на каменный стол, находившийся на террасе, и поджег. Задумавшись, оба молча смотрели, как горят и быстро превращаются в пепел драгоценные документы.
Шабе тем временем направился к воротам и, осветив фонариком тело Мерилен, наклонился, желая убедиться, что нет признаков жизни, с удивлением обнаружил ее новое, почти неузнаваемое лицо в обрамлении светлых волос.
– Забавный маскарад, – заметил он, выпрямляясь, и направил луч фонарика на Юрека и Контатти, пошедших к нему. Юрек выглядел весьма удрученным.
– Изменив лицо, она надеялась… Я не мог дать ей ничего, кроме жалкой надежды.
Контатти дружески положил руку ему на плечо, выражая понимание, потом обратился к Шабе:
– Мы уедем. Займись ею.
Шабе посторонился, попуская их, и снова осветил бескровное, очень красивое лицо Мерилен.
– Положу на нее цветок.
Старик посмотрел вслед Юреку и Контатти, садившимся в «фиат». Вскоре они исчезли в темноте. Бесстрастное лицо Шабе не отражало никаких чувств, и скорее всего потому, что он снова погрузился в воспоминания.
В офисе контрольной комиссии ПОРП за длинным столом сидят человек двенадцать партийных функционеров – безликие физиономии, бесцветные одежды. Почти все пожилые люди, бывшие рабочие или шахтеры. На стене за их спиной скрещены два красных знамени с символикой Польской объединенной рабочей партии, висит портрет Гомулки.
Один из партийных работников, с опущенной головой перебирая бумаги в папке, пытается скрыть некоторую неловкость. Он читает нудным, монотонным голосом:
– Родился в Данциге, дата рождения неизвестна, родители – поляки, моряк, без образования… Впервые был арестован в четырнадцать лет во время забастовки портовых рабочих в Риге… Призван на службу в царский флот, осужден военным трибуналом за подрывную пропаганду, освобожден во время Октябрьской революции… Моряк русского Балтийского флота, участник Гражданской войны, член большевистской партии с тысяча девятьсот двадцать второго года, арестован ГПУ, затем НКВД и отправлен в ссылку как сознавшийся в совершении преступления, а именно в содействии конспирации троцкистско-бухаринского центра… – Докладчик бросает украдкой взгляд по ту сторону стола и продолжает: – Совершив побег из лагеря в Воркуте, возвращается под фальшивым именем в Польшу… Во время войны служит на торпедном катере «Гдыня», который защищает Англию… Все с тем же фальшивым именем становится информатором люблинского революционного правительства… За исключительные военные заслуги дважды награжден… Идентифицирован и подвержен дисциплинарному наказанию… Документы, переданные нам непосредственно товарищем Хрущевым, доказывают, что обвинения НКВД были ложными и что его признание было получено под пытками.
Докладчик закрывает папку. Функционер, сидящий в центре стола – председатель, – окидывает взглядом членов комиссии:
– Есть предложение реабилитировать товарища Шабе. Возражения есть?
Молчание. Вопросов нет. Все внимательно смотрят куда-то вдаль, по ту сторону стола.
– Товарищ Шабе вновь принят в Польскую объединенную рабочую партию, – объявляет председатель. – Все его административные и уголовные дела закрыты.
Председатель тоже смотрит туда, куда теперь устремили взгляды все, – по ту сторону стола, где стоит Шабе.
Он седой, худой как скелет, изможденное лицо выражает наглость и дерзость. С нарочитой медлительностью он кладет в рот сигарету, закуривает и выпускает дым прямо в сторону комиссии.
Юрек на большой скорости вел «фиат» по проселочной дороге. Контатти, сидевший рядом, отпил прямо из бутылки большой глоток водки.
– Счета хорошо проверил? – поинтересовался Юрек.
Прежде чем ответить, Контатти передал ему бутылку.
– Семь тысяч четыреста долларов, с задатками «помощникам», арендой дома, гостиницами, возмещением расходов, транспортом, арендой машины…
– Просто рекорд экономии. – Юрек отпил и возвратил ему бутылку.
– Еще бы! – восхитился Контатти. – Русские или американцы потратили бы на это миллион долларов!
– Да, но у нас-то ведь есть только уголь, только его производим мы, умирающие от голода поляки, не имеющие никакой ценной валюты. – Голос Юрека звучал глухо. – И как мы оправдаем эти расходы?
– Придумаем что-нибудь. Донесения несуществующих информаторов, которым пришлось платить наличными… И потом, видишь это? – Контатти указал товарищу на чемоданчик, лежащий у него на коленях. – Разве это не чудо? Мы ведь только что сэкономили полмиллиона долларов!
– Можешь выбросить их в окно.
С насмешливым видом Контатти опустил стекло и сделал вид, будто и в самом деле хочет бросить чемоданчик, но остановился:
– Так выбросить?
– Выброси!
Контатти вышвырнул чемоданчик в окно. Холодный ветер встрепал ему волосы.
– Чем ты его набил? – равнодушно спросил Юрек. – Нарезанной бумагой?
– Да нет, там носки, трусы… всякое мое старое белье. – Он закрыл окно и снова отпил из бутылки. Казалось, хорошее настроение внезапно покинуло его. – Мерилен… Еще немного, и я бы окончательно влюбился в нее.
– Ты? – Забрав у него бутылку, Юрек опять глотнул водки.
– Ее наивность меня восхищала, – объяснил Контатти с мечтательным выражением лица. – И ее хитрость, инстинкт самосохранения, попытки выглядеть беспристрастной, эти ее нравственные терзания… Спорила, рассуждала, всегда как-то реагировала… Очень красивое животное.
Глаза его, как и у Юрека, сверкали. Лица у обоих уже побагровели от алкоголя.
– Мы тоже красивые животные, – сказал Юрек. – Быстрые, жестокие…
– Лесные животные…
– Ночные животные…
– Она думала, что спасется, если будет шантажировать меня… Думала, что спасу ее из любви, – продолжал Юрек, с трудом разглядывая дорогу. – И в какой-то момент я даже всерьез подумал об этом.
– Знаю.
– Нет, в этом случае мне не удалось превратить квадрат в круг.
– Все сделано правильно, – сказал Контатти. – ЦРУ, КГБ, английская разведка все равно разыскали бы ее, кем бы она ни была, блондинкой или шатенкой. И она не выдержала бы электрических разрядов Суханова…
– Или инъекций Уэйна. – Юрек потянулся за бутылкой.
– Хватит, ты же за рулем.
– Хочешь один допить бутылку?
– Обижаешь.
На повороте машина пошла юзом, заскрипели тормоза, их крепко мотнуло, но в последний момент Юрек все же сумел выйти на прямую, переключил передачу и, прибавив скорость, снова заговорил:
– Это животное едет на бензине, мы – на водке, но все мы сделаны из стали. Прибавлю скорость, машина расплавится. А мы уже расплавились.
– Но не Шабе.
– Шабе сделан не из такой плохой стали, как мы. Он из золота. Сияет. Большевик, последний оставшийся экземпляр. – Юрек выпил еще и отдал товарищу бутылку с остатком водки на донышке. – Мир вертится благодаря ему. Все меняются, продаются, предают… Но если где-то сказано, что все должны предать, то он последний, кто это сделает…
В гостиной на вилле английского посла Шабе набрал номер телефона и, когда ему ответили, попросил:
– Соедините меня, пожалуйста, с мистером Уэйном… Я – лицо, которое может его интересовать… У меня есть для него предложение… Да, в это время… Мистер Уэйн?… Мне известно, что вы разыскиваете одну вашу дорогую подругу и одновременно вашего сотрудника. Давайте увидимся… Я знаю одно идеальное для такой встречи место… Тихое, нейтральное… Вилла английского посла… Да, в Марино… Наша беседа будет поучительной и полезной, надеюсь. Поэтому приглашаю и вашего гостя… Да, вы правильно меня поняли. Без мистера Суханова можете не приезжать… Если мы хотим кое-что прояснить и провести хорошую сделку, нужно встретиться всем троим. – И он положил трубку, не дожидаясь ответа.
Тем временем «фиат» мчался в ночи на бешеной скорости. Дорога была опасной: сплошные повороты, спуски и подъемы. Юрек был отличным водителем, вел машину умело, но бесшабашно. Контатти пошарил на заднем сиденье, извлек еще одну бутылку водки и зубами вскрыл ее.
– Сколько времени понадобится Суханову, чтобы отыскать нас?
– Это зависит от нас с тобой. И от Шабе.
– В таком случае я сказал бы, что мы можем пить совершенно спокойно. – Он глотнул водки.
– Не питай иллюзий.
– Я и не питаю никаких иллюзий, – ответил Контатти, протягивая Юреку бутылку. – У КГБ великолепные антенны в Варшаве. Они все узнают рано или поздно.
Юрек выпил, и его охватило какое-то мрачное веселье. Он скрипнул зубами:
– Сукины дети! Прекрасная логика! Мистеру Брежневу угодно вернуть своего Форста? И сразу же появляется Хаген для мистера Картера, занявшего теплое местечко Рейгана! А мы?
– А мы схватим его за одно место, уж извини за такое выражение, во имя пролетарского интернационализма! Маленькие поляки не в счет, как не в счет и маленькие англичане, маленькие итальянцы…
– На свете существуют только они. Две страны, два великих государства.
– Большие силы, маленькие силы – это закон.
– Ах вот как? – воскликнул Юрек, тыча пальцем в Контатти. – И тогда знаешь, что я с тобой сделаю? Я убью твоего Хагена!
– И великие государства останутся с носом! – воскликнул Контатти.
Они весьма крепко опьянели. Они кричали, жестикулировали, то и дело переходя от веселья к унынию.
Юрек выпил еще.
– Станут ругаться, кусать друг друга до крови, есть друг друга. – Он покачал головой. – Съедят и нас с тобой.
Контатти выхватил у него бутылку:
– Какой чудный будет праздник! Замечательный! Живыми! Возьмут нас живыми! Советские, чтобы вручить нас американцам, а американцы, чтобы передать советским.
– Живыми, но испорченными.
– Как отношения между Польшей и Советским Союзом.
– Они устроят нам такое же вторжение, как в Чехословакии.
– Сожгут наши города.
– Отправят всех поляков в Сибирь.
Контатти комически изобразил испуг. Несмотря на пары алкоголя, его голова все же сумела сформулировать некую оптимистическую мысль:
– Хорошо еще, что теперь Папа поляк.
– Думаешь, поможет?
– Послушай, а почему бы нам не смыться?
– Хочешь сказать… почему бы нам не выбрать свободу? – Юрек внимательно посмотрел на товарища, который опять собрался выпить. – Да ты с ума сошел. Ведь тогда придется отказаться от карьеры, от пенсии!
– И стать генералами!
– И руководить тайной разведкой!
– И организовать путч!
– И взять власть! – продолжал Юрек.
– И установить жестокую демократическую диктатуру!
– И захватить Россию!
– А потом и Китай!
– Да здравствует старая Польша! – воскликнул Юрек и глотнул еще.
Контатти отнял у него бутылку, выпил и изобразил печаль.
– Геронтократия всегда побеждает. Средний возраст советского Политбюро – семьдесят семь лет.
– Средний возраст китайского Политбюро – восемьдесят два года. – Юрек оторвал руки от руля. – Декрет номер один, изданный мировым польским диктатором, – не допускать к власти лиц старше сорока лет. – Машина начала вилять, но Юрек сумел выровнять ее.
– Декрет номер два, – провозгласил Контатти, – товарищ граф Рудинский складывает полномочия, потому что их у него слишком много.
– Декрет номер три: высшая власть передается… А кстати, как твое настоящее имя?
– Контатти.
– Пьяный, а все равно осторожный, – посмеялся Юрек и продолжал: – Высшая власть передается товарищу Контатти до того дня, когда ему исполнится сорок лет.
Контатти запрокинул голову и вылил в рот все, что оставалось в бутылке.
– Увы, это произойдет завтра.
– Какая красота эти сорок лет! Начинается закат! – Юрек подвинулся и обнял Контатти. – Да, идем на посадку, снижаемся, падаем.
Потеряв управление, машина устремилась к краю оврага, но Юрек с олимпийским спокойствием вывернул руль и вывел ее на середину дороги, Контатти между тем открыл окно и выбросил пустую бутылку.
– Уже и не холодно совсем, чувствуешь?
– Это верно.
– Более того, стоит просто адская жара.
– А тебе известно, что при жаре хочется пить?
Контатти принялся искать следующую бутылку.
– Не хватало только, чтобы сейчас, в стельку пьяные, мы глупейшим образом погибли бы в автокатастрофе, проведя поистине операцию века.
– Товарищ Контатти, даже пьяный, как польская свинья, я веду машину как маэстро. Это я умею делать, как никто!
Он не заметил поворота, и машина вылетела с откоса прямо в овраг, чудовищно подскочила, опрокинулась и ткнулась в дерево.
В доме неподалеку зажегся свет, яростно залаяли собаки.
В перевернутой машине первым шевельнулся Контатти. На нем не осталось, что называется, живого места, а лицо было сплошь залито кровью из-за осколков бутылки, поранивших висок и подбородок. Он дотянулся до Юрека, не подававшего признаков жизни, и принялся трясти его за руку.
– Маэстро, маэстро руля!
Откуда-то очень издалека донесся вой сирены. Контатти продолжал трясти Юрека, и тот наконец пришел в себя.
– Юрек, слышишь меня?
Юрек еле дышал.
– Слышу сирену.
– Наверное, «скорая помощь».
– Как, уже тут? – спросил Юрек, открывая глаза от удивления. – Бежим отсюда!
– Ты в силах двигаться?
– Нет. Наверное, у меня переломаны ноги.
– Мы пропали. Более того, ты пропал.
– Вытащи-ка меня отсюда.
Контатти перелез через Юрека к разбитому окну, с огромным трудом протиснулся наружу и стал вытаскивать товарища за руки.
– Поаккуратнее нельзя ли? – пожаловался Юрек. – Я ведь ранен в бою.
– Хорошо, успокойся.
Они все еще были пьяны и, похоже, не до конца понимали, что произошло, и потому не потеряли способность шутить.
Сирена звучала уже совсем близко и вдруг умолкла. Полицейские приехали на место аварии и остановились там, где машина Юрека вылетела в овраг. На обочине появились слабые лучи фонариков.
Контатти удалось вытащить Юрека из машины и поставить на ноги. Тот закачался, но не упал.
– Да ты вполне можешь стоять на ногах.
– Выходит, я не так уж и сломан, как мне показалось. – Глаза Юрека сверкали в темноте. – Вот они.
– Кто?
– Полицейские. Спускаются с обрыва.
И в самом деле трое полицейских осторожно спускались по крутому откосу, освещая себе дорогу фонариками. Один из них крикнул:
– Эй там, внизу! Раненые есть?
Другой попал ногой в ямку и оступился.
– Проклятье! Вот работенка!
Фонарик ненадолго осветил опрокинутую машину, но Юрек и Контатти успели укрыться за ней.
– Ничего не вижу, – проворчал Контатти.
– А я вижу. Помоги и следуй за мной.
– Но я еле держусь на ногах.
– Я тоже.
– Ладно, – заключил Контатти. – Все же пошли.
Они двинулись, стараясь не шуметь, и как раз вовремя, чтобы не оказаться в свете фонарика, который полицейский снова направил на машину, лежащую на дне оврага.
– Ни единого стона не слышно, – заметил другой полицейский. – Наверное, погибли. – Спустившись к машине, он посветил внутрь. – Тут полно крови. Идите скорее сюда, где вы там, черт возьми, запропастились?
Из темноты ответил недовольный голос третьего полицейского:
– А где, по-твоему, мы должны быть?
Потом прозвучало несколько ругательств. И наконец послышалось:
– Ну-ка посвети сюда. Я, кажется, вывихнул себе лодыжку.
Юрек и Контатти скрылись в кустах. Юрек своими кошачьими глазами осмотрел склон, уходивший далеко вниз, к лесистой ложбине, и они стали спускаться, двигаясь как можно осторожнее. Чтобы не потерять друга в темноте, Контатти держался за край его разодранного пиджака.
Пятница, 17 ноября
Большая американская машина с дипломатическим номерным знаком выехала из-за поворота и остановилась на обзорной площадке, откуда открывался прекрасный вид на всю долину.
Это приехали Гаккет, Уэйн и Суханов. Русский полковник тоже был в штатском. Гаккет направил свой бинокль на виллу английского посла, утопавшую в зелени и освещенную золотистым утренним светом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– А ключи от машины? – спросил Юрек.
– В замке зажигания, – ответил Контатти.
– Лучше воспользоваться его машиной, – посоветовал Юрек Мерилен. – Другую Шабе, возможно, повредил.
Мерилен кивнула:
– Я подожду тебя.
– Иди. – Юрек подтолкнул ее вперед.
– Ты…
– Дай нам проститься. – Он погладил ее по щеке, успокоил жестом и снова поторопил.
Глаза Мерилен осветились радостью и надеждой, и она направилась к машине. Неся драгоценный чемоданчик, она прошла мимо Шабе и Контатти, спустилась по лестнице и, выйдя в ворота, исчезла в темноте.
Шабе хотел было последовать за ней, но остановился, увидев в руках Юрека пистолет. Они обменялись ледяными взглядами.
– Погаси! – приказал Юрек.
Шабе выключил фонарик.
Юрек своими кошачьими глазами видел, что Мерилен, испугавшись темноты, задержалась на мгновение у ворот, словно хотела вернуться.
Воцарилось напряженное, томительное молчание. Мерилен вышла на дорогу. Юрек прицелился и спустил курок. Сраженная пулей, она упала как подкошенная, даже не вскрикнув.
Юрек первым взял себя в руки. Достал из кармана пакет с магнитной пленкой и фотографиями и, взвесив его на руке, вручил стоявшему рядом Контатти. Тот положил его на каменный стол, находившийся на террасе, и поджег. Задумавшись, оба молча смотрели, как горят и быстро превращаются в пепел драгоценные документы.
Шабе тем временем направился к воротам и, осветив фонариком тело Мерилен, наклонился, желая убедиться, что нет признаков жизни, с удивлением обнаружил ее новое, почти неузнаваемое лицо в обрамлении светлых волос.
– Забавный маскарад, – заметил он, выпрямляясь, и направил луч фонарика на Юрека и Контатти, пошедших к нему. Юрек выглядел весьма удрученным.
– Изменив лицо, она надеялась… Я не мог дать ей ничего, кроме жалкой надежды.
Контатти дружески положил руку ему на плечо, выражая понимание, потом обратился к Шабе:
– Мы уедем. Займись ею.
Шабе посторонился, попуская их, и снова осветил бескровное, очень красивое лицо Мерилен.
– Положу на нее цветок.
Старик посмотрел вслед Юреку и Контатти, садившимся в «фиат». Вскоре они исчезли в темноте. Бесстрастное лицо Шабе не отражало никаких чувств, и скорее всего потому, что он снова погрузился в воспоминания.
В офисе контрольной комиссии ПОРП за длинным столом сидят человек двенадцать партийных функционеров – безликие физиономии, бесцветные одежды. Почти все пожилые люди, бывшие рабочие или шахтеры. На стене за их спиной скрещены два красных знамени с символикой Польской объединенной рабочей партии, висит портрет Гомулки.
Один из партийных работников, с опущенной головой перебирая бумаги в папке, пытается скрыть некоторую неловкость. Он читает нудным, монотонным голосом:
– Родился в Данциге, дата рождения неизвестна, родители – поляки, моряк, без образования… Впервые был арестован в четырнадцать лет во время забастовки портовых рабочих в Риге… Призван на службу в царский флот, осужден военным трибуналом за подрывную пропаганду, освобожден во время Октябрьской революции… Моряк русского Балтийского флота, участник Гражданской войны, член большевистской партии с тысяча девятьсот двадцать второго года, арестован ГПУ, затем НКВД и отправлен в ссылку как сознавшийся в совершении преступления, а именно в содействии конспирации троцкистско-бухаринского центра… – Докладчик бросает украдкой взгляд по ту сторону стола и продолжает: – Совершив побег из лагеря в Воркуте, возвращается под фальшивым именем в Польшу… Во время войны служит на торпедном катере «Гдыня», который защищает Англию… Все с тем же фальшивым именем становится информатором люблинского революционного правительства… За исключительные военные заслуги дважды награжден… Идентифицирован и подвержен дисциплинарному наказанию… Документы, переданные нам непосредственно товарищем Хрущевым, доказывают, что обвинения НКВД были ложными и что его признание было получено под пытками.
Докладчик закрывает папку. Функционер, сидящий в центре стола – председатель, – окидывает взглядом членов комиссии:
– Есть предложение реабилитировать товарища Шабе. Возражения есть?
Молчание. Вопросов нет. Все внимательно смотрят куда-то вдаль, по ту сторону стола.
– Товарищ Шабе вновь принят в Польскую объединенную рабочую партию, – объявляет председатель. – Все его административные и уголовные дела закрыты.
Председатель тоже смотрит туда, куда теперь устремили взгляды все, – по ту сторону стола, где стоит Шабе.
Он седой, худой как скелет, изможденное лицо выражает наглость и дерзость. С нарочитой медлительностью он кладет в рот сигарету, закуривает и выпускает дым прямо в сторону комиссии.
Юрек на большой скорости вел «фиат» по проселочной дороге. Контатти, сидевший рядом, отпил прямо из бутылки большой глоток водки.
– Счета хорошо проверил? – поинтересовался Юрек.
Прежде чем ответить, Контатти передал ему бутылку.
– Семь тысяч четыреста долларов, с задатками «помощникам», арендой дома, гостиницами, возмещением расходов, транспортом, арендой машины…
– Просто рекорд экономии. – Юрек отпил и возвратил ему бутылку.
– Еще бы! – восхитился Контатти. – Русские или американцы потратили бы на это миллион долларов!
– Да, но у нас-то ведь есть только уголь, только его производим мы, умирающие от голода поляки, не имеющие никакой ценной валюты. – Голос Юрека звучал глухо. – И как мы оправдаем эти расходы?
– Придумаем что-нибудь. Донесения несуществующих информаторов, которым пришлось платить наличными… И потом, видишь это? – Контатти указал товарищу на чемоданчик, лежащий у него на коленях. – Разве это не чудо? Мы ведь только что сэкономили полмиллиона долларов!
– Можешь выбросить их в окно.
С насмешливым видом Контатти опустил стекло и сделал вид, будто и в самом деле хочет бросить чемоданчик, но остановился:
– Так выбросить?
– Выброси!
Контатти вышвырнул чемоданчик в окно. Холодный ветер встрепал ему волосы.
– Чем ты его набил? – равнодушно спросил Юрек. – Нарезанной бумагой?
– Да нет, там носки, трусы… всякое мое старое белье. – Он закрыл окно и снова отпил из бутылки. Казалось, хорошее настроение внезапно покинуло его. – Мерилен… Еще немного, и я бы окончательно влюбился в нее.
– Ты? – Забрав у него бутылку, Юрек опять глотнул водки.
– Ее наивность меня восхищала, – объяснил Контатти с мечтательным выражением лица. – И ее хитрость, инстинкт самосохранения, попытки выглядеть беспристрастной, эти ее нравственные терзания… Спорила, рассуждала, всегда как-то реагировала… Очень красивое животное.
Глаза его, как и у Юрека, сверкали. Лица у обоих уже побагровели от алкоголя.
– Мы тоже красивые животные, – сказал Юрек. – Быстрые, жестокие…
– Лесные животные…
– Ночные животные…
– Она думала, что спасется, если будет шантажировать меня… Думала, что спасу ее из любви, – продолжал Юрек, с трудом разглядывая дорогу. – И в какой-то момент я даже всерьез подумал об этом.
– Знаю.
– Нет, в этом случае мне не удалось превратить квадрат в круг.
– Все сделано правильно, – сказал Контатти. – ЦРУ, КГБ, английская разведка все равно разыскали бы ее, кем бы она ни была, блондинкой или шатенкой. И она не выдержала бы электрических разрядов Суханова…
– Или инъекций Уэйна. – Юрек потянулся за бутылкой.
– Хватит, ты же за рулем.
– Хочешь один допить бутылку?
– Обижаешь.
На повороте машина пошла юзом, заскрипели тормоза, их крепко мотнуло, но в последний момент Юрек все же сумел выйти на прямую, переключил передачу и, прибавив скорость, снова заговорил:
– Это животное едет на бензине, мы – на водке, но все мы сделаны из стали. Прибавлю скорость, машина расплавится. А мы уже расплавились.
– Но не Шабе.
– Шабе сделан не из такой плохой стали, как мы. Он из золота. Сияет. Большевик, последний оставшийся экземпляр. – Юрек выпил еще и отдал товарищу бутылку с остатком водки на донышке. – Мир вертится благодаря ему. Все меняются, продаются, предают… Но если где-то сказано, что все должны предать, то он последний, кто это сделает…
В гостиной на вилле английского посла Шабе набрал номер телефона и, когда ему ответили, попросил:
– Соедините меня, пожалуйста, с мистером Уэйном… Я – лицо, которое может его интересовать… У меня есть для него предложение… Да, в это время… Мистер Уэйн?… Мне известно, что вы разыскиваете одну вашу дорогую подругу и одновременно вашего сотрудника. Давайте увидимся… Я знаю одно идеальное для такой встречи место… Тихое, нейтральное… Вилла английского посла… Да, в Марино… Наша беседа будет поучительной и полезной, надеюсь. Поэтому приглашаю и вашего гостя… Да, вы правильно меня поняли. Без мистера Суханова можете не приезжать… Если мы хотим кое-что прояснить и провести хорошую сделку, нужно встретиться всем троим. – И он положил трубку, не дожидаясь ответа.
Тем временем «фиат» мчался в ночи на бешеной скорости. Дорога была опасной: сплошные повороты, спуски и подъемы. Юрек был отличным водителем, вел машину умело, но бесшабашно. Контатти пошарил на заднем сиденье, извлек еще одну бутылку водки и зубами вскрыл ее.
– Сколько времени понадобится Суханову, чтобы отыскать нас?
– Это зависит от нас с тобой. И от Шабе.
– В таком случае я сказал бы, что мы можем пить совершенно спокойно. – Он глотнул водки.
– Не питай иллюзий.
– Я и не питаю никаких иллюзий, – ответил Контатти, протягивая Юреку бутылку. – У КГБ великолепные антенны в Варшаве. Они все узнают рано или поздно.
Юрек выпил, и его охватило какое-то мрачное веселье. Он скрипнул зубами:
– Сукины дети! Прекрасная логика! Мистеру Брежневу угодно вернуть своего Форста? И сразу же появляется Хаген для мистера Картера, занявшего теплое местечко Рейгана! А мы?
– А мы схватим его за одно место, уж извини за такое выражение, во имя пролетарского интернационализма! Маленькие поляки не в счет, как не в счет и маленькие англичане, маленькие итальянцы…
– На свете существуют только они. Две страны, два великих государства.
– Большие силы, маленькие силы – это закон.
– Ах вот как? – воскликнул Юрек, тыча пальцем в Контатти. – И тогда знаешь, что я с тобой сделаю? Я убью твоего Хагена!
– И великие государства останутся с носом! – воскликнул Контатти.
Они весьма крепко опьянели. Они кричали, жестикулировали, то и дело переходя от веселья к унынию.
Юрек выпил еще.
– Станут ругаться, кусать друг друга до крови, есть друг друга. – Он покачал головой. – Съедят и нас с тобой.
Контатти выхватил у него бутылку:
– Какой чудный будет праздник! Замечательный! Живыми! Возьмут нас живыми! Советские, чтобы вручить нас американцам, а американцы, чтобы передать советским.
– Живыми, но испорченными.
– Как отношения между Польшей и Советским Союзом.
– Они устроят нам такое же вторжение, как в Чехословакии.
– Сожгут наши города.
– Отправят всех поляков в Сибирь.
Контатти комически изобразил испуг. Несмотря на пары алкоголя, его голова все же сумела сформулировать некую оптимистическую мысль:
– Хорошо еще, что теперь Папа поляк.
– Думаешь, поможет?
– Послушай, а почему бы нам не смыться?
– Хочешь сказать… почему бы нам не выбрать свободу? – Юрек внимательно посмотрел на товарища, который опять собрался выпить. – Да ты с ума сошел. Ведь тогда придется отказаться от карьеры, от пенсии!
– И стать генералами!
– И руководить тайной разведкой!
– И организовать путч!
– И взять власть! – продолжал Юрек.
– И установить жестокую демократическую диктатуру!
– И захватить Россию!
– А потом и Китай!
– Да здравствует старая Польша! – воскликнул Юрек и глотнул еще.
Контатти отнял у него бутылку, выпил и изобразил печаль.
– Геронтократия всегда побеждает. Средний возраст советского Политбюро – семьдесят семь лет.
– Средний возраст китайского Политбюро – восемьдесят два года. – Юрек оторвал руки от руля. – Декрет номер один, изданный мировым польским диктатором, – не допускать к власти лиц старше сорока лет. – Машина начала вилять, но Юрек сумел выровнять ее.
– Декрет номер два, – провозгласил Контатти, – товарищ граф Рудинский складывает полномочия, потому что их у него слишком много.
– Декрет номер три: высшая власть передается… А кстати, как твое настоящее имя?
– Контатти.
– Пьяный, а все равно осторожный, – посмеялся Юрек и продолжал: – Высшая власть передается товарищу Контатти до того дня, когда ему исполнится сорок лет.
Контатти запрокинул голову и вылил в рот все, что оставалось в бутылке.
– Увы, это произойдет завтра.
– Какая красота эти сорок лет! Начинается закат! – Юрек подвинулся и обнял Контатти. – Да, идем на посадку, снижаемся, падаем.
Потеряв управление, машина устремилась к краю оврага, но Юрек с олимпийским спокойствием вывернул руль и вывел ее на середину дороги, Контатти между тем открыл окно и выбросил пустую бутылку.
– Уже и не холодно совсем, чувствуешь?
– Это верно.
– Более того, стоит просто адская жара.
– А тебе известно, что при жаре хочется пить?
Контатти принялся искать следующую бутылку.
– Не хватало только, чтобы сейчас, в стельку пьяные, мы глупейшим образом погибли бы в автокатастрофе, проведя поистине операцию века.
– Товарищ Контатти, даже пьяный, как польская свинья, я веду машину как маэстро. Это я умею делать, как никто!
Он не заметил поворота, и машина вылетела с откоса прямо в овраг, чудовищно подскочила, опрокинулась и ткнулась в дерево.
В доме неподалеку зажегся свет, яростно залаяли собаки.
В перевернутой машине первым шевельнулся Контатти. На нем не осталось, что называется, живого места, а лицо было сплошь залито кровью из-за осколков бутылки, поранивших висок и подбородок. Он дотянулся до Юрека, не подававшего признаков жизни, и принялся трясти его за руку.
– Маэстро, маэстро руля!
Откуда-то очень издалека донесся вой сирены. Контатти продолжал трясти Юрека, и тот наконец пришел в себя.
– Юрек, слышишь меня?
Юрек еле дышал.
– Слышу сирену.
– Наверное, «скорая помощь».
– Как, уже тут? – спросил Юрек, открывая глаза от удивления. – Бежим отсюда!
– Ты в силах двигаться?
– Нет. Наверное, у меня переломаны ноги.
– Мы пропали. Более того, ты пропал.
– Вытащи-ка меня отсюда.
Контатти перелез через Юрека к разбитому окну, с огромным трудом протиснулся наружу и стал вытаскивать товарища за руки.
– Поаккуратнее нельзя ли? – пожаловался Юрек. – Я ведь ранен в бою.
– Хорошо, успокойся.
Они все еще были пьяны и, похоже, не до конца понимали, что произошло, и потому не потеряли способность шутить.
Сирена звучала уже совсем близко и вдруг умолкла. Полицейские приехали на место аварии и остановились там, где машина Юрека вылетела в овраг. На обочине появились слабые лучи фонариков.
Контатти удалось вытащить Юрека из машины и поставить на ноги. Тот закачался, но не упал.
– Да ты вполне можешь стоять на ногах.
– Выходит, я не так уж и сломан, как мне показалось. – Глаза Юрека сверкали в темноте. – Вот они.
– Кто?
– Полицейские. Спускаются с обрыва.
И в самом деле трое полицейских осторожно спускались по крутому откосу, освещая себе дорогу фонариками. Один из них крикнул:
– Эй там, внизу! Раненые есть?
Другой попал ногой в ямку и оступился.
– Проклятье! Вот работенка!
Фонарик ненадолго осветил опрокинутую машину, но Юрек и Контатти успели укрыться за ней.
– Ничего не вижу, – проворчал Контатти.
– А я вижу. Помоги и следуй за мной.
– Но я еле держусь на ногах.
– Я тоже.
– Ладно, – заключил Контатти. – Все же пошли.
Они двинулись, стараясь не шуметь, и как раз вовремя, чтобы не оказаться в свете фонарика, который полицейский снова направил на машину, лежащую на дне оврага.
– Ни единого стона не слышно, – заметил другой полицейский. – Наверное, погибли. – Спустившись к машине, он посветил внутрь. – Тут полно крови. Идите скорее сюда, где вы там, черт возьми, запропастились?
Из темноты ответил недовольный голос третьего полицейского:
– А где, по-твоему, мы должны быть?
Потом прозвучало несколько ругательств. И наконец послышалось:
– Ну-ка посвети сюда. Я, кажется, вывихнул себе лодыжку.
Юрек и Контатти скрылись в кустах. Юрек своими кошачьими глазами осмотрел склон, уходивший далеко вниз, к лесистой ложбине, и они стали спускаться, двигаясь как можно осторожнее. Чтобы не потерять друга в темноте, Контатти держался за край его разодранного пиджака.
Пятница, 17 ноября
Большая американская машина с дипломатическим номерным знаком выехала из-за поворота и остановилась на обзорной площадке, откуда открывался прекрасный вид на всю долину.
Это приехали Гаккет, Уэйн и Суханов. Русский полковник тоже был в штатском. Гаккет направил свой бинокль на виллу английского посла, утопавшую в зелени и освещенную золотистым утренним светом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27