— Малый внимательно изучил красную книжечку, на что ему потребовалось времени в два раза больше, чем обыкновенному человеку.— Коля, иди сюда! — заорал он внутрь рыночного зала.Подошел еще один, отличающийся только цветом глаз.— Чего?— А опера есть? — Максаков начинал терять терпение. Через незакрытую дверь ощутимо морозило спину.— Мы все опера, старшие, — пожал плечами Коля. — Чего надо-то? Максаков наконец взорвался.— Хватит мозги мне парить! Какие вы опера, я знаю. Я спрашиваю, настоящие опера есть? Кстати, неплохо бы тоже представиться?Дело было в том, что в РУОПе, а ныне в РУБОПе, всех собровцев поставили на должности старших оперов, что вызывало возмущение настоящих сыщиков, хорошо знающих цену этой должности.Несколько секунд оба собровца недобро молчали. Максаков даже почувствовал, как напряглись овошники за его спиной.«Интересно, впишутся или побоятся, если что?» — мелькнула мысль.— Коля, проведи сюда, это местные! — крикнул кто-то из глубины зала.Максаков не разглядел, кто, но голос показался до боли знакомым. Собровец скис и махнул рукой.— Пошли!— Пойдемте! — зло поправил Максаков. Он поймал себя на мысли, что уже настроен на скандал.Ему всегда нравился запах рынка, пряный и свежий. Вид отборных, чисто вымытых, ярких фруктов и овощей доставлял просто эстетическое удовольствие. При виде огромных ломтей мяса уже текли слюнки. Его не раздражали разномастные южане, наперебой расхваливающие свой товар, суета, кажущееся беспорядочным движение и непрекращающийся разноязыкий гул голосов. Наркодилеры, скупщики краденого и рыночные шлюхи крутились обычно у заднего выхода на Басков переулок. Сейчас из них никого не было видно. Торговцы застыли на своих местах, заложив руки за головы. Несколько перевернутых лотков валялось на полу. Яркими пятнами на сером, грязном полу выделялись рассыпанные персики. Собровцы рылись под прилавками, толкали хозяев прикладами, беззастенчиво рассовывали по карманам фрукты. Все это напоминало старые фильмы о войне. Немецкие каратели в русской деревне. За пластмассовым, белым столиком сидел бывший коллега Максакова по отделу Гарик Дятлов и широко улыбался, засунув руки в карманы длинной коричневой дубленки. Рядом с ним что-то писал на листе бумага молодой, коротко стриженный мальчишка в черном, дорогом «пилоте». Сзади маячил с видеокамерой техник Вова Столяров.— Привет! — Максаков пожал про тянутую Дятловым руку и опустился на свободный стул. — Какими судьбами?— Рейдуем по наркоте и оружию. А ты откуда взялся?— Свои точки приехал отмазывать, — не отрываясь от бумаг, высказался мальчишка. — Обычные районные мульки.— Не суди обо всех по себе, щенуля. — Максаков даже не посмотрел на него. — Я сегодня ответственный от руководства РУВД, Гарик.Дятлов кивнул, жестом остановив вскинувшегося на «щенулю» коллегу.— Не обижайся, Мишаня. Он молодой еще.— На дураков не обижаются, Гарик. Нашли что-нибудь?— Только начали.— Чего нас не предупредили? А, извини, забыл: «точки», «отмазки», «мульки». Мы же — район. И что? Есть утвержденная и согласованная адресная программа? Или постановление на обыск?Улыбка сползла с лица Дятлова. Глаза недобро сузились.— Ты чего заводишься, Миша? Может, и правда черных опекаешь?— А я, Гарик, — интернационалист и против дискриминации по национальному признаку. Просто как-то странно рейдуете. Сбытчики все смылись, скупщики тоже. Ты не хуже меня знаешь, где они тусуются. Продуктами на Новый год запасаетесь?Дятлов собрался что-то ответить, но не успел.— Игорь, взгляни — не наркота? — Подошедший рослый боец протянул ему полиэтиленовый пакетик с зеленой массой.У Максакова засосало в животе. Он больно хрустнул пальцами, зажмурил и снова открыл глаза. На запястье протянутой руки улыбающийся череп спускался на парашюте.— Не, это приправы какие-то. — Дятлов вернул пакетик.Максаков достал сигарету и жестом попросил огня.— Как сегодня жратва в «Ганне»? — небрежно спросил он.— Ништяк, — собровец щелкнул «зиппо», — только порции маловаты.Максаков прикурил и придержал его за рукав.— Разменяй восемьсот баксов, — доверительно попросил он, — а то у меня одной бумажкой.Боец дернул руку к карману, затем, поняв издевку, поднял голову и посмотрел прямо на Максакова. Глаза у него были карие, жесткие и слегка насмешливые.— Откуда у меня такие бабки? — растянул он в улыбке прорезь маски.— А вот этот рисуночек, — Максаков взял его за запястье, — говорит, что есть.— А что, кто-то на что-то пожаловался? — Голос по-прежнему был спокоен, но послышалась и еле уловимая нотка тревоги.— Нет, что ты. — Максаков отпустил его руку и откинулся на стуле. Перед глазами мелькнул упрямый таджик. — Ни в коей мере.— Ну и хорошо. — Собровец помедлил несколько секунд, снова улыбнулся и, развернувшись, пошел прочь. Стук его ботинок гулко отражался от свода здания.— Береги себя, командир!— Не беспокойся!Они хорошо поняли друг друга.Максаков встал, отпихнул ногой стул. Внутри было мерзостно. Сердце билось, грозя порвать кожу груди.— Гарик, — он старался говорить негромко, — забирай своих людей и езжай затариваться в другой район.— Чего-чего?! — Дятлов тоже встал. — Много на себя берешь! Смотри, не унесешь!— Унесу! Нет у тебя здесь никакой задачи, никакого рейда.— Это не твое дело! Откуда ты можешь знать!Максаков вынул руку из кармана.— Дай твою трубку.Дятлов ухмыльнулся.— Кому звонить будешь?— Замначальника твоего управления.— Скороходову, что ли? Так он наш отдел не курирует.Виктор Скороходов был исключением из правил — честный и профессиональный опер РУБОПа, дослужившийся до руководителя. С Максаковым они поддерживали дружеские отношения. Дятлов этого не знать не мог.— Это уже меня не касается. Дай телефон. Или мне в дирекцию идти?Гарик размышлял только секунду.— Собирай всех! Снимаемся, — бросил он своему молодому коллеге и повернулся к Максакову. — Тебе, б…. всегда больше всех надо!— Всегда, — грустно подтвердил тот.На улице стремительно холодало. Острый сырой ветер царапал лицо словно наждаком. Снежная пыль уже не металась по дороге, намертво вмороженная в серую стылую землю. Максаков курил, наблюдая, как последние «собры» грузятся в «ЗИЛ», и чувствовал, как у него индевеют усы. Уважительно косящиеся на него овошники проскочили мимо с полной сумкой снеди. Он жестом остановил пожилого азербайджанца, приближающегося к нему явно с целью вручить сетку, полную груш и абрикосов, грустно усмехнулся своим невеселым мыслям и начал спускаться к машине. К городу незаметно подкрадывались ранние зимние сумерки. 12 Места для парковки у РУВД не оказалось. Машину удалось приткнуть только возле кафе. Ветер сатанел и леденел с каждой минутой. В животе бурчало от пустоты. Максаков подумал и направился к зазывно приоткрытой двери. В арке на противоположной стороне мелькнул высокий черный силуэт. Он замер, внимательно всматриваясь в немноголюдную сумрачную улицу. Никого. Ветер. Холод. Первые огни в окнах. Просто тени приближающегося вечера. В кафе было пусто. Только Дронов и Велиготская пили кофе за одним из столиков. Он помахал им рукой и прошел к стойке.— Таня, можно один маленький в долг?— Конечно.Телевизор бормотал что-то про новый экономический курс и подъем среднего и малого бизнеса.— Присаживайтесь, Михаил Алексеевич.Денис и Марина единственные в отделе всегда называли его на «вы». Было жарко. Он снял пальто и шляпу, взял пепельницу и отпил глоточек черной горечи.— Как дела? Чего печальные, как на похоронах?— Расчетные листки сегодня дали. — Дронов закурил и посмотрел в потолок. У него было изящное худощавое лицо с темными выразительными глазами. — Без пайковых зарплата. У меня тысяча девятьсот. У Маринки вообще тысяча сто.Оба были самыми молодыми сотрудниками в отделе, их зарплата даже с пайковыми составляла копейки, а без них превращалась вообще в ничто. Максаков подумал, что у Дронова жена ждет ребенка, а Велиготская живет вдвоем с отцом-пенсионером. Собственное бессилие душило. Эти двое талантливых ребят могли быть будущим профессии, но государство резало их уже на взлете.— Плакали мои новые сапоги, — по-детски надула губы Маринка и неожиданно взросло усмехнулась: — Не судьба пока девке обновку купить.Максаков снова глотнул кофе и глубоко затянулся. Вспомнилось некрасивое, измученное лицо Хрусталевой. Ему нечего было им сказать.— Чего бы придумать? — Дронов посмотрел на него. Во взгляде читалась надежда на совет. — Халтуру, что ли, поискать?— Бежать, — неожиданно для себя самого сказал Максаков, — бежать без оглядки, подальше от этой гребаной системы к нормальной человеческой жизни. И чем быстрее, тем лучше.От этой мучительной мысли стало на секунду радостно, словно он уже принял решение. Почему бы себя не потешить мечтами?— Да что вы, Михаил Алексеевич, об этом и разговора нет, — заговорили они одновременно, — мы потерпим, продержимся. Может, халтуру какую найдем.«„Потерпим", „продержимся", — думал он. — Ради чего? Что, война кругом? Блокада? Просто всем плевать, как мы живем и на что… Воистину мы будем в дерьме, пока жив последний энтузиаст. Так всем удобны сумасшедшие романтики, готовые работать сутками за собственный интерес. Господи! Ведь умом все понимаю, а плюнуть…»— Я знаете что по Сиплому подумал? — Дронов затушил сигарету и, наклонившись вперед, понизил голос: — Совершив два убийства у себя в Северодвинске, он приезжает сюда, поочередно останавливается у троих знакомых и всех поочередно убивает, боясь, своими съехавшими мозгами, что его сдадут. Но все убитые в Питере: и наши оба, и Калининский бывшие жители Северодвинска, переехавшие в последний год. Сиплый им всем звонил ранее с Севера, спрашивал адреса, узнавал, как добраться.— Ну, — кивнул Максаков, понимая, куда клонит Денис. Кофе он уже допил и теперь вертел в пальцах очередную, еще незажженную, сигарету.— Если в городе есть еще его земляки, то он к ним придет. Даже не обязательно в Питере. — Денис сделал паузу. — А если нам запросить весь межгород с его телефона в Северодвинске за последний год?— Молодец! — Максаков улыбнулся. — Готовь шифровку! Дронов улыбнулся.— Молодец буду, когда его возьмем. Это, кстати, мы вместе с Маринкой придумали.Было видно, что ему приятно. Максаков поднялся и потянулся к пальто.— Пойду контролировать район.— Как дежурство-то? — Ребята тоже стали собираться.— Тьфу-тьфу.На улице полностью воцарился фиолетовый полумрак. Час между собакой и волком. Он снова бросил взгляд на арку, тонувшую в декабрьских сумерках. Заунывная нотка беды продолжала биться в голове. Поскальзываясь, добрался до ступеней дежурной части. За пультом сидел Дергун и кого-то слушал в телефонную трубку. Мягкий желтый свет импортных ламп создавал уют. Дежурка была образцово-показательная, постоянно посещаемая проверяющими из Москвы, поэтому на ее интерьер денег не жалели. Максаков взял со стола папку с текущей информацией по району.— Как обстановка?Дергун положил трубку и щелкнул тумблером.— Минутку, Алексеич. Четыреста сорок, ответь «Толмачево». Четыреста сорок, забери задержанных у входа на «Площадь Александра Невского».Он снова щелкнул тумблером. Зазвонил телефон.— Слушаю, Архитектурное, Дергун. Куда тебе, Егорыч, следак нужен? Подожди, отключусь, у меня «ноль-два». Слушаю, Архитектурное, Дергун.Максаков махнул рукой и вошел в телетайпную. Она была пуста. Из «спячки» доносились невнятные звуки. Он улыбнулся, невольно позавидовав Вениаминычу, и повернулся, чтобы уйти, когда вдруг понял, что это плач. Кто-то тихо всхлипывал, иногда сбиваясь на стон. Помявшись немного и стукнув для порядка в дверь, Максаков осторожно приоткрыл ее и замер. Лариса стояла на коленях и рыдала в плечо присевшего перед ней Лютикова. Ее обтянутая синей форменной рубашкой спина содрогалась. Вениаминыч ласково поглаживал ее по волосам. Увидев Максакова, он кивнул на висящий в изголовье двухъярусной койки шкафчик.— Миша, достань у меня там валерьянку и накапай ей капель двадцать.Косметика у Лары растеклась. Лицо покраснело и вспухло. Зубы мелко стучали о край стакана. Вениаминыч уложил ее на койку и накрыл одеялом.— Полежи чуть-чуть. Сейчас маши на придет и поедешь.Они вышли в телетайпную и закурили. Лютиков взял со стола листок.— Сегодня утром, у метро «Восстания», женщина умерла от сердечного лриступа. Упала, и все. Минут двадцать лежала, пока постовой из пикета покурить не вышел. Установили личность. Стопятка сбросила нам информацию. Я попросил Ларку отстучать в главк. Она начала, дошла до паспортных данных, а это ее мать. Представляешь?Максаков не отвечал. У него задергался глаз. В голове всплывала одна и та же картина: немолодая женщина в сером пальто медленно сползает на землю, людской поток обтекает ее, устремляясь в разинутую пасть метро. Сигаретный дым комком встал в горле, вызвав рвотные спазмы. Он поперхнулся и закашлялся, выворачивая наружу легкие.— Что с тобой? Помочь? — Лютиков придвинулся ближе.— Нет, спасибо, сейчас пройдет. — Максаков с трудом затушил сигарету, отхаркнулся в платок и выскочил в основной зал.— Ты охерел?! Ты посмотри, во сколько заявка прошла?! — орал на кого-то Дергун. — Что ты мне прикажешь…Максаков схватил свободный телефон и крутанул диск. Пластмасса скользила под пальцами.— Алло, Оля? Где мама? Спит? Нет, не надо будить. Нет, я просто так. Да, ближе к вечеру позвоню. Пока.Снова диск. Короткие гудки. Еще раз. Еще.— Таня, это я. У тебя все нормально? Ну мало ли что. Нет, у меня все хорошо. Точно. Я позвоню тебе домой. Целую.— Дергун, Архитектурное. Сеня, ты когда заявочку по Загородному закроешь?..На улице почти стемнело. Возле выхода мерно работал безукоризненный мотор григоренковского «форда»-Проходящие машины слепили фарами. «УАЗик» во дворе по-прежнему превращался в глыбу льда. Из раскрытых дверей гаража вышел Владимиров и, увидев Максакова, остановился. Даже на расстоянии нескольких метров от него несло алкоголем.— Ты не слишком расслабился? — Максаков сделал ладонью жест разгоняющий воздух.Тот пожал плечами.— А чего делать? Машина стоит. Видно, до понедельника. В гараже холодно. А наверху чего мужикам мешать?— А Паша к завгару подходил?— Не, он на какое-то совещание ушел три часа назад, и ни слуху ни духу. Я про Пашу.«Понятно, — подумал Максаков. — Очередные многочасовые бредни руководства, посвященные какой-нибудь очередной проверке».— Пошли.Внутри гаража было темно. Стандартно пахло бензином, железом и резиной. Из каптерки в дальнем углу просачивалась тоненькая полоска света. Максаков удовлетворенно оглядел несколько нулевых аккумуляторов на стеллаже и открыл дверь. Завгар Николай Дмитрич Старостин, он же Коляныч, закусывал колбаской в обществе двух командирских водил. От визита он явно в восторг не пришел.— Здорово. Случилось чего?— Случилось. — Максаков без приглашения взял ломтик салями и положил на хлеб. — Кругом разгул преступности, а мы ничего поделать не можем. Аккумулятор сел. Только на тебя, Дмитрич, надежда.— Нет аккумуляторов. — Коляныч все-таки подумал несколько секунд. — В следующем месяце подходи.— А до следующего месяца опера на лыжах бегать будут? — Максаков прожевал бутерброд и вытер губы тыльной стороной ладони. — Дай. У тебя вон новые стоят.— Это на Чечню. — Коляныч разозлился. — Глазастый больно! Меньше надо блядей катать и за водкой ездить. Вон вчера днем он, — кивок на Владимирова, — какую-то шлюху по Суворовскому вез и…Максаков подался вперед. Нарастало бешенство. Он знал это чувство, когда глаза заволакивает пеленой и сводит скулы. Голос у него начал вибрировать. В нос шибанул водочно-чесночный дух.— Не шлюху, а жену моего сотрудника. В больницу. К тому же тебя, Дмитрич, это абсолютно не касается. Я не только глазастый, но и ушастый, а поэтому знаю, на каких машинах стоят «чеченские» аккумуляторы. Тебе назвать марки, номера, владельцев? Поэтому заткнись!Максакова понесло. Размазков, рубоповцы… Коляныч выбрал неудачный момент.— Я беру один аккумулятор! Ясно?! Будешь еще п…ть — башку проломлю! Сука чмошная!Руки дрожали. Ему было никак не снять тяжелый аккумулятор с полки.— Алексеич! Алексеич! Погоди! Я сам!Наконец он услышал Владимирова и посторонился.— Я шефу доложу, — буркнул из каптерки Коляныч.— Не связывайся ты с ними. Опера — они же шизики. Их всех в психушку… — посоветовал один из водил.«А ведь он прав», — подумал Максаков и вышел на морозный шершавый воздух. Почему-то хотелось звезд, но иссиня-черное небо было плотно задрапировано слоем облаков.— Сколько времени? — спросил он у Владимирова, взгромоздившего трофей на капот УАЗа.— Четверть пятого. А я боялся, Алексеич, что ты его убьешь.— Я тоже. Черт, пятый час, а кажется, уже ночь. Приготовь машину.— Может, в понедельник? Время-то…— Хоть ты не заводи.— Понял.На затоптанной за день лестнице всюду валялись окурки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15