Когда все вылезли, он придержал за рукав Гималаева.— Игорь, я в «трезвак» смотаюсь. Там какая-то заморочка. Сердцем чую — это он. Попробуйте его заплющить. Если не сможем, то… Впрочем, чего я тебя учу.Гималаев задумчиво кивнул.— А на джинсах у него кровь, — неожиданно сказал он, — причем свежая. И на руке ожог.Максаков улыбнулся ему и тронул машину. Игорь всегда работал обстоятельно, от элементарного. Именно поэтому он был лучшим из всех, кого Максаков знал. Да и из всех, кого не знал, тоже.Вытрезвитель располагался в низеньком грязном флигеле, стоящем в третьем дворе, если считать от индустриальной Синопской набережной. Асфальт на подъезде к нему был изувечен так, словно двор подвергся авианалету. На одном из ухабов машина подпрыгнула, и двигатель вдруг резко сбросил обороты. Максаков чертыхнулся и потянул подсос. Ритм выровнялся. Он поднял глаза и вздрогнул: метрах в пяти от него, широко расставив ноги, стоял человек. Свет фар выхватил из мрака улыбку над черной жесткой бородой. Вокруг метались предутренние тени.Вот и встретились снова! Он чувствовал себя спокойным как удав. Только холодок в районе солнечного сплетения. Только кровь пульсирует над левым глазом. Ветер ударил в лицо миллионами холодных иголочек. Шершавая рукоятка пистолета удобно легла в ладонь.— Стой на месте!Было слышно, как где-то в подвале мяучит кошка.— Стою-стою! Но меня уже выпустили.Словно что-то мягко сползло с плеч на землю. Он нашарил в машине фонарь. Испуганный помятый мужик ин-теллегентного вида заслонял глаза рукой. Максаков выключил фонарь.— Проходите.Не убирая ствола, Максаков оперся на подрагивающий капот машины. Наверху свистел ветер. Тело охватила слабость. Ломило шею. Снова захотелось спать. Он спрятал пистолет, закурил и сел в машину.
* * * На звонок открыли сразу.— Ответственный по РУВД Максаков.— Дежурный медвытрезвителя номер два лейтенант Иванов, — поспешно представился пухлогубый мальчишка.Из палаты слышались какие-то голоса. Больше из наряда никого не было видно.— Чего тут у вас?— Понимаете, — мальчишка улыбнулся, — в общем, в час тридцать две нашим экипажем был задержан неизвестный гражданин, который в пьяном виде ехал на самокате по Суворовскому проспекту и пел матерные частушки. Назвать себя он отказался. Из денег и ценностей при нем были только часы и запонки. Сейчас он немного протрезвел, представляется Хреновым Павлом Павловичем, генеральным директором концерна «Хренгаз», заявляет о пропаже десяти тысяч долларов и требует своего адвоката.Иванов положил на стол бумажку с телефоном.— Мы не брали, — вдруг совсем по-детски сказал он, — правда. Я знаю, что все думают, что в вытрезвителе…— Успокойся дружище. — Максаков поощрительно улыбнулся Иванову и взял листок. — О, Хватман Аркадий Аронович. Серьезная личность. Не звонили еще?Мальчишка испуганно помотал головой. Из палаты донеслись негодующие крики:— Всех уволю! На паперть встанете, гниды!— Что за сутки. Одни хамы вокруг. — Максаков кинул окурок в форточку и, сев за стол дежурного, начал набирать номер.Возле аппарата стояло фото в рамочке: девушка-подросток с персидским котенком на залитом солнцем балконе. Он подумал, как чужеродно смотрится эта картинка в обшарпанных, синюшных стенах вытрезвителя, среди запахов перегара, мочи и нашатыря.Адвокат ответил сразу. Это в пять-то утра.— Аркадий Аронович?— Да.— Извините, из Архитектурного РУВД беспокоят. Фамилия Хренов…— Задержали?! — радостно закричал адвокат.— Задержали.— На самокате?— На самокате.— Ребята! Какие вы молодцы! Только не бейте его, пожалуйста. Где вы? Я сейчас приеду.Максаков положил трубку и облокотился на стоящий сзади сейф. Иванов вопросительно смотрел на него.— Сейчас приедут.— А деньги?— Разберемся.Он закрыл глаза. В голове шумело. Хотелось спать. Хотелось есть. Хотелось утра. Хотелось лета. Хотелось отдыха. Хотелось любви. Хотелось… Быстро добрались.Максаков с трудом разлепил веки. Серия нетерпеливых звонков продолжалась, пока Иванов не открыл дверь. Он тоже отчаянно тер глаза. Видимо, они оба отключились на пять-десять минут. Опять противно гудели лампы. Опять нужна была сигарета, чтобы проснуться. Горло клещами сжал спазм. Максаков с трудом сделал глубокую затяжку. В легких закололо, но голова прояснилась. Он шагнул вперед.— Здравствуйте. Моя фамилия Максаков. Это я вам звонил.— Здравствуйте. — Немолодой усталый мужчина в очках и явно второпях повязанном галстуке протянул руку. — Хватман. Вы нам его отдадите?— Если сможете забрать. — Максаков кивнул на палату.— Попробуем, — улыбнулся Хватман. — Артур, давайте.Четверо квадратных «костюмов» резво проскочили мимо.— Беда. Как провернет хорошую сделку, так — водка из горла и самокат, — продолжал, извиняясь, улыбаться Хватман. — Уже традиция. Но сегодня от охраны оторвался.«Костюмы» вернулись, неся закутанное в пальто существо, бубнящее страшные угрозы.— Он пожаловался, что десять тысяч долларов у него пропало, — безразличным тоном сказал Максаков.Хватман устало махнул рукой.— Не десять, а три. Зато у Лавры сегодня все убогие «красную шапочку» за доллары покупают.Максаков усмехнулся.— Филантропия.— Не говорите. Что мы должны за беспокойство?— Это вон у лейтенанта спрашивайте.— Спасибо, и еще раз извините.— Не за что.Во дворе было светло от фар двух мощных «блэйзеров». Максаков сел в машину. Она немножко постонала, но завелась.«Тоже устала», — подумал он.Глаза как туманом подернуло. Он вырулил на Бакунина и опустил стекло. Сырые сгустки ветра щекотали лицо. Теплело. Приближалось утро. 25 — Я же уже все рассказал. Я пришел. Мы поболтали. Я ушел, а он остался. Ждал кого-то в гости.— Кого?— Не знаю.«Каждая сигарета дается все с большим трудом».— Куда ты поехал?— На Петроградскую, в клуб «Мама».— Почему туда?— Я уже говорил.«Глаза то ли слезятся от дыма, то ли у них больше просто нет сил».— Еще раз скажи.— На концерт группы «Тупые и потные». Моя девочка их любит.— Во сколько начался концерт?— В пять.«Когда ходишь, то легче — не так клонит в сон».— Когда расстались с девочкой?— Я же говорил: мы не встретились. Я опоздал на пять минут. Она не дождалась.— А после?— Народу много. Я ее не нашел.«Вода закипела. О кофе уже думать страшно. Куда я поставил кружку?»— С рукой что?— Обжег. От плиты прикуривал.— Когда?— Сегодня.— Где?— У Юрки на кухне.«Минералки бы холодной. Жаль, лимонад весь выпили».— Брюки где запачкал?— Я уже говорил.— Ничего. Мы позабыли.— В клубе с каким-то парнем сцепился. Нос ему разбил.«Господи! Как спать-то хочется…» Он вышел в коридор и встал у раскрытого окна. Ветер превратился из колючего в мокро-нежный. Мрак редел, растворяя в себе рассветную серую дымку. Из кабинета доносился голос подхватившего эстафету Андронова.— Обещали потепление и снег, — подошел Гималаев и достал сигареты. — Хочешь?— Нет.— А будешь?— Конечно. — Максаков рассмеялся и взял сигарету. Смех неожиданно перешел в кашель. — Звездец легким.— Он грамотно уперся. — Игорь протянул руку и снял с оконной решетки подтаявший кусочек льда. — А мы в тупике. Пока не найдем, на чем ему доказать, что он врет, будет упираться.Максаков посмотрел на часы.— Шесть тридцать. Через два, от силы три часа мамаша рюхнется, и появится адвокат. Тогда все будет сложнее.— Подумать надо. Какой-то свежий ход.— Я уже и думать не могу.— Иди поспи. Ты же не железный. Дениса с Маринкой я давно отправил.— Можно подумать, ты — железный.— А я чего-то бодрячком. Второе дыхание.— Пойдем еще послушаем.Сигарета описала дугу и исчезла за окном.— Какой телефон у твоей девочки?— У нее нет телефона.— В Колпине нет телефона?— Она из Металлостроя.— Что за фотка у тебя в бумажнике?— Мой друг. Он умер.— От чего?— Избил ОМОН при задержании. Он в «Крестах» умер.— За что сидел?— За изнасилование. Его подставили.Максаков наклонился к Игорю:— Пойду хоть полчаса покемарю. Не могу. Совсем старый стал.Гималаев кивнул.— Как ты познакомился с Одинцовым?— В футбол играли вместе. Я уже рассказывал…В кабинете было холодно. Пахло кетчупом и хлебом. На столе одиноко лежал кусочек сыра. Максаков сунул его в рот, достал шинель и, укрывшись, лег на диван. Жесткий ее край царапал щеку. В голове зашумело. Это было море. Большое, синее, с желтым теплым пляжем. И загорелая смеющаяся Татьяна рядом. Вдалеке парил в розовом воздухе белый отель. Было хорошо лежать на теплом песке и смеяться, ощущая соленый запах моря и сладкий аромат Татьяниной кожи. Надо только отключить мобильник. У него такой противный звонок…Телефон связи с дежуркой разве что не подпрыгивал на месте. Максаков посмотрел на часы. Шесть сорок пять. Минут семь спал. Чуть не уронив настольную лампу, он добрался до аппарата.— Да.— С добрым утром. — Голос Вениаминыча был бодр.— Ты позвонил только для того, чтобы это мне сказать?— К сожалению, нет. У нас пьяный залет сотрудника в линейный отдел Витебского вокзала.Максаков вздохнул:— Два часа до смены. Я подыхаю. Вениаминыч, а нельзя поднять руководителя этого сотрудника?— Можно. — Вениаминыч хмыкнул. — Только это — твой сотрудник. Фамилия Шарограцский тебе что-нибудь говорит?Максаков потянулся за пачкой «Аполлона».— Говорит. Черт. Он и живет на Подъездном. Еду.— Давай. Они в главк еще не сообщали. Ждут тебя.Дольше всего он искал шляпу. Оказалось, она висела на ручке двери. В коридоре пытался пить кофе Андронов. Судя по всему, в него уже не лезло.— Шароградский когда уехал?— Мы вернулись из Колпино — его не было. Ночью, значит.— Убью.— Залет?— Ага. В ЛОМ «Витебский». Как у вас?— Тайм-аут. Попробуем проверить хоть что-то из его слов.— Давайте. Я поехал.На улице было еще темно, но уже чувствовалось утро. Плелись ранние трамваи и троллейбусы. Он удивился безлюдью, но потом вспомнил: суббота. Кто-то стоял за деревьями сквера, недалеко от его машины. Он подумал, что если это и Сиплый, то все равно нет сил даже об этом думать. Двигатель завелся с трудом. Никто не бежал в него стрелять. Опять мигал датчик бензина. Нужно было заправиться и обязательно купить бутылку. На лобовом стекле оседали капельки воды. Начинался снег. 26 Ответственный по линейному отделу Витебского вокзала, высокий темноволосый зам по УР блеснул золотой фиксой и развел руки.— А чего я должен был делать? Ему говорят: «Закрываемся». Он: «Пошли на …». Ему: «Милицию вызовем». Он: «Я всех на … вертел». Ну а здесь чего вытворял? Всех увольнял. На постового бросился. Ну приложили немножко. Давай по граммульке.Он кивнул на принесенный Максаковым пузырь коньяку.— Дежурим же.— Да уже все почти. Я же армян на семьдесят процентов, а хохол на двадцать пять. Поэтому коньяк больше чем горилку люблю.— Уговорил, — кивнул Максаков. — А где еще пять процентов?— Как все. Еврей. — Уровец свинтил пробку и булькнул коричневую жидкость в одноразовые стаканчики. — Погоди. У меня где-то карамельки есть. А, вот они.Выпили залпом.— Я думал: кто бы ни приехал — на хер, и информацию в главк. А тут ты.Максаков помнил, что они вместе учились на курсах переподготовки в Пушкине, но его имя напрочь вылетело из головы. Впрочем, у того были, видимо, такие же проблемы.— Давай еще по одной.— Только лей поменьше.Из рапортов милиционеров следовало, что Шароградский сидел в кафе-бильярдной на втором этаже главного здания вокзала. В шесть ее стали закрывать. Он устроил скандал, отказался платить, оскорблял милиционеров и пытался их ударить. Сейчас Сашка с разбитой губой сидел на скамейке в дежурке и шипел, что этого просто так не оставит, что постовые хотели его обобрать как обыкновенного пьяного, а когда поняли, кто он такой, отступать им уже было некуда. Максаков ему верил. Саня не был скандалистом, а вокзальные менты пользовались не лучшей славой. В то же время Сашка был пьян и, сообщи местные в главк, можно было бы еще долго и безуспешно доказывать, кто верблюд. Поэтому Максаков сидел, пил принесенный им коньяк и поддакивал собеседнику. За окном вовсю сыпал мелкий снег. Неожиданно включили фонари.— Тебе во сколько сменяться?— В девять.— Мне тоже. По последней.Брякнула «моторола». Как-то вяло. Наверное, тоже выдохлась за ночь.— Да.Короткое пиканье. Села батарея.— Можно я от тебя позвоню?— Да какие проблемы!Это могли быть Лютиков или Гималаев. Он набрал Игоря.— Ты звонил?— Я.Он так давно знал Гималаева, что от интонации, с которой был произнесен этот единственный звук, уже сладко засвербило сердце.— Ну чего?— Алексеич, мы же лучше всех?— Поплыл?— Пишет.— Ты — лучше всех!— А Стае? Это его заслуга.— Расскажи!Максаков схватил свой стаканчик, чокнулся с хозяином кабинета и выпил.— «Глухаря» подняли! — пояснил он ему, зажав трубку.Тот понимающе кивнул и поднял большой палец.— Ну?— Стасу все надоело, и он позвонил в этот клуб на Петроградской, чтобы узнать точное время начала концерта. Оказалось, что концерта не было. Клуб закрыт со вчерашнего дня из-за аварии в отопительной системе. Мы прижали чуть-чуть, и готово. Все, как я и говорил. Может даже показать, где нож выкинул.— Чистый разбой?— Не совсем. — Голос Игоря вдруг утратил мажорные нотки. — Я бы сказал, политическое убийство. Или идеологическое.— В смысле?Хозяин кабинета, заскучав, снова налил коньяку.— Ляпидевский стажировался в одной команде. Я так понял, у «чебоксарских». Одного ихнего поломали призадержании. Помнишь групповое изнасилование официантки на «поплавке»?— Конечно. Она повесилась.— Да. Один из участников — кореш нашего урода. Он в тюрьме кони двинул. Ляпидевский рассказал Одинцову и фото показал. Помнишь, в бумажнике?— Ну.— А тот сказал, что собаке — собачья смерть и всех бандитов расстреливать надо. У нашего планка рухнула, и он его убил.— А шмотки?— Это уже потом: вещи, поджог.Максаков помолчал немного. Домашний мальчик Юра Одинцов очень хотел в армию. Туда он не попал, но свой последний бой принял.— Вещи-то где?— Какому-то черному на «Ладожской» продал.Хозяин, не дожидаясь Максакова, выпил и начал шарить по карманам в поисках сигарет. Максаков протянул ему свою пачку.— Миша!— Да?— Надо за Французом ехать.— Я съезжу. Вы там клиента обхаживайте.— Спать уложили. Пусть отдохнет перед допросом.— Молодцы.Гималаев рассмеялся:— Это еще не все.— Не пугай. Он что, еще что-нибудь берет по району?— Лучше. Ты в ЛОМе?— Да.— Там факс есть?Максаков посмотрел на коллегу:— Брат, где у вас факс?— Вот. — Тот кивнул на стол рядом. — Сто шестьдесят четыре, ноль три, ноль один. На дежурном приеме.Максаков повторил в трубку.— Жди, — сказал Гималаев и повесил трубку.— Извини, брат, мокруху подняли. Сам понимаешь. — Максаков разлил остатки коньяка. — Ну, за успех нашего безнадежного дела.Факс защелкал и запиликал.— Мокруха — дело серьезное. — Хозяин выпил и бросил стаканчик в урну. — У нас тоже была года полтора назад.Снег стал гуще. Совсем посветлело. Факс щелкнул последний раз и кром-санул край листа. Максаков взял бумагу. Телетайп в главк из Петрозаводска. «16.12.00. в 9.20 при проверке документов сотрудниками милиции в вагоне-ресторане поезда Санкт-Петербург-Петрозаводск взорвал себя при помощи СВУ неизвестный мужчина, который опознан как Сиплый Лев Александрович… обнаружен пистолет ИЖ… находился в федеральном розыске… милиционер получил касательное ранение…»Максаков достал сигарету, закурил и беззвучно рассмеялся. Сиплый уже двадцать минут был мертв, когда он заступил на свое дежурство.— Что? Уже наградной лист? — Хозяин кабинета кивнул на документ.— Вроде того, старый, вроде того, — улыбнулся Максаков. — Дай еще раз позвоню, и выпускай моего пленного бойца.Утренний свет, просочившись в кабинет, отсвечивал от полированной поверхности стола. 27 В Купчино Максаков ориентировался плохо. Притихший под снегопадом спальный район встретил его сонной субботней тишиной. Машина постоянно кашляла. Высадив Шароградского у его дома, он заправился, но, видимо, бензин оказался неудачным. Стало совсем скользко и серовато-светло. Голова кружилась от коньяка и усталости. Тянуло в сон. На дом Француза он выкатился по наитию. Зрительно помнил, как отвозил его домой. Дверь открыла заспанная сердитая брюнетка в коротком халате.— Господи! Когда уже покой будет!Володька дожевывал бутерброд.— Суки вы! — сообщил он. — Я после твоего звонка проклял себя, что стал следователем. Одна мечта — выспаться. И та из-за вас несбыточная. Но ты, я смотрю, совсем мертвый.— Не совсем, но почти.Глаза у Максакова закрывались, и он стоял, прислонившись к дверному косяку.— Где у тебя можно позвонить?— Прямо перед тобой.Он никак не мог попасть пальцем в отверстия диска. Володька надевал куртку. Что-то недовольно ворчала из спальни его пассия.— Вениаминыч, это я. Кто меня меняет? Он уже пришел? Дай трубку. Леня, я опоздаю на сдачу. Следователя везу. Ну и пусть орет. Главное, я тебя предупредил. И скажи Грачу, что мы постарались. Он поймет. Да.Володька сунул ему в руку яблоко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15