Прибывшие опера обнаружили Смелкова на пороге с перерезанным горлом. Несданный им по инструкции служебный пистолет пропал. Максаков и начальник Калининского ОРУУ связались с главком и обрисовали ситуацию. Им нервно посоветовали не поднимать шума, так как показывать в конце года перед министерством серию нераскрытых убийств никак нельзя, после чего стали требовать ежедневных справок о ходе работы по делам. В Северодвинск были срочно отправлены Исаков и опер Калининского, которые привезли мешок копченой рыбы и справку о том, что связью всех троих убиенных является Сиплый Лев Александрович 1965 года рождения, объявленный полгода назад в федеральный розыск за убийства Сиплой Марии Ильиничны 1932 года, Сиплой Инны Сергеевны 1967-го и Сиплого Игоря Львовича 1987-го, совершенные после продажи принадлежащего им на правах долевой собственности дома. К справке прилагалась фотография, при виде которой Максакову стало плохо. Это был активный свидетель Виктор Иванович Бубуля, только с бородой. На запрос в Минск зарубежные ныне коллеги с готовностью ответили, что «Бубуля В. И. пропал без вести вместе с принадлежащим ему автомобилем ВАЗ-2108 госномер … 03 сентября, выехав к родственникам в город Северодвинск». Круг замкнулся. Справки свидетельствовали о широкомасштабных мероприятиях по розыску Сиплого, а Максаков, отчаявшись подключить наружку, занятую в работе по группе малолеток, проколовших колесо какому-то народному депутату, восстанавливал в памяти свой ночной разговор. Теперь все казалось странным: улыбка, мимика, манера быстро, по-птичьи, вертеть головой, излишняя говорливость, но он понимал, что все это ерунда. Единственное, что было реальным, — это вспышка раздражения при реплике Максакова о «расстреле убийц без суда и следствия» и настойчивое после этого желание Бубули-Сиплого остаться с ним наедине. Он даже предлагал немедленно, вдвоем, «дабы не отвлекать остальных», съездить в расселенку еще раз, так как прикинул, в каком крыле может быть скинут ствол. Постоянное беспокойство, владевшее Максаковым последний год, мгновенно переросло в вязкую тревогу, окончательно оформившуюся в ожидание беды после посещения известного в городе судебного психиатра.— Весьма неприятный случай, Михаил Алексеевич, — говорил тот, поглаживая чисто выбритый подбородок. — Ваш подопечный безусловно имеет психические отклонения. Не скажу про его «подвиги» на родине, сами понимаете — мало данных, но все «наши» преступления есть плод ярко выраженной мании преследования и страха быть пойманным. Хотя, — докгор усмехнулся, — насчет преследования у него не такая уж и мания.Он поцокал языком в такт каким-то своим мыслям.— В общем, он старается в зародыше убить возможность быть пойманным, уничтожая даже тех, кто теоретически может этому способствовать.— Вы полагаете…— Я допускаю, что вы своей активностью и неосторожным высказыванием про расстрел повернули его против себя. Он видит в вас угрозу.— Если боится, то зачем вся эта история с лжесвидетельством?Доктор снова помолчал, покачал головой.— Это уже другой слой его психики. Не стану утомлять вас терминами, проще говоря, все это — игра, аттракцион, прыжок с парашютом. Страшно, но здорово. Адреналин. Кстати, желание добраться до вас может быть тоже элементом этой игры. Советую отнестись к моим словам серьезно.— Да уж постараюсь.Максаков всегда скептически относился к оперативникам, рассказывающим, что их хотят убрать, вынимающим пистолет перед парадной, подозрительно оглядывающим случайных прохожих. Он свято верил в старую поговорку, что героев не убивают, а увольняют. Но это все касалось мафии, бандитов и других людей, исходящих из соображений целесообразности. Но поступки шизоида с боевым стволом на руках трудно поддавались прогнозам. Максаков ни с кем, кроме Гималаева, не поделился своими опасениями? Игорь был его лучшим другом и всегда мог трезвее оценить ситуацию. Докладывать кому бы то ни было не имело смысла: Максакову никто не угрожал, его никто явно не преследовал. Возможно, ситуация вообще существовала только в его воображении, а постоянное ощущение взгляда на спине, мелькание лица в толпе и тени в темноте были лишь плодом постоянного нервного переутомления. Но он знал, что это не так. Точно знал.— …Ми-ша! Останови! — Сестра теребила его за плечо.Нога автоматически нажала на тормоз. Сзади оглушительно засигналили. Он дернулся вправо, увернулся от «девятки», пропустил продолжающую сигналить «ауди» и остановился у поребрика.— Братан у нас — Шумахер! — гордо похлопала его по плечу Оля. — Ты чего? Задумался?— Вроде того. — Максаков с трудом выпустил из пальцев руль. Заныло в груди.Он выбрался из машины и открыл заднюю дверцу. Они стояли на абсолютно темном Среднеохтинском возле ослепительно-сияющей витрины ночного магазина. Холодный ветер обжигал лицо.— Пойдемте, Света, я вас провожу.— Не надо, не надо, — защебетала она, подбирая пальто, чтобы выбраться из машины. — Мне тут рядом, во дворе.— Надо-надо, — в тон ей улыбнулся он, — мне спокойней будет.Двор представлял собой небольшой черный квадрат, окруженный двухэтажными немецкими домиками. Несколько узких горящих окон практически не давали света. В середине скорбно застыла группа изогнувшихся от мороза деревьев. Под ними зловеще вспыхивали красные зрачки сигарет. Под ногами хрустела ледяная корка.— Я те говорил, что она соска? А ты не верил.— Кто?— Кто-кто. Светка с пятнадцатой. Вон мужик старый ее домой ведет. А ты — приличная, приличная…— Точна-а! А еще выеживается! Понятненько! Оформим!Девочка вздрогнула. От ее веселой уверенности не осталось и следа. Максаков отворил дверь парадной.— Спасибо. — Казалось, она сейчас заплачет.— Не за что.Он подождал, когда за ней захлопнется дверь на втором этаже, и направился к деревьям. Во рту сразу стало кисло-сухо. Все нервное напряжение дня передалось мгновенно похолодевшим рукам. Их было четверо. Обыкновенные пятнадцати-шестнадцатилетние ублюдки, по чьему-то недоразумению называемые детьми, правда, трудными и нуждающимися в перевоспитании. Он ненавидел таких еще со своего безоблачного детства, когда предшественники этих дегенератов, просили десять копеек «на пирожок» и, убедившись в наличии денег, отбирали все, не забыв для самоутверждения сунуть разок по физиономии. Чтобы научиться давать сдачи, пришлось сдирать розовые очки. Больно и тяжело.— Чего надо, мужик?Несмотря на наглость, они слегка подобрались и встревожились. Он молча с силой ударил крайнего справа в лицо, достал ногой в живот левого и успел сцапать за руку еще одного.. Круговое движение, и дебил-переросток в куртке «милитари» ткнулся лицом в его сапог. Пусть правозащитники и педагоги говорят, что это не метод. Пусть называют это варварством. Он достаточно насмотрелся на избитых, ограбленных и изнасилованных вот такими детьми. Двое с трудом поднимались с земли, один, не рыпаясь, стоял на четвереньках, четвертый, отбежав, смотрел с безопасного расстояния.— Значит, так, выродки. — Он прикусил губу и почувствовал, что на языке было солоно. — Кто обидит девочку — в фарш превращу! Ясно?!Двое закивали. Стоящий на коленях пошевелился.— Отпустите, пожалуйста, — заныл он, — мы не знали, что вы из крутых. Мы думали — барыга какой-то. Мы больше не будем. А над Светкиной квартирой мент живет. Вы, наверное, не знаете. Будьте осторожны. Мы больше…Максаков сплюнул и пошел назад к машине. Было смешно и тошно. Выходя на проспект, он подумал, что какое-то время Ольгиной подруге во дворе опасаться будет некого. Ветер стал жестче. Свет от витрины магазина образовывал желтый прямоугольник, плоско лежащий на мостовой. Машина стояла в самом его центре. Она была пуста.В первое мгновение ему показалось, что на голову обрушился поток ледяной воды. Потом стало жарко. Струйка пота поползла по спине. Ключи в замке отсутствовали. Задняя дверца оказалась приоткрытой. На тротуаре сиротливо лежала Олькина кожаная перчатка. Правая. В обе стороны проспект тонул во мраке. Пытаясь совладать с неожиданной слабостью в коленях, Максаков лихорадочно прикидывал: его не было минут десять, ну пусть пятнадцать, пешком ее увести не могли, так просто при ее характере она бы не далась. В магазине должны были что-то слышать. Точно! Он бросился к железной двери и потянул за ручку.— Спасибо! А то мне никак не открыть! Ой! Моя перчатка валяется!Ольга, держа в охапке четыре литровых бутылки минералки, улыбалась ему с порога.— Мама просила воды купить, вот я и решила, пока ты ходишь… Я ключи вынула, но не знаю, как закрывать. Правда, через витрину все видно. От крой мне, пожалуйста, дверцу. Спасибо. Проводил Свету? Что с тобой?У Максакова шумело в ушах. Он с трудом подавил в себе желание заорать или отвесить сестре оплеуху.— Садись, поехали. — Непослушные пальцы нащупали холодный металл ручки. — Я тороплюсь.В темноте язвительно хохотал ветер. Ночной город, скрючившись от мороза, исподлобья глядел на них со всех сторон. Замяукала связь.— Да?— Ты где?— По улице еду, Вениаминыч.Максаков представил, как несутся в черном пространстве над притихшими домами их голоса. Получилось холодно и грустно.— Догадываюсь, что не по воздуху. Территориально где?Максаков чертыхнулся про себя. Чего это вдруг Лютиков стал таким настырным.— У моста Александра Невского, — соврал он.— Отлично! Подъедь на Ивашенцева. Там наш водитель следствия в ДТП попал. ГАИ я отправил.— Хорошо.Максаков отключился и обернулся к сестре.— Придется заскочить в одно место.Она пожала плечами.— Убили кого-нибудь?Он покачал головой.— На сегодня уже хватит. Надеюсь.Навстречу, ослепляя фарами, летели машины. 17 Припарковался он на Старо-Невском. Не хотелось разворачиваться поперек движения и заезжать на маленькую темную Ивашенцева. Здесь с мраком боролись десятки неоновых огней.— Я тебя прошу: не уходи никуда.Скользкий асфальт едва не выскочил из-под ног. Дверь маленького ресторанчика отворилась, и на морозный воздух вывалилась разбитная компания. Молодой парень студенческого облика нес на руках русоволосую девушку к красном расстегнутом пальто. Она болтала ногами и кричала:— Везите в номера! Я согласна в номера!Все смеялись. Максаков пересек проспект, свернул налево и увидел стоящую в темноте гаишную машину с зажженными фарами. Рядом приткнулся белый «жигуленок» следственного отдела с помятым крылом. Никаких следов третьей машины. Он постучал в стекло.— Максаков, ответственный по РУВД.Худой сержант с лошадиным лицом стремительно вылез из-за руля. Максаков успел заметить молодого водителя следствия на заднем сиденье и пачку «президентов» в руках второго гаишника.— Все нормально, — сержант козырнул, — разбор на месте.— На ремонт-то хватит?Сержант осклабился:— На три ремонта. Пьяный и без прав.Он говорил об этом совершенно спокойно, словно с друзьями в баре обсуждал. Максаков подумал о том, что возмутись он — и предложат долю, и это в принципе единственный способ быстро отремонтировать служебную тачку, и что все катится в тартарары, и что у него достаточно своих проблем, чтобы обо всем этом думать.— Счастливо.— Пока.Возле его «копейки» замер милицейский «УАЗик». Максаков автоматически отметил, что он из 179-го отдела, то есть на чужой территории. Ольга с надменным видом принцессы взирала на куривший рядом с машиной экипаж.— Твоя машина?Высокий симпатичный брюнет с погонами старшего сержанта шагнул вперед. Его портило легкое косоглазие.— Моя. А мы знакомы?— В смысле?— В смысле «тыканья».Стоявший за спиной высокого бледный круглолицый крепыш цыкнул сквозь дырку в передних зубах.— Хамим? Документики.Максакова обуревала веселая злость. Хамства он не переваривал ни в каком виде.— Нет документов. Не ношу с собой. Только права.Оба заулыбались. Сержант подошел вплотную.— Ну чего ты кипишишься? — почти ласково вполголоса спросил он. — Снял девочку — надо заплатить. Это наша территория. А то в отдел отвезем. До утра в обезьяннике. Штраф. Дома и на работе узнают.Круглолицый согласно кивал. Ольга продолжала индифферентно смотреть через стекло на проезжающие машины.— Да вы чего, мужики? — Максаков сделал испуганное лицо. — Это моя сестра.— Мужики зону топчут, — блеснул знанием блатного фольклора круглолицый. — Не звезди! Таких «сестер» — весь Старо-Невский стоит! Давай стольник, и разбежались.«В два раза накручивают, — подумал Максаков. — Вот козлы. На Старо-Невском минет от ста до ста пятидесяти, а они еще стольник. Беспредел». Он решил, что пора все расставлять на места, когда в кармане вдруг запищала «моторола». Связь, как будто нарочно, оказалась громкой и хорошей. Пэпээсники тревожно переглянулись.— Алексеич, ты где? — Голос Игоря гремел на всю округу.— На Старо-Невском стою.— Мы закругляемся и едем на базу. Я нашу машину отправлю Володьку отвезти?— Конечно. Есть чего интересное?— Так, по мелочи.По интонации Игоря он понял, что все глухо.— Тогда отправь и Дударева. Ему по пути.Голос Игоря поплыл. Станция зашипела.— Что?Максаков сделал несколько шагов в сторону, ловя зону приема.— Не слышу!— Понял, говорю. Ты скоро?— Да.— Можешь привезти чего-нибудь поесть?— Попытаюсь.Сзади взревел двигатель. «Уазик» стартанул, как болид «Формулы один».Максаков усмехнулся, залезая в машину: «Дебилы».— Твои подчиненные? — Сестра зевнула.— Вроде того.По дороге неожиданно привиделось бледное, запрокинутое лицо Одинцова с застывшей обидой в глазах. Его было как-то по-особому жаль. До слез. Максаков подумал, что это из-за комнаты. Слишком сильна в ней была аура любви, радости и счастливого детства. Такого же счастливого, как у него самого. Такого же беззащитного и уязвимого. Ему казалось, что это он сам лежит, закиданный хламом, на подпаленном диване. А ведь кто-то был знакомый…— Ольга!— А?— Малознакомых домой не води.— Знаю.— Остальных — тоже осторожно.— Я осторожно. Что же мне, друзей совсем не приглашать?— Это было бы идеально, — пробормотал он себе под нос.Всегда отчаянно хотелось оградить всех близких от того, что он постоянно видел и знал. Это страшное знание не отпускало ни на минуту. Оно росло каждый день и увеличивало тревогу за всех, кого он любил. «Не открывайте двери. Не ходите поздно. Не…»«Боже! Какой ты зануда!»Двор родительского дома на Белинского был единственным освещенным. Купленная в складчину автовладельцами фара излучала сноп белого света. Отцовская «тойота» покрылась тоненьким слоем инея. Максаков внимательно осмотрелся и открыл Ольгину дверцу:— Вылезай.Ему послышалось, как что-то шевельнулось за железной дверью парадной. Беззвездное небо накрыло колодец двора черной непроницаемой крышкой. Тишина. Вернулось притупившееся в последние полчаса ощущение опасности. Максаков уже привык, что оно всегда слабело, когда нервы уставали от постоянного напряжения, и крепло от малейшего раздражителя. Он подумал, что лучше, конечно, достать ствол, но сестра расскажет маме, и та будет не спать и сходить с ума от волнения.На лестнице было тепло и тоже горел свет. Он пошел впереди, пытаясь заглядывать сквозь перила на следующий пролет. Непонятное клацанье повторилось. Он расстегнул пальто и, как герой вестерна, откинул полу. Сестра что-то напевала сама себе по-английски. Гудели лампы. Еще пролет. Дымчатый котенок гонял две банки из-под «Невского», постукивая ими о стены. Клац-клац. Бряк-бряк. Струйка пота прочертила висок и сбежала по щеке, вызывая легкий зуд.— Пуфик! — Олька погладила меховой клубочек. — Сейчас мама тебя покормит.Она нажала кнопку звонка.«Как же я услышал его, — подумал Максаков, — через — железную дверь и два этажа? Фантастика. Видно, очень хочется жить».— Кто там?— Мы — кошки. Домой идем.— Привет.Мама выглядела усталой, но улыбалась.— Как «Дон-Кихот»?— Хорошо, только кордебалет — отстой!Ольга, скинув полушубок и сапоги, направилась на кухню.— Что за слова? Не хватай печенье! Сейчас будем ужинать! Сынок, проходи! Господи! Уже полдвенадцатого. Самое время для еды.Максаков, не раздеваясь, сел на стул в прихожей. Навалилась усталость. Безумно захотелось спать. В животе противно посасывала пустота. Он вдруг понял, что после дневной порции китайской бурды ничего не ел.— Ты плохо выглядишь.Взгляд у мамы был озабоченный.— Просто очень устал. Как отец?Ольга незаметно прошмыгнула к себе в комнату с бутербродом и стаканом минералки.— Вчера звонил. В Москве операция прошла удачно. Завтра вылетает оперировать в Казань, оттуда домой. Раздевайся и поешь. На тебе лица нет.— Мне надо ехать. У нас убийство.Мама укоризненно покачала головой.— У вас всегда что-нибудь.— Не без того.Словно в подтверждение этих слов запищала «моторола».— Алексеич, мы на базе. Тут надо посоветоваться. Ты скоро?Стены экранировали, и казалось, что Гималаев на другой планете.— Еду! — проорал Максаков, не будучи уверенным, что Игорь его услышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15