— Кать, водку будешь? Только стакана нет.— Буду, — ответила она неожиданно низким грудным голосом и, взяв у Шароградского бутылку, не глядя сделала из нее несколько больших глотков.Все на секунду умолкли.— Запьешь? — Саня протянул «Спрайт».— Нет, спасибо. — Катя так же, не глядя, вернула пузырь и снова углубилась в протокол.Максаков хмыкнул. Все обернулись.— Ой, — сказал Андронов.— Вот именно. — Максаков улыбнулся ласково и приветливо. — Стас, Шура, можно вас в коридор? На минуточку.— Только в целях установления контактов с прокуратурой, — притворив за собой дверь комнаты, Андронов выставил перед собой ладони. — Скажи, Саня?— Конечно! Алексеич, не сердись, мы чуть-чуть, для контакта.Максаков безуспешно поискал выключатель — глаза устали от полумрака.— Во-первых, я знаю ваше «чуть-чуть», во-вторых, на кухне подозреваемая, с которой еще работать и работать, а вы сейчас доконтактируетесь до бесчувствия.Входная дверь в квартиру отворилась, и молодой парень с «дипломатом», отряхнув с бобровой шапки жесткий рассыпчатый снег, исчез за одной из приличных дверей. Из другой выплыла высокая статная женщина в недорогом, но элегантном пальто цвета индиго, ведя за руки двух одинаковых малышей в красно-белых комбинезонах. На выходе она вежливо посторонилась, пропуская судмедэксперта Андрея Чанова в зимнем камуфляже с неизменным «дежурным» чемоданом. Квартира продолжала жить своей обычной жизнью. Закаленных жителей питерских коммуналок сложно чем-то удивить. Особенно смертью.— Так мы пошли?— Куда? — Максаков в который раз за сегодня с трудом оторвался от собственных мыслей и вернулся к действительности.— Колоть злодея, — Андронов кивнул в сторону кухни.— Злодейку, — машинально поправил Максаков. — Сейчас бесполезно, надо ждать, когда протрезвеет.— Не волнуйся, Алексеич, — Шароградский тронул его за рукав, — сейчас все сделаем в лучшем виде.Он был невысоким, чернявым, похожим на цыгана, даже манера уговаривать у него была цыганской — торопливой и импульсивной.— Да, в лучшем виде, — поддакнул Стас Андронов. Он был практически трезвым и чуть насмешливо смотрел на Сашку, которому явно хорошо легло на старые дрожжи.Из глубины квартиры снова появился Полянский.— Блин, поссать невозможно, какие-то козлы сортир забили. Тряпку, что ли, туда бросили? Наглухо.Максаков снова поморщился от сумрака:— Ты не знаешь, где здесь свет включается?— Нигде, — усмехнулся Полянский. — Здесь в одной комнате живет Рублик. Местный алкаш. Рублев его фамилия. Он у метро лампочками торгует. Поэтому в прихожей уже давно не вкручивают. Туалет и кухню он не трогает, а прихожую завсегда.На кухне почти ничего не изменилось. Женщина расправилась с капустой и теперь с такой же неумолимостью робота строгала морковь. В свете тусклой лампочки лицо ее жирно блестело от пота. У приоткрытого еще Максаковым окна курил теперь рабочего вида мужик лет сорока в тренировочных штанах и тельнике. Он тоже не обернулся, когда вошел Максаков, продолжая дымить «Беломором». Ковяткина по-прежнему тупо сидела на табуретке с полуприкрытыми глазами. Ледогоров отвернул водопроводный кран и ловил губами струю воды, гулко ударяющую в испещренную язвами ржавчины жестяную раковину.— Не пей, Ледогорушка, козленочком станешь. — Максаков снял шляпу и провел рукой по влажным от пота волосам.Сашка выпрямился и вытер стекающую по подбородку воду.— Ну и слава Богу. Наконец-то стану как все.Максаков тоже набрал пригоршню воды. Она была ледяной и пахла железом.Андронов и Шароградский скептически уставились на Ковяткину.— Вы, кажется, собирались ее немедленно расколоть? — съехидничал он. — Боюсь, что даже если вы до вечера квасить будете, то вряд ли ее догоните.Андронов ухмыльнулся и подтолкнул Шароградского.— Ты хлестался.— Предатель!Шароградский прошелся вокруг коматозной Ковяткиной, сцепив пальцы рук.— Ща, Алексеич, ща.Полянский прислонился к косяку и достал жвачку. Женщина в коричневом халате продолжала работать ножом. Ледогоров закрутил кран. Шароградский хрустнул пальцами и остановился перед Ковяткиной, шумно вдыхая воздух.— Кто убил тетю Дусю!!! — истош но заорал он, наклонившись к самому ее лицу.— Ай! — взвизгнула Ковяткина и кулем повалилась со стула.В животе у нее булькнуло и заурчало. Резкий, до боли знакомый запах ударил в нос.— Обосралась, — удивленно констатировал Шароградский.— Б…! — Работяга сорвался с места и рванул к дверям.Бросив недобитую морковь, за ним устремилась женщина, неудержимая, как динозавр. Максаков еле успел посторониться, но тут же последовал ее примеру. Вонь от испражнений стремительно заполняла кухню. Они выскочили в прихожую и, затворив за собой дверь, снова оказались в пыльном холодном сумраке.— Ох…ли совсем менты! — Пролетарий шваркнул дверью своей комнаты так, что стены задрожали.Несколько секунд все молчали. За неплотно прикрытыми дверьми комнаты Паниной было слышно, как Чанов диктует протокол осмотра трупа. Затем все одновременно захохотали.— Ну ты, Саня, и колыцик!— Тонкая психология!— Интересно, она заикаться не начнет?Максаков отдышался первый и, пододвинув к себе невесть каким чудом оказавшийся здесь колченогий стул, достал сигарету.— Все это здорово, но чего с ней теперь делать?— «Трезвак» вызови, — предложил Андронов, — пусть заберут до вытрезвления. У них и душ есть.— Выпендриваться будут, — пока чал головой враз протрезвевший Шароградский, — они с квартиры не берут.— Так Алексеич же «от руки».— Точно! Тогда никуда не денутся.Максаков задумчиво смотрел на огонек сигареты.— Это-то решим, а вот чем привязывать к мокрухе будем, если она не заговорит? Орудия нет. Никто ничего не видел.— Если это вообще она, — вставил Андронов.— Вот именно. Хотя не удивлюсь, что даже если она, то ничего не помнит.— Орудие может быть под окнами, — высказал мысль Полянский.— Может, — кивнул Максаков. — Серж, посмотрите, а? Пока не поздно. Вместе со Стасом.Он подумал еще минуту.— Саня, ты с Ковяткиной долго беседовал? У нее на одежде кровь есть?Ледогоров пожал плечами.— У нее на одежде есть все.— Взгляни повнимательнее.— А противогаз дашь? Вон, пусть он идет.Ледогоров кивнул на Шароградского.— Справедливо.— Иду, иду. — Саня повернулся к своему тезке. — А ты страхуй, вдруг сознание потеряю.Они исчезли за дверьми кухни. Максаков курил посреди темной прихожей этой огромной унылой квартиры и размышлял о том, так ли уж необходимо заканчивать юрфак университета, чтобы всем этим заниматься.— Это просто часть работы, — сказал в темноте Полянский.— Что? — Максаков дернулся. Неужели он начал думать вслух?— Ты думаешь, на хрена оно все сдалось. Это просто часть работы. Завтра, может, придется искать убийц президента. Не дай Бог, конечно.— Сплюнь. Откуда ты знаешь, о чем я думаю?— Я просто сам об этом думал пять минут назад, а мы часто мыслили одинаково.— Верно. — Максаков поднялся и затушил сигарету в пустой пачке. — Нашли орудие?— Стас ищет. Я за шапкой вернулся.Ледогоров и Шароградский шумно выдохнули, вывалившись из дверей кухни.— Вонища еще та.— Она хоть жива?— Живее всех живых. Бормочет чего-то, елозит в дерьме своем. — Шароградский покачал головой. — А на одежде у нее ничего бросающегося в глаза нет, хотя, судя по обоям в комнате, запачкаться она должна была основательно.— Она вообще в ночной рубашке, — задумчиво подал голос Ледогоров. — Не пришла же она в ней.— В принципе могла. Надо все тряпье в комнате ворошить.— О Господи! — Шароградского передернуло от этой перспективы.В сумраке прихожей потянуло сквозняком. Максаков удивленно заметил, что глаза уже привыкли и недостаток света перестал его раздражать.«Вот так и привыкают жить в темноте», — подумал он.— Она была в ситцевом малиновом платье. Очень старом и рваном.Все обернулись. Девушка в джинсах и свитере стояла в дверях своей комнаты. За ее спиной ярко горел торшер, виднелся голубой палас и разбросанные по нему игрушки.— Я в полшестого вставала ребенку компресс делать — она в туалет ползла в нем.Дверь захлопнулась. Снова стало уже привычно темно.— Ничего не понимаю, — пробор мотал Ледогоров.— И не пытайся, — хмыкнул Максаков, — одно слово — женщина. Кто-то говорил, что унитаз забит. Значит, туда она платье и затолкала. Среди нас есть сантехники?Малиновый уголок призывно торчал из фановой трубы.— Даже и не думай, — Шароградский покачал головой, — я лучше уволюсь.Максаков улыбнулся.— Найди бомжа какого-нибудь.— А как это платье будем упаковывать?— Об этом пусть головы у Ефремова и эксперта болят.— Вот они обрадуются. — Шароградский направился к выходу, напевая: — Идет охота на бомжей, идет охота…Максаков вышел из туалета и полез в карман, забыв, что сигареты кончились. Ледогоров протянул пачку «ЛМ».— Спасибо. Саня, я поеду. Достала меня уже эта говняная хата. Вызовите «трезвак». Будут проблемы — звоните.На лестнице было по-прежнему влажно от поднимающегося из подвала пара. Максаков спускался, задумчиво глядя себе под ноги. Со стен когда-то парадной лестницы на него грустно взирали выщербленные каменные лица греческих богинь. 11 В магазинчике было тепло. Рыжая веснушчатая продавщица щеголяла в короткой футболочке и еще более короткой юбке.— Пачку «Аполлона», пожалуйста.Пахло шоколадом и какими-то пряностями.— Вам синий или белый?— Синий.— Десять рублей. А откуда у вас такая шляпа?— Из Америки.— Вот здорово. А померить можно?— Нет. Я ее никогда никому не даю мерить.Снаружи ощутимо буйствовал ветер. Снег почти перестал, и ветру приходилось поднимать его с земли. Прохожие брели словно вываленные в муке. Снова охватила вязкая, щемящая тревога. Ломило затылок, словно в него уперся острый сверлящий взгляд. Максаков обернулся. Никого. Пустая арка, жерло длинного проходного двора. Завихрения снега. С трудом отгоняя холодное беспокойство, он заставил себя подумать о том, что девочка была симпатичная, что у нее красивая грудь, что он зря так резко с ней разговаривал и что после Татьяны его абсолютно не интересуют другие женщины. «Жигуленок» уже прилично занесло. Максаков завел двигатель, достал щетку и принялся за работу. Во двор въехала машина вытрезвителя. Незнакомый наряд лениво потянулся в подъезд, не обращая на него никакого внимания. Из-за угла вскочил Андронов.— Есть! — весело закричал он. — Чугунная сковорода под окнами!— Молодец! — помахал ему Максаков и тронулся с места.Снова настойчиво запищала связь. Он чертыхнулся и, пытаясь одной рукой вырулить машину на Пестеля, достал «моторолу».— Да?!— Миша, ты где?— Еду на базу, Вениаминыч. Случилось чего?— Проедь на Мальцевский рынок. Там какая-то чертовщина. Вроде рейдует кто-то, но нам не сообщали. Разберись. Там ГЗ наряд.— Хорошо.Максаков бросил станцию на пассажирское сиденье и, добавив газу, в последний момент пересек Литейный. У Преображенки паслось целое стадо «мерседесов». Отпевали одного из лидеров «чукотских» — Юру-Колбасу, в миру — Колбасёнкова Юрия Викторовича — мецената, политического деятеля, а также, по выражению одной из газет, — «руководителя известной бизнес-группы». Пуля настигла Юрия Владимировича четыре дня назад на презентации Музея истории петербургского криминалитета, основателем которого он являлся (музея, разумеется). Пресса уверенно считала это убийство очередной акцией жестокой «биробиджанской» группировки в затянувшейся «евро-чукотской» войне. Он свернул на Короленко, затем на Некрасова. У светофора на Восстания стояло несколько машин. Максаков приоткрыл окошко и принялся вскрывать пачку «Аполлона», когда краем глаза уловил в зеркале надвигающуюся сзади и слева фигуру. Это был Сиплый. Изнутри словно ударило током. Подбородок свело мгновенной судорогой. Пачка вылетела из руки. Пальцы скользили на внутренней ручке дверцы. Улица замерла в морозном воздухе. Исчезли звуки. Толчками пульсировала в голове кровь. Он рванул сильнее. Распахнувшаяся дверца въехала Сиплому в колено. Тот вскрикнул и поскользнулся. Максаков выскочил из машины и, схватив его за руку, начал валить на капот. Шляпа съехала на глаза, пистолет бесполезно болтался на боку под пальто. Мелькнули два удивленных школьника на тротуаре и продавщица из обувного, подобно манекену, застывшая в витрине. Сиплый снова поскользнулся и рухнул, увлекая Максакова за собой. В лицо ударили выхлопные газы стоящей впереди «Волги». Кто-то настойчиво сигналил над головой. Во рту скрипнули песчинки вперемешку со снегом. Максаков врезал по маячащему перед ним затылку. Сиплый наконец обмяк. Рядом зашуршало, и в спину ткнулся ствол автомата. Он точно знал, что это автомат. Уже пятнадцать лет знал, что никогда ни с чем его не перепутает.— Милиция! Что, б…. здесь происходит?Не отпуская Сиплого, Максаков поднял голову. Знакомое лицо с дежурки 87-го.— Максаков. Ответственный от руководства РУВД. Пособи. Это убийца в розыске.Подошел второй милиционер, тоже знакомый.— Здорово, Алексеич! Что стряслось?Максаков чуть приподнялся и надавил на спину Сиплого коленом.— Наручники дайте. Говорю же — злодей в розыске.Стальные «браслеты» хрустнули на холоде. Сиплый молчал и не дергался. Максаков наконец встал. Сзади скопилась довольно большая пробка. Некоторые водители вылезли из машин и подошли поближе. Повсюду в морозном сыром воздухе клубились фонтанчики белого пара. У пешеходного перехода так же скопилась толпа зевак, в основном школьников. Ветер кидался в лицо снежной пылью.— Поднимите его, — сказал он милиционерам, кивнув на распростертое тело.Они выполнили указание.Это был не Сиплый. Даже не очень похож. Слегка оглушенный незнакомый мужик не спорил, не вырывался, только недоуменно крутил головой.Сержанты ждали указаний. Чтобы выиграть время Максаков поднялхле-тевшую шляпу и начал отряхивать с себя снег.— Я просто дорогу переходил, — наконец выдавил из себя мужик. Голос у него был жалобный и испуганный.Максаков наконец решил, что делать дальше.— Везете его в РУВД, в ОРУУ, на четвертый этаж, — скомандовал он наряду, — сдадите Колесову или Гималаеву. Я позвоню им, предупрежу.— Алексеич, при дележке орденов нас не забудь, — попросил один из милиционеров.Максаков вспомнил, что его зовут Женя и раньше он работал в ИВС.— Не волнуйся, Женя, не забуду, — усмехнулся он.Поток машин радостно рванул вперед по зеленому сигналу светофора. «УАЗик» 87-го исчез за поворотом. Максаков подогнал «копейку» поближе к тротуару и достал «моторолу». Гималаев был на месте.— Игорь, выручай! Я лажанулся. Какого-то мужика с Сиплым перепутал и устроил вестерн. Без стрельбы, но с драками. Его в отдел повезли, а мне еще на рынок надо. Поговори с ним за меня. Извинись и все такое. Очень тебя прошу.Голос Игоря был как всегда спокойным.— Не бери в голову, все решим.Максаков разъединился и в который раз подумал о том, что работают только пока такие, как Игорь, прикрывают ему спину, о том, что будет хреново, если Игорь уйдет, о том, что он наверняка уйдет (и о том, что даже думать об этом тошно). Потом он снова вспомнил о Сиплом и несколько минут напряженно вглядывался в бесцветный поток человеческих фигур на улице. Потом он решил, что налицо все признаки шизофрении, и тронул машину с места.У рынка было непривычно спокойно. Отсутствовала привычная безостановочная суета. Основные постоянные обитатели группами кучковались на некотором отдалении, обмениваясь тревожными впечатлениями. У входа громоздился армейский «ЗИЛ» с кун-гом. Возле него примостилась машина ОВО. Максаков закурил и постучал в стекло.— Ну?Три усатых лица не выражали дружелюбия.— Ответственный от руководства Архитектурного РУВД Максаков.Они встрепенулись и вылезли из салона.— Что тут у вас?— Старший наряда Еременко, — козырнул хмурый сержант лет тридцати пяти. — Прошла заявка — погром на рынке. Мы прилетели, а нас не пускают. Якобы работает РУБОП.Абревиатуру он произнес, презрительно скривив губы. Максаков грустно отметил, что его бывшая контора нигде не пользуется уважением. Сам он проработал там два года и очень быстро вернулся в район, одним из первых поняв, чем все закончится. Конечно, даже сейчас у него там оставались друзья, но они сами крыли свою организацию матом, чувствуя себя белыми воронами среди массы деловой молодежи, пришедшей «решать вопросы», организовывать «нужные» уголовные дела и зарабатывать деньги. Грустно было оттого, что он еще помнил время, когда там собрались энергичные бесстрашные романтики, мечтающие бороться с мафией и чувствовавшие себя «комиссарами Каттани». Время все расставило на свои места. И мафию, и романтику, и мечты…— Пошли, — кивнул Максаков овошникам.Ступеньки были скользкие от снега. У дверей возвышался вооруженный до зубов малый в черной маске, видны были только выпуклые голубые глаза.— Нельзя, спецоперация, работает РУБОП.— Старшего позови. — Максаков предъявил ксиву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15