Кажется, в основу политики будет положен новый принцип.
– Раз уж вместе, так вместе, – сказал губернатор. – Как же вы разделите людей на две эволюционные партии, мистер Сатирус?
Пан Сатирус спрыгнул с письменного стола. В стерильно чистую комнату каким-то образом проникла муха. Пан машинальным движением руки поймал ее, раздавил в розовой ладони и бросил на пол.
– Ну, – сказал он, – как вам должно быть известно, некоторые люди ушли по пути эволюции дальше, чем другие… Например, взгляните на присутствующих. Мичман Бейтс пошел далеко; в сущности, он весьма напоминает очень молодую гориллу. Друзья по службе подметили это и даже почтили его соответствующим прозвищем, хотя он еще на добрый десяток тысяч лет не дорос до гориллы. А с другой стороны, возьмите генерала Магуайра. Здесь, джентльмены, разрыв составит уже полмиллиона лет, да и то, если всех магуайров случать с очень культурными женщинами.
– Я начинаю сожалеть, что вы меня пригласили, сэр, – сказал губернатор. – Тут перешли на личности. Надеюсь, что на очереди не я.
Горящий взгляд Пана Сатируса на мгновение остановился на нем.
Затем Пан обратился к доктору Бедояну.
– Помните, о чем мы говорили с вами только что, за этой дверью, доктор?
– Когда вы называете меня Арамом, я запоминаю все.
– Откровенная лесть, – сказал Пан Сатирус. – Не пугайтесь, я не собираюсь оскорблять кого бы то ни было… Это люди делятся на группы, джентльмены, а потом снова делятся на группы. Шимпанзе этого не делают.
Губернатор подался вперед.
– Но люди ловят шимпанзе и превращают в рабов. А шимпанзе когда-нибудь ловили людей?
– Кому они нужны? – спросил Пан.
Оба больших человека получили высшее образование в тех восточных учебных заведениях, которые существуют для того, чтобы излечивать молодых людей от чувства неловкости, внушаемого унаследованным богатством.
– Человек – единственное животное, которое господствует над своей средой, – сказал Большой Человек Номер Первый, – и поэтому он и есть животное, дальше всех ушедшее по пути эволюции.
– Оставайтесь при своем мнении, сэр, – сказал Пан Сатирус, – потому что вы можете набрать голоса только среди людей. Вы когда-нибудь видели шимпанзе у избирательной урны?
– Иногда трудно сказать, кто голосует, – заметил губернатор.
Но Большой Человек был настойчив.
– Вы не согласны с таким определением эволюции?
Пан Сатирус прыгнул обратно на свой насест на углу стола.
– Конечно, нет, – сказал он. – Это все равно, что сделать что-нибудь, а потом придумать, для чего вы это сделали, и гордиться этим. Наиболее развитое животное – это существо, сумевшее найти для себя такую экологическую среду, которая полностью соответствует его потребностям, и обладающее достаточным запасом здравого смысла, чтобы не расставаться с ней. Что касается шимпанзе, то нам нужен только густой тропический лес, предпочтительно лиственный. И где мы находим шимпанзе? В густых лиственных тропических лесах – там они ведут спокойную легкую жизнь. Не на Северном полюсе, где им пришлось бы охотиться на белых медведей и одеваться в их шкуры, чтобы не замерзнуть насмерть.
– Вы неплохо строите свои доводы, – сказал губернатор.
– Стойте, – перебил его Большой Человек. – В чем смысл жизни шимпанзе? Как использует ваш народ ту среду, к которой он так чудесно приспособился?
– Не мой народ. Мои шимпанзе. Мы не люди… Во всяком случае, не были ими. Теперь со мной это случилось, о чем я горько сожалею. Ну, мы имеем все, что только можно пожелать: время для долгих неторопливых бесед; время для самосозерцания и размышлений; отличное пищеварение и, само собой разумеется, плотскую любовь. При всем том мы сидим дома и сами пестуем своих детей. Одно удовольствие, а не жизнь.
Пан Сатирус раскинул свои длинные руки, потянулся и зевнул. Затем стал торопливо искать у себя в шерсти. Под ногтями у него что-то щелкнуло.
– Не мешало бы почаще окуривать здесь, – сказал он Большому Человеку.
– Субтропики, – коротко пояснил Большой Человек. – Естественная среда для насекомых.
Пан Сатирус кивнул.
– Вы, наверно, думаете, что утерли мне нос. Но шимпанзе редко спят в одной постели дважды, так что мы не страдаем от насекомых.
– Хорошо. – Большой Человек ударил ладонью по столу и опять превратился в лицо административное. – Это была приятная беседа. Пища для размышлений, когда мои тревоги не дадут мне спать ночью… что, я уверен, никогда не случается с шимпанзе. Но вызнаете, почему мы хотели встретиться с вами. Вы знаете также, почему я просил присутствовать губернатора. Чтобы вы были уверены, что информация, которую мы хотим получить от вас, будет использована в интересах всех людей, а не в моих личных политических интересах. Как вы заставили корабль превысить скорость света?
– Перемонтируйте устройство управления кораблем, – ответил Пан.
Все, как один, тяжко вздохнули – все люди, кроме Гориллы Бейтса и Счастливчика Бронстейна, которые с непринужденностью, выработанной долголетней практикой, умели делать вид, что стоят по стойке “смирно”.
Затем наступила тишина.
И тут послышалось блеяние генерала Магуайра:
– Сэр, эта обезьяна нам ничего не скажет. Она работает на противника.
– Пройдет три четверти миллиона лет, – сказал Пан Сатирус, – и только тогда ты станешь бабуином или, может быть, резусом.
– Генерал, вы можете подождать за дверью, – сказал Большой Человек.
Генерал Магуайр отдал честь, сделал поворот “кругом” и исчез.
– Мистер Сатирус, – продолжал Большой Человек, – считайте, что этого не было сказано. Нелепо предполагать, будто вы агент или сторонник русских.
– Верно, – согласился Пан Сатирус. – Или ваш сторонник. Или вообще сторонник людей.
– Значит, давайте попытаемся убедить вас, что мы на стороне ангелов, – сказал Большой Человек. – А вы, губернатор, тоже хватайте быка за рога, когда придет ваш черед. Мне кажется, это будет твердый орешек.
Губернатор рассмеялся.
– Вы уже сделали ошибку, упомянув ангелов. Мистер Сатирус только что собирался спросить вас, слыхали ли вы когда-нибудь о шимпанзе, возведенном в ангельский сан.
– Недурно, – заметил Пан. – Эта сетка снимается с окна?
– Вероятно, – сказал Большой Человек.
– Счастливчик, сделай одолжение.
Счастливчик Бронстейн был недаром радистом первого класса. При нем оказалась отвертка; трудно сказать, где он хранил ее, так как на нем была белая форменка без карманов. Но так или иначе отвертка появилась у него в руке. Он подошел к окну, и через несколько минут сетка была снята.
Снялся с места и Пан Сатирус. Со стола – на подоконник, с подоконника – на вольный теплый воздух Флориды и приземлился на мохнатой финиковой пальме, росшей у окна. Счастливчик, все еще стоявший с сеткой в руках, сказал:
– Гляньте, он спускается по стволу, как обезьяна. – И тут же извинился перед Большим Человеком: – Простите, сэр.
– А он и есть обезьяна, радист, – сказал Большой Человек.
– Забываешь об этом, как побудешь с ним немного, – оправдывался Счастливчик Бронстейн.
– Не послать ли за ним охрану? – спросил губернатор.
– Он не сбежит, – сказал Большой Человек. – В стране, где обитают только люди, он будет бросаться в глаза. Ему никого не одурачить, даже если он постарается хорошо замаскироваться.
Пан Сатирус уже спустился в сад и то появлялся, то исчезал среди пышной субтропической растительности. Вот он появился вновь, вскарабкался на пальму, а оттуда прыгнул в комнату. В ногах у него были какие-то плоды.
– Поставь сетку на место, Счастливчик, – сказал он. – В этих широтах насекомые просто одолевают.
Он сел на пол и рассортировал свою добычу.
– Бананы несладкие. А вот эти маленькие, красноватые, во Флориде очень хороши. Рожки. Я люблю их. У вас хороший сад, сэр. Он мог бы прокормить семью из пяти шимпанзе.
– Там, за домом, есть участок, где растут настоящие овощи. Морковь, капуста, помидоры и прочее, – сказал Большой Человек.
– Я довольствуюсь щедротами природы, а не человека, – ответил ему на это Пан Сатирус. – Кто хочет сладкий рожок?
– Нет, спасибо.
– Если голоден, ешь, – сказал Пан. – Если устал, спи. А человек пусть себе господствует над своей средой.
– Когда меня в споре припирают в угол сильными доводами, – заметил губернатор, – я начинаю испытывать невыносимый голод. Так бывает с большинством худых людей. Вы на вид тоже худой шимпанзе, Пан Сатирус. Правильно, доктор?
– Для шимпанзе он высок и худ, сэр, – ответил доктор Бедоян.
– Ну, так как же, мистер Сатирус, трудновато приходится? – спросил губернатор. – Ваши позиции слабеют?
Пан Сатирус протянул между сжатыми зубами стручок и плюнул шкуркой в направлении мусорной корзинки, но промахнулся. Тщательно прожевав зернышки, он проглотил их.
– Я еще не слышал вразумительных доводов. Предлагаю ответить на один вопрос. Почему я должен стать на вашу сторону и помочь получить оружие одной группе людей, которая применит его для убийства другой группы людей и таким образом развяжет войну, которая может захлестнуть и тропики?
– Густой лиственный лес тропиков, – уточнил губернатор.
– Совершенно верно.
Красноватая шкурка банана легла по другую сторону мусорной корзинки.
Губернатор обернулся к Большому Человеку.
– Вам шах.
– Мы искренне считаем, – сказал Большой Человек, – что упомянутая вами “наша сторона”… мы ее называем “свободным миром”… права и в конце концов победит, потому что она права. Мы считаем, что другой стороной руководят люди, лишающие других людей… очень многих других людей… свободы, чтобы удовлетворить свое нездоровое и даже патологическое властолюбие…
– Вы забываете одно, – перебил его Пан.
– Что же?
– Шимпанзе семи с половиной лет не имеют права голоса.
– Вы изволите шутить, – сказал Большой Человек. – Ну, ладно. Попытаюсь еще раз. Если бы мы были в силах… мы бы построили так называемую противоракетную ракету, которая сделала бы нас неуязвимыми для ракетного нападения. И тогда мир наступил бы во всем мире, включая и ваши густые лиственные леса тропиков.
Пан Сатирус ковырял в зубах длинным пальцем. Случайно ему подвернулся палец левой ноги.
– Вы говорите о том, что сделали бы вы. Но вы – лицо выборное, находитесь у власти ограниченное время. Предположим, что ваш преемник решит сделать не противоракетную ракету, а просто ракету?
Большой Человек рассмеялся.
– Десять шансов против одного, что моим преемником будет человек, которого назначу я, или вот… губернатор. Девять шансов из десяти – уж лучшей гарантии человек требовать не может.
– Я не человек, а шимпанзе. И мне думается, я вам ничего не скажу. Мне думается, что вы – не вы лично, не обижайтесь, – недостаточно эволюционировали, чтобы владеть таким секретом.
– А кто же? – спросил губернатор.
– Вид, у которого хватает здравого смысла не использовать подобную информацию. Вид, у которого хватает ума вести естественный образ жизни, не пытаясь господствовать над средой, в которую ему не следовало бы даже переселяться.
– Уж не вернуться ли нам всем в Африку? – спросил Большой Человек.
– К чему такой кислый тон, сэр? Могу вас даже заверить, что не намереваюсь вступать в сделку с русскими.
– Этого недостаточно.
– Это очень много, – сказал Пан Сатирус. – В конце концов, не русские посадили мою мать в клетку, в которой я родился. Не они вытащили меня из клетки, чтобы привязывать к реактивным тележкам и закупоривать в барокамерах и ракетных капсулах.
– И они поступили бы так же, если бы вашу мать поймала их экспедиция, а не наша.
– Да, конечно, они тоже люди, – сказал Пан Сатирус. Он зевнул, обнажив огромные зубы и мощные десны. – Доктор, все это мне начинает надоедать.
– С тех пор как я принял присягу и занял этот высокий и почетный пост, – заметил Большой Человек, – такого в моем присутствии не говорил еще никто. – Он засмеялся. – Разрешите задать вам еще вопрос, мистер Сатирус?
Пан Сатирус опять принялся расчесывать шерсть ногтями. Он кивнул с серьезным и рассудительным видом.
– А я, с вашего разрешения, задам вопрос вам и вашему другу.
– Вы, по-видимому, очень любите читать. Есть ли библиотеки в ваших тенистых, лиственных, тропических африканских джунглях?
– Вы не безнадежны… – сказал Пан Сатирус и задумался. Руки его машинально обследовали шерсть, и ногти снова щелкнули, поймав еще одного непрошеного гостя. – Полагаю, что библиотек в джунглях нет. Но, видите ли, я так пристрастился к чтению, мне кажется, потому, что все время был пленником. Куда же смотреть в обезьяньем питомнике или в биологической лаборатории, как не в книгу из-за плеча какого-нибудь сторожа? Подвигами мартышек сначала восхищаешься, а потом это надоедает.
– Доктор Бедоян, достаньте Пану Сатирусу биографию и произведения Торо, – сказал губернатор. – Им тоже владела иллюзия, что примитивный образ жизни – лучший из всех.
– Слушаюсь, сэр, – ответил доктор Бедоян. – Большую часть книг он, по-видимому, прочел через мое плечо.
Большой Человек пристально посмотрел на доктора, но произнес только:
– Что вы хотели спросить, Пан?
Пан Сатирус сел прямо, положив все четыре ладони на пол.
– Вот вы с губернатором, – спросил он, – дорожите ли вы своими высокими постами?
Оба настороженно кивнули.
– Я хочу сказать, считаете ли вы эти посты высокими?
Они снова дружно кивнули, хотя принадлежали к соперничающим политическим партиям.
– Вы считаете их более важными, чем богатство, накопленное вашим отцом, сэр, и вашим дедом, губернатор? – Пан встал. – От чего бы вы отказались в первую очередь? От поста или от богатства?
На этот раз ни один из государственных деятелей не шелохнулся. Выражения их лиц были настолько одинаковы, что казалось, пропасть, вырытая Александром Гамильтоном и Томасом Джефферсоном, наконец засыпана.
Люди не прерывают аудиенции у сильных мира сего… не получив разрешения удалиться.
Шимпанзе обходятся без разрешения.
Глава седьмая
Он испытал вакцину на 10.000 мелких обезьян, 1600 шимпанзе и 243 людях. Большинство добровольцев были заключенными федеральных каторжных тюрем.
Грир Уильямс. Охотники за вирусами, 1960
Снова друзья катили на север. Но на этот раз у процессии был иной вид. В автомобилях вместе с ними сидели агенты. Не приходилось сомневаться, что и шофер был сотрудником службы безопасности – пистолет оттопыривал легкую ткань его летнего шерстяного костюма. Счастливчик Бронстейн ехал в передней машине, Горилла Бейтс – в задней; из друзей Пана Сатируса с ним остался только доктор Бедоян.
Как и прежде, впереди шла машина, позади еще одна, но теперь в первой машине завывала сирена, и небольшая колонна двигалась, не останавливаясь нигде.
– Я под арестом? – спросил Пан Сатирус.
Человек, сидевший рядом с водителем, сказал:
– Тебе разговаривать не положено.
– Но я вынужден. Я регрессировал… или деэволюционировал… и поэтому испытываю потребность говорить. Как человек.
Агент полез в карман пиджака.
– Это пистолет тридцать восьмого калибра. Другой пистолет заряжен капсулой с сильнодействующим наркотиком. Я получил приказ стрелять в тебя наркотиком, а если это не поможет, всадить в тебя настоящую пулю. Не разговаривай.
– Одну минуту, – сказал доктор Бедоян. – Это ной пациент.
– Он болен?
– Нет.
– Тогда он не ваш пациент. И не разговаривайте.
Пан Сатирус нежно взял доктора за руку своей большой рукой. Он не выпускал ее; казалось, он был испуган, но как можно испугать большого шимпанзе, совершившего полет со скоростью, превышающей скорость света?
Машины мчались, сирена монотонно завывала.
Наконец вереница машин свернула с автострады на мощеное шоссе и помчалась в сторону, противоположную флоридскому побережью, мимо песчаных дюн, маленьких тенистых прудов, болот, стад, бедняцких ферм и хорошо унавоженных плантаций, принадлежащих капиталистам, занятым промышленным выращиванием помидоров.
Пан Сатирус посмотрел на красные и зеленые шары, висевшие на кустах, и сказал:
– Мне хочется есть.
Агент сердито поглядел на него.
– Его надо кормить несколько раз в день, – сказал доктор Бедоян.
– Совершенно верно, – подтвердил Пан. – Потому что я вегетарианец. Даже в бобовых нет такой концентрации энергии, как в животных белках.
У агента был несчастный вид.
– Сказано вам – не разговаривать! – рявкнул он.
– Пан, у тебя был крайне разнообразный круг чтения, – заметил доктор Бедоян.
– За мной ходили люди самых разнообразных профессия. Ночные сторожа в обезьяньем питомнике и биологических лабораториях нередко готовят себя к другим специальностям. Более перспективным, как сказали бы люди. А когда я бывал болен, за мной ухаживали студенты-медики.
– Пожалуйста, перестаньте разговаривать, – сказал агент.
– Не перестану, пока меня не накормят, – отозвался Пан Сатирус. – За разговорами забываешь о голоде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
– Раз уж вместе, так вместе, – сказал губернатор. – Как же вы разделите людей на две эволюционные партии, мистер Сатирус?
Пан Сатирус спрыгнул с письменного стола. В стерильно чистую комнату каким-то образом проникла муха. Пан машинальным движением руки поймал ее, раздавил в розовой ладони и бросил на пол.
– Ну, – сказал он, – как вам должно быть известно, некоторые люди ушли по пути эволюции дальше, чем другие… Например, взгляните на присутствующих. Мичман Бейтс пошел далеко; в сущности, он весьма напоминает очень молодую гориллу. Друзья по службе подметили это и даже почтили его соответствующим прозвищем, хотя он еще на добрый десяток тысяч лет не дорос до гориллы. А с другой стороны, возьмите генерала Магуайра. Здесь, джентльмены, разрыв составит уже полмиллиона лет, да и то, если всех магуайров случать с очень культурными женщинами.
– Я начинаю сожалеть, что вы меня пригласили, сэр, – сказал губернатор. – Тут перешли на личности. Надеюсь, что на очереди не я.
Горящий взгляд Пана Сатируса на мгновение остановился на нем.
Затем Пан обратился к доктору Бедояну.
– Помните, о чем мы говорили с вами только что, за этой дверью, доктор?
– Когда вы называете меня Арамом, я запоминаю все.
– Откровенная лесть, – сказал Пан Сатирус. – Не пугайтесь, я не собираюсь оскорблять кого бы то ни было… Это люди делятся на группы, джентльмены, а потом снова делятся на группы. Шимпанзе этого не делают.
Губернатор подался вперед.
– Но люди ловят шимпанзе и превращают в рабов. А шимпанзе когда-нибудь ловили людей?
– Кому они нужны? – спросил Пан.
Оба больших человека получили высшее образование в тех восточных учебных заведениях, которые существуют для того, чтобы излечивать молодых людей от чувства неловкости, внушаемого унаследованным богатством.
– Человек – единственное животное, которое господствует над своей средой, – сказал Большой Человек Номер Первый, – и поэтому он и есть животное, дальше всех ушедшее по пути эволюции.
– Оставайтесь при своем мнении, сэр, – сказал Пан Сатирус, – потому что вы можете набрать голоса только среди людей. Вы когда-нибудь видели шимпанзе у избирательной урны?
– Иногда трудно сказать, кто голосует, – заметил губернатор.
Но Большой Человек был настойчив.
– Вы не согласны с таким определением эволюции?
Пан Сатирус прыгнул обратно на свой насест на углу стола.
– Конечно, нет, – сказал он. – Это все равно, что сделать что-нибудь, а потом придумать, для чего вы это сделали, и гордиться этим. Наиболее развитое животное – это существо, сумевшее найти для себя такую экологическую среду, которая полностью соответствует его потребностям, и обладающее достаточным запасом здравого смысла, чтобы не расставаться с ней. Что касается шимпанзе, то нам нужен только густой тропический лес, предпочтительно лиственный. И где мы находим шимпанзе? В густых лиственных тропических лесах – там они ведут спокойную легкую жизнь. Не на Северном полюсе, где им пришлось бы охотиться на белых медведей и одеваться в их шкуры, чтобы не замерзнуть насмерть.
– Вы неплохо строите свои доводы, – сказал губернатор.
– Стойте, – перебил его Большой Человек. – В чем смысл жизни шимпанзе? Как использует ваш народ ту среду, к которой он так чудесно приспособился?
– Не мой народ. Мои шимпанзе. Мы не люди… Во всяком случае, не были ими. Теперь со мной это случилось, о чем я горько сожалею. Ну, мы имеем все, что только можно пожелать: время для долгих неторопливых бесед; время для самосозерцания и размышлений; отличное пищеварение и, само собой разумеется, плотскую любовь. При всем том мы сидим дома и сами пестуем своих детей. Одно удовольствие, а не жизнь.
Пан Сатирус раскинул свои длинные руки, потянулся и зевнул. Затем стал торопливо искать у себя в шерсти. Под ногтями у него что-то щелкнуло.
– Не мешало бы почаще окуривать здесь, – сказал он Большому Человеку.
– Субтропики, – коротко пояснил Большой Человек. – Естественная среда для насекомых.
Пан Сатирус кивнул.
– Вы, наверно, думаете, что утерли мне нос. Но шимпанзе редко спят в одной постели дважды, так что мы не страдаем от насекомых.
– Хорошо. – Большой Человек ударил ладонью по столу и опять превратился в лицо административное. – Это была приятная беседа. Пища для размышлений, когда мои тревоги не дадут мне спать ночью… что, я уверен, никогда не случается с шимпанзе. Но вызнаете, почему мы хотели встретиться с вами. Вы знаете также, почему я просил присутствовать губернатора. Чтобы вы были уверены, что информация, которую мы хотим получить от вас, будет использована в интересах всех людей, а не в моих личных политических интересах. Как вы заставили корабль превысить скорость света?
– Перемонтируйте устройство управления кораблем, – ответил Пан.
Все, как один, тяжко вздохнули – все люди, кроме Гориллы Бейтса и Счастливчика Бронстейна, которые с непринужденностью, выработанной долголетней практикой, умели делать вид, что стоят по стойке “смирно”.
Затем наступила тишина.
И тут послышалось блеяние генерала Магуайра:
– Сэр, эта обезьяна нам ничего не скажет. Она работает на противника.
– Пройдет три четверти миллиона лет, – сказал Пан Сатирус, – и только тогда ты станешь бабуином или, может быть, резусом.
– Генерал, вы можете подождать за дверью, – сказал Большой Человек.
Генерал Магуайр отдал честь, сделал поворот “кругом” и исчез.
– Мистер Сатирус, – продолжал Большой Человек, – считайте, что этого не было сказано. Нелепо предполагать, будто вы агент или сторонник русских.
– Верно, – согласился Пан Сатирус. – Или ваш сторонник. Или вообще сторонник людей.
– Значит, давайте попытаемся убедить вас, что мы на стороне ангелов, – сказал Большой Человек. – А вы, губернатор, тоже хватайте быка за рога, когда придет ваш черед. Мне кажется, это будет твердый орешек.
Губернатор рассмеялся.
– Вы уже сделали ошибку, упомянув ангелов. Мистер Сатирус только что собирался спросить вас, слыхали ли вы когда-нибудь о шимпанзе, возведенном в ангельский сан.
– Недурно, – заметил Пан. – Эта сетка снимается с окна?
– Вероятно, – сказал Большой Человек.
– Счастливчик, сделай одолжение.
Счастливчик Бронстейн был недаром радистом первого класса. При нем оказалась отвертка; трудно сказать, где он хранил ее, так как на нем была белая форменка без карманов. Но так или иначе отвертка появилась у него в руке. Он подошел к окну, и через несколько минут сетка была снята.
Снялся с места и Пан Сатирус. Со стола – на подоконник, с подоконника – на вольный теплый воздух Флориды и приземлился на мохнатой финиковой пальме, росшей у окна. Счастливчик, все еще стоявший с сеткой в руках, сказал:
– Гляньте, он спускается по стволу, как обезьяна. – И тут же извинился перед Большим Человеком: – Простите, сэр.
– А он и есть обезьяна, радист, – сказал Большой Человек.
– Забываешь об этом, как побудешь с ним немного, – оправдывался Счастливчик Бронстейн.
– Не послать ли за ним охрану? – спросил губернатор.
– Он не сбежит, – сказал Большой Человек. – В стране, где обитают только люди, он будет бросаться в глаза. Ему никого не одурачить, даже если он постарается хорошо замаскироваться.
Пан Сатирус уже спустился в сад и то появлялся, то исчезал среди пышной субтропической растительности. Вот он появился вновь, вскарабкался на пальму, а оттуда прыгнул в комнату. В ногах у него были какие-то плоды.
– Поставь сетку на место, Счастливчик, – сказал он. – В этих широтах насекомые просто одолевают.
Он сел на пол и рассортировал свою добычу.
– Бананы несладкие. А вот эти маленькие, красноватые, во Флориде очень хороши. Рожки. Я люблю их. У вас хороший сад, сэр. Он мог бы прокормить семью из пяти шимпанзе.
– Там, за домом, есть участок, где растут настоящие овощи. Морковь, капуста, помидоры и прочее, – сказал Большой Человек.
– Я довольствуюсь щедротами природы, а не человека, – ответил ему на это Пан Сатирус. – Кто хочет сладкий рожок?
– Нет, спасибо.
– Если голоден, ешь, – сказал Пан. – Если устал, спи. А человек пусть себе господствует над своей средой.
– Когда меня в споре припирают в угол сильными доводами, – заметил губернатор, – я начинаю испытывать невыносимый голод. Так бывает с большинством худых людей. Вы на вид тоже худой шимпанзе, Пан Сатирус. Правильно, доктор?
– Для шимпанзе он высок и худ, сэр, – ответил доктор Бедоян.
– Ну, так как же, мистер Сатирус, трудновато приходится? – спросил губернатор. – Ваши позиции слабеют?
Пан Сатирус протянул между сжатыми зубами стручок и плюнул шкуркой в направлении мусорной корзинки, но промахнулся. Тщательно прожевав зернышки, он проглотил их.
– Я еще не слышал вразумительных доводов. Предлагаю ответить на один вопрос. Почему я должен стать на вашу сторону и помочь получить оружие одной группе людей, которая применит его для убийства другой группы людей и таким образом развяжет войну, которая может захлестнуть и тропики?
– Густой лиственный лес тропиков, – уточнил губернатор.
– Совершенно верно.
Красноватая шкурка банана легла по другую сторону мусорной корзинки.
Губернатор обернулся к Большому Человеку.
– Вам шах.
– Мы искренне считаем, – сказал Большой Человек, – что упомянутая вами “наша сторона”… мы ее называем “свободным миром”… права и в конце концов победит, потому что она права. Мы считаем, что другой стороной руководят люди, лишающие других людей… очень многих других людей… свободы, чтобы удовлетворить свое нездоровое и даже патологическое властолюбие…
– Вы забываете одно, – перебил его Пан.
– Что же?
– Шимпанзе семи с половиной лет не имеют права голоса.
– Вы изволите шутить, – сказал Большой Человек. – Ну, ладно. Попытаюсь еще раз. Если бы мы были в силах… мы бы построили так называемую противоракетную ракету, которая сделала бы нас неуязвимыми для ракетного нападения. И тогда мир наступил бы во всем мире, включая и ваши густые лиственные леса тропиков.
Пан Сатирус ковырял в зубах длинным пальцем. Случайно ему подвернулся палец левой ноги.
– Вы говорите о том, что сделали бы вы. Но вы – лицо выборное, находитесь у власти ограниченное время. Предположим, что ваш преемник решит сделать не противоракетную ракету, а просто ракету?
Большой Человек рассмеялся.
– Десять шансов против одного, что моим преемником будет человек, которого назначу я, или вот… губернатор. Девять шансов из десяти – уж лучшей гарантии человек требовать не может.
– Я не человек, а шимпанзе. И мне думается, я вам ничего не скажу. Мне думается, что вы – не вы лично, не обижайтесь, – недостаточно эволюционировали, чтобы владеть таким секретом.
– А кто же? – спросил губернатор.
– Вид, у которого хватает здравого смысла не использовать подобную информацию. Вид, у которого хватает ума вести естественный образ жизни, не пытаясь господствовать над средой, в которую ему не следовало бы даже переселяться.
– Уж не вернуться ли нам всем в Африку? – спросил Большой Человек.
– К чему такой кислый тон, сэр? Могу вас даже заверить, что не намереваюсь вступать в сделку с русскими.
– Этого недостаточно.
– Это очень много, – сказал Пан Сатирус. – В конце концов, не русские посадили мою мать в клетку, в которой я родился. Не они вытащили меня из клетки, чтобы привязывать к реактивным тележкам и закупоривать в барокамерах и ракетных капсулах.
– И они поступили бы так же, если бы вашу мать поймала их экспедиция, а не наша.
– Да, конечно, они тоже люди, – сказал Пан Сатирус. Он зевнул, обнажив огромные зубы и мощные десны. – Доктор, все это мне начинает надоедать.
– С тех пор как я принял присягу и занял этот высокий и почетный пост, – заметил Большой Человек, – такого в моем присутствии не говорил еще никто. – Он засмеялся. – Разрешите задать вам еще вопрос, мистер Сатирус?
Пан Сатирус опять принялся расчесывать шерсть ногтями. Он кивнул с серьезным и рассудительным видом.
– А я, с вашего разрешения, задам вопрос вам и вашему другу.
– Вы, по-видимому, очень любите читать. Есть ли библиотеки в ваших тенистых, лиственных, тропических африканских джунглях?
– Вы не безнадежны… – сказал Пан Сатирус и задумался. Руки его машинально обследовали шерсть, и ногти снова щелкнули, поймав еще одного непрошеного гостя. – Полагаю, что библиотек в джунглях нет. Но, видите ли, я так пристрастился к чтению, мне кажется, потому, что все время был пленником. Куда же смотреть в обезьяньем питомнике или в биологической лаборатории, как не в книгу из-за плеча какого-нибудь сторожа? Подвигами мартышек сначала восхищаешься, а потом это надоедает.
– Доктор Бедоян, достаньте Пану Сатирусу биографию и произведения Торо, – сказал губернатор. – Им тоже владела иллюзия, что примитивный образ жизни – лучший из всех.
– Слушаюсь, сэр, – ответил доктор Бедоян. – Большую часть книг он, по-видимому, прочел через мое плечо.
Большой Человек пристально посмотрел на доктора, но произнес только:
– Что вы хотели спросить, Пан?
Пан Сатирус сел прямо, положив все четыре ладони на пол.
– Вот вы с губернатором, – спросил он, – дорожите ли вы своими высокими постами?
Оба настороженно кивнули.
– Я хочу сказать, считаете ли вы эти посты высокими?
Они снова дружно кивнули, хотя принадлежали к соперничающим политическим партиям.
– Вы считаете их более важными, чем богатство, накопленное вашим отцом, сэр, и вашим дедом, губернатор? – Пан встал. – От чего бы вы отказались в первую очередь? От поста или от богатства?
На этот раз ни один из государственных деятелей не шелохнулся. Выражения их лиц были настолько одинаковы, что казалось, пропасть, вырытая Александром Гамильтоном и Томасом Джефферсоном, наконец засыпана.
Люди не прерывают аудиенции у сильных мира сего… не получив разрешения удалиться.
Шимпанзе обходятся без разрешения.
Глава седьмая
Он испытал вакцину на 10.000 мелких обезьян, 1600 шимпанзе и 243 людях. Большинство добровольцев были заключенными федеральных каторжных тюрем.
Грир Уильямс. Охотники за вирусами, 1960
Снова друзья катили на север. Но на этот раз у процессии был иной вид. В автомобилях вместе с ними сидели агенты. Не приходилось сомневаться, что и шофер был сотрудником службы безопасности – пистолет оттопыривал легкую ткань его летнего шерстяного костюма. Счастливчик Бронстейн ехал в передней машине, Горилла Бейтс – в задней; из друзей Пана Сатируса с ним остался только доктор Бедоян.
Как и прежде, впереди шла машина, позади еще одна, но теперь в первой машине завывала сирена, и небольшая колонна двигалась, не останавливаясь нигде.
– Я под арестом? – спросил Пан Сатирус.
Человек, сидевший рядом с водителем, сказал:
– Тебе разговаривать не положено.
– Но я вынужден. Я регрессировал… или деэволюционировал… и поэтому испытываю потребность говорить. Как человек.
Агент полез в карман пиджака.
– Это пистолет тридцать восьмого калибра. Другой пистолет заряжен капсулой с сильнодействующим наркотиком. Я получил приказ стрелять в тебя наркотиком, а если это не поможет, всадить в тебя настоящую пулю. Не разговаривай.
– Одну минуту, – сказал доктор Бедоян. – Это ной пациент.
– Он болен?
– Нет.
– Тогда он не ваш пациент. И не разговаривайте.
Пан Сатирус нежно взял доктора за руку своей большой рукой. Он не выпускал ее; казалось, он был испуган, но как можно испугать большого шимпанзе, совершившего полет со скоростью, превышающей скорость света?
Машины мчались, сирена монотонно завывала.
Наконец вереница машин свернула с автострады на мощеное шоссе и помчалась в сторону, противоположную флоридскому побережью, мимо песчаных дюн, маленьких тенистых прудов, болот, стад, бедняцких ферм и хорошо унавоженных плантаций, принадлежащих капиталистам, занятым промышленным выращиванием помидоров.
Пан Сатирус посмотрел на красные и зеленые шары, висевшие на кустах, и сказал:
– Мне хочется есть.
Агент сердито поглядел на него.
– Его надо кормить несколько раз в день, – сказал доктор Бедоян.
– Совершенно верно, – подтвердил Пан. – Потому что я вегетарианец. Даже в бобовых нет такой концентрации энергии, как в животных белках.
У агента был несчастный вид.
– Сказано вам – не разговаривать! – рявкнул он.
– Пан, у тебя был крайне разнообразный круг чтения, – заметил доктор Бедоян.
– За мной ходили люди самых разнообразных профессия. Ночные сторожа в обезьяньем питомнике и биологических лабораториях нередко готовят себя к другим специальностям. Более перспективным, как сказали бы люди. А когда я бывал болен, за мной ухаживали студенты-медики.
– Пожалуйста, перестаньте разговаривать, – сказал агент.
– Не перестану, пока меня не накормят, – отозвался Пан Сатирус. – За разговорами забываешь о голоде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16