– Пришлите сюда с кем-нибудь из ваших ребят тысячу долларов, – сказал он. И резко добавил: – Делайте, что вам говорят!
Счастливчик вытащил из-под форменки еще одну бутылку. Пан взял ее и выпил добрую половину.
– Свистать всех наверх, Счастливчик, – сказал он, подражая рявканью Гориллы.
Глава семнадцатая
CANAVERAL. m. Sitio poblado de ca nas. Plantio de cana dea arucar.
Pegueno Larrousse Leiustrado, 1940.

Утро было безоблачным; сойдя с самолета, Пан прикрыл голову длинными пальцами. Счастливчик снял свою белую шапочку и подал ему.
– Спасибо, – сказал Пан. В голосе его звучал надрыв. – С похмелья это солнце… Голова как пивной котел.
Счастливчик невесело рассмеялся.
– Прожарь хорошенько свои мозги и, может, деэволюционируешь совсем и станешь настоящим моряком.
– Регрессирую, – поправил Пан. – Нет, боюсь, что это не поможет.
Их ждали машины, которые тут же двинулись к длинному низкому зданию рядом со стартовой площадкой. Мистер Макмагон выпрыгнул из машины первый и распахнул дверь перед доктором Бедояном и Паном. Следом вошли Счастливчик и Горилла. Моряки посмотрели на генерала Магуайра, который при двух звездах сидел за письменным столом, и стали по обе стороны двери по своей привычной стойке “смирно–вольно”.
Генерала окружали штатские. Пан их раньше не встречал. Один из них сказал доктору Бедояну:
– Доброе утро, Арам.
– Доброе утро, доктор, – откликнулся тот.
– Приятно видеть тебя снова, генерал, – сказал Пан Сатирус. – А где же твоя милая супруга?
– В Коннектикуте, – ответил генерал Магуайр. – Итак, он решил взяться за ум, доктор?
– Можешь говорить непосредственно со мной, – сказал Пан. – Все в порядке. Да, да, генерал. После того как я увидел Нью-Йорк во всей его красе и мощи – прошу прощенья за цветистое выражение, – я пришел к выводу: Америку не надуешь.
– Я всегда это говорил, – сказал генерал.
– Я так и думал, – согласился Пан. Он обратился к человеку, стоявшему справа от генерала: – Если у вас сохранился мой старый… безымянный, космический корабль, поставьте его на стартовую площадку. Кажется, я могу показать вам то, что вас интересует.
– Сверхсветовой полет, Мем?
– С вашего разрешения, меня зовут Пан. Или мистер Сатирус. Да, сверхсветовой полет.
– А не могли бы вы дать мне объяснения?
Пан покачал головой. Он пугающе зевнул, потер голову обеими руками. Потом сел на пол и почесал голову ногой.
– Я не видел ни одного шимпанзе, который бы так делал, сказал старший врач.
– Вы правы, сэр, – сказал Пан. – Прошу прощенья. Эта привычка появилась у меня в полтора года: посетители зоопарка находили это забавным. – Он снова зевнул и обратился к серьезному человеку, который задавал ему вопросы: – Я плохо провел прошлую ночь. Нельзя ли покончить со всем этим и дать мне возможность снова стать лабораторным животным?
Некоторое время все молчали.
– Нет, Пан, мы не можем это сделать. Другие шимпанзе знают всякого рода секреты… Вы говорите по-английски, значит, я полагаю, можете говорить и на языке шимпанзе. Очень скоро у вас будет больше секретных опасных сведений, чем это позволено иметь какому-либо человеку.
Пан подогнул колени и стал раскачиваться на руках.
– Значит, остаток жизни я проведу в одиночном заключении? – Он почесал голову и добавил: – На первый раз я готов не придавать значения тому, что вы назвали меня человеком.
– Этого больше не повторится. Нет, вы не будете сидеть в одиночке. Дайте нам сведения, которые нас интересуют, и мы купим вам двух красивых самок шимпанзе. По рукам?
Пан стал раскачиваться более энергично.
– Вы говорите как человек, профессор, если мне позволено так вас называть.
– Да, я профессор.
– Вся беда в том, что я не могу вам сказать. Я обыкновенная обезьяна, и мне не хватит слов, чтобы все объяснить.
Счастливчик кашлянул. Но Горилла Бейтс недаром прослужил на флоте тридцать пять лет – он по-прежнему стоял навытяжку.
– А как насчет схемы? – спросил профессор.
Пан протянул вперед свои руки с короткими большими пальцами – жалостный жест нищего бродяги из какого-то фильма об Индии. Быть может, он видел это по телевизору.
– Но я могу показать вам, – сказал он.
– Когда эта обезьяна забралась в космический корабль в прошлый раз, – сказал генерал Магуайр, – она перепутала там все. Мне придется теперь целых полгода марать бумагу – писать отчеты.
– Да, я знаю, – сказал профессор. – К тому же ваш корабль разобран до основания, Пан. Стараемся узнать, что же вы с ним сделали.
– Когда я стартовал, тут стоял наготове “Марк-17”, – сказал Пан.
В комнате наступила тишина. Генерал Магуайр, как и следовало ожидать, взорвался.
– Черт побери, на базе объявляется поголовная проверка на благонадежность с точки зрения государственной безопасности. Никому не разрешается покидать свой пост, пока…
Пан Сатирус легко прыгнул к нему на стол и уселся, скрестив ноги.
– Не надрывайся, генерал. Слухи доходят и до обезьянника при лаборатории.
Профессор сказал:
– Я мог бы процитировать слова Гамлета о мудрецах, обращенные к Горацио, но не стану. Есть ли возможность переделать “Марк-17”, так чтобы он полетел со сверхсветовой скоростью?
– Да, как и любой корабль, который у вас имеется. Все они работают на одном принципе.
– Разрешите подумать, – сказал профессор. – Я никак не могу собраться с мыслями… “Марк-17” меньше, чем ваш корабль. Это чисто опытный образец. Мы посылаем в нем макака.
– Японского макака? – спросил Пан и рассмеялся. – Если это тот, о котором я думаю, потеря будет небольшая… Хорошо, сэр. Я добровольно соглашаюсь занять его место.
Профессор покачал головой.
– Вы же вдвое больше.
Пан кивнул.
– Уберите аналь… – Счастливчик кашлянул. – Эту штуковину со дна кабины, и тогда освободится много места.
Профессор подался вперед, положил руки ладонями на стол и посмотрел Пану прямо в глаза.
– А откуда мне знать, что вы не морочите голову?
– А откуда вам знать, что вы не можете сами полететь со сверхсветовой скоростью? Попробуйте слетайте. А морочить вам голову – это мартышкин труд.
Две пары глаз – обезьяны и человека – смотрели в упор друг на друга. Профессор первым отвел взгляд. Он выдохнул воздух из легких прямо Пану в лицо, поднял руки и откинулся на спинку стула.
– Хорошо, мы рискнем.
– Я против, – сказал генерал Магуайр. – И прошу это запротоколировать.
Голос профессора звучал устало.
– Протокол не ведется, генерал. Это внеплановое совещание. Наш старший врач и доктор Бедоян, присутствующие здесь, охотно подтвердят, что шимпанзе, известный под именами Сэмми, Мем и Пан Сатирус, вскоре станет совершенно бесполезен.
– Я тоже охотно засвидетельствую это, – сказал Пан. – Я чувствую, что с каждым днем становлюсь все более грубым и вспыльчивым.
С помощью руки он тихонько передвигался по столу. Оказавшись против генерала Магуайра, он оскалил длинные зубы.
– Если протокол не ведется, – сказал генерал Магуайр, то пусть его начнут вести. Разве никому не приходило в голову, что это, может быть, не шимпанзе, а замаскировавшийся русский?
Даже начинающий художник смог бы изобразить наступившую тишину – она была густой и вязкой, как растительное масло в Арктике. Счастливчик позже клялся, что он слышал, как щелкнули каблуки Гориллы, но Горилла это отрицал.
Первым опомнился доктор Бедоян.
– Вы кладете пятно на мою профессиональную честь, сэр, сказал он.
– Сынок, похоже, вас только что повысили в должности, шепнул на ухо Бедояну старший медик.
– Ах да, – сказал генерал Магуайр, – я об этом не подумал.
– Уведомите службу безопасности, генерал, – сказал профессор. – Никаких сведений прессе, пока все не будет закончено. А потом очень короткое заявление: шимпанзе запущен на орбиту; полет был успешным или нет.
– Вышло или не вышло, – сказал генерал и удалился.
Пан Сатирус соскочил со стола, заковылял к двери и остановился между Счастливчиком и Гориллой. Взял их за руки.
– Вас двоих он слушается? – спросил профессор.
– Да, сэр, – сказал Горилла.
– Тогда уведите его в ту комнату.
Когда они направились к двери, заговорил старший медик.
– Пан, это будет примерно через полчаса. Макака уже привязали в кабине; мы должны убрать его и ту… штуковину, о которой вы упоминали.
– Ладно.
– Вам не следует пока что ни есть, ни пить.
– Хорошо.
Медик посмотрел на Счастливчика.
– Особенно – не пить, – добавил он и вышел.
– Дошлый малый, – сказал Счастливчик. Они вышли вслед за медиком в коридор.
Там был мистер Макмагон. Пан отпустил руку Счастливчика и поздоровался с агентом службы безопасности.
– Я вам задал работу, но теперь почти все кончено, – сказал он. – Через полчаса меня запустят в космос. Снова в космос.
Мистер Макмагон посмотрел через плечо Пана на доктора Бедояна.
– С ним все в порядке, док?
Доктор Бедоян пожал плечами.
– Он сам хочет лететь.
– Черт возьми, – сказал мистер Макмагон. – Нельзя же так обращаться с ним. Пан, если вы хотите выпутаться из этой истории, я не паразит какой-нибудь…
Пан Сатирус пристально посмотрел на него.
– Оказывается, в вас мало человеческого.
– Что?!
– В устах Пана это самый лестный комплимент, – сказал доктор Бедоян.
– Но я хочу лететь. И ваша родина этого хочет; только так она может получить сведения о сверхсветовом полете. Вам приказано не выпускать нас из комнаты, пока мой корабль не будет готов… – добавил Пан, – и я не должен ни пить, ни есть, но мне хотелось бы немного жевательной резинки.
– Какого же черта, за чем дело стало, – сказал мистер Макмагон. Он уже ничем не походил на агента службы безопасности. – Послать за ней или вы сами хотите купить ее?
– Хотелось бы самому. Если мы просидим в комнате еще полчаса, то станем такими же слезливыми, как люди.
Маленькая процессия направилась к военному магазину: Пан в шапочке Счастливчика шел впереди, за ним следовали два моряка, затем доктор Бедоян и мистер Макмагон. А совсем далеко позади тащилось великое множество агентов безопасности, которым Макмагон повелительным жестом руки дал знак держаться на расстоянии.
Дорогу им пересекла стайка ребят – класс из школы для детей работников базы. Детей, живущих на мысе Канаверал, ничем не удивишь; они взглянули на шимпанзе, возглавлявшего эту небольшую процессию, и пошли своей дорогой. Но затем один из них завопил:
– Эй, да это же шимпанзе, которого показывали по телевизору!
Дети оставили своего учителя и подбежали, размахивая тетрадками и листочками, чтобы получить автографы.
Пан остановил мистера Макмагона, собиравшегося подозвать своих сторожевых псов.
– Я хочу поговорить с ними. – Он поднял розовую ладонь, требуя тишины, надвинул поплотнее шапочку Счастливчика и сказал:
– Дети.
– Эй! Он и вправду говорит. А я думал, что это у них такой трюк в телевизоре, – сказал один из мальчиков.
– Ну вот еще, многие актеры говорят сами.
– По-видимому, произошла какая-то путаница, – сказал Пан. – Я не актер телевидения, а настоящий живой шимпанзе. Вы никогда не сможете стать обезьянами, но жить, как обезьяны, вы еще можете; или, даже если вы сами вырастете людьми, можете воспитать своих детей в обезьяньем духе. Послушайте меня, потому что, вероятно, это единственная возможность в вашей жизни послушать речь, которую произнесет настоящая обезьяна.
Ребята притихли; они привыкли слушать речи школьных учителей, директоров и заезжих политиков.
– Чтобы достигнуть обезьяньего состояния, надо всего лишь подумать, прежде чем что-нибудь сделать, и особенно перед тем, как что-либо создать, – сказал Пан. – Звучит это очень просто, но это как раз то, чего человек не любит делать. Это не в людских привычках – сначала подумать, а потом сделать. Это даже небезопасно – за это могут уволить с работы, а безработные находятся на низшей ступени вашего общества. Дети, думайте. Не создавайте скоростных автомобилей, пока не построите дорог для безопасной езды. Не выращивайте огромного количества пшеницы, прежде чем вам не станет известно, что кто-то в ней нуждается. Не переселяйтесь бесцельно туда, где вам будет слишком жарко или слишком холодно. Живите легче. Это так просто. Будьте немножечко больше похожи на обезьян, дети; этим вы, возможно, не продлите себе жизни, но проживете ее гораздо веселее. Другими словами, не стремитесь к чему-либо, пока вы твердо не будете знать, к чему вы стремитесь.
Он опустил руку и улыбнулся, по-видимому, благожелательно, но даже доктор Бедоян не всегда мог с уверенностью сказать, что выражало лицо Пана.
После этого он отправился покупать жевательную резинку.
Глава восемнадцатая
Гален, бывало, вскрывал и больших и малых обезьян и рекомендовал своим ученикам почаще анатомировать их.
Эдуард Тайсон. Орангутан, sive Homo silvestris, 1969
Космическая капсула была готова. Медленно двигался вверх подъемник в стартовой башне. Затем Пан и сопровождающая его группа пересекли площадку. Под ними шипело и дымилось жидкое топливо. Не было ни представителей кинохроники, ни телевизионных камер.
Этот корабль был значительно меньше того пресловутого корабля, на котором Пан Сатирус совершил полет не в ту сторону. И ракета, которая должна была запустить его в космос, была значительно меньше; она стоила не больше годового дохода всех жителей какого-нибудь городка.
Пан Сатирус с достоинством занял свое место, но, прежде чем его пристегнули к сиденью, он успел почесать голову задней конечностью. И вот ремни пристегнуты, шлем на голове (скафандр был уже на нем) и микрофон пристроен перед ртом. В его старом космическом корабле микрофона не было.
– Проверка, – сказал он. – Вы слышите меня? Мне бы хотелось, чтобы радист Бронстейн сел за один из радиопередатчиков. Счастливчик, ты управиться с радиоаппаратурой НАСА?
– С любой на свете, – сказал Счастливчик.
– Ну и прекрасно. Я готов к запуску, джентльмены.
Все отошли. Капсулу загерметизировали, и все вернулись в помещение в стартовой башне, а сама стартовая башня отъехала от ракеты. Генерал Магуайр прослушивал переговорную систему.
– Все в ажуре, – довольно сказал он.
Но остальные были настроены не столь радужно. В полном молчании они заняли свои посты в помещении для наблюдения за стартом, а Счастливчик сменил дежурного радиста.
Начался обратный отсчет – от трехсот до нуля.
Ракета взлетела, ступени отпали, и маленькая капсула начала свободный полет по орбите.
– Этот корабль… он не поворачивает в обратную сторону, – сказал доктор Бедоян.
– Он понял, что с США не посамовольничаешь, – заметил генерал Магуайр.
– Радиограмма с космического корабля, – сказал Счастливчик. – “На первом витке все в порядке. Вижу Африку”. Пан, как она выглядит? Прием. “Лучше, чем Флорида”.
– Половина Африки – коммунисты, – сказал генерал Магуайр.
Они выпили кофе. Поели жареных пирожков. Прослушали сообщения радионаблюдателей с различных станций слежения и результаты обработки их электронными машинами с остроумными названиями.
– Это далеко не скорость света, – сказал профессор.
– Ха! – произнес генерал Магуайр.
Мистер Макмагон сунул сигарету зажженным концом в рот.
– Черт! – выругался он.
Примерно через час после старта Счастливчик доложил:
– Космический корабль снова в моей зоне приема, джентльмены… Радиограмма с корабля. “Газую вовсю, Счастливчик!” Еще радиограмма: “Скажи Горилле, пусть всегда драит ботинки до блеска и держит хвост трубой”.
– В Атлантическом океане на одном корабле есть станция слежения, – сказал профессор. Он вытирал пот мокрым платком.
– Я слышу космический корабль слабо, но ясно, – сказал Счастливчик. – “А в том кабаке, где была музыка…” Дальше не понимаю. Какое-то странное бормотание.
– Дайте послушать, – попросил доктор Бедоян. Он схватил наушники. – Тарабарщина! Настоящая болтовня шимпанзе.
Он передал наушники старшему медику, который хмуро кивнул головой.
– Радиограмма с океанской станции слежения, – сказал один из радистов, сидевших у приемников. – Космический корабль прямо над головой.
– Доклад электронной машины “ИДИОТИК”, – сказал другой радист. – Космический корабль последнюю тысячу миль пролетел со сверхсветовой скоростью.
– Бог ты мой! – сказал профессор. – Бог ты мой!
– О каком боге идет речь? – тихо спросил доктор Бедоян. О Пане или об Иегове?
– Радиограмма со станции слежения в Фернандо-По, – сказал один из радистов, и в комнате стало очень тихо. – Космический корабль пошел на снижение. Он снова входит в атмосферу. Приводнился.
Счастливчик снял наушники, встал и подошел к Горилле.
– Наше дежурство кончилось, – сказал он.
– Фернандо-По передает, что слышно какое-то невнятное бормотание и плеск воды. Посадка на воду произведена успешно, – сказал радист.
– Океанская станция слежения подтверждает, – сказал другой радист.
Доктор Бедоян присоединился к Горилле и Счастливчику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16