— Как, значит, мы бомбили Россию по ошибке? Но это ужасно, просто в голове не укладывается.— Это правда, Питер, — сказал Джон Осборн. — В этом так и не признались открыто, но такова правда. Самую первую бомбу сбросили на Неаполь. Это, конечно, устроили албанцы. Потом бомбили Тель-Авив. Никто не знает, чьих это рук дело, я, во всяком случае, не слыхал. Затем вмешались англичане и американцы, весьма внушительно пролетели над Каиром. На другой же день египтяне подняли в воздух все свои уцелевшие бомбардировщики — шесть отправили на Вашингтон и семь на Лондон. К Вашингтону прорвался один, к Лондону два. После этого почти никого из британских и американских государственных мужей не осталось в живых.Дуайт кивнул.— Самолеты были русские, и я слышал, что на них были русские опознавательные знаки. Вполне возможная вещь.— Боже милостивый! — воскликнул австралиец. — И поэтому мы бомбили Россию?— Совершенно верно, — горько сказал капитан Тауэрс.— Это можно понять, — сказал Осборн. — Лондон и Вашингтон вышли из игры — раз и навсегда. Принимать решения пришлось порознь командирам на местах, притом решать мгновенно, прежде чем бомбежка повторится. После той албанской бомбы отношения с Россией крайне обострились, а в бомбардировщиках, налетевших на Вашингтон и Лондон, опознали русские самолеты. — Он помолчал. — Понятно, кто-то вынужден был что-то решить — и решить в считанные минуты. Теперь в Канберре думают, что он решил неправильно.— Но если произошла ошибка, почему они не встретились и не прекратили все это? Почему продолжали драться?— Очень трудно остановить войну, когда все правители убиты, — сказал капитан Тауэрс.— Беда в том, что эта мерзость слишком подешевела, — сказал ученый. — Под конец чистейшая урановая бомба обходилась примерно в пятьдесят тысяч фунтов. Даже такая мелюзга, как Албания, могла обзавестись кучей таких бомб, и любая маленькая страна, запасшись ими, воображала, будто может внезапным нападением одолеть крупнейшие державы. Вот в чем крылась главная опасность.— Да еще в самолетах, — подхватил капитан. — Русские годами продавали египтянам самолеты. А Британия, кстати сказать, тоже продавала — и Израилю и Иордании. Их вообще не следовало снабжать авиацией дальнего действия, это была огромная ошибка.— Ну, и тут пошла война между Россией и западными державами, — негромко подытожил Питер. — А когда же вмешался Китай?— Навряд ли кто-нибудь знает точно, — сказал капитан. — Но, думаю, Китай сразу же пустил в ход против России и ракеты и радиацию, постарался не прозевать удобный случай. Наверно, они не знали, насколько русские готовы к радиологической войне против Китая. — И, помедлив, прибавил: — Но это все только догадки. Большинство радиостанций очень быстро замолчало, а те, которые остались, мало что успели сообщить нам или в Южную Африку. Мы знаем только, что почти во всех странах командование приняли на себя младшие офицеры, мелкота.— Майор Чан Цзелин, — криво усмехнулся Джон Осборн.— А кто он был, этот Чан Цзелин? — спросил Питер.— Наверно, толком никто не знает, известно только, что он служил в китайской авиации и к концу, видимо, всем заправлял. Премьер-министр связался с ним, пробовал вмешаться и прекратить схватку. Видимо, в распоряжении майора оказалась по всему Китаю уйма ракет и уйма бомб. И в России, должно быть, тоже командовал какой-нибудь чип не выше майора. По не думаю, чтобы китайскому премьер-министру удалось как-то связаться с русскими. Во всяком случае, я не слыхал, чтобы хоть кого-нибудь упоминали.Наступило долгое молчание.— Конечно, положение создалось не из легких, — сказал наконец Дуайт. — Ну как было поступать тому парню? Идет война, он за все в ответе, и ему есть чем воевать, оружия сколько хочешь. Думаю, когда те, кто стоял у власти, погибли, во всех странах произошло одно и то же. Такую войну не остановить.— Такая она и получилась. Прекратилась она, только когда кончились все бомбы и вышли из строя все самолеты. А к тому времени, разумеется, дело зашло слишком далеко.— Ужасно, — негромко промолвил американец. — Не знаю, как бы я поступил, окажись я в их шкуре. Слава богу, такая участь меня миновала.— Думаю, вы постарались бы начать переговоры, — заметил ученый.— Когда враг обрушился на Соединенные Штаты и убивает всех без разбора? А у меня еще есть оружие? Прекратить борьбу и сдаться? Хотелось бы мне считать себя таким благородным, но… право, не знаю. — Тауэрс поднял голову. — Я не обучен дипломатии. Свались на меня такая задача, я не знал бы, как ее решать.— Вот и они не знали, — сказал ученый. Потянулся, зевнул. — Все это очень печально. Только не надо винить русских. Мир взорвали не великие державы. Во всем виноваты малые. Безответственные.— А несладко приходится всем прочим, нам грешным, — усмехнулся Питер Холмс.— У вас впереди еще полгода, — заметил Джон Осборн. — Может, немного побольше или поменьше. Скажите спасибо и за это. Вы же всегда знали, что рано или поздно умрете. А теперь вы довольно точно знаете когда. Только и всего. — Он засмеялся. — Вот и старайтесь получше использовать, оставшееся время.— Понимаю, — сказал Питер. — Только я не могу придумать ничего увлекательней моих теперешних занятий.— Это сидеть взаперти в треклятом «Скорпионе»?— Ну… верно. Это наша работа. Я-то имел в виду — чем еще заняться дома.— Не хватает воображения. Вам надо перейти в магометанскую веру и завести гарем.Командир подводной лодки рассмеялся:— Пожалуй, в этом что-то есть.Офицер связи покачал головой.— Неплохая мысль, но ничего не выйдет. Мэри это не понравится. — Улыбка сбежала с его лица. — Беда в том, что я никак не могу по-настоящему в это поверить. А вы можете?— После всего, чего вы насмотрелись?Питер покачал головой.— Не верится. Мы даже не видели никаких разрушений.— Ни на грош воображения, — заметил ученый. — Все вы, военные, таковы. Мол, с кем, с кем, а со мной это случиться не может. — И докончил не сразу: — Увы, может. И наверняка так и будет.— Да, наверно, я лишен всякого воображения, — задумчиво согласился Питер. — Ведь это… это конец света. Прежде мне никогда не случалось вообразить что-нибудь подобное.Джон Осборн засмеялся:— Никакой это не конец света. Конец только нам. Земля останется такой, как была, только нас на ней не будет. Смею сказать, она прекрасно обойдется без нас.Дуайт Тауэрс поднял голову.— Пожалуй, это верно. Не похоже было, что в Кэрнсе или в Порт-Морсби так уж худо. — Ему вспомнилось, в перископ он видел на берегу деревья и кустарники в цвету — баксию и каскариллу и пальмы в солнечных лучах. — Быть может, мы были слишком глупы и не заслужили такого прекрасного мира.— Вот это чистейшая, неоспоримая правда, — сказал ученый.А больше, видно, сказать было нечего, и они пошли курить на мостик, поглядеть на солнце, вдохнуть свежего воздуха.Назавтра, когда рассвело, миновали вход в Сиднейскую гавань и прошли дальше на юг, в Бассов пролив. А на следующее утро были уже в заливе Порт-Филип и около полудня пришвартовались в Уильямстауне бок о бок с авианосцем. Адмирал Хартмен ждал их там и, едва перекинули трап, поспешил на «Скорпион».Дуайт Тауэрс встретил его на узком мостике. Адмирал ответил на его приветствие и тотчас спросил:— Каков был рейс, капитан?— Никаких неприятностей, сэр. Операция прошла, как было предписано. Но, боюсь, результаты вас не удовлетворят.— Вы собрали слишком мало сведений?— Данных о радиации сколько угодно, сэр. Севернее двадцатой широты нельзя было выйти на палубу.Адмирал кивнул.— Больных на борту не было?— Был один случай, наш врач определил корь. Ничего связанного с радиацией.Они спустились в крохотную капитанскую каюту. Дуайт разложил черновик своего отчета — исписанные карандашом листы с приложением данных об уровне радиации во время каждой вахты в течение всего похода, длинные колонки цифр, выведенные мелким, четким почерком Джона Осборна.— На «Сиднее» я сейчас же дам это перепечатать, — сказал он, — но все сводится к одному: мы узнали слишком мало.— Ни в одном из этих портов никаких признаков жизни?— Ничего. Конечно, в перископ дальше и выше пристани много не увидишь. Прежде я и не представлял себе, как мало мы сумеем увидеть. Пожалуй, мог бы догадаться заранее. Когда находишься в главном канале, до Кэрнса расстояние немалое, и с Морсби то же самое. А сам город Дарвин мы вовсе не видели, он ведь стоит высоко. Видели только береговую линию. — Помолчав, он докончил: — Ничего особенно неладного там не заметно.Адмирал перелистывал исписанные карандашом страницы, изредка медлил, перечитывал абзац.— Вы на какое-то время задерживались в каждом пункте?— Часов на пять. Все время звали через громкоговоритель.— И не получали ответа?— Нет, сэр. В Дарвине нам сперва что-то послышалось, но это просто на верфи скрипела цепь подъемного крана. Мы подошли совсем близко и разобрались.— Видели морских птиц?— Ни одной. Никаких птиц севернее двадцатой широты. В Кэрнсе видели собаку.Адмирал пробыл на подлодке двадцать минут. Под конец он сказал:— Что ж, напечатайте отчет как можно скорее, и пускай одну копию посыльный передаст мне. Хотелось бы узнать больше, но, видимо, вы сделали все, что только в человеческих силах.— Я читал отчет «Меч-рыбы», сэр, — сказал американец. — Там тоже почти нет данных о том, как дела на суше, что в Штатах, что в Европе. Думаю, стоя у берега, они могли видеть не больше, чем мы. — Тауэрс на минуту замялся. — Я хотел бы высказать одно предложение, сэр.— А именно?— Вдоль всей береговой линии уровень радиации не такой уж высокий. Научный консультант говорил мне, что в защитном костюме — шлем, перчатки и прочее — на берегу не опасно работать. Мы могли бы в любом из тех портов высадить человека на гребной лодке, с кислородным баллоном за спиной, и он бы все обследовал.— А дезактивация, когда он вернется на борт? — заметил адмирал. — Задача не простая. Но, наверно, выполнимая. Я передам ваше предложение премьер-министру, возможно, он захочет уточнить какие-то подробности. И может быть, сочтет, что не стоит рисковать. А впрочем, мысль неплохая.Он шагнул к рубке, собираясь через нее по трапу подняться на мостик.— Можно нам пока отпустить команду на берег, сэр?— Неполадок на лодке нет?— Ничего существенного.— Десять дней отпуска, — сказал адмирал. — Сегодня же пришлю распоряжение.После обеда Питер Холмс позвонил жене.— Вернулся цел и невредим, — сказал он. — Послушай, родная, я сегодня буду дома, не знаю только, в котором часу. Сперва надо покончить с отчетом и по дороге самолично доставить его в Адмиралтейство, мне все равно нужно туда заглянуть. Не знаю, когда освобожусь. Встречать не надо, со станции я дойду пешком.— Как я рада слышать твой голос! — сказала Мэри. — Ты ведь не будешь ужинать в городе?— Наверно, нет. А дома с меня хватит и пары яиц.Мэри наскоро соображала.— Я потушу мясо, и мы сможем поесть в любой час.— Отлично. Послушай, тут вот еще что. У нас один матрос болел корью, так я вроде как в карантине.— Ох, Питер! Но разве ты в детстве не болел корью?— Если и болел, так до четырех лет. Врач говорит, она может повториться. Инкубационный период — три недели. А у тебя корь давно была?— Лет в тринадцать.— Тогда ты от меня не заразишься.Мэри торопливо собиралась с мыслями.— А как же Дженнифер?— Понимаю. Я уж об этом думал. Придется мне держаться от нее подальше.— О, господи… Но разве такая малышка может заболеть корью?— Не знаю, милая. Попробую спросить судового врача.— А он понимает в маленьких?Питер чуть подумал.— Ну, пожалуй, особого опыта по детским болезням у него нет.— Все-таки спроси его, Питер, а я позвоню доктору Хэллорану. Как-нибудь устроимся. Я так рада, что ты вернулся.Питер положил трубку и опять принялся за работу, а Мэри предалась своему неодолимому греху — телефонным разговорам. Позвонила миссис Фостер, живущей по соседству, — та как раз должна была поехать в город на собрание Общества фермерских жен, — и попросила на обратном пути привезти фунт мяса и две-три луковицы. Позвонила доктору — он объяснил, что ребенок вполне может заразиться корью и надо соблюдать крайнюю осторожность. Потом подумала о Мойре Дэвидсон, накануне вечером Мойра звонила и спрашивала, нет ли вестей о «Скорпионе». Около пяти звонок Мэри застал ее на ферме под Бервиком.— Дорогая, они вернулись, — сказала Мэри. — Питер только что звонил мне с корабля. У них у всех корь.— Что-о?— Корь — чем болеешь в школьные годы.В ответ по проводам донесся неудержимый, пожалуй, чуточку истерический смех.— Ничего смешного, — сказала Мэри. — Мне неспокойно за Дженнифер. Она может заразиться от Питера. Он уже когда-то болел корью, но эта гадость может повториться. Я ужасно беспокоюсь…Смех оборвался.— Извини, дорогая, мне показалось, это так забавно. Радиация ведь тут ни при чем, правда?— Думаю, нет. Питер сказал, это просто корь. — Мэри чуть помолчала. — Жуть, правда?Мисс Дэвидсон опять засмеялась.— Очень на них похоже. Две недели плавать в таких местах, где всех убила радиация, а заполучить всего-навсего корь! Ну уж и отчитаю я Дуайта! Нашли они там кого-нибудь живого?— Не знаю, дорогая. Питер ничего про это не говорил. Но это неважно. А вот как мне быть с Дженнифер? Доктор Хэллоран сказал, она может заразиться, а Питер будет заразен целых три недели.— Придется ему есть и спать на веранде.— Не говори глупостей, дорогая.— Тогда пускай Дженнифер ест и спит на веранде.— А мухи? — возразила молодая мать. — И москиты? И вдруг какая-нибудь кошка забредет на веранду, уляжется ей прямо на лицо и задушит. Знаешь, кошки на это способны.— Затяни коляску сеткой от москитов.— У нас нет сетки.— Кажется, у нас где-то есть, папа завел когда-то сетчатые рамы еще в Квинсленде. Наверно, они все дырявые.— Пожалуйста, поищи, дорогая. Больше всего я боюсь кошки.— Сейчас пойду посмотрю. Если найду, сегодня же отправлю почтой. А может, и сама привезу. Теперь, когда наши вернулись, вы не пригласите опять капитана Тауэрса?— Я об этом не думала. Не знаю, захочет ли Питер. Вдруг после двух недель в подлодке они осточертели Друг другу. А ты бы хотела, чтоб мы его позвали?— Мне-то что, — небрежно ответила Мойра. — Хотите зовите, не хотите — не зовите.— Дорогая моя!— Ничего подобного. Не тычь мне палкой в ухо. И вообще он женат.— Да нет же, — изумилась Мэри. — Какая у него теперь может быть жена.— Много ты понимаешь, — возразила Мойра. — Есть жена. И поэтому все сложно. Пойду поищу сетку.Возвратясь в этот вечер домой, Питер, убедился, что Мэри не слишком интересуется Кэрнсом, зато очень беспокоится за дочурку. Мойра еще раз ей звонила и сказала, что посылает москитную сетку, которая, однако, явно дойдет не сразу. А пока что Мэри раздобыла несколько метров марли и окружила ею выставленную на веранду детскую коляску, но сделала это не очень удачно, и офицер связи с подводной лодки в первый свой вечер дома, потратив немало времени, смастерил из марли надежное укрытие для коляски.— Надеюсь, Дженнифер не задохнется, — с тревогой сказала ему жена. — Питер, ты уверен, что эта штука достаточно пропускает воздух?Он постарался ее успокоить, и все же ночью она три раза вставала и выходила на веранду проверить, жива ли дочка.Взаимоотношения людей на «Скорпионе» занимали Мэри куда больше техники и практических достижений.— Собираешься ты опять пригласить капитана Тауэрса? — спросила она.— По правде сказать, я об этом не думал, — ответил муж. — А ты не против?— Мне он понравился, — сказала Мэри. — И он очень нравится Мойре. Даже странно; он такой спокойный, совсем не в ее вкусе. Но кто их знает.— Перед нашим рейсом он ездил с ней в город, — сказал Питерс. — Показал ей нашу лодку, а потом повез в город. Пари держу, она потащила его на танцы.— Пока вас не было, она три раза звонила, спрашивала, нет ли вестей. Сильно сомневаюсь, что ей хотелось узнать о тебе.— Наверно, ее просто скука одолела, — заметил Питер.Назавтра он должен был поехать в Адмиралтейство на совещание с Джоном Осборном и главным научным консультантом. Совещание закончилось около полудня; когда они выходили из кабинета, Осборн сказал:— Кстати, у меня для вас посылка, — и протянул Питеру перевязанный бечевкой пакет в оберточной бумаге. — Москитная сетка. Мойра просила вам передать.— Большое спасибо. Мэри прямо исстрадалась по такой штуке.— Где вы собираетесь пообедать?— Еще не думал.— Пойдемте в клуб «На природе».Молодой моряк широко, раскрыл глаза: «На природе» — клуб для избранных и довольно дорогой.— Вы там состоите?Джон Осборн кивнул.— Давно собирался туда вступить. А уж если не теперь, так никогда.Трамваем поехали на другой конец города. Питер Холмс бывал раньше в этом клубе раза два и проникся к нему надлежащим почтением. Зданию, по австралийским меркам старинному, было больше ста лет, и построили его в те солидные времена на манер одного из лучших тогдашних лондонских клубов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30