Вот лежит коробка с американскими сигаретами, недостает всего двух пачек, о таких сигаретах он только мечтал, но слишком четок приказ капитана. Есть две-три бутылки кока-колы. А на подоконнике еще громоздится стопка еженедельника «Сатердей ивнинг пост».Прикинув, что он проработал уже минут двадцать, радист решил — довольно. Последние три раза он закончил сообщение словами: «Передает лейтенант Сандерстром. На борту все в порядке. Идем дальше на север, к Аляске». И прибавил: «Станция прекращает работу».Он снял руку с ключа и откинулся на спинку стула. Ей-ей, эти лампы и катушки, этот миллиамперметр и преобразователь внизу потрудились на славу. Почти два года безо всякого присмотра и замены — а действуют, как новенькие! Он поднялся, осмотрел аппарат, щелкнул тремя выключателями. Обошел передатчик кругом, открыл заднюю панель — надо же узнать, чьей фирмы эти лампы; с удовольствием послал бы им письменную благодарность.Он еще раз поглядел на коробку первоклассных сигарет — нет, капитан, конечно, прав: они должны быть радиоактивны, такое курево — верная смерть. С сожалением он оставил их на место и спустился по лестнице. Прошел в генераторную, где все еще работала машина, внимательно осмотрел панель управления, выключил рубильник, другой. Гул стал затихать; Сандерстром выждал, пока все замерло. Да, отменно поработала эта машина и, если бы сменить подшипники, еще долго служила бы не хуже. Тошно от одной мысли — оставить ее на ходу, покуда не разлетится вдребезги.Пока он тут был, сирена подала голос четыре раза, и свое дело он сделал. В запасе еще четверть часа. Можно все как есть обследовать, но чего ради? В жилых домах он только и найдет трупы, как там, в уборной, а видеть их нет ни малейшего желания. Если взломать дверь шифровальной, возможно, там найдутся бумаги, интересные для австралийских историков, но ему не разобраться, которые интересны, да и все равно капитан запретил брать что-либо на борт.Сандерстром вернулся туда, откуда вел передачу. Осталось еще несколько свободных минут, и он сразу взялся за журналы. Как он и ожидал, тут нашлись три номера, выпущенные после того, как «Скорпион» перед самой войной вышел из Пирл-Харбор — ни он сам и ни один человек на подлодке этих номеров не видел. Сандерстром жадно их перелистал. Тут были три заключительные главы романа «Леди и лесоруб». Он сел и принялся читать.Не успев прочитать и половины первого отрывка, он очнулся: пять раз кряду взвыла сирена. Надо идти. Мгновенье он колебался, потом свернул три выпуска газеты в трубку и сунул под мышку. Надувная лодка и защитный костюм радиоактивны, их придется оставить в забортном отсеке «Скорпиона», их промоет морская вода; газеты можно засунуть в резиновую лодку, выпустив из нее воздух — и, может быть, они уцелеют, может быть, в безопасных южных широтах удастся отмыть их от радиации, просушить и дочитать роман. Сандерстром вышел из здание радиостанции, заботливо затворил за собой дверь и зашагал к причалу.Чуть не доходя до причала напротив пролива стояла офицерская столовая. Высаживаясь на берег, Сандерстром едва скользнул по ней взглядом, а вот сейчас что-то привлекло его внимание, и он свернул к ней, полсотни лишних шагов не в счет. То была глубокая веранда, с нее, конечно, открывается красивый вид. Оказалось, там обедают. В плетеных креслах сидят вокруг стола пятеро мужчин в хаки и две женщины; под легким ветерком затрепетал край летнего платья. На столе — стаканы с виски и старомодные рюмки.На миг Сандерстром обманулся и поспешно подошел ближе. И остановился в ужасе: это застолье длилось больше года. Он отшатнулся и заспешил к причалу, скорей, скорей назад, в тесную, наглухо закрытую стальную коробку, где надежно, безопасно, где тепло от близости товарищей.На палубе он выпустил воздух из надувной лодки, свернул ее, в складки сунул газеты. Торопливо разделся, шлем и всю одежду сложил в забортный отсек, захлопнул и запер крышку, спустился в шахту и включил душ. Через пять минут он вступил во влажную духоту подводной лодки.У выхода из тамбура ждал Джон Осборн, со всех сторон обвел прибывшего счетчиком Гейгера, ничего худого не обнаружил, и еще через минуту, опоясанный полотенцем, Сандерстром уже докладывал в капитанской каюте Дуайту Тауэрсу, рядом застыли офицер связи и первый помощник капитана.— Мы получили ваши радиосигналы, — сказал Тауэрс. — Не знаю, дошли ли они уже до Австралии, это ведь долгий путь. Там около одиннадцати утра. Как вы думаете?— Думаю, передачу приняли, — ответил радист. — Там сейчас осень, гроз и электрических помех не так уж много.Тауэрс разрешил ему пойти одеться и обратился к помощнику:— Эту ночь останемся на месте. Уже семь часов, пока дойдем до минных полей, стемнеет. — Без путеводных огней он не решался в темноте лавировать в заминированном проливе Хуан де Фука. — Здесь нас не застигнет прилив. Солнце взойдет в четыре пятнадцать, по Гринвичу это полдень. Тогда и пойдем.Ночь подводники провели в спокойной бухточке подле Санта-Марии, глядели в перископ на береговые огни. А на рассвете двинулись в обратный путь и сразу же налетели на илистую мель. Начинался отлив, предстояли два часа мелководья, и однако, если верить карте, глубина под Килем должна была быть шесть футов. Продули цистерны, пытаясь всплыть, но безуспешно, только уши заложило от резкого перепада давления в корпусе; ругательски ругая картографов, дважды повторили попытку — и все понапрасну. Как ни досадно, пришлось ждать прилива, только к девяти утра удалось выйти в канал и направиться на север, в открытое море.В двадцать минут одиннадцатого лейтенант Херш, который нес вахту у перископа, вдруг объявил:— Впереди идет лодка!Старший помощник бросился к нему, на мгновенье приник к окулярам.— Зовите капитана! — И, когда вошел Дуайт, доложил: — Прямо по курсу лодка с подвесным мотором, сэр. До нее примерно три мили. В лодке человек.— Живой?— По-моему, живой. Лодка идет своим ходом.Дуайт подсел к перископу, долго присматривался. Потом поднялся.— По-моему, это Суэйн, — негромко сказал он. — Кто бы это ни был, он удит рыбу. Похоже, Суэйн раздобыл моторную лодку и горючее и занялся рыбной ловлей.Фаррел ошеломленно посмотрел на него.— Надо же!Капитан немного поразмыслил.— Подойдите к лодке поближе и ложитесь в дрейф. Мне надо с ним поговорить.В «Скорпионе» все смолкло, только и слышались команды Фаррела. Вскоре он велел остановить двигатели и доложил капитану, что моторная лодка рядом. Дуайт взял микрофон на длинном проводе и подошел с ним к перископу.— Говорит капитан Тауэрс, — сказал он. — Доброе утро, Ральфи. Как дела?— Отлично, кэп, — донеслось в ответ из динамика.— Ловится рыба?Суэйн выпрямился в лодке, поднял так, чтоб увидели в перископ, пойманного лосося.— Одну поймал… обождите минуту, кэп, вы запутаете мою леску.У перископа Дуайт усмехнулся:— Сейчас он ее смотает.— Может, мне подать немножко вперед? — спросил Фаррел.— Не надо. Держитесь на месте. Он уже выбирает лесу.Они выждали, и рыболов благополучно собрал свою снасть. Потом заговорил:— Послушайте, кэп, вы меня, верно, считаете подлецом — взял и удрал с корабля.— Ничего, приятель, — сказал Дуайт. — Я все понимаю. Только вот на борт вас уже не возьму. Мне надо думать обо всей команде.— Ну, ясно, кэп, я ж понимаю. Я «горячий» и, наверно, с каждой минутой становлюсь горячее.— А сейчас как самочувствие?— Покуда в порядке. Может, вы спросите мистера Осборна, долго еще я не скисну?— Он думает, примерно еще день, а потом вам станет худо.— Что ж, с последним днем мне здорово повезло, — отозвался из лодки рыбак. — Вот была бы досада, если б пошел дождь.Дуайт засмеялся:— Правильно, так и надо рассуждать. Скажите, а что делается на берегу?— Все умерли, кэп… ну, вы это, верно, и сами знаете. Я побывал дома. Мать с отцом лежат мертвые в постели… по-моему, они что-нибудь такое приняли. Пошел поглядеть на свою девушку, а она тоже мертвая. Не надо было мне туда ходить. Ни собак, ни кошек не видать, и птиц нет, ни единой живой твари… тоже, верно, все перемерли. А так вроде все как было. Я виноват, что удрал с корабля, кэп, а только рад, что воротился домой. — Он помолчал минуту, потом прибавил: — У меня есть своя машина, и есть чем ее заправить, и своя лодка есть, и подвесной мотор, и вся рыболовная снасть. И денек выдался славный, погожий. Лучше уж вот так, в родном городе, чем в сентябре там, в Австралии.— Ну, ясно, приятель. Понимаю вас. Может быть, вам нужно что-нибудь такое, что мы для вас выложим на палубу? Мы уходим и сюда больше не заглянем.— А на борту нет таблеток — знаете, которые враз прикончат, когда человеку станет совсем худо? Цианистый калий?— У нас их нет, Ральфи. Если хотите, я выложу на палубу пистолет-автомат.Рыболов покачал головой.— Пушка у меня и у самого есть. Погляжу в аптеках на берегу, может, там что-нибудь такое найдется. Хотя, пожалуй, пуля лучше всего.— А больше вам ничего не нужно?— Спасибо, кэп, на берегу есть все, что надо. И задаром. Передайте от меня привет всем ребятам.— Передам, приятель. А теперь нам пора. Желаю наловить побольше рыбки.— Спасибо, кэп. У вас под началом хорошо служилось, уж простите, что я сбежал.— Это ничего. А теперь мы пошли, берегитесь винтов. — И Тауэрс обернулся к помощнику: — Командуйте в машинное и ложитесь на курс, десять узлов.
В тот вечер Мэри Холмс позвонила Мойре. Была поздняя осень, дождь лил как из ведра, вокруг дома Дэвидсонов в Харкауэе свистал ветер.— Дорогая, — сказала Мэри, — получена радиограмма. Они все живы-здоровы.Девушка, ахнула от неожиданности:— Как они ухитрились сообщить?— Мне только что звонил капитан Питерсон. Сообщение передано с той загадочной радиостанции, из-за которой их послали в рейс. Радировал лейтенант Сандерстром, и он сообщил, что все здоровы. Правда, замечательно?Нахлынула такая радость, что Мойра едва не потеряла сознание.— Чудесно! — прошептала она. — А можно им ответить?— Сомневаюсь. Сандерстром сказал, что отключает передатчик и что там нет ни одного живого человека.— О-о… — Мойра помолчала. — Что ж, наверно, нам только и остается запастись терпением.— А ты хотела передать что-то определенное?— В общем, нет. Просто хотела кое-что сказать Дуайту. Но с этим можно и подождать.— Деточка! Неужели…— Нет.— И ты хорошо себя чувствуешь, это правда?— Гораздо лучше, чем пять минут назад… А как ты, как Дженнифер?— Малышка — прекрасно. У нас все хорошо, вот только дождь без конца. Может, ты к нам выберешься? Мы с тобой сто лет не видались.— Я могу приехать как-нибудь вечером, после работы, и переночевать.— Это будет чудесно!Два дня спустя вечером Мойра доехала до станции Фолмут и под моросящим дождиком стала одолевать две мили подъема в гору. В квартирке Холмсов стараниями Мэри уже пылал огонь в камине гостиной. Мойра переобулась, помогла Мэри искупать и уложить малышку, и они поужинали. Потом уселись на полу перед камином.— Как по-твоему, когда они вернутся? — спросила Мойра.— Питер говорил, примерно к четырнадцатому июня. — Мэри потянулась к календарю, что лежал позади нее на столике. — Еще три недели с маленьким хвостиком. Я вычеркиваю дни.— Ты думаешь, они вовремя пришли в то место… ну, откуда послали радиограмму?— Не знаю. Надо было спросить капитана Питерсона. Может, позвонить ему завтра утром и спросить, удобно это?— По-моему, не страшно.— Пожалуй, позвоню. Питер говорит, это его последнее поручение по службе, когда они вернутся, он останется без работы. Я все думаю, может, нам бы в июне или в июле съездить куда-нибудь, устроить себе каникулы. Зимой тут так противно — сплошь дождь да ветрище.Мойра закурила.— А куда ты хочешь поехать?— Куда-нибудь где потеплее. В Квинсленд или вроде того. Ужасно неудобно без машины. Наверно, придется везти Дженнифер поездом.Мойра выпустила длинную струю табачного дыма.— Пожалуй, с Квинслендом будет не так-то просто.— Из-за этой болезни? Но ведь до него очень далеко.— В Мэриборо уже началось, — сказала Мойра. — А он только самую малость севернее Брисбена.— Но есть же еще теплые места, не обязательно в той стороне?— Да, пожалуй. Но эта штука упорно движется на юг.Мэри круто повернулась, поглядела на подругу.— Слушай, ты серьезно думаешь, что дойдет и до нас?— Думаю, да.— И что же, по-твоему, мы все от этого умрем? Мужчины не ошибаются?— Наверно, так.Мэри повернулась, отыскала среди бумаг, раскиданных на кушетке, каталог садовых цветов.— Я сегодня заходила к Уилсону, купила сотню желтых нарциссов, — сказала она. — Луковицы. «Король Альфред» — знаешь этот сорт. — Она показала картинку в каталоге. — Посажу их в том углу у ограды, где Питер убрал дерево. Там их не спалит солнце. Но если мы все умрем, наверно, это глупо.— Не глупей, чем мне теперь начать учиться машинописи и стенографии, — сухо сказала Мойра. — Если хочешь знать, по-моему, все мы немножко спятили. Когда расцветают желтые нарциссы?— Должны зацвести к концу августа. Конечно, в этом году они будут еще не бог весть что, а вот через год-другой залюбуешься. Понимаешь, цветков становится все больше.— Ну конечно, стоит их посадить. Ты их все-таки увидишь, и будет такое чувство, вроде сделала что-то хорошее.Мэри посмотрела на подругу с благодарностью.— Вот и мне так кажется. Понимаешь, я… мне… невыносимо просто сложить руки и ничего не делать. Тогда уж лучше сразу взять и умереть и покончить с этим.Мойра кивнула.— Если то, что говорят, верно, никто из нас не успеет сделать, что задумал. Но, пока хватит сил, надо делать свое дело.Так они сидели на коврике перед камином, Мэри ворошила пылающие чурки. Потом сказала:— Я забыла спросить, может, хочешь коньяку или еще чего-нибудь выпьешь. В буфете стоит бутылка и, кажется, есть немного содовой.Мойра покачала головой.— Не хочу. Мне и так хорошо.— Правда?— Правда.— Вступила на стезю добродетели? Или вроде того?— Вроде того, — подтвердила Мойра. — Дома я не пью ни глотка. Разве что в гостях или с мужчинами. В основном с мужчинами. В сущности, мне это даже надоело.— Но ведь ты не из-за мужчин бросила, дорогая? Теперь тебе, похоже, не до них. Из-за Дуайта Тауэрса?— Да, — был ответ. — Все из-за Дуайта Тауэрса.— А ты не хотела бы выйти замуж? Даже если все мы и правда в сентябре умрем?Мойра пристально смотрела в огонь.— Да, мне хотелось выйти замуж, — негромко сказала она. — Мне хотелось всего, что есть у тебя. Но теперь у меня ничего этого не будет.— А ты не можешь выйти за Дуайта?Мойра покачала головой.— Сильно сомневаюсь.— Я уверена, ты ему нравишься.— Да, — сказала Мойра. — Я ему очень нравлюсь.— Он никогда тебя не целовал?— Один раз поцеловал.— Я уверена, он на тебе женится.Мойра опять покачала головой.— Никогда и ни за что. Видишь ли, он женатый человек. У него в Америке жена и двое детей.Мэри широко раскрыла глаза.— Но это невозможно, дорогая. Они же наверняка умерли.— Он так не думает, — устало сказала Мойра. — Он думает, в сентябре он вернется домой и увидит их. У себя дома, в городе Мистике. — Она помолчала. — Все мы сходим с ума, каждый по-своему. Дуайт — вот так.— По-твоему, он всерьез воображает, что его жена и дети еще живы?— Не знаю, что он там воображает. Что живы — вряд ли. Он думает, что в сентябре умрет, но при этом вернется домой, к своей Шейрон и Дуайту-младшему и к Элен. Он покупает для них подарки.Мэри силилась понять услышанное.— Но если он так думает, почему же он тебя целовал?— Потому что я обещала ему помочь с подарками.Мэри поднялась.— Мне надо выпить, — решительно заявила она. — И тебе тоже полезно. — А когда снова села рядом с Мойрой и у обеих в руках были стаканы, спросила с любопытством: — Наверно, странное это чувство — ревновать к покойнице?Мойра отпила глоток, она по-прежнему пристально смотрела в огонь. Наконец сказала:— Я к ней не ревную. По-моему, не ревную. Ее зовут Шейрон, прямо библейское имя. Я рада бы с ней познакомиться. Наверно, она замечательная. Понимаешь, он очень земной человек.— Так ты не хочешь выйти за него замуж?Мойра долго молчала.— Не знаю, — наконец сказала она. — Может быть, хочу, а может быть, и нет. Если бы не вся эта история… я бы пошла на любую подлость, лишь бы его отбить. Наверно, ни с кем другим я не была бы счастлива. Но ведь осталось слишком мало времени, теперь уже ни с кем не успеешь стать счастливой.— Все-таки впереди еще месяца три-четыре, — заметила Мэри. — Когда-то я видела одно поучительное изречение — знаешь, такие вешают на стену, чтоб всегда были перед глазами. Там было написано: «Не волнуйся, возможно, это еще и не случится».— Я думаю, это наверняка случится, — сказала Мойра. Взяла кочергу и стала бесцельно ее вертеть. — Будь впереди целая жизнь, другое дело. Если б можно заполучить Дуайта навсегда, чтобы у нас был дом, и дети, и долгая жизнь, я бы и на подлость пошла. Будь это возможно, ни перед чем бы не остановилась. А сделать ей гадость, когда удовольствия всего на три месяца и потом — ничего… нет, это совсем другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30